Voprosy Filosofii. 2017. Vol. 3.

Lapis Philosophorum, Artificial Intelligence and Perpetuum Mobile: the Evolution of Mutual Relations of Myth and Science

Yuri Yu. Petrunin

«…все или почти все научные теории возникли из мифов», – писал Карл Поппер [Поппер 1983, 248]. Но заканчиваются ли мифы с рождением научной теории? Не вообще мифы, а мифы о той сфере действительности, на объяснение которой претендует только что возникший дискурс? Обобщая, можно выделить два подхода к этому вопросу. Первый условно можно назвать сциентистским, второй – культурологическим. Последователи сциентистского подхода считают, что после появления рациональной концепции дальнейшее понимание (объяснение) данной сферы действительности в мифах не нуждается. Сциентисты полагают, что между наукой и ненаучными (донаучными) типами мировоззрения (формами познания) существует кардинальный разрыв. Задача философии в таком случае – разъяснить научной и не только научной общественности, что «Король умер! – Да здравствует король!». Хотя правильней было бы говорить не о смене монарха, а о смене государственного устройства: с его сменой меняются представления об истине, её получении, способах обоснования и выражения.

Надо заметить, что процессы переосмысления существовавших ранее объяснительных моделей и познавательных механизмов и борьбы с ними как с пережитками прошлого характерны не только для давней истории науки. Они совершаются и на наших глазах. Например, основной пафос народившейся относительно недавно усилиями Патриции и Пола Чёрчлендов нейрофилософии – борьба с «народной психологией» (можно сказать, «народной мифологией»), искажающей, с их точки зрения, научное понимание процессов в человеческой голове.

Второй подход исходит из того простого наблюдения, что, уничтожая старые, внерациональные, «мифологические» концепции, наука сама неявно опирается на нерефлексируемые предположения, обыденные интуиции, традиционные верования и метафизические сущности. А.Ф. Лосев в «Диалектике мифа» писал, что «мифологична и наука, не только “первобытная”, но и всякая» [Лосев 1990, 405]. Поэтому переход от «мифа к логосу», по Лосеву, всего лишь переход от одних мифов к другим. Из этого тезиса Лосева также следует, что любой миф предшествует науке не исторически, а логически, что наука вовсе не «побеждает миф» [Лосев 1990, 403].

Несмотря на очевидные отличия от суждений А.Ф. Лосева к культурологическому подходу можно отнести и взгляды П. Фейерабенда. В Предисловии к немецкому изданию книги «Против методологического принуждения» Фейерабенд сжато излагает главный вопрос своей работы: «В чем состоит ценность науки? Действительно ли она лучше, чем космология хопи, наука и философия Аристотеля, учение о дао? Или наука – один из многих мифов, возникший при определенных исторических условиях?» [Фейерабенд 1998, 4–5]. Его ответ – категорическое нет: «…наука гораздо ближе к мифу, чем готова допустить философия науки. Это одна из многих форм мышления, разработанных людьми, и не обязательно самая лучшая» [Там же, 321].

И в первом, и во втором подходе содержатся несомненно верные положения. В настоящей, «живой», по словам А.Ф. Лосева, науке много внерационального. С другой стороны, нельзя не видеть, что эти внерациональные элементы и способ их связи в науке всё-таки существенно отличаются от языка, сюжетов и структуры «классической» мифологии. Здесь разрыв намного больше, чем даже между естественнонаучным и гуманитарным знанием в его современном виде. И споры по этому вопросу идут гораздо более горячие и непримиримые. Несколько смягчая, можно сказать, что сциентисты считают обращение к мифологическому сознанию как к средству познания мракобесием, лженаукой и т.п. Сторонники признания гносеологической, онтологической и экзистенциальной действенности мифологии называют своих противников зашоренными невеждами и мизантропами.

Из изложенного можно сделать некоторые выводы. Вывод первый состоит в том, что наука не сводится только к рассудочным схемам, только к объективному отражению мира. Этим она похожа на миф. Наука не только черпает материал из мифа, она сама продуцирует новую мифологию. Второй вывод состоит в том, что эта «мифология» существенно отличается от старой мифологической системы. В значительной степени, она противоречит старой системе. Это вызывает их конфронтацию, которая влияет на развитие и науки, и мифологии. Наконец, третий вывод состоит в том, что для того, чтобы понять хотя бы некоторые аспекты сложнейших взаимоотношений между мифом и наукой, нужно рассмотреть их исторически.

