Людвиг Витгенштейн, несомненно, был одним из самых значительных философов XX в. И неудивительно, что его философские идеи стали предметом пристального внимания исследователей. Хорошо изучена и его жизнь, однако некоторые ее эпизоды до сих пор остаются непроясненными. Одним из таких эпизодов является визит Витгенштейна в Советский Союз осенью 1935 г.

Нельзя, конечно, утверждать, что мы ничего не знаем об обстоятельствах его приезда. Недавние исследования позволили значительно продвинуться в понимании того, как проходил этот визит и с кем мог общаться Витгенштейн в ходе своего пребывания в СССР. Но о том, что в этом вопросе не все прозрачно, лучше всего свидетельствует следующий факт: хотя большая часть двухнедельной поездки Витгенштейна пришлась на Москву, до настоящего времени не было достоверно установлено ни одного московского адреса, связанного с этим визитом; мы не знали, где именно побывал Витгенштейн в Москве. А ведь без этого нельзя понять реальный смысл его поездки.

В данной статье я хочу рассказать о достоверных московских адресах Витгенштейна. Но сначала я обобщу данные из предшествующих работ, обсуждавших обстоятельства визита Витгенштейна в нашу страну.

 

1.                   

Витгенштейн побывал в СССР как турист, но это не значит, что он руководствовался праздным любопытством. Интерес к нашей стране возник у него задолго до 1935 г. Отчасти это было связано с хорошо документированным влиянием на него Толстого и Достоевского. Другим важным источником этого интереса было распространенное в те времена представление о том, что после Октябрьской революции 1917 г. в России возникло общество нового типа, где власть принадлежит трудовому народу. На протяжении всей жизни Витгенштейн тянулся к тому, чтобы отложить в сторону интеллектуальные проекты и заняться простым общеполезным трудом; это было одним из следствий его толстовства. И неудивительно, что уже в 1920-е гг. он подумывал о том, чтобы реализовать свои замыслы в СССР, где труд объявлялся величайшей ценностью и где государство именовало себя диктатурой трудового класса.

В 1930-е гг. планы Витгенштейна посетить СССР стали обретать конкретные очертания. Детали его подготовки к этому визиту, в общем, давно известны. Главными источниками информации служат переписка Витгенштейна со знаменитым экономистом и приятелем философа Дж.М. Кейнсом, а также воспоминания Фани Паскаль, которая обучала Витгенштейна русскому языку. Так, в письме Кейнсу от 30 июня 1935 г. Витгенштейн сообщает, «…что уже почти наверняка решил отправиться в Россию в сентябре в качестве туриста и посмотреть, можно ли будет найти там подходящую работу» [McGuinness (ed.) 2008, 244]. Он дает понять, что хотел бы – после необходимого обучения, которое обещал профинансировать Кейнс, – поработать в Советском Союзе медиком. Он также просит Кейнса помочь ему устроить встречу с послом СССР в Великобритании И.М. Майским в надежде получить от него рекомендации и полезные контакты. В письме от 6 июля 1935 г. Витгенштейн повторяет эту просьбу, уточняя, что хотел бы выйти через Майского на руководство двух институтов: «Института Севера» в Ленинграде и «Института национальностей» (Institute of national Minorities) в Москве: «Мне было сказано, что эти институты работают с людьми, которые хотят отправиться в “колонии”, недавно освоенные территории на периферии СССР. Я хочу получить информацию и, возможно, помощь от людей в этих институтах» [Ibid., 245]. Витгенштейн общался с вице-президентом британского Общества культурных связей с СССР Х. Браунинг, которая могла сообщить ему упомянутые сведения [Monk 1991, 349–350]. Кейнс написал Майскому, тот встретился с Витгенштейном и пообещал переслать ему нужные контакты [McGuinness (ed.) 2008, 247].

Между тем подготовка к поездке в СССР не ограничивалась поиском ценных связей. Витгенштейн, разумеется, понимал, что шансы устроиться на работу, которые и он, и его собеседники в посольстве реалистически оценивали как не очень высокие, станут совсем уж небольшими без знания им русского языка. Поэтому Витгенштейн – вместе со своим другом Ф. Скиннером, который должен был сопровождать его в поездке в СССР, но в итоге не смог поехать, – всерьез взялся за изучение русского. Его педагог Ф. Паскаль в воспоминаниях отмечает успехи своего ученика и, что еще важнее, сообщает о пересказанных ей впечатлениях Витгенштейна от поездки. Он остался доволен оказанным ему приемом и общением с советским математиком и философом С.А. Яновской: «Он отправился в Московский университет повстречаться с госпожой Яновской, профессором математики, и передал свое имя. Он услышал, как она изумленно воскликнула: “Неужели это тот великий Витгенштейн?”». Паскаль также сообщает, что Яновская предложила ему «кафедру философии в Казани, в университете, где учился Толстой. Он не принял решения» [Rhees (ed.) 1981, 43][1]. И неудивительно, ведь сделанное Яновской – скорее всего в самой общей форме заявления о намерениях: «Вы могли бы, поработать, к примеру, в Казани, только сначала подготовьтесь, “почитайте побольше Гегеля”» [Ibid., 231] – предложение устроиться на кафедре философии серьезно расходилось с тем, что Витгенштейн ожидал услышать в СССР. Ясно, что события развивались не совсем по составленному им плану.

