Рец. на кн.: Фредерик Ч. БАЙЗЕР. Мировая скорбь: пессимизм в немецкой философии, 1860-1900 | Печать |
Автор Саттар А.С.   
25.07.2017 г.

Frederick C BEISER. Weltschmerz: pessimism in German philosophy, 1860-1900. Oxford; New York: Oxford University Press, 2016. 352 p.

Фредерик Ч. БАЙЗЕР. Мировая скорбь: пессимизм в немецкой философии, 1860-1900.

 

Последняя книга Фредерика Байзера продолжает его исследования немецкой философии и тщательно анализирует труды и полемику философов-пессимистов 2-й пол. ХIХ в. Книга состоит из Введения и 10 глав. В первых четырех главах Байзер анализирует пессимистические воззрения Шопенгауэра как ключевую часть его системы и доказывает, что внутренние причины их влиятельности заключаются  не в тех или иных положениях его философии, а в самой постановке вопроса о смысле человеческого существования и трагическом характере связанных с этим вопросом ответов. По мнению Байзера, именно Шопенгауэр был мыслителем, открывшим эвристический потенциал этого главного – «гамлетовского» – вопроса, благодаря которому философия обогатилась новыми измерениями и проблемными полями. С этим же Байзер связывает историческую популярность Шопенгауэра, не случайно относящуюся ко времени «кризиса идентичности» философии в 1840-1860 гг. На фоне сомнения в назначении философии, вызванного прогрессом наук и крушением всеобъемлющих идеалистических систем, позиция Шопенгауэра выгодно отличалась от неогегельянской и неокантианской альтернатив, поскольку связала философию с экзистенциально значимым вопросом о ценности (прежде всего, ценности человеческой жизни) и отменяла любые претензии на универсализм и позитивистско-гегелевскую веру в прогресс.

Именно это переопределение задач философии задало рамку для пессимистической традиции (а не частные положения шопенгауэровской философии, намного чаще критикуемые его последователями, чем принимаемые). Отправной точкой для последующих философов-пессимистов в этом смысле послужили шопенгауэровские тезисы об иррациональном характере вещи самой по себе, о невозможности подлинного счастья, о преобладании страданий над радостью, отсутствии свободы воли, его отношение к возможности и средствам спасения, смыслу человеческого существования и его квиетизм. В связи с разнообразием позиций относительно этих вопросов единственным реальным содержанием термина «пессимизм» становится уверенность в том, что в этом мире страдания преобладают над счастьем. Соответственно, общая установка книги состоит в рассмотрении философов-пессимистов не как последователей Шопенгауэра, а как оригинальных мыслителей sui generis, философии которых часто лишь поверхностно похожи на его систему.

Далее Байзер излагает учение шопенгауэровского  «архиевангелиста» Юлиуса Фрауенштэта и его долгий путь к оригинальному синтезу Шопенгауэра и Гегеля. Автор указывает на то, что шопенгауэровская философия с самого начала расценивалась Фрауенштэтом как пропедевтика к разработке новой религии – этики и учения о спасении от страданий и греха, основанной на апологии человеческой свободы и интеллектуального совершенствования и избавленной от груза теистических предрассудков. Байзер показывает, что именно в этом центральном для Фрауенштэта пункте его учение наиболее существенно расходится с шопенгауэровским, поскольку он утверждает принципиальную возможность достижения счастья (ведь удовлетворенная воля не страдает) через материальное благополучие, гармонию с собой и природой, а также моральное и культурное историческое развитие. Как этот пункт, так и фрауенштэтовское отождествление воли и представления указывают на то, что «на самом деле, первый шопенгауэровский апостол оставался гегельянцем» (р. 87).

В книге дана полноценная картина философии Евгения Дюринга и показана системная связь между его политической мыслью, позитивизмом, метафизикой и вопросом о ценности жизни, а также анализируется эволюция и двусмысленность его учения. Изначальный скепсис философа по отношению к метафизическим спекуляциям и материалистическая метафизика означали для него реальность только земной жизни, следовательно, необходимость её улучшения посредством политической и экономической программы. Однако, как показывает Байзер, уже в ранних работах Дюринга помимо позитивизма можно найти принятие понятия «трансцендентное» как условия возможности истины, которое в поздних работах превратилось в смелое постулирование сверхчувственного, непознаваемого метафизического как необходимого основания любого познания. При этом как этот постулат, так и вопрос о ценности жизни имеет для Дюринга регулятивный статус в кантовском смысле, и сплав кантианства и позитивизма привел его к «анархии индивидуальных ответов» (р. 100), согласно которой смысл жизни – предмет индивидуальной веры. Поскольку «смысл», таким образом, относится только к посюсторонней жизни и её моральным качествам (идеалам и целям индивида), эта поздняя «монистическая, материалистическая и рационалистическая метафизика» Дюринга как «замена религии» также предполагает и активную политическую программу, и релятивистскую эпикурейскую этику (конкретное ощущения счастья зависит от всего разнообразия постоянно меняющегося опыта индивида, и страдание необходимо для этого разнообразия).