Нельзя не заметить, что мифы (или/и их восприятие), несмотря на наличествующие в них архетипические начала, по разным причинам изменяются со временем. Называть ли эти изменения эволюцией, семантическими транформациями (переосмыслением, связанным с включением в разные мифологические коды [Успенский 1994^а, 102]) или как-то иначе – в любом случае наличие этих процессов твердо установлено. В иную историческую эпоху миф может трансформироваться не только в рационализированные каузальные схемы: в сфере искусства он переходит в сказку, песню или даже анекдот; в сфере телесной практики совершаемые в нем действия постепенно становятся ритуальными соревнованиями, а затем и спортивными играми [Гутман 2016]. Не учитывать историческую изменчивость мифа невозможно.

Отношения, связывающие мифы с порожденными ими рациональными теориями, не являются простыми. Миф не элиминируется с переходом некоторой его части в область научного познания, фактически – с «разоблачением» и публичным высмеиванием его первозданной формы. Как ни странно, он продолжает свое внерациональное существование. Но он не может не замечать порожденного собой наследника, не может игнорировать его. Знаменитая метафора Льва Шестова: «Астрология и алхимия отжили свой срок, породив астрономию и химию; так всегда бывает – у гениальных отцов рождаются дети идиоты» [Шестов 1991, 137], лишь частично отражает сложную диалектику мифа и логоса. Миф, в отличие от биологических родителей, не умирает, но трансформируется и приспосабливается к изменившимся условиям существования.

Рассмотрим этот интереснейший сюжет на примере некоторых мифологем[i], отражающих характерные черты современного научного и не только научного ландшафта[ii]. Речь пойдет о мифологемах философского камня (lapis philosophorum), искусственного интеллекта (artificial intelligence) и вечного двигателя (perpetuum mobile). В развитии естествознания и познания в целом эти мифологемы сыграли существенную роль, а их развертывание привело к конкретным научным результатам.

Мифологема философского камня зародилась во времена поздней античности и достигла расцвета в Средние века и эпоху Возрождения. Подробнее о мифологеме философского камня см. [Рабинович 1979]. В её основе идея совершенствования, преображения окружающих предметов, прежде всего металлов, и самого исследователя (адепта, алхимика) с помощью особого вещества (элемента, реактива), называемого философским камнем.

Эволюция мифологемы привела к развитию культуры химического эксперимента, открытию многих естественнонаучных закономерностей и, в целом, правильной идее трансмутации металлов. Однако идеи преображения («трансмутирования») ученого в процессе познания, единства духовного и материального, цели научного познания как обожения человека являются чуждыми современному научному менталитету. В наши дни первозданные алхимические образы и интуиции проявляют себя только в художественном творчестве, различных направлениях психологии и даже – вполне современно – в компьютерных играх. Успех романа Дж.К. Роулинг «Гарри Потер и философский камень» и его экранизации Крисом Коламбусом в 2001 г. далеко не первый пример на эту тему: вспомним, например, фильм «Философский камень» Андре Дельво 1988 г. В аналитической психологии Карла Густава Юнга активно используются алхимические термины альбедо, нигредо и рубедо – при толкованиях сновидений, для описания состояний человеческой психики, при осмыслении человеческой судьбы. Наконец, в такой популярной в наши дни компьютерной игре, как Варкрафт (World of Warcraft или WoW) можно найти следующий «рецепт»: «Философский камень в WoW может быть создан любым алхимиком, имеющим 225 очков навыка. Каждый игрок, избравший профессию алхимика, просто обязан сделать ровно один философский камень, в противном случае ему будут недоступны трансмутации, т.е. превращения одних предметов в другие. Философский камень нельзя продать или передать другому игроку. Для создания камня понадобятся четыре огнецвета, четыре лиловых лотоса, чёрный купорос и четыре железных слитка, причём само создание будет под силу только персонажу 35 уровня. Философский камень в WoW является персональным предметом, и он прибавляет по 5 очков к духу, интеллекту, выносливости, ловкости и силе. После каждой трансмутации философскому камню необходима перезарядка, которая включается автоматически и может длиться от 10 минут до двух суток. Конечно, возникает искушение создать несколько философских камней, и, пока один из них перезаряжается, использовать другой. Увы, это невозможно, если задействовать один камень, перезаряжаться начинают и все остальные…» . Незнакомому с компьютерной игрой читателю представленный текст кажется не более понятным, чем отрывки из манускриптов Раймонда Луллия или Филиппа Авреола Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма, или Парацельса.