Детали происходившего, однако, долгое время оставались неизвестными. Ситуация стала меняться в начале 2000-х гг., когда московский философ В.П. Шестаков получил в Кембридже доступ к неопубликованным заметкам Витгенштейна, сделанным в карманном блокноте в ходе визита в Ленинград и Москву. Об этих записях было известно давно – их упоминал, в частности, Р. Монк в биографии Витгенштейна; см.: [Monk 1991, 351]. Но Шестаков обнародовал эти скупые заметки, частично выполненные по-русски. Витгенштейн перечисляет адреса и фамилии, привязывая их к конкретным датам. Из заметок следует, что 12 и 13 сентября Витгенштейн был в Ленинграде, а уже 14 сентября оказался в Москве. На этот день приходится запись «Слоан»[2]. 15 сентября соответствует (в расшифровке Шестакова) запись «Самоновский проезд 5, тел. 26403», 16 – «(неразб.) площадь: Рашкис, Озет, Бородина; Сретенский бульвар 29 241 Слоан Спектор». 17 и 18 сентября в дневнике, по версии Шестакова, ничем не отмечены (надо сразу уточнить, что сегмент блокнота «17 сентября» все же содержит – отчасти неразборчивый – карандашный текст[3], и фамилия «Спектор» относится именно к этому разделу блокнота, но сегмент «18 сентября» и правда пустует), а на 19-е приходится лишь пять цифр – «45 216».

Эти заметки кажутся скорее загадочными, чем информативными. Более содержательны следующие записи[4]. По версии Шестакова они выглядят так: «20–21 сентября – с правой стороны листка записано: Арбат, Усачевка 3.20; Яновская; Выгодский; Варьяш; Колмогоров; Гливенко; Жегалкин. С левой стороны: Слоан дом. 3-34-33; Офис Дворец труда 546; 11 – Институт, конференц зал; 45 216 Юшкевич; 22 сентября: Зал заседаний; 11. Юшкевич; 11.30 Гливенко; 23 сентября: Малые кошки 7 дом 4, квартира 173, автобус № 18; 24 сентября: Анна М. Фишер; Ленинградский Университет, Институт математики и механики; Татьяна Николаевна Горштейн, ул. Достоевского, д. 30, кв. 24; Тел.: Б 4 52 28»[5].

В 2003 г. В.П. Шестаков опубликовал в «Вопросах философии» статью «Людвиг Витгенштейн: поездка в Россию». Там, однако, он не обсуждал приведенные выше фрагменты дневника Витгенштейна. Их расшифровка опубликована в книге [Шестаков 2015]. Но еще в 2003 г. Шестаков рассказывал об этих записях на объединенном заседании кафедр эстетики и логики на философском факультете МГУ. Среди слушателей, судя по всему, был его давний знакомый, ученик С.А. Яновской, логик Б.В. Бирюков; см. [Бирюков, Бирюкова 2004, 71]. Его не могла не заинтересовать эта информация, и Шестаков предоставил Бирюкову ксерокопии листов дневника, правда, не всех, а только двух: «На первом листке мы находим даты 18–21, на втором – 22, 23 и 24 сентября» [Бирюков, Бирюкова 2004, 72]. Бирюков, его соавтор Л.Г. Бирюкова и его помощники немало сделали для интерпретации этих записей. Результаты их исследований изложены в большой статье [Бирюков, Бирюкова 2004]. Прежде всего, Бирюковы иначе расшифровывают текст, не переводя английские и немецкие слова, фиксируя некоторые сокращения и подчеркивания и детальнее разнося записи по датам. Шестаков объединяет записи 20 и 21 сентября, а Бирюковы нет: «В записи на 20 сентября, пятницу, в правой части соответствующей̆ графы фигурируют “Арбат” и “Усачевка”, время – 3.20, а также помета “12 Autobus”[6]; в левой̆ же части мы находим слово, прочитанное нами как “Sesane” и номер телефона 3-34-33; возможно, это был телефон кого-то из “кураторов” их туристической̆ группы. Под этой̆ записью значится: “Office Дворец труда 546”» [Бирюков, Бирюкова 2004, 73]. Относительно последней записи у Шестакова, напомним, было «Офис Дворец труда 546». Вот другие изменения. Вместо «Малые кошки 7 дом 4, квартира 173, автобус № 18», у Бирюковых мы видим «Малые кошки 7 Haus 4, квартира 173, Autobus № 18», вместо «11 – Институт, конференц зал» – «11 в Институте Мат[ематики] Конференцзал», вместо «Татьяна Николаевна Горштейн» – Татьяна Никол[аевна] Горнштейн» и т.п. Бирюков и его помощники, правда, неверно прочитали фамилию «Слоан» (Sloan) – как «Sesane»; если бы в их распоряжении были ксерокопии дневника за предыдущие дни, где она повторяется дважды, этой ошибки, возможно, не возникло бы. О том, кто такой Слоан, мы скоро поговорим, а пока вернемся к достижениям группы Бирюкова. Одним из них является то, что ее участникам удалось прокомментировать выписанные Витгенштейном на 21–22 сентября фамилии. Среди этих людей мы видим математиков-теоретиков, в том числе А.Н. Колмогорова, и историков и философов науки (С.А. Яновская, М.Я. Выгодский, Ш. Варьяш, А.П. Юшкевич); всех их объединял механико-математический факультет Московского университета и НИИ математики при МГУ[7].

