Вопросы философии. 2017. № 2.

Интернализм и экстернализм как альтернативные стратегии в эпистемологии и семантике

К.Г. Фролов

Пусть некий агент, глядя на одну из светящихся точек в вечернем небе, полагает: «Это звезда», – в то время как в действительности объектом его восприятия является планета Венера. Является ли в таком случае планета Венера частью содержания его убеждения? Выражает ли агент актом произнесения подобного суждения что-либо о Венере? Всегда ли агенту доступно подлинное содержание и основания его убеждений посредством одной лишь интроспекции? Или внешний компетентный наблюдатель при определённых условиях может более точно описывать суть убеждений исходного агента, чем тот способен сделать это самостоятельно? Два крупных течения в аналитической эпистемологии – интернализм и экстернализм – диаметрально расходятся во мнениях по поводу этих вопросов. В данной работе мы намерены выявить сильные и слабые стороны вышеуказанных позиций и подвергнуть критическому анализу саму целесообразность выбора между подобного рода альтернативами. Основной тезис заключается в следующем: мы полагаем, что такие инструменты, как концепция Я. Хинтикки о различении перспективной и публичной идентификаций в сочетании с введением двух типов квантификации по ним, позволяют согласовать обе точки зрения в рамках единого языка описания.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: экстернализм, семантика, репрезентация, пропозициональные установки, Столнейкер, Хинтикка.

ФРОЛОВ Константин Геннадьевич – Санкт-Петербургский государственный университет, Институт философии, инженер-исследователь.

Цитирование: Фролов К.Г. Интернализм и экстернализм как альтернативные стратегии в эпистемологии и семантике // Вопросы философии. 2017. № 2.

Voprosy Filosofii. 2017. Vol. 2.

Internalism and Externalism as Alternative Approaches in Epistemology and Semantics

Konstantin G. Frolov

Let’s assume that a certain agent looks at one of the lighting points in the night sky and says: "This is a star" – whereas in fact the object of his perception is the planet Venus. Can we say in such case that the planet Venus is a part of the content of his beliefs? Can we say that the agent expresses any judgment about Venus? Is it so, that the actual content of belief is always available for the agent through mere introspection? Or external competent observer sometimes can more accurately describe the content of such beliefs? Two major approaches in analytic epistemology – internalism and externalism – have different views about these issues. In this work, we intend to clarify the strengths and weaknesses of the above-mentioned positions and to impugn the very feasibility of any choice between such alternatives. The main thesis is as follows: we assert that such tools as Hintikka’s conception of two types of identification (perspective and public one), combined with the usage of two corresponding types of quantification, allow to reconcile both points of view in the framework of a certain unified formal language.

KEYWORDS: externalism, semantics, representation, propositional attitudes, Stalnaker, Hintikka.

FROLOV Konstantin G. – Research Fellow of Institute of Philosophy of St. Petersburg State University.

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script

Citation: Frolov K. G. Internalism and Externalism as Alternative Approaches in Epistemology and Semantics // Voprosy Filosofii. 2017. Vol. 2.

Всем людям порой свойственно заблуждаться. Ошибки и иллюзии – неотъемлемая часть взаимодействия любых агентов с окружающей средой и процесса естественной адаптации к её условиям. Их наличие – не просто норма, но необходимое условие для поступательного прогресса, как в сфере теоретического знания, так и в области повседневной практики. Если когда-нибудь люди перестанут ошибаться, то, очевидно, к тому времени это будет уже эпоха некой иной формы жизни.

Потому не удивительно, что одновременно с возникновением и последующим развитием логики и эпистемологии как областей, изучающих нормы и принципы основных форм познания (априорного и эмпирического соответственно), у мыслителей формировался интерес и к тому, что происходит в случае нарушения таких норм. Так, например, данной теме посвящена «Книга V: Заблуждения» в фундаментальном труде Дж.Ст. Милля «Система логики силлогистической и индуктивной», который пишет о своих предшественниках следующее: «У схоластиков было положение: соntrariorum eadem est scientia, т.e. “противоположности изучаются вместе, одним и тем же актом познания”. Действительно, мы никогда не знали бы как следует, что представляет собой та или другая вещь, если бы мы не были в состоянии дать себе надлежащего отчета также и в том, что ей противоположно. Сообразно этому положению, в большей части трактатов по логике значительный отдел посвящается изучению заблуждений, и этот обычай настолько заслуживает сохранения, что мы не решаемся от него отступить» [Милль 2011, 550].

