Философия процесса А.Н. Уайтхеда вписывается во многие «повороты» современной философской мысли, будь то «спекулятивный», «реалистический», «объектно-ориентированный», «метафизический» и т.п. Она удивительно современна, влиятельна и тем не менее малоизвестна: идеи Уайтхеда много где «читаются», но сам он мало «прочитан» как в России, так и за рубежом по сравнению с другими великими его современниками, Бергсоном, Гуссерлем, Хайдеггером, Витгенштейном. Европейская и американская ученая публика, интерес которой был до последнего времени сосредоточен на центральной метафизической работе «Процесс и реальность» (1929), сейчас начинает осваивать его ранние и самые поздние работы. Для русского читателя и «Процесс и реальность» по-прежнему является почти «закрытой книгой». Кроме предлагаемого ниже перевода второй главы, переведены только первая и десятая [Уайтхед 1990, 272–303] (всего глав 26, объем книги более 400 страниц). В редких отечественных исследованиях по метафизике Уайтхеда анализируется его opus magnum [Френкел 1959; Якушев 1962; Малюкявичус 1989; Айткожин 2003; Саенкова 2006; Бушуева 2006, Скворчевский 2001], но в целом прозрения, изложенные в этой книге, не вошли в философский обиход, хотя прошёл почти век с момента её публикации.

Мысленно охватить метафизику Уайтхеда нелегко, так как построена она почти «геометрическим методом»: в её структуре 49 категорий, порождающих самые разнообразные связи и следствия. Это не «прошлый», а позапрошлый век. Но, возможно, только такой «схоластический» подход, во время бурного развития формальных и естественных наук, мог легитимировать «сильную теорию существования» и противопоставить её «слабой», в которой существование сводилось к логическому квантору. Чтобы создать такую теорию, Уайтхеду потребовался собственный словарь терминов, не понимая который, очень трудно воспринять не только содержание, но и творческий дух его философии. Изабелла Стенгерс, посвятившая Уайтхеду масштабную монографию Thinking with Whitehead и как никто в последнее время приблизившая его к «философской моде», пишет: «Думать, как Уайтхед, сегодня – это значит подписаться заранее на приключение, которое не оставит ни один из терминов, которые мы используем, в их привычном значении, даже если никто не будет подрывать их или наскоро осуждать как носителей заблуждений» [Stengers 2011, 24].

В отличие от Стенгерс большинство современных ученых и философов, интуитивно уловив новизну идей и некоторые конкретные черты его спекулятивной системы, используют их только как один из отправных пунктов собственных теорий, не углубляясь в систематическое исследование (И. Пригожин, Ж. Делез, Б. Латур, Г. Харман и др.). Это имеет как положительные, так и отрицательные последствия. С одной стороны, творческие интерпретации его тезисов гораздо ценнее для развития самой философии и науки. С другой стороны, следование не «букве», а «духу» его текстов превратилось в «правило хорошего тона», так что по мнению многих не быть «уайтхедианцем», т.е. не следовать буквально его теории и текстам, и есть лучший способ практиковать его спекулятивный метод [Robbert 2012 web], который в широком смысле понимается как особое умение правильно задавать вопросы и тем самым изменять сам их набор. Некоторые авторы призывают и вовсе отказаться читать проект Уайтхеда как метафизический или космологический и принять его чисто конструктивистскую [Stengers 2008 web], либо сугубо научную природу [Latour 1996, Latour 2011]. Также популярны трактовки Уайтхеда на эстетический [Robbert 2014 web; Shapiro 2009], экологический [Morton 2007] и феминистский [Davaney (ed.) 1981; Wang 2002] манер. На таком фоне обращение к первоисточнику поможет сохранить дистанцию между авторским текстом и его интерпретациями и одновременно сократить разрыв между автором и читателем.