Еще одним плодотворным шагом группы Бирюкова оказалась попытка определить место встречи Витгенштейна и Яновской, которую упоминают чуть ли не все биографы. Мы уже знаем, что первый их разговор произошел, когда Витгенштейн был в одном из корпусов Московского университета, но известно и об их встрече на кухне коммунальной квартиры Яновской. О ней свидетельствовала подруга Яновской и ее соседка по квартире («две семьи на четыре комнаты»)[8] историк Х.И. Кильберг: «Кухня служила как бы клубом. Здесь Софья Александровна принимала приходивших по делу своих аспирантов, коллег. Запомнился происходивший здесь оживленный спор Софьи Александровны с приехавшим в СССР философом Людвигом Витгенштейном… После ухода Витгенштейна, шутя, я заметила, что этого отпрыска имперской династии следовало поить чаем не на кухне. Последовала реплика Софьи Александровны: “и не подумаю делать для него исключение”»[9] [Кильберг 1982, 104]. Так вот, в блокноте Витгенштейна детально прописан один адрес – по «ул. Малые кошки». И в статье Бирюковых предполагается, что С.А. Яновская проживала именно по этому адресу[10]. Трудность, правда, в том, что улицы с таким названием в Москве не существовало. Но в упомянутой статье утверждается, что Витгенштейн неправильно расслышал ее название и что на деле речь шла об улице Малые Кочки в районе Лужников, позже переименованной в ул. Доватора [Бирюков, Бирюкова 2004, 85].

Впрочем, гипотеза, что Яновская проживала по этому адресу, остается в статье Бирюковых без подтверждений. Но еще более смелым выглядит другое предположение, тоже связанное с Яновской. Опираясь на то, что фамилия Яновской идет в списке математиков на первом месте и подчеркнута Витгенштейном[11], а также на то, что от Яновской исходили более или менее конкретные предложения о трудоустройстве Витгенштейна по специальности, Бирюковы допускают, что именно «на Яновской лежала ответственность за прием кембриджского “ангела”, причем не только в период пребывания его в Москве, но и в СССР в целом» [Там же, 74][12].

Следующий шаг в прояснении деталей визита Витгенштейна в СССР был связан, по сути, с опровержением этой гипотезы. Но прежде чем рассказать о нем, замечу, что она не выглядит правдоподобной даже в свете уже имеющейся у нас информации. Если первый разговор Витгенштейна и Яновской, судя по блокноту, состоялся не ранее 21 сентября и если ее удивленное восклицание в тот момент, когда ей передали, с кем ей предстоит говорить, свидетельствует о том, что до этой секунды она не знала о визите Витгенштейна, то трудно представить, как она могла отвечать за этот его визит, уже подходивший к концу.

Еще один удар по этой гипотезе был сделан в недавней статье [O’Mahony 2012]. Главная ценность этой статьи, автор которой, кстати, учитывает наработки Бирюковых, связана с публикацией неизвестного письма Пата Слоана, молодого британского коммуниста, проживавшего в Москве в 1930-е гг. Письмо датировано 24 сентября 1935 г. и посвящено главным образом визиту Витгенштейна, накануне уехавшего из Москвы в Ленинград. Письмо адресовано кембриджскому знакомому Витгенштейна М. Доббу, и из него с очевидностью вытекает, что Добб лично просил Слоана помочь Витгенштейну с устройством на работу. Мы помним, что Витгенштейн надеялся получить полезные рекомендации от Майского и от Х. Браунинг, но, по-видимому, их оказалось недостаточно и Витгенштейн опробовал еще один путь. Слоан действительно мог оказать содействие Витгенштейну: он возглавлял профсоюзную организацию и был журналистом со связями.

Письмо Слоана, однако, не назовешь оптимистичным. Это чувствуется с первых его строк: «Дорогой Морис, я делал все, что мог, для Витгенштейна, но он едва ли тот человек, которому я рекомендовал бы поселиться в СССР!» Он поясняет, что Витгенштейн хотел «а) бросить свою профессию и b) укрыться от буржуазного общества», добавляя, что если бы он хотел только второго и при этом имел бы «профессию, полезную для социалистического строительства», вопрос еще можно было бы решить. «В сложившихся обстоятельствах он может работать только учителем английского... но кажется, что сейчас уже никто не хочет привлекать иностранных специалистов для этого»[13]. «В конце концов, – продолжает Слоан, – он установил контакт с одним или двумя математиками, открывшими перед ним возможность приехать сюда и преподавать по своей специальности. Это лучшая из имеющихся возможностей и ему надо посоветовать воспользоваться ею. В ином случае я посоветовал ему завершить свою медицинскую подготовку и вернуться сюда с полезной профессией, или завершать подготовку». К сказанному Слоан счел необходимым добавить еще пару соображений: «Но вообще человек, который говорит: “Мне 46 лет, я не могу читать философию той страны, где я хочу поселиться, я слишком стар”, едва ли подходит для того, чтобы жить и работать в СССР. Его ум настолько заужен (почти до безумия), что он, ощущая это, хочет вовсе отказаться от него. Он считает совершенно невозможным развивать свой ум в новых направлениях в его возрасте (46!)...» [O’Mahony 2012, 173–174].

О письме Слоана мы еще поговорим. Пока же отметим, что оно заставляет по крайней мере всерьез отнестись к выводу О'Махони, что именно Слоан был «ключевой фигурой для Витгенштейна в Москве» [O’Mahony 2012, 171]. Яновская и другие математики появились в плане его встреч только в конце его поездки.