Разумеется, за столь почтенную историю философами накоплен немалый опыт анализа природы заблуждений и тем не менее каждая последующая эпоха в развитии мысли по-прежнему стремится привнести что-то новое в концептуальный аппарат исследований. И хотя данный процесс необходимо признать совершенно естественным, всё же едва ли какая-либо иная сфера познания в такой мере страдает от отсутствия единого понимания используемой терминологии, как это имеет место в философии и метафизике. Что мы понимаем под убеждениями? Их содержанием? Пропозициями? Истиной? Референцией? Смыслом? Репрезентациями? Каузальностью? Обоснованием? Возможностью и необходимостью?

Подобный список можно продолжать очень долго, и он, по существу, представляет собой своеобразный клубок проблем и вопросов, в котором все элементы теснейшим образом «завязаны друг на друге», однако найти конец такого клубка, с которого можно было бы попытаться его распутать, на деле оказывается крайне сложно.

В настоящей статье в качестве объекта исследования нами выбраны две условно выделяемые группы подходов к так называемой «проблеме содержания» (problem of content), то есть проблеме определения того, какого рода сущности выступают содержанием наших убеждений (а также желаний, опасений и прочих состояний, традиционно трактуемых в качестве интенциональных). Особый интерес вызывают те трудности, с которыми рассматриваемые подходы – экстернализм и интернализм – сталкиваются при анализе заблуждений.

Является ли, например, содержание наших страхов «частью нас самих» (нашего воображения, а порой и фантазии) или оно «расположено вовне», в мире, о состоянии дел в котором мы черпаем информацию при помощи органов чувств? Очевидно, подобная пространственная демаркация сама по себе изначально проблематична. Выделить субъект из внешней среды как самодостаточную метафизическую категорию можно лишь в рамках теории, в некоторой модели. Но и отказать ему в определённой автономии от окружающего мира (например, в «праве знать, что он имеет в виду, независимо от того, какие факты имеют место в физическом мире») – значит, по существу, лишить его субъектности как таковой.

Тем не менее, следуя путями авторитетных зарубежных эпистемологов, таких как Х. Патнэм [Putnam 1975] и Р. Столнейкер [Stalnaker 1999], мы попытаемся последовательно провести указанное разграничение и посмотрим, что же в итоге у нас получится.

Основное расхождение между экстерналистами и интерналистами касается того, как следует трактовать понятие содержания убеждений – в широком или узком смысле. Содержание в широком смысле является функцией от локального контекста, в котором находится субъект. Тогда, с точки зрения экстерналистов, если в двух различающихся ситуациях субъекты оказываются в одинаковых психических состояниях и выражают свои убеждения одинаковыми суждениями, то содержание таких убеждений тем не менее следует считать различным. Классический пример Патнэма апеллирует к субъекту и его двойнику, каждый из которых искренне полагает, что перед ним находится стакан с водой, но при этом жидкость в стакане исходного субъекта действительно имеет состав H₂O, а у его двойника – XYZ.

Интерналисты же занимают противоположную позицию: если речевое поведение, психические состояния и состояния мозга двух субъектов тождественны, то тождественными следует признать и содержания их убеждений. Таким образом, они трактуют понятие содержания убеждения в узком смысле, как собственное свойство (intrinsic property) субъекта. Образно выражаясь, экстерналисты утверждают, что «содержание убеждений зависит не только от внутреннего состояния субъекта, от того, ‘что находится в голове’ у субъекта, но и от окружающей среды» [Нагуманова 2011, 168], в то время как интерналисты настаивают, что мысли, их содержания и обоснования могут находиться только у людей «в головах» и нигде больше (см. по этому поводу статью Роберта Столнейкера On what’s in the head? [Stalnaker 1989]).

Но это вовсе не значит, что интерналистам в какой-либо степени близка позиция солипсизма или субъективного идеализма. Ведь будучи репрезентационалистами, все интерналисты принимают тезис о том, что содержанию мыслей в той или иной степени соответствуют положения дел в физическом мире, и именно данное соответствие являет собой фундаментальный критерий истинности, отделяющий обоснованные мнения от собственно знания.