Мифологема искусственного интеллекта связана с поисками утерянного Адамова языка, сближавшего человека с Творцом. Его поиски привели к моделям универсальной обработки информации, открытию «информационной физики», созданию компьютеров[iii]. Но не только. Как писал Умберто Эко, «многие теории, ныне проверенные на практике, или практические достижения, по поводу которых мы теоретизируем (от систематики естественных наук до сравнительного языкознания, от формальных языков до проектов создания искусственного разума и новых горизонтов когнитивных наук), родились как побочные эффекты в ходе поисков совершенного языка» [Эко 2007, 29].

Однако в массовом сознании искусственный интеллект связывается с именами Арнольда Шварценеггера, Ридли Скотта, Айзека Азимова, Стивена Спилберга, а не Джона Маккарти, Марвина Минского, Ноама Хомского или Лотфи Заде. Сакральный характер первоначальных поисков сохранился только в искусстве: первые фильмы об разумном механизме были созданы ещё в начале прошлого столетия[iv]. Бесконечные машинные войны в кино («Терминатор», «Бегущий по лезвию»), порабощение человека созданной им техникой («Матрица») являются обратной, «неудачной» стороной попытки вернуться к блаженному Адамову состоянию.

Обратим внимание: если сюжетно и концептуально мифологемы философского камня и искусственного интеллекта вполне сохраняют первоначальные идеи, то контекст, герои, стиль, формат изложения насыщается (обогащается) современными артефактами, неологизмами, приметами времени.

Если у двух вышеуказанных мифологем даже в наше рационализированное время продолжает существовать нерациональная составляющая[v], своего рода культурный двойник, то с вечным двигателем дело обстоит несколько иначе. «Если найду вечное движение, – говорит монах Бертольд в незавершенной драме А.С. Пушкина “Сцены из рыцарских времен”, – то я не вижу границ творчеству человеческому… делать золото задача заманчивая, открытие, может быть, любопытное – но найти perpetuum mobile… о!..». Одержимость почти реального персонажа (прототипом является легендарный средневековый изобретатель пороха монах Бертольд Шварц) и его занятия алхимией и герменевтическими искусствами не достаточны, чтобы указать конкретные мифологические истоки perpetuum mobile.

Несмотря на провал всех проектов «вечно-движущихся» механизмов, заслуги идеи perpetuum mobile перед цивилизацией несомненны даже для ученых и инженеров: физические приборы и инструменты, идеи сохранения энергии, понятие энтропии. Но сегодня термодинамический реликт понятия «вечного двигателя» выполняет лишь функции табу, обозначения запретной для интеллектуального поиска и духовных запросов территории: «невозможен вечный двигатель первого рода», «невозможен вечный двигатель второго рода». Фактически мифологема вечного двигателя кажется почившей навеки. Хотя даже в предельно рациональной сфере не все так просто: в каталоге ФИПС (Федеральный институт промышленной собственности) есть целых пять разделов, предназначенных для патентования вечных двигателей. Об их патентовании см. интереснейшую статью: [Савельев 2013].

Чтобы отыскать, куда сублимировалась стихийная энергия perpetuum mobile, в каких, говоря словами М. Волошина, «влуминах она безумит народы» необходимо раскрыть аутентичный исток мифологемы. Тогда будет понятно, что разыскивать. Как известно, идея «вечного двигателя (или движения)» полностью звучит как идея «искусственного вечного движения». Последнее становится возможным в силу очевидного существования «естественного вечного движения» в виде грандиозного, величественного, захватывающего дух, вечного кругового движения космоса.

Не случайно первые образцы вечного двигателя были разработаны астрономами (астрологами), то есть людьми, тщательно наблюдавшими за естественным вечным движением. Более того, изменения в астрономической картине мира приводили к изменению и в конструкции «малого вечного движения». Например, Карл Орфиреус (Иоганн Эрнст Элиас Бесслер), один из самых известных людей, пытавшихся построить вечный двигатель, узнав об открытии Кеплера о движении планет вокруг Солнца по эллипсам, а не по окружностям, изменил конструкцию своей машины, грузы в которой стали перемещаться по эллипсам.