 

2.                   

В известном смысле приведенное выше письмо Слоана подтверждает многие ранее известные факты и как бы замыкает тему в круг. Можно уверенно говорить, что Витгенштейн поначалу действительно не хотел заниматься в СССР философией, что он обсуждал возможность медицинской работы, что его надежды быстро рассеялись и что после этого он все-таки пообщался с учеными, хоть в чем-то близкими ему. Витгенштейна всегда интересовала философия математики, поэтому неслучайно, что наиболее тесный контакт ему удалось завязать с С.А. Яновской, возглавлявшей в тот период сектор методологии и истории в НИИ математики при МГУ и секцию истории и философии математики Московского математического общества – тоже помещавшуюся в МГУ [ВМ 1936, 91][14]. Подтверждается и рассказ о том, что Яновская посоветовала ему «больше читать Гегеля». На идеях Гегеля строилось марксистское преподавание философии в СССР, так что без освоения его трудов не могло идти и речи об устройстве Витгенштейна на философскую кафедру. Из письма Слоана видно, что Витгенштейн без энтузиазма воспринимал такие предложения, хотя позже он, возможно, все же решил последовать совету Яновской[15].

Между тем мысль О'Махони, что П. Слоан был ключевой фигурой в Москве для Витгенштейна, небезупречна. Из цитированного выше письма создается впечатление, что Слоан едва ли сам организовал встречу Витгенштейна с математиками. Кроме того, он никак не комментирует планы Витгенштейна отправиться в отдаленные районы СССР [16].

Многие детали визита Витгенштейна по-прежнему неясны. С кем и где, к примеру, встречался он в первой половине своего пребывания в Москве? Где именно произошла его знаменитая беседа на кухне Яновской? Вообще, где бывал Витгенштейн в Москве?

Нельзя сказать, что в литературе вообще не было попыток разобраться с московскими адресами Витгенштейна. Несколько предположений на этот счет было высказано в статье Бирюковых[17]. Там, в частности, говорится, что «Дворец труда» из блокнота Витгенштейна – это Дворец труда профсоюзов на Ленинском проспекте в районе площади Гагарина [Бирюков, Бирюкова 2004, 73]. Это здание, и правда, уже существовало в 1935 г., но профсоюзы переехали туда позже, а в 1935 г. «Дворцом труда» называли бывший Воспитательный дом по адресу Солянка, 12 – громадное здание на берегу Москва-реки неподалеку от Кремля [ВМ 1936, 77]. Теперь мы знаем по крайней мере один дом, который мог посетить Витгенштейн. Но что ему было делать в этом здании?

Ключ к ответу на этот вопрос можно попробовать отыскать на предыдущих страницах дневника. На первый взгляд, правда, неясно, смогут ли нам чем-то помочь, к примеру, записи от 15 и 16 сентября, которые, напомним, в передаче В.П. Шестакова выглядят так: «Самоновский проезд 5, тел. 26403» и «(неразб.) площадь: Рашкис, Озет, Бородина; Сретенский бульвар 29 241 Слоан Спектор». Тут, кстати, надо отметить, что в оригинале отчетливо видно, что Витгенштейн говорит не о Самоновском, а о Соймоновском проезде[18] и что упомянутый телефон не 26403, а 26409. И эти записи действительно помогут нам уточнить три адреса и понять, зачем Витгенштейну мог понадобиться Дворец труда.

Самой простой для интерпретации является, пожалуй, фраза «(неразб.) площадь: Рашкис, Озет». Отправной точкой оказывается здесь слово «Озет». Это, конечно, не фамилия, а аббревиатура. ОЗЕТ – это Всесоюзное общество земельного устройства трудящихся евреев в СССР. В справочнике «Вся Москва» за 1936 г. в качестве задач этого общества обозначены «содействие органам правительства в деле строительства Еврейской автономной области, переселения и устройства в ней еврейских трудящихся, укрепления еврейских национальных районов на Украине и в Крыму» [ВМ 1936, 98]. Задачи этого общества, как видим, соответствовали трудовым устремлениям Витгенштейна. Мы помним, что он хотел обратиться в другую организацию – скорее всего, речь шла о Научно-исследовательском педагогическом институте национальностей, но кто-то, похоже, убедил его, что лучшим вариантом будет ОЗЕТ. Этим человеком, вероятно, была американская журналистка Анна Луиза Стронг. Как и Пат Слоан, она была коммунисткой и автором книг о Советском Союзе. Как раз в 1935 г. она побывала в Еврейской автономной области [O’Mahony 2012, 179] и, разумеется, имела контакты в ОЗЕТ. То, что именно она курировала поход Витгенштейна 16 сентября в ОЗЕТ, подтверждается тем, что накануне он, похоже, общался с ней. Дело в том, что адрес, соответствующий в блокноте Витгенштейна 15 сентября – «Соймоновский проезд 5, тел. 26409» – это адрес и телефон А.Л. Стронг [ГТ 1935, 160]. Дом по Соймоновскому проезду, 5/2, существует и поныне, рядом с Храмом Христа Спасителя. Когда-то там селили «творческую интеллигенцию», это так называемый «Дом Ильфа», хотя в 1935 г. И. Ильф, Е. Петров и, к примеру, М.А. Булгаков жили уже в пер. Фурманова, д. 3.