Таким образом, разногласия между экстерналистами и интерналистами носят не столько метафизический, сколько явно выраженный концептуально-терминологический характер: что именно следует рассматривать в качестве содержания убеждений – свойства и характеристики субъекта (возможно, диспозитивные) или свойства и характеристики внешнего контекста? Какое значение для определения содержания убеждений субъекта может иметь та часть контекста, которая эпистемически ему не доступна? Именно на такие вопросы экстерналисты и интерналисты отвечают по-разному.

Проблема содержания ошибочных убеждений таит в себе трудности для обоих подходов. В самом деле, если содержание убеждений определяется внешним положением дел, то почему тогда Василий при виде Вечерней звезды вполне может отрицать, что он смотрит на планету Венеру, и полагать, что он видит «какую-то звезду»? Очевидно, экстерналист на это скажет, что мнение Василия по поводу содержания его убеждений отнюдь не является решающим. И действительно, в литературе по данному вопросу можно встретить точку зрения, что внешний компетентный интерпретатор нередко может более корректно и полно описать содержание убеждений интерпретируемого, чем тот способен сделать это сам. Причем в уточнении содержания и характера пропозициональных установок интерпретатору могут помочь не только более глубокие познания относительно рассматриваемой предметной области, но и привлечение технологий наблюдения в реальном времени за нейронной активностью интерпретируемого. Особая методология сопоставления данных нейрофизиологических исследований с содержанием вербальных отчетов испытуемого была названа Д. Деннетом гетерофеноменологией [Dennett 2003]. В связи с этим можно вспомнить сатирическую фантастическую зарисовку Р. Смаллиана «Эпистемологический кошмар» [Смаллиан 2009], начинающуюся с того, что испытуемый никак не может правильно охарактеризовать свои убеждения по поводу красной книги, и на каждый свой ответ слышит вердикт эпистемолога-экспериментатора (разумеется, экстерналиста): «Снова неверно! Вы так не считаете».

Вероятно, явное несоответствие между базовыми интуициями относительно употребления терминов, характеризующих внутреннюю жизнь агентов, и тем, какую интерпретацию они получают по версии экстерналистов – является наиболее веским доводом против их подхода. Причем сами такие исследователи и не отрицают того, что термины «народной психологии», по их мнению, нуждаются в глубоком пересмотре. Однако понимая всю невозможность столь радикальных перемен в обыденной речи, многие экстерналисты интерпретативистского толка готовы допустить хождение терминов народной психологии в повседневной жизни в старом виде при условии, что для научного описания будет применяться обновлённая экстерналистская модель (допускающая, по сути, реализацию сюжета «эпистемологического кошмара» в буквальном виде).

Вернёмся к Василию, смотрящему на Венеру, и считающему, что он видит какую-то звезду. Предположим для простоты, что, указывая на яркую точку в небе, он в присутствии «компетентного экстерналиста» произносит: «Это звезда». Тогда имеет место:

(1) Knows_{Экстерналист} ∃x(Believes_{Василий} Звезда(х) & x = Венера)

(2) Knows_{Экстерналист} (ix[Believes_{Василий} Звезда(х)] = Венера)

(3) Knows_{Экстерналист} (Believes_{Василий} Звезда(Венера_{\Василий}))

В данном случае формуле (1) соответствует суждение: «Экстерналист знает, что существует нечто, о чем Василий полагает, что это звезда, и это нечто – Венера»; (2) – «Экстерналист знает, что то, о чем Василий полагает, что это звезда, – это Венера»; (3) – «Экстерналист знает, что Василий считает Венеру звездой». А с учетом позиции экстернализма, утверждающего, что миром интерпретации всегда должен выступать только актуальный мир, имеет место также и:

(4) Knows_{Экстерналист} (Believes_{Василий} Звезда(Венера))[1]

Разумеется, (1) – (4) не являет собой пример логического вывода в каком-либо смысле. Это не более чем последовательность формул, описывающих эпистемическое состояние экстерналиста (интерпретатора) в разных аспектах. Однако она отражает те основания, по которым экстерналист считает себя вправе утверждать (4) в указанном контексте обстоятельств. Ключ кроется в утверждении (2), которое прямо указывает на то, что содержанием убеждения Василия следует считать саму планету Венеру, даже несмотря на то, что Василий считает воспринимаемый им объект звездой.