Байзер всесторонне рассматривает также систему Эдуарда фон Гартмана, которого он называет последним представителем посткантовского идеализма. В отличие от стандартных изложений учения Гартмана, Байзер не сосредоточивает свое внимание только на «Философии бессознательного», но рассматривает философию Гартмана как систематический проект синтеза пессимизма, веры в человеческую свободу, достижений естествознания и имперско-националистического, антидемократического героизма бисмарковской эпохи с гегелевской верой в прогресс духа и рациональность религии, философией позднего Шеллинга и эпистемологией «решительного» «трансцендентального реализма» в стиле Тренделенбурга. Таким образом, Байзер рассматривает не только гартмановскую этику и метафизику «пантеизма, или спиритуалистического монизма», но и указывает на важную роль этой грандиозной эклектической системы в философской полемике 1860-1880-х гг. При этом автор  внимательно прослеживает существенную эволюцию гартмановской системы и отмечает несовместимость его пессимизма с его же гегельянским «эволюционным оптимизмом». Согласно последнему исторический прогресс необходимым образом приводит к победе сознания над бессознательным, моральному совершенствованию и кантианскому отказу от эгоизма в пользу поведения согласно только долгу. Последний, по мнению Байзера, только внешне связан с учением о мире как воплощённом страдании и о необходимости коллективного самоубийства.

Глава, посвященная «спору о пессимизме», вспыхнувшему в конце 1860-х – начале 1870-х гг. вокруг гартмановского учения, и является, вероятно, самой оригинальной частью монографии. Она систематически упорядочивает это важное явление по затронутым в нем темам и использованным аргументам, основными объектами полемики называя упреки пессимизма в аморальности, квиетизме и социальной апатии, внутренней несогласованности, неверифицируемости, механическом подходе к «высчитыванию» счастья, принижении роли эстетического удовольствия и любви. Особой заслугой Байзера можно считать его внимание не только к тезисам известных оппонентов пессимизма (таких как В. Виндельбанд и Г. Гейм), но и к его менее известным защитницам Агнес Тауберт и Ольге Плюмахер.

Байзер анализирует «самого пессимистичного философа своего века» Филиппа Майнлендера (Батца) с точки зрения ключевого для него понятия «освобождения». Несмотря на то, что в центре его пессимизма и «эсхатологии смерти» автор книги видит, что освобождение достигается только со смертью, т.е. переходом в ничто, он также подробно разбирает его космогонию смерти Бога и «эмпирический реализм», согласно которому вещь сама по себе познаётся в ощущении; однако наиболее существенным вкладом в исследование философии Майнлендера представляется анализ его неоднозначной политической доктрины, одновременно превозносящей и коммунизм, и либерализм, и авторитарный этатизм, а также индивидуализм и патриотизм. Тем самым Байзер указывает на позитивную политическую составляющую майнлендеровской доктрины «освобождения», поскольку она предписывает государству минимизировать неизбежные для этого мира страдания и предполагает возможность относительного индивидуального счастья.

Заключительная глава книги посвящена концепции «недооцененного» Юлиуса Банзена, разработавшего пессимистический синтез шопенгауэровской и гегелевской философии. Байзер подробно разбирает «реальную диалектику» философа, согласно которой основой существования является воля, в своих желаниях вечно противоречащая самой себе и могущая разрешиться только в ничто. Однако Байзер указывает на то, что  «воля» Банзена имеет мало общего с соответствующим шопенгауэровским понятием и имеет лишь регулятивный статус (в кантовском смысле), поскольку философ отвергал шопенгауэровский монизм в пользу реального плюрализма индивидуальных воль, каждая из которых является вещью самой по себе. При этом Банзен отвергает и кантовскую трансцендентальную эстетку, а также разделение воли и представления, заявляя, что воля сама формирует собственный мотив. Автор книги подчеркивает боевой, героический характер пессимизма Банзена, который видел причину несчастья не в страданиях, а в недостижимости идеалов, но который, предвосхищая философию абсурда, призывал тем не менее стремиться к их достижению. Отдельно Байзер разбирает связанную с этим «героическим оптимизмом» оригинальную эстетику трагедии Банзена и его критику исторического оптимизма, а также дружбу, вражду и полемику Банзена с Гартманом, его антиэтатизм, индивидуализм и превознесение аристократии духа в рамках «Культуркампф».

Как и предыдущие работы Байзера, данная книга совмещает широту охвата материала и информативность изложения, внимательно анализируя воззрения забытых, но важных и интересных фигур и оставаясь выше анахронистических и несправедливых стереотипов относительно них. Книга в целом представляет собой общее, однако достаточно глубокое и детальное введение в философское наследие этих пессимистически настроенных мыслителей. При этом анализ Байзера отличается точностью и вниманием не только по отношению к их оригинальному системотворчеству, но и к их внутренней эволюции. Таким образом, книга раскрывает объёмный и полнокровный образ «пессимизма», впервые указывая на многие его аспекты, привлекая мало- или неисследованные источники и анализируя контекст их возникновения.

А.С. Саттар

Саттар Александр Сергеевич ‒ аспирант аспирантской школы по философским наукам Национального исследовательского университета Высшая школа экономики (Москва).

Sattar Alexander S. Postgraduate student, The School of Philosophy, The Faculty of Humanities, National research university Higher school of economics.

Homolusor@gmail.com

 

 

 

 
« Пред.   След. »