ОЗЕТ же, как ясно из справочника «Вся Москва» за 1936 г., находилось в здании Наркомзема РСФСР на Старой площади, 5/8. Этот дом, построенный по проекту Ф.О. Шехтеля, сейчас занимает Администрация президента России, его нынешний адрес – Старая площадь, д. 8. Ну а 16 сентября 1935 г. Витгенштейн, похоже, встречался здесь с членом президиума центрального совета ОЗЕТ И.М. Рашкесом (а не «Рашкисом», как пишет Витгенштейн). Это еще один надежный адрес.

Обратимся теперь к другой части записи от 16 сентября: «Бородина; Сретенский бульвар 29 241 Слоан». Она тоже поддается расшифровке. По этому телефону и по адресу Сретенский бульвар, 9/2 находился Московский областной комбинат иностранных языков[19]. Директором этого комбината была Ф.С. Бородина [ВМ 1936, 384]. И рядом с ней не случайно выписана фамилия Слоана. Слоан знал Бородину с начала 1930-х гг. и одно время работал в Техникуме иностранных языков (по тому же адресу), который она тогда возглавляла [Sloan 1939, 3, 10]. Так что Витгенштейн, скорее всего, посетил этот комбинат вместе со Слоаном. И им, похоже, сказали, что потребности в новых иностранных преподавателях английского языка у комбината нет.

Столь же неутешительными, вероятно, были и результаты похода в ОЗЕТ. На утро 17 сентября у Витгенштейна был намечен завтрак с неким «мистером Спектором», но и он мог сорваться[20]. 18 сентября в среду в стране был выходной день[21], и у Витгенштейна не было запланировано встреч. Зато был повод оценить ситуацию и решить, что делать дальше. Он осознал, что его планы рушатся, и дал понять это в письме Дж.Э. Муру от того же числа см. [McGuinness (ed.) 2008, 249]. До завершения визита оставались, однако, несколько дней, и Витгенштейн все же решил предпринять еще несколько попыток. Его надежды были связаны со Всесоюзным обществом культурной связи с заграницей (ВОКС). Это общество оказывало разнообразное содействие находящимся в СССР иностранцам. О специфике работы ВОКС см.: [Stern 2007, 112–163] Факт обращения Витгенштейна за помощью в ВОКС, которое помещалось по адресу Б. Грузинская, 17 (сейчас здесь мастерская З. Церетели) засвидетельствован отчетами его гида, А. Каспарсона, ускользнувшими от внимания биографов Витгенштейна. Не исключено, что сам Слоан отвел Витгенштейна в офис этой организации, сложив, таким образом, с себя бремя забот по его трудоустройству. Логично предположить при этом, что он хотел услышать от Витгенштейна рассказ о результатах этого нового этапа. Поэтому он мог оставить ему свои координаты; они-то и содержатся в записи «Sloane; Home 3-34-33; Office Дворец Труда 546»[22].

Эта запись, напомню, приходится на 20 сентября. Но первый контакт Витгенштейна с ВОКС наверняка состоялся 19 сентября или даже раньше. Ведь 20 сентября уже насыщено событиями под патронажем ВОКС. Гид сообщает, что в этот день они посетили Выставку охраны материнства и младенчества – по уже знакомому нам адресу ул. Солянка, 12 («посещение... было явно неудачным», констатирует он: «Витгенштейн заявил, что ему нужны не выставки, а рабочие учреждения... что выставки, подобные этой, существуют только для интуристов, а он себя интуристом не считает»). В тот же день они посетили Дом культуры им. Павлика Морозова (располагавшийся в здании бывшей церкви по адресу Нововаганьковский пер., 9, в наши дни церковь восстановлена – это Храм святителя Николая на Трёх Горах), а также Клуб железнодорожных рабочих «КОР» (арх. А.В. Щусев; сегодня это Центральный дом культуры железнодорожников, Комсомольская пл., 4). Дом культуры им. Павлика Морозова заинтересовал Витгенштейна больше первой выставки: он «очень внимательно ознакомился с работой кабинетов, особенно механических (Витгенштейн инженер-механик по образованию)». Тем не менее, изумляется гид, он «отказался оставить запись в книге посетителей, так как у него нет готового мнения!» Клуб железнодорожных рабочих «профессор также осмотрел с большим интересом, подолгу наблюдая за работой кружков, как технических, так и художественных, но опять-таки не высказал никакого мнения о работе клуба, говоря, что “для того, чтобы составить мнение, надо изучить его глубже”». Из эмоционального рассказа гида о реакциях Витгенштейна можно вычитать также важное указание, что Витгенштейн ждал от ВОКС не только экскурсий, но и помощи в трудоустройстве: «Проф. Витгенштейн высказывал резкое недовольство обслуживанием Интуриста, характеризуя его как невнимательное, ненадежное и т.д. Жаловался также на то, что ВОКС обещало помочь ему установить связь с КОМЗЕТ'ом и МГУ и ничего не сделало» [Отчеты Каспарсона, 26]. Ссылка на КомЗЕТ – Комитет по земельному устройству еврейских трудящихся при Президиуме Совета Национальностей ЦИК СССР – говорит о том, что Витгенштейн все же не оставил свои первоначальные планы отправиться в отдаленные районы СССР, а упоминание МГУ показывает, что он решил опробовать и совершенно другие пути, а именно устроиться на работу по своей главной специальности.