Однако формула (4) вызывает большие сомнения с точки зрения лингвистических интуиций. В самом деле, что будет, если интерпретатор-экстерналист эксплицитно спросит у Василия, считает ли тот Венеру звездой? Достаточно допустить, что Василий обладает минимальными познаниями в астрономии, чтобы предположить, что ответ будет отрицательным. Тогда нам, возможно, к (1) – (4) придётся добавить еще одно утверждение:

(5) Knows_{Экстерналист} (Believes_{Василий} ¬Звезда(Венера))

Как нам теперь следует понимать конъюнкцию (4) и (5)? Значит ли это, что, по мнению экстерналиста, среди убеждений Василия имеются прямые противоречия вида В_s(p & ¬p)? Вообще говоря, на этот вопрос можно отвечать по-разному. Можно говорить о том, что любые ошибки в содержании убеждений с неизбежностью влекут за собой противоречия. Если бы агент обладал логическим всеведением и всеведением относительно фактов (значений пропозиций в актуальном мире), то он с лёгкостью бы обнаруживал такие противоречия сам. Но раз уж он далёк от такого идеала, то подобные функции может выполнять компетентный наблюдатель, чьё мнение иногда может быть идеализировано до так называемой «позиции Бога».

Таким образом, поскольку ошибки в наших убеждениях неизбежны, то можно говорить о том, что «с позиции Бога» все модели мира, которыми мы располагаем на любом этапе развития, являют собой примеры невозможных возможных миров, то есть миров, где выполнимы противоречия, и которые ни метафизически, ни физически существовать не могут.

Но есть и другой путь. Будучи последовательными экстерналистами, мы можем указать на то, что одного лишь вербального отчета Василия с пропозициональным содержанием ¬Звезда(Венера) еще не достаточно, чтобы заключить на этом основании, что имеет место Believe_{Василий}¬Звезда(Венера). Поэтому, не обращая никакого внимания на мнение самого Василия, мы вправе добавить к (1) – (4) вместо (5), которое мы теперь объявляем ложным, прямо противоположное утверждение:

(6) Knows_{Экстерналист} (¬Believes_{Василий} ¬Звезда(Венера))

В некотором роде такому ходу мысли соответствуют реакции эпистемолога-экспериментатора из рассказа Р. Смаллиана, который, как мы помним, на суждения испытуемого о содержании его собственных убеждений отвечал: «Неверно! Вы так не считаете». Подобный подход, по-видимому, способен позволить внешнему интерпретатору построить непротиворечивую модель убеждений интерпретируемого с учетом подлинных внешних каузальных причин его наблюдаемого поведения, включающего в себя среди прочего и речевые акты.

Однако такая стратегия, по сути, переворачивает традиционное представление о функциональном назначении психологических эпистемических терминов: принято считать, что они являются языковыми инструментами описания скрытых для наблюдения внутренних причин поведения агентов. Почему, например, Василий произнёс «Венера – это не звезда; это планета» в качестве ответа на соответствующий вопрос экстерналиста? Естественным будет предположить, что причина в том, что он так думает. Если же у нас есть достоверное знание о содержании и подлинных внешних причинах речевого поведения Василия, сказавшего, глядя на Венеру: «Это звезда» (а внутренние причины мы признаём производными от внешних и каузально эпифеноменальными), то при таком бихевиористском подходе у нас не возникает никакой потребности в психологических терминах вовсе. Какая разница, что Василий думает об абстрактном объекте с именем «Венера», если при непосредственном каузальном взаимодействии с ней он называет её звездой? Не стоило его о том и спрашивать. Ведь очевидным образом его гипотетическое «внутреннее психологическое эпистемическое состояние знания, что Венера не является звездой» в любом случае оказалось попросту каузально нерелевантным, эпифеноменальным в данном контексте, поскольку не удержало его от произнесения ложного суждения о наблюдаемом объекте.

Можно еще и иначе взглянуть на суть экстерналистского тезиса. Он говорит о том, что миром интерпретации всех нелогических констант должен быть мир произнесения. Ведь мы могли бы предложить следующую семантическую интерпретацию убеждения Василия: во всех достижимых для него возможных мирах объект, на который он смотрит в точке i в момент j, является звездой. Тогда ошибочность его убеждения сводилась бы лишь к тому, что множество достижимых для Василия миров не включало бы в себя актуальный. Но объектом убеждения Василия теперь была бы уже звезда! Звезда, принадлежащая иному возможному миру. И если Василий (или его двойник) произносит «Это звезда» в мире, где перед ним действительно находится звезда, то в таком мире его убеждение истинно, а значит, его содержание отличается от убеждения Василия в нашем мире.