Древнегреческое слово «κόσμος» имеет и смысл «украшение». Космос не просто синоним вселенной, то есть всего, что видимо существует. Он образец для человеческой души, как считал ещё Платон. Не только созерцание космоса приносит человеку ни с чем не сравнимое наслаждение. Вечное круговращение космоса порождает небесную музыку сфер, слышимую не всеми, но дарующую не меньшее восхищение. Таким образом, поскольку искусственное вечное движение подражает естественному вечному движению космоса, а последнее порождает божественную музыку сфер, то и вечный двигатель связан с идеей музыкальной гармонии. Важно не только то, что некое устройство работает (движется) без остановки. Важнее, что это движение доставляет ощущение лада, эстетического наслаждения, комфорта. (Интересно, что по запросу на словосочетание «купить вечный двигатель» интернет, в первую очередь, выдает различные варианты антистрессовых устройств.)

С названием perpetuum mobile связано немалое число музыкальных произведений. Н. Паганини, Н. Рубинштейн, И. Штраус, М. Равель, А. Пярт, К. Бом пытались раскрыть эту идею в своих творениях. Сюда же можно добавить «Музыку сфер» Н.А. Римского-Корсакова из задуманной им оперы «Земля и небо», оперу и симфонию Хиндемита «Гармония мира». Наверное, культовую композицию рок-музыки Stairway to Heaven («Лестница на небеса») Led Zeppelin также можно отнести к этой теме. В пользу этого говорит и название песни, и слова, и образы, и мелодические особенности, восприятие её слушателями, и даже легенды о ней, бытующие у поклонников жанра рок-музыки. Одним словом, несмотря на различие религиозных верований, философских взглядов, художественных пристрастий и творческих почерков, да и исторического контекста разных эпох, все вышеперечисленные музыкальные произведения объединила сквозная тема поиска абсолютной гармонии, управляющей миром и человеком, дарующая каждому абсолютный смысл существования.

Конечно, было бы упрощением считать, что только те музыкальные произведения раскрывают тайны «вечного движения» и связанной с ней «небесной музыки», в названии которых напрямую содержится это словосочетание. С точки зрения Освальда Шпенглера, в основе западноевропейской культуры лежит музыкальная идея фуги, выражающая собой стремление к бесконечности. Используя музыкальный лексикон, можно сказать, что музыкальная гармония и в Средние века, и в эпоху Возрождения, и в начале Нового времени была лейтмотивом постижения реальности. Идеал для такой гармонии находился в астрономии (и отчасти в астрологии). Исследование «естественного вечного движения», то есть космоса, объединяло в себе познавательные (в науке), эстетические (в музыке), прикладные (в технике) усилия, иногда до неразличимости. Наиболее наглядно это проявляется у Кеплера (пока ещё и астронома, и астролога), для которого соображения музыкальной гармонии объясняют орбиты планет (в том числе еще не открытых – между Марсом и Юпитером), приводя в конечном итоге к абсолютно рационально сформулированным законам (особенно третьему закону Кеплера).

Последующие астрономы отказались от отождествления музыки и астрономии. Пути музыки и науки разделились, мифологическое восприятие мироздания сменилось в науке рациональным. Но что интересно, это разделение не сразу стало абсолютно стерильно: вполне рациональные попытки копировать вечное движение космоса в технических устройствах долгое время содержали в себе совершенно нерациональные элементы!

С другой стороны, подвергаясь все более сильной уничижительной критике, астрологическая модель многое перенимала у своего рационализированного наследника. Как известно, астрономическая система мира пополнялась новооткрытыми объектами Солнечной системы, прежде всего, планетами, до наших дней. Лишь XXVI Ассамблея Международного астрономического союза в 2006 г. в Праге подвела некоторые (предварительные) итоги «оптимизации» ближайшего космоса. Но, удивительное дело, пополнилась новыми, неизвестными в древности планетами и астрологическая картина мира. Уже давно в неё были включены Уран, Нептун, Плутон, неизвестные древней и средневековой астрологии. И хотя последний на упомянутой ассамблее был исключен из разряда планет, в астрологии он продолжает оставаться в этом почетном ранге, отвечая за подсознание и инстинкты человека.