Тема МГУ получает продолжение в отчете того же гида за 21 сентября. Из него мы узнаем, откуда у Витгенштейна появился список математиков во главе с Яновской: «Ввиду того, что невозможно было из “ВОКС”а дозвониться [до] проф. Колмогорова (Институт Математики), решили пойти прямо в деканат Института. Оказалось, что проф. Колмогоров[23] сейчас в отпуску. Нас принял Зам. Декана проф. Вержбицкий. Проф. Витгенштейн просил указать ему фамилии научных сотрудников Института, которые могли бы быть знакомы с его трудами и могли бы дать ему письменную характеристику его работы, т. к. это может помочь ему получить работу в СССР. Ему назвали целый ряд фамилий: проф. Яновская, проф. Гливенко, Варьяш и, кроме того, сообщили, что в 5 часов проф. Колмогоров будет в Н. Московской у американского тополога Копланда, и он может встретить его там» [ГАРФ Ф. Р5283. Оп. 3. Д. 657, 25][24]. В блокноте Витгенштейна мы и правда находим запись «Copeland 405 New Мос»[25], перенесенную (из-за нехватки места) в раздел «22 сентября». В сегменте же «21 сентября», помимо фамилий математиков, виднеется надпись «Universität; Konferenzsaal» (первую часть которой Шестаков прочитал как «Институт», а Бирюковы как «Институт Мат[ематики]»). Указано и время – 11 часов. Понятно, что речь идет о мероприятии на другой день. Кроме того, рядом с фамилиями «Гливенко» и «Юшкевич» записаны номера телефонов. Второй крупно дублирован в сегменте «19 сентября», а от телефона, связанного с «Гливенко», идет линия к слову «Арбат»[26]. Если же посмотреть на сегмент «22 сентября», то мы увидим там записи «зал заседаний», «11 Юшкевич» и «11.30 Гливенко». Похоже, Витгенштейну сообщили, что 22 сентября, в университете будет какое-то мероприятие, в ходе визита в Институт математики МГУ он узнал телефоны Юшкевича[27] и Гливенко и договорился с ними о встрече 22 сентября, в 11:00 и в 11:30.

После посещения МГУ 21 сентября Витгенштейна ожидала большая культурная программа. Сначала в сопровождении все того же гида он направился на Всесоюзную строительную выставку, главный павильон которой, странноватый «Дом-самолет», дошел до нас по адресу 1-я Фрунзенская ул., 3а, с.1. Витгенштейн сам был практикующим архитектором и дизайнером, так что выбор экскурсии неслучаен[28]. В отчете ВОКС сказано, что Витгенштейн считает, что советская архитектура (впрочем, не только советская) «развивается по совершенно неправильному и ложному направлению. Выставка проектов дома индустрии, академии наук и дворца советов привела профессора в неподдельную ярость[29]... Теория Витгенштейна такова, что все сооружения должны преследовать чисто утилитарную цель: всякие попытки архитектурного оформления искусственны и являются “преступлением против души народа”». «Единственная революция, в которой я принял бы активное участие, – это революция против ваших архитекторов», подытожил Витгенштейн [ГАРФ Ф. Р5283. Оп. 3. Д. 657, 25]. Затем Витгенштейн отправился в «Реалистический театр» на комедию Н.Ф. Погодина «Аристократы» о перевоспитании узников ГУЛАГа. Этот театр, здание которого снесено, находился по адресу ул. Горького, 74 (северо-восточная часть Триумфальной площади, позже там был Театр кукол). Вечерние спектакли начинались в 20:00. Поход в театр тоже не задался: Витгенштейн «ушел после второго акта: “Проблема слишком незнакома ему, чтобы заинтересовать его, игра актеров ему тоже непонятна”» [Там же, 25].

Вернемся, однако, к более удачному мероприятию 21 сентября: посещению Витгенштейном Института математики. Он, как и механико-математический факультет, располагался в Аудиторном корпусе Московского университета на Моховой, 9. Сейчас здесь факультет журналистики. Конференц-зал, или «зал заседаний», упомянутый Витгенштейном, это, возможно, Коммунистическая аудитория, где не только проводились совещания и конференции, но даже показывали кино (в наши дни она имеет двойное название: «Академическая аудитория» и «Чехов-центр»). 22 сентября здесь, возможно, и состоялись его встречи с Юшкевичем и Гливенко (хотя нельзя исключить и другие варианты, например, актовый зал на Моховой, 11). Ну а 23 сентября, перед вечерним отъездом в Ленинград, Витгенштейн отправляется на улицу Малые Кочки к кому-то в гости.

Я уже говорил о неподтвержденном предположении группы Бирюкова, что на этой улице жила С.А. Яновская. Попробуем подкрепить эту гипотезу. Первое подтверждение можно извлечь из оригинала дневника Витгенштейна. От подчеркнутой фамилии «Яновская»[30] проведена линия наверх, где написано «Усачевка» и «3 20», а еще выше – «18 Autobus». Этот автобус ходил до ул. Малые Кочки [ВМ 1936, 618], а «Усачевкой» назывался весь массив новых домов в этом районе. Цифры «3 20» переправлены с «1 20», что означает, что это не время встречи: «три двадцать» не перепутаешь с «час двадцать», но «триста двадцать» на слух легко перепутать со «сто двадцать». По логике вещей это должен быть телефон Яновской. И действительно, ее телефон указывали в таком виде: «“Усачевка” 320» [ВМ 1936, 91]. Есть эти цифры и в телефонной базе жителей Москвы за 1935 г.: «Яновская С.А. М. Кочки, 7 (Усачевск.) 3 20 К02340» [ГТ 1935, 196]; «3 20» в блокноте Витгенштейна – это, таким образом, и есть телефонный номер Яновской («К02340» – общий для всех номер Усачевской подстанции для набора с АТС, см.: [ГТ 1935, VI]). Из телефонной книги становится уже совершенно ясно, что С.А. Яновская жила именно на улице Малые Кочки[31], в доме 7[32].