Но именно на этом и настаивает экстернализм: содержание убеждения зависит не только (и не столько) от «внутреннего состояния» агента и определяется не просто как некое высказывание, принимаемое им в качестве истинного, но прежде всего оно зависит от внешних причин и обстоятельств произнесения. В разных контекстах убеждения, выражаемые одним и тем же суждением одним и тем же агентом, могут иметь различное содержание. А поскольку в повседневной практике мы рассматриваем только те убеждения, которые были высказаны в актуальном мире, то исходный экстерналистский тезис можно переформулировать в следующем виде: миром интерпретации того, что произносится агентом в актуальном мире, должен быть всегда только актуальный мир, а не другие миры, достижимые для такого агента. Не важно, что думает агент о том, что он думает. Важно – чем то, о чем он думает, является на самом деле[2].

В свете вышесказанного уместным будет задаться вопросом о том, как именно мы распознаем, о чем думает и говорит наш собеседник? И в случае ошибочности его утверждений подобный вопрос возникает в еще более острой форме. Ведь если в условиях наблюдения указывающего жеста Василия понять, о чем именно он говорит, еще относительно несложно, то где гарантии, что такое же адекватное понимание пришло бы к нам и в том случае, если бы он много позже взялся описывать, какую звезду он видел утром? Напротив, скорее есть все основания усомниться в нашей способности к «дистанционному» распознаванию содержания чужих ошибочных убеждений.

В этой связи будет уместно вспомнить понятия перспективной и публичной идентификации, предложенные Я. Хинтиккой [Hintikka 1983]. Перспективная (в более ранней версии – перцептивная) идентификация является не более чем результатом сенсорного восприятия определённого объекта некоторым субъектом. К ней относится идентификация объекта в пространстве, определение его формы, размера и ряда других физических свойств на основании данных, поступивших от органов чувств. Публичная же идентификация предполагает корректное интерсубъективно согласованное отнесение такого объекта к так называемому «социально-значимому классу индивидов». Например, к классу мужчин, студентов, книг, автомобилей, звёзд и проч., либо к единичным классам носителей собственных имен, таких как «Аристотель» или «Яакко Хинтикка». Таким образом, публичная идентификация предполагает ответ на вопрос, чем или кем является (или признаётся сообществом) тот или иной объект. Разумеется, на практике публичная идентификация производится агентами на основании перспективной, и в большинстве случаев особых затруднений не вызывает. Физические наблюдаемые свойства книги, очевидно, отличаются от физических свойств автомобиля и поэтому в рамках коммуникации адресат сообщения едва ли может не распознать, о чем идёт речь.

Однако, как мы видели в случае с Венерой, наблюдаемые невооруженным глазом свойства некоторых элементов таких классов, как звёзды и планеты, порой могут совпадать – «быть яркой светящейся точкой в небе». Это влечёт существенные трудности для адекватного выполнения публичной идентификации как адресантом, так и адресатом. Если адресант публично идентифицировал объект неверно, а адресат не имел возможности для проведения собственной перспективной идентификации такого объекта (не мог наблюдать его сам), то в такой ситуации адресат может оказаться абсолютно не способен распознать ошибку адресанта. Коммуникация, в рамках которой агенты ни на каком этапе не нарушали норм рационального и искреннего речевого поведения и были настроены на кооперацию, может с неизбежностью оканчиваться провалом – экстерналистски понимаемое содержание убеждения адресанта остаётся адекватно не распознанным со стороны адресата.

Однако, несмотря на подобные трудности, данный подход позволяет главное – обосновать наличие более одного прочтения у суждений вида «Василий полагает, что Венера является звездой», в одном из которых данное утверждение истинно, а в другом ложно. Для формализации таких прочтений Я. Хинтиккой [Hintikka 1975] было предложено ввести в рассмотрение два различных типа квантификации[3] – на основе перспективной (∃) и публичной (Е) идентификаций:

(7а)∃x(х = Венера & Believe_{Василий} Звезда(х))

(7б) Еx(х = Венера & Believe_{Василий} Звезда(х))

(7а) гласит, что существует объект, являющийся Венерой, и перспективно идентифицированный (наблюдаемый) Василием, о котором он думает, что это звезда.

(7б) гласит, что существует объект, являющийся Венерой, который будучи идентифицирован публично (то есть корректно распознанный и отнесённый к соответствующему социально-значимому классу), тем не менее относится Василием к классу звёзд. (7б), разумеется, ложно, поскольку далеко не во всех контекстах публичной идентификации Венеры Василий признает её звездой. Публичная идентификация вовсе не предполагает, что идентифицируемый объект выглядит для агента одинаково во всех доксастически альтернативных мирах (как это имеет место в случае перспективной). Критерием тождества здесь, по сути, выступает тот факт, что объект является тем же самым во всех достижимых мирах, хотя восприниматься может по-разному.

Два указанных типа квантификации призваны отделить внутренние основания убеждений агентов (данные от органов чувств) от внешних (фактов физического мира). Таким образом, оба ведущих направления в эпистемологии – интернализм и экстернализм – получают своё формальное воплощение.

Тогда кандидатом на истинность оказывается следующая конъюнкция:

(7в)∃x(х = Венера & Believes_{Василий} Звезда(х)) & Еy(y = Венера & ¬Believes_{Василий} Звезда(y))

Однако ряд доводов мешает нам удовлетвориться подобной записью, характеризующей эпистемическое состояние Василия. Прежде всего, беспокойство вызывает зависимость квантификации на основе перспективной идентификации от субъекта пропозициональной установки. В этом смысле формула ∃x(Планета(х)) просто не поддается интерпретации, поскольку по ней невозможно установить, что и кем было перспективно идентифицировано. Такая реляционная природа перспективной идентификации поднимает вопрос о том, как следует трактовать формулы, традиционно связываемые с понятием de re прочтений вида (7а). Ведь мы должны рассматривать только те возможные случаи, в которых Венера выглядит для Василия точно так же, как она выглядит для него в актуальном мире. Следовательно, такого рода квантификация предполагает наличие внешнего доступа к свойствам субъективного опыта Василия, что методологически проблематично (хотя мы и не готовы однозначно утверждать, что подобное метафизически невозможно). В любом случае, зависимость выбора двойников Венеры от мнения Василия приводит к тому, что в (7а) говорится не о свойстве самого объекта. А значит, мы имеем дело не с типичным de re (подробнее на эту тему см. [Целищев 2010]).

Можно было бы предположить, что перспективная квантификация может иметь лишь вторичное вхождение в формулы в рамках прочтений de dicto, т.е. всякий раз должна находиться внутри сферы действия эпистемического оператора. Но в таком случае внешний наблюдатель оказывается вообще не вправе высказывать свои суждения о содержании чужих убеждений, сформированных на основании перцептивной идентификации. Так, наш экстерналист не имел бы оснований высказать даже интуитивно вполне приемлемое «Василий полагает о Венере, что это звезда». Почему? Потому что Василий полагает «это звезда» не о Венере, а о яркой светящейся точке в вечернем небе, которая, строго говоря, не доступна для какого-либо каузального взаимодействия (а значит и для референции) ни для кого из внешних агентов.

К чему это ведёт? Пусть мы имеем дело с такой формулой как:

(8) Believes_{Василий}∃x(Звезда(х))

Можно говорить о том, что она наиболее адекватно отражает интерналистский подход к анализу содержания убеждений, при котором в расчет принимаются исключительно внутренние их основания, а не внешние причины. Идентичность чувственного опыта Василия в различных мирах влечет идентичность его убеждений вне зависимости от положений дел в физическом мире (и его альтернативах). Но как теперь добавить в формулу (8) конъюнкт ‘х = Венера’, чтобы отразить тот факт, что именно она выступает объектом восприятия Василия в актуальном мире? Это оказывается невозможно сделать ни внутри, ни вне сферы действия модального оператора.

Однако повторимся, подобный подход вовсе не влечет за собой позицию солипсизма. Никто в данном случае не пытается поставить под сомнение факт каузального взаимодействия агентов с объектами физического мира. Более того, рассмотренные выше идеи Я. Хинтикки позволяют не выбирать между двумя альтернативами. Ведь для построения суждений в de re у нас имеется второй тип квантификации, проводимый на основании публичной (интерсубъективной) идентификации.

Несложно показать, что выразительные возможности рассматриваемого языка, позволяют выражать суждения о совпадении элементов интреналистского и экстерналисткого содержаний убеждений. Например:

(9) Еy[y = Венера & Believes_{Василий}∃x(y = x & Планета(х))]

(9) гласит: существует такой публично идентифицируемый объект, являющийся Венерой, что Василий его идентифицирует перспективно (т.е. воспринимает) и полагает планетой.

В случае же заблуждений Василия имеем:

(10) Еy[y = Венера & Believes_{Василий}∃x(y = x & Звезда(х))]

«Существует такой публично идентифицируемый объект, являющийся Венерой, что Василий его идентифицирует перспективно (т.е. воспринимает) и считает его звездой». На наш взгляд, именно формула (10) наиболее полно и корректно характеризует эпистемическое состояние Василия в указанном контексте обстоятельств. При этом она заключает в себе как интерналистский аспект анализа данной ситуации (в рамках квантификации по переменной х), так и существенные черты экстерналистского подхода (в той части, где мы квантифицируем по у). Тем самым мы демонстрируем принципиальную совместимость этих двух точек зрения в рамках единого языка описания.

В заключение вновь подчеркнём, что ключевое расхождение между рассмотренными альтернативами носит по существу не содержательный, а терминологический характер – что следует считать содержанием убеждений? В переводе на наш формальный язык – какую именно из двух переменных в тождестве ‘y = x’ следует считать «отвечающей» за содержание убеждения Василия? Мы позволим себе не отвечать на подобный вопрос, как на не имеющий строгого формального смысла. Ничто в данном случае не обязывает нас делать выбор в пользу той или иной точки зрения.

Источники (Primary sources in Russian)

Милль 2011 – Милль Дж. Ст. Система логики силлогистической и индуктивной. М.: URSS, 2011 (Mill J. St. A system of logic, ratiocinative and inductive. Russian translation).

Primary sources

Putnam 1975 – Putnam H. The Meaning of «Meaning». University of Minnesota Press, 1975.

Stalnaker 1999 – Stalnaker R. Context and Content. OUP, 1999.

Ссылки (References in Russian)

Нагуманова 2011 – Нагуманова С.Ф. Материализм и сознание. Казань: Изд-во Казанского университета, 2011.

Ниинилуото 1984 – Ниинилуото И. Заметки по логике восприятия // Модальные и интенсиональные логики и их применение к проблемам методологии науки (ред. В.А. Смирнов). М.: Наука, 1984.

Смаллиан 2009 – Смаллиан Р. Эпистемологический кошмар // Глаз разума (ред. Д. Деннет, Д. Хофштадтер). Самара: Бахрах-М, 2009. C. 371–380.

Целищев 2010 – Целищев В.В. Понятие объекта в модальной логике. М.: URSS, 2010.

References

Dennett 2003 – Dennett D. Who’s On First? Heterophenomenology Explained // Journal of Consciousness Studies. 2003. Vol. 9. P. 19–30.

Hintikka 1975 – Hintikka J. Information, causality and the logic of perception. The intentions of intentionality. Dordrecht: Reidel, 1975.

Hintikka 1983 – Hintikka J. Situations, possible worlds, and attitude // Synthese. 1983. Vol. 54. № 1. P. 153–162.

Nagumanova S.F. Materialism and consciousness. Kazan: KFU Publishing House, 2011 (in Russian).

Niiniluoto 1979 – Niiniluoto I. Knowing that one sees. Essay in honor of Jakko Hintikka. Dordrecht: Reidel, 1979.

Niiniluoto I. Remarks on the Logic of Perception. In Intensional Logic: Theory and Applications (I. Niiniluoto and E. Saarinen eds.). Helsinki: The Philosophical Society of Finland, 1982. P. 116–129 (Russian translation).

Smullyan R.M. Epistemological nightmare // The Mind's I, (D. Hofstadter & D. Dennett eds.). Basic Books, 1981 (Russian translation).

Stalnaker 1989 – Stalnaker R. On What's In the Head // Philosophical Perspectives. 1989. Vol 3. P. 287–316.

Tselishchev V.V. The concept of object in modal logic. M.: URSS, 2010 (in Russian).

Примечания