Совершенно неожиданно с точки зрения здравого смысла во второй половине XX в. из астрономии в астрологию инкорпорирована планета Хирон[vi]. При диаметре около 160 км и расстоянии от Земли не менее 8 а.е. наблюдать его из обычного телескопа невозможно. Тем не менее избирательно выделенный и практически невидимый Хирон был наделен всеми астрологическими атрибутами и интерпретациями (исходя из мифологического представления о кентавре по имени Хирон)[vii]. Наверное, уже не вызовет удивления, если через некоторое время в астрологии появятся аналоги пояса Койпера или облака Оорта.

Впрочем, астрология не только заимствует некоторые элементы из астрономии, но иногда и сама порождает непредсказуемые квазинаучные инновации. Так, например, в 1898 г. Георг Вальтемас объявил об открытии нового спутника Земли. Спутник обнаружить не удалось, но, по указаниям Вальтемаса, астролог Сефариал рассчитал «эфемериды» этого объекта. Он утверждал, что объект настолько чёрен, что его невозможно увидеть, за исключением времени противостояния или пересечения объектом солнечного диска. По утверждениям Сефариала, Черная Луна, или Лилит, (так он назвал новый спутник) имеет такую же массу, как и Луна. Разумеется, это абсолютно невозможно, поскольку возмущения движения Земли при существовании такого большого космического объекта вблизи нашей планеты легко было бы обнаружить. Тем не менее фиктивная планета Лилит (Черная Луна) прочно вошла в астрологическую картину мира.

Вернемся к гармоническому искусству. Космическая музыка может быть понята не только как лейтмотив постижения реальности, но и как творение реальности. В «Сильмариллионе» Дж.Р.Р. Толкин описывает, как из мелодии богов возникает мир, и у музыки есть «иная цель, кроме своей красоты». Похожие мысли можно найти у А.А. Блока: «Музыка потому самое совершенное из искусств, что она наиболее выражает и отражает замысел Зодчего. <…> Музыка творит мир. Она есть духовное тело мира». И далее: «Ритм (мировой оркестр), музыка дышит, где хочет: в страсти и в творчестве, в народном мятеже и в научном труде… Современный художник – искатель утраченного ритма (утраченной музыки)… он чувствует, что ему осталось немного времени, в течение которого он должен или найти нечто, или погибнуть».

Мифологема вечного движения проявляется не только в собственно музыке, но и в близком к ней искусстве танца. Суфийские танцы дервишей, которые, по их мнению, приближают их к Богу, напоминающие вращения небесных сфер. Хороводы народных праздников, «моделирующие» годовое движение солнца и природный круговорот явлений и соединяющие их с жизнью общества. Даже в христианской литургии, весьма не похожей на обыденное представление о танце, многие элементы проявляются в повторяющихся кругообразных движениях, приобщающих верующих к таинствам Бога живого. Наконец, календарный круг праздников, постоянно соединяющий события во времени с вечностью, есть не что иное, как сакральное движение человеческой жизни.

Танец способен выражать глубокие идеи. Он есть антропология, теория познания и космология, выраженная в движении человеческого тела в пространстве [Brandstetter 2007; Brandstetter, Wulf 2007]. Вспомним удивительное произведение греческого писателя Н. Казандзакиса «Грек Зорба» (и одноименный фильм 1964 г. М. Какоянниса). У Казандзакиса, всегда вольно обходившегося с сакральным (как, например, в «Последнем искушении Христа»), тем не менее непостижимая рассудком человеческая самость сохраняется. Именно танец выполняет в «Зорбе» сотериологическую функцию, своей стихийной упорядоченностью спасая человека от ужасающей бессмысленности мира, в том числе и прежде всего – человеческого. Иными словами, эстетическая функция музыки и танца соединяется с гносеологической и религиозной.

К этому можно добавить и прекрасный фильм Майи Меркель «Вечное движение» 1967 г. об ансамбле танца Игоря Моисеева. Это не только произведение искусства, но и социологическое исследование. Иногда сразу трудно понять, к какому виду познания отнести используемые в нем приемы и методы – к художественному или к научному. Например, закадровые монологи с балеринами на фоне репетиций выглядят и как исповедь, и как рефлексия. Фильм раскрывает преображение человека – и телесного, и духовного, внутреннего, – через миметическое искусство танца.