Любопытно, что телефон Яновской «Усачевка 3 20» записан в варианте набора через коммутатор, через телефонистку. Логично предположить, что 21 сентября Витгенштейн звонил не только Юшкевичу и Гливенко, но и ей, тем более что она была первой в его списке. Но если он звонил ей, то как при встрече в МГУ она могла прийти в изумление, узнав, кто хочет с ней говорить? Можно было бы предположить, что встречи Витгенштейна с Яновской в МГУ вообще не было. Удивленное восклицание Яновской он мог услышать по телефону, когда телефонистка передала ей, кто именно ждет ее на линии. Однако это предположение вступает в противоречие с переданным через Скиннера Ф. Паскаль рассказом Витгенштейна, который, напомним, начинался со слов «Он отправился в Московский университет повстречаться с госпожой Яновской» [Rhees (ed.) 1981, 43]. Если только Паскаль не расслышала «повстречаться» (to call on) – там, где было «позвонил» (called), то остается допустить, что он не дозвонился ей и, узнав от Юшкевича или Гливенко, что Яновская, как и они, будет в университете 22 сентября, рассчитывал и на встречу с ней.

Независимо от того, впрочем, состоялся ли первый разговор Витгенштейна и Яновской 21 или 22 сентября, ясно, что именно во время этого разговора она продиктовала ему свой адрес, пригласила в гости и объяснила, как добраться до ее дома. Все это он записал в блокнот. И хотя мы видели, что место встречи Витгенштейна и Яновской 23 сентября можно установить и без этих записей Витгенштейна, их ценность в том, что они сообщают полный адрес Яновской. Ведь из них мы узнаем, что она жила в квартире 173 и что эта квартира была в четвёртом корпусе (Бирюков и его помощники почему-то предположили, что надпись «Малые ко[ч]ки 7 Haus 4, кварт. 173» надо читать так, что 7 – это номер отделения милиции, а номер дома – 4; это предположение неверно хотя бы потому, что у отделения милиции был другой номер – 41 [ВМ 1936, 567]). Позволяет ли все это понять, в каком именно здании произошла встреча Витгенштейна и Яновской? Хотя все корпуса дома 7 сохранились, проблема в том, что изменилось не только название улицы «Малые Кочки», но и номера строений, обозначавшихся как дом 7. И хотя по старым планам можно установить, какая группа домов имела номер 7, номера корпусов на них обычно не указывались. Загадку решает проектная документация об этом участке [Соловьева, Царева 2012, 486]. Из нее следует, что четвертым корпусом дома 7 по ул. Малые Кочки был нынешний дом 7/8 по ул. Доватора. В плане также указаны номера других корпусов. Проведя несложные подсчеты, можно установить, что бывшая квартира 173 по Малым Кочкам, 7, к. 4 – это нынешняя кв. 19 по Доватора, 7/8.[33]

 

Заключение

Позволяют ли новые факты прояснить траекторию визита Витгенштейна в СССР, и в частности, в Москву?

Витгенштейн посетил СССР в самый, пожалуй, благополучный предвоенный год. Голод начала 1930-х отступал в прошлое, массовые репрессии еще не начались. В Москве проходили международные научные конгрессы и фестивали, состоялся шахматный супертурнир. Столица была наводнена иностранными туристами, город стал большой стройкой. Тем не менее уже из приведенных отзывов Витгенштейна о советской действительности становится ясно, что он не был склонен усиливать позитивные моменты возможным влиянием коммунистических идей (если и было идеологическое влияние, то со стороны Л. Толстого: его гид замечает, что «профессор ярый поклонник Льва Толстого и до некоторой степени разделяет его философские воззрения»); ср.: [Moran 1972]. Окружавшая его реальность вызывала, скорее, осуждение: «[Он] cказал, что в Москве его поражает дурной вкус новых построек и грязь, как на улицах, так и в домах, “я не видел еще ни одного чистого ватерклозета, а это есть критерий культуры”». Даже любимый, кажется, всеми Московский метрополитен, запущенный как раз в 1935 г., «он назвал “возмутительным” из эстетических соображений, хотя остался доволен чистотой и простором. Архитектуру станций он назвал плохим подражанием худшим европейским образцам». Вместе с тем Витгенштейн постоянно повторял, чтобы гид не обижался на его критику – ведь он «критикует как друг». [ГАРФ Ф. Р5283. Оп. 3. Д. 657, 26]. Это дружеское отношение Витгенштейна подтверждает, что тот визит имел для него самого очень большое значение – он приехал не в гости, а в свой будущий дом. И символично, что его траектория в миниатюре воспроизводит путь всей его жизни. С юных лет он стремился уйти в сторону от философии – и неизменно возвращался к ней. Так произошло и во время его визита в СССР. Но важно, что это «возвращение к философии», кульминацией которого стала его беседа с С.А. Яновской на коммунальной кухне ее квартиры, оказало, судя по всему, влияние на то, что в дальнейшем происходило с философией в нашей стране, стало частью нашей исторической траектории.