Радикальное преобразование традиции у Уайтхеда легко истолковать как её преодоление. Он действительно резко критиковал основы классической субстанциальной метафизики и тесно связанные с ней установки классической науки, но не просто отвергал их, а вбирал и высоко оценивал открытия и теории классической эпохи, сыгравшие прогрессивную роль в прошлом. Поэтому отказавшись от метафизики как закрытой системы аподиктических истин, он тем не менее не верил в возможность полного отсутствия в какой-либо теории метафизических предпосылок, касающихся структуры и значения реальности, её опыта и концептуализации [Faber, Henning 2010, 4]. В этом пункте он стратегически близок к своим известным «ученикам»: Стенгерс, Латуру и спекулятивным реалистам. Именно в этом смысле обычно говорят о «метафизическом повороте» в философии уже XXI в., т.е. о восстановлении прав метафизики в «аналитических» и континентальных контекстах [Maniglier 2014]. По крайней мере, можно говорить о возрождении интереса к построению новых видов онтологии. Вопрос о степени родства метафизики и онтологии в данном случае можно поставить в скобки, так как речь идёт о кардинальном переосмыслении обеих. И всё же дух старой метафизики витает, как минимум, в масштабах проекта Уайтхеда. Он не ограничивается борьбой с одним идейным врагом или примирением противоположных интеллектуальных лагерей путем корректной постановки вопроса. Он пытается «…создать связную логичную и необходимую систему общих идей, в терминах которых можно было бы проинтерпретировать каждый элемент нашего опыта» [Уайтхед 1990, 272]. Замысел пугающе амбициозный, но он предлагает интересующимся незабываемое «приключение идей», которое можно назвать «систематической попыткой нахождения метафизической альтернативы модернизму» [Latour 2011, 9].

Исходя из того, что мысль о мире строится вокруг каких-либо вещей, их связи между собой и результатов такой связи, Уайтхед основывает свою философию на трех базовых элементах: актуальной сущности, схватывании и соединении. Мир, согласно онтологии процесса, в самом общем виде состоит из актуальных сущностей (далее АС) или случаев. Они настолько связаны между собой, что условий для выделения каких-либо привилегированных сущностей нет, а значит, нет их иерархии, т.е. они имеют одинаковый уровень реальности или бытия. Сущности, ранее причисляемые философами к разным уровням существования, ставятся на одну доску: боги, короли, крылатые лошади, геометрические и человеческие фигуры… С точки зрения такой одноуровневой онтологии, мы играем скорее в шашки, чем в шахматы, хотя все элементы, даже одного класса, безусловно, отличаются друг от друга и уникальны. Главное, автор стремится подчеркнуть, что все АС имеют общую природу и открыты унифицированным средствам описания и анализа[1].

Суть АС – становление, т.е. постоянная активность, которая заключается в формировании других сущностей и самих себя. Эти два направления их деятельности составляют первый определяющий смысл, который Уайтхед вкладывал в термин «процесс» [Уайтхед 1990, 293–302]. В более общем плане процесс становится синонимом реальности, которая у него ещё более текуча, чем у Гераклита, ибо охватывает не только физические объекты, но и идеи, чувства, цели, субъекты, словом, всё, что в классической философии противопоставлялось изменчивому плану существования. Становление АС есть содержание «мирового процесса». Вкратце он выглядит так: несвязанное изначально множество АС или случаев объединяются в некоторый новый элемент благодаря открытому характеру и способности схватывать друг друга. Это постоянное желание АС себя показать и других посмотреть Уайтхед называет творческим. Он делает творчество первичной категорией: оно характеризует любые действия во Вселенной, самым фундаментальным из которых является превращение многого в единое и наоборот. Первый вид превращения – от многих АС к единому – автор называет «сращением» или внутренним конституированием АС. В результате сращения АС приобретает «реальное внутреннее строение». Второй тип – от единого АС ко многим – начинается, когда прекращается сращение, и полностью сформировавшаяся АС становится объективным данным для другой. Этот вид процесса Уайтхед называет «беспрерывной гибелью» или более мягко «переходом». Ключевую для объяснения метафизики процесса идею двух видов становления – сращения и перехода – он находит у Локка[2]. Эти два вида становления