Таким образом, если мифологемы философского камня и искусственного интеллекта находят свое наиболее адекватное отражение сегодня в сфере литературы и киноискусства, то мифологема вечного движения – в сфере музыки и танца. (Да и в ритмизированной речи. У. Эко отмечал, что «если к чтению прибавить дыхательные упражнения, которыми сопровождается чтение имен по слогам, можно понять, как от этого чтения по слогам человек переходит к экстазу, а от экстаза – к приобретению магической мощи: ведь буквы, которые сочетает мистик, – те же самые звуки, через которые Бог сотворил мир» [Эко 2007, 39]).

Если мы посмотрим на хронологию описанных выше мифологем, то увидим, что начало выделения их рационализированной части, её отделения от материнского лона связано с одним важным представлением. В основе этого превращения лежит общая для всех них идея единства микрокосма и макрокосма. Вечный двигатель воспроизводит на микроуровне космическое вечное движение. Первый рациональный проект искусственного интеллекта – логическая машина Раймонда Луллия – абсолютно не антропологичен. Это уже не говорящая голова Герберта Аврилакского или механическая копия человека Альберта Великого. Зато он мало чем отличается от чертежей космоса в форме концентрических окружностей, разделенных на сектора. Для мистического учения «язык сам по себе вселенная, и структура языка соответствует структуре реального мира» [Эко 2007, 39].

Философский камень также опирается на алхимически переработанное представление о подобии человека космосу. Об этом мне уже приходилось писать в другом месте [Петрунин 2006, 60–116]. Но сейчас могу добавить к этому некоторые дополнительные соображения. Дело в том, что древнее представление о единстве микрокосма и макрокосма, человека и Вселенной, являющееся одним из главных генераторов обсуждаемых здесь мифологем, не обладает достаточной «энергией», чтобы овладеть интеллектуальной элитой общества, вербуя в свои адепты все новые и новые поколения, захватывая более широкие области человеческой культуры.

Не менее важное, если не сказать краеугольное представление в этой трансформации, связано с монотеистической идеей грехопадения. Дело не просто в том, что человек – это миниатюрная модель космоса. Человек и космос находятся в несовершенном состоянии, вызванном проступком человека (Адама) «во время оно». И именно от человека зависит переход (точнее, возвращение) человечества и всего Божьего творения в предначертанное совершенное состояние.

Недолжное, падшее, греховное состояние человека влечет его к попыткам воссоединения с Творцом. Исторически это осуществлялось разными путями: от канонически церковных до почти антирелигиозных. Вспомним, например, движение средневековых адамитов[viii]. В разной степени и разными способами мифологемы философского камня, вечного двигателя и искусственного интеллекта решают ту же задачу[ix]. Возникшие на их основе научные теории, конечно, в явной форме лишены этой миссии. Именно поэтому в наши дни «осиротевшие» мифологемы философского камня и, в еще большей степени, искусственного интеллекта направлены на апокалиптические, или, говоря современным языком, алармистские видения страшного будущего человечества, неявно напоминающие потерянную в благословенном прошлом главную цель существования. Сколько бы ни производили диковинок научные исследования в области искусственного интеллекта, создания новых химических материалов и лекарств – общественное сознание ждет от них настоящих чудес, способных решить самые важные вопросы, стоящие перед человеком и человечеством[x].

Впрочем, и в отделившейся рациональной части – научной теории, в разной степени сохраняются следы далекого прошлого. Метаморфоза древних мифологем в классической науке иногда приводит к парадоксальным явлениям, своего рода мифологическим атавизмам. Например, апокалиптические предсказания будущего в термодинамике («тепловая смерть вселенной») вызвали в свое время не меньшее возбуждение среди образованной публики, чем средневековые ожидания конца света в конкретном году. Или не менее пугающие ожидания в Data Science (прямая «внучка» искусственного интеллекта версии 1956 г.) – последствия непредсказуемости и неподконтрольности современных компьютерных алгоритмов для человека. Наконец, странная история с «холодным термоядерным синтезом», фактически научной теории философского камня, совершившийся на наших глазах. Из последних монографий по этой теме см. [Высоцкий, Корнилова 2003].

Относится ли это к поиску божественной музыки сфер? И да, и нет. История и культурология показывают религиозные корни мифологемы вечного двигателя. Однако сбрасывание мистических «оков» в классической физике не привело к серьезному конфликту между рациональной и нерациональной частью наследников вечного движения. Нерациональная часть продолжает раскрытие своих тайн в музыке и танце – самых загадочных сферах искусства, недоступных прямым нападкам самоуверенного рассудка. Впрочем, ученые и инженеры уже не считают их конкурентами в познании мира. С другой стороны, именно в музыке и танце в большинстве случаев это раскрытие совершается в наши дни в секуляризованных формах, скрывающих для невооруженного наблюдателя свои мистические глубины.

Возможно, это объясняется тем, что музыка является самым абстрактным из искусств. Музыкальное произведение может менять интерпретацию в разных культурах или разных эпохах, не изменяя ни одного звука. В этом сила музыки, преодолевающей почти любые барьеры. Но здесь же коренится и сложность сохранения первоначального замысла произведения и его культурных истоков.

Обратим также внимание на то, что и вечный двигатель, и философский камень воспринимаются сегодня как инструменты, пусть и необычные, как своего рода волшебные предметы в сказках. Лишь в искусственном интеллекте в центре находятся имена собственные[xi] – имя создателя искусственного интеллекта, имя его творения, имя героя, сражающегося с последним не только за себя, а и за все человечество. Б.А. Успенский считал одним из главных свойств мифологического сознания господство в дискурсе имен собственных. Даже местоимения при этом употребляются в качестве имен собственных [Успенский 1994^б, 300–304]. Поэтому именно искусственный интеллект находится в центре исторической и мистической трилогии о рассмотренных выше взаимосвязанных мифологемах, связывая их в единое целое и находя самый горячий прием у взыскующего высшего смысла человечества.

Исходя из приведенного краткого изложения истории некоторых хорошо известных мифологем, можно сделать определенные выводы. Первый вывод состоит в том, что на становление естествознания существенно повлияли не только античные мифы, но и средневековые (часто переплетаясь с поздними античными). Даже такой глубокий современный католический философ, как Курт Хюбнер, в этом вопросе больше внимания уделяет греческим сюжетам [Xюбнер 1994], хотя в последних работах он шире анализирует христианские мифы [Хюбнер 1996].

Вывод второй заключается в том, что эволюция мифа может приводить к выделению и последующему отделению из первоначальной синкретической целостности мифа отдельных элементов. Исторически изменяясь вместе с другими проявлениями человеческой активности, некоторые из этих элементов способны переходить в квазинаучные теории – герметизм, алхимию, астрологию – а затем и порождать классические научные формы познания. Важно заметить, что не миф переходит в научную теорию, а часть, пласт, отдельный сюжет мифа (мифологема) перерождается в неё.

Третий вывод состоит в том, что удаляясь от своего «протоядра» – рационализируясь, секуляризируясь, упрощаясь и трансформируясь – новообразования могут вступать в противоречие и непримиримый и открытый конфликт. Но сколько бы элементов ни выделилось из первозданного мифа, он не исчерпывается, не отмирает[xii]. Его нельзя свести к совокупности отделившихся частей.

Вывод четвертый: несмотря на эманации, миф продолжает существовать – в редуцированном виде в новых культурных образованиях и, в значительно большем объеме, в продолжающем развитие первоначальном ядре. Он многое заимствует из выделившихся элементов, несмотря на казалось бы несовместимость и несоизмеримость двух дискурсов. Поразительная живучесть мифа состоит не только в его неисчерпаемости, несводимости к выделяемым частям, но и в способности приспосабливаться к радикальным изменениям в обществе и культуре. В свою очередь, и отделившиеся от мифа научные теории продолжают черпать из своего прародителя энергию, интенциональность, аттрактивность, интуиции и даже предрассудки.

Источники

Журавлева 2016 – Журавлева А. Искусственный интеллект с правами бога. 29 января 2016 // http://spbit.su/news/n190046/ (Zhuravleva A. Artificial Intelligence with the Rights of God. In Russian).

Лосев 1990 – Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М.: Правда, 1990. (Losev Aleksei F.  Dialectics of Myth. In Russian).

Поппер 1983 – Поппер К. Предположения и опровержения. Рост научного знания // Поппер К. Логика и рост научного знания. Избр. работы. М.: Прогресс, 1983. (Popper Karl R. Conjectures and Refutations. The Growth of Scientific Knowledge.Russian Translation).

Рабинович 1979 – Рабинович В.Л Алхимия как феномен Средневековой культуры. М.: Наука, 1979. (Rabinovich Vadim L. (1979) The Alchemy as a Phenomenon of Medieval Culture. In Russian).

Успенский 1994^а – Успенский Б.А. Миф – имя – культура // Успенский Б.А. Избранные труды. Том 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М.: Гнозис, 1994. С. 298–319. Uspensky Boris A. Myth – Name – Culture. In Russian).

Успенский 1994^б – Успенский Б.А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии // Успенский Б.А. Избранные труды. Том 2. Язык и культура. М.: Гнозис. 1994. С. 53–128. (Uspensky Boris A. The Mythological Aspect of Russian Expressive Phraseology. In Russian).

Хель 2015 – Хель И. Планы Маска на искусственный интеллект – больше, чем просто спасение мира. 22 декабря 2015 // http://hi-news.ru/technology/plany-maska-na-iskusstvennyj-intellekt-bolshe-chem-prosto-spasenie-mira.html. (Khel I. Plans by Alan Mask on artificial Intelligence more than just saving the World. In Russian).

Шестов 1991 – Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматического мышления. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991. (Shestov Leo. The Apotheosis of Groundlessness. Experience Antidogmatic Thinking. In Russian).

Ссылки – References in Russian

Высоцкий, Корнилова 2003 – Высоцкий В.И., Корнилова А.А. Ядерный синтез и трансмутация изотопов в биологических системах. М.: Мир, 2003

Гутман 2016 – Гутман А. От ритуала к рекорду: природа современного понимания спорта. М.: Издательство института Гайдара, 2016.

Мичи, Джонстон 1987 – Мичи Д., Джонстон Р. Компьютер-творец. М.: Мир, 1987.

Петрунин 1994 – Петрунин Ю.Ю. Искусственный интеллект как феномен современной культуры // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 1994. № 2. C. 28–34.

Петрунин 2006 – Петрунин Ю.Ю. Призрак Царьграда. Неразрешимые задачи в русской и европейской культуре. М.: КДУ, 2006.

Савельев 2013 – Савельев А.В. Особенности патентования изобретений в области безопорного и квазибезопорного движения // Журнал Формирующихся Направлений Науки. 2013. Выпуск № 3, том 3. C. 72–88.

Фейерабенд 1998 – Фейерабенд П. Против методологического принуждения. Очерк анархистской теории познания. Благовещенск, 1998.

Xюбнер 1994 – Хюбнер К. Критика научного разума. М.: ИФРАН, 1994.

Хюбнер 1996 – Хюбнер К. Истина мифа. М.: Республика, 1996.

Эко 2007 – Эко У. Поиски священного языка в европейской культуре. СПб.: ALEXANDRIA, 2007.

References

Brandstetter, Gabriele (2007) “Tanz als Szeno-Graphie des Wissens”, Tanz als Anthropologie, Wilhelm Fink Verlag, München, p. 84–99.

Brandstetter, Gabriele, Wulf, Christoph (2007) “Einleitung”, Tanz als Anthropologie, Wilhelm Fink Verlag, München, p. 9–13.

Eco, Umberto (1993) La ricerca della lingua perfetta nella cultura europea, Laterza, Roma & Bari.

Feyerabend, Paul K. (1975) Against Method. Outline of an Anarchistic Theory of Knowledge, New Left Books, London.

Guttmann, Allen (2004) From Ritual to Record. The Nature of Modern Sports, Columbia University Press, New York.

Hübner Kurt (1978) Kritik der wissenschaftlichen Vernunft, Verlag Karl Alber, Freiburg & München.

Hübner, Kurt (1985) Die Wahrheit des Mythos, C.H. Beck, Freiburg.

Michie, Donald, Johnston, Rory (1984) The Creative Computer: Machine Intelligence and Human Knowledge, Viking, London.

Petrunin, Yuri Yu. (1994) “Artificial Intelligence as a Phenomenon of Modern Culture”, Moscow University Bulletin. Series 7. Philosophy. 1994, No 2, pp. 28–34. (In Russian).

Petrunin, Yuri Yu. (2006) The Ghost Of Constantinople. Unsolvable Problems in the Russian and European Culture, KDU, Moscow. (In Russian).

Saveliev A.V. (2013) Issues of Patenting Inventions in Area of Reactionless and Quasi-Reactionless Motion, // Journal of Unconventional Science, Vol. 3, pp. 72–88. (In Russian).

Vysotskii V.I., Kornilova A.A. (2003). Nuclear Fusion and Transmutation of Isotopes in Biological Systems,  Mhier, Moscow.  (In Russian).