Дело в том, что после этой встречи в мировосприятии С.А. Яновской наметился любопытный поворот. До этого она занималась в основном историей и философией математики, прорабатывала математические рукописи Маркса. И вдруг с 1936 г. у нее резко усиливается интерес к математической логике. И этот интерес и даже любовь в дальнейшем лишь возрастают. Она читает курсы математической логики в МГУ, курирует переводы трудов западных авторов по математической логике, продвигает идею создания кафедры математической логики на механико-математическом факультете университета, а затем – что особенно важно в нашем контексте – способствует внедрению курса математической логики на философском факультете МГУ. Ее роль в продвижении математической логики в отечественную философскую среду общепризнана; см. например: [Бажанов 2007, 318; Косичев 2007, 264–265; Бирюков 2009, 199–219]. Но ведь идеи современной математической логики восходят к философам, считающимся основателями Аналитической традиции, прежде всего к Г. Фреге и Б. Расселу (а их учеником и в известном смысле систематизатором их идей поначалу был Витгенштейн). Внедрение математической логики в философскую среду неизбежно оказывалось внедрением идей аналитической философии в целом[34]. Этот процесс, таким образом, заложил основу для последующего развития и даже расцвета аналитической философии в России. В наши дни аналитическая философия является главной продолжательницей ценимых всеми классических образцов философствования, так что этот расцвет можно только приветствовать. И С.А. Яновская, как видно, во многом ответственна за эти позитивные явления. Более того, есть основание считать, что за них ответствен и Витгенштейн. И дело не только во временном совпадении его общения с Яновской и ее переориентации на математическую логику. Ученик Яновской Б.В. Бирюков свидетельствовал, что именно Витгенштейн подарил ей главный двухтомный труд Г. Фреге «Основные законы арифметики» [35], который она ценила[36] и в котором изложены основы математической логики. Если это действительно так, если возросший интерес Яновской к математической логике так или иначе связан с Витгенштейном, с их встречей и дальнейшей дружбой, то кухню Яновской можно назвать местом зарождения отечественной традиции аналитической философии[37].

 

Источники – Primary Sources

Отчеты Каспарсона – Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р5283. Оп. 3. Д. 657 [Reports by A. Kasparson, State Archive of the Russian Federation. In Russian]. ГАРФ Ф. Р5283. Оп. 3. Д. 657

Горнштейн 2001 – Горнштейн Л.З. Людвиг Витгенштейн в Ленинграде // Общественные науки и современность. 2001. № 2. С. 191–192 [Gornstein, Lyudmila Z., Ludwig Wittgenstein in Leningrad. In Russian].

ГТ 1935 – Городской телефон: Список абонентов московской городской сети. М., 1935 [List of People’s Phone Numbers and Addresses in Moscow of 1935. In Russian].

ВМ 1936 – Вся Москва: Адресно-справочная книга. М.: Московский рабочий, 1936 [All Moscow: Addresses and Information of 1936. In Russian].

Кильберг 1982 – Кильберг Х.И. Верность долгу // Женщины – революционеры и ученые. Отв. ред. И.И. Минц, А.П. Ненароков М.: Наука, 1982. С. 104–107 [Kilberg H.I., Devotion to Duty. In Russian].

Яновская 2015 – Яновская С. А. Логика, философия и математика. М.: Ленанд, 2015 [Yanovskaya, Sofya A., Logic, Philosophy, and Mathematics. In Russian].

McGuinness, Brian, ed. (2008) Wittgenstein in Cambridge: Letters and Documents 1911–1951, Blackwell Publishing, Malden

Rhees, Rush, ed. (1981) Ludwig Wittgenstein: Personal Recollections, Rowman and Littlefield, Totowa NJ.

Sloan, Pat (1939) Russia without Illusions, Modern Age Books, New York.

 

Ссылки – References in Russian

Бажанов 2007 – Бажанов В.А. История логики в России и СССР. Москва: Канон+, 2007.

Бирюков, Бирюкова 2004 – Бирюков Б.В., Бирюкова Л.Г. Людвиг Витгенштейн и Софья Александровна Яновская: «Кембриджский̆ гений» знакомится с советскими математиками 30-х годов // Логические исследования. Вып. 11. М.: Наука, 2004. С. 46–95.

Бирюков 2009 – Бирюков Б.В. Трудные времена философии: Софья Александровна Яновская. М.: Либроком, 2009.

Иванов, Усольцев 2016 web– Иванов А., Усольцев А. Гостиница «Националь»: Краткая история и интерьеры. http://moscowwalks.ru/2016/02/05/national-hotel/.

Косичев 2007 – Косичев А.Д. Философия, время, люди: Воспоминания и размышления декана философского факультета. М.: Олма, 2007.

Соловьева, Царева 2012 – Соловьева Е. Е., Царева Т. В. Новые дома: Архитектура жилых комплексов Москвы 1920–1930-х годов. М.: План, 2012.

Шестаков 2003 – Шестаков В.П. Людвиг Витгенштейн: поездка в Россию // Вопросы философии. 2003. № 5. С. 150–158.

Шестаков 2015 – Шестаков В.П. Джон Мейнард Кейнс и судьба европейского интеллектуализма. Электронное издание. ЛитРес, 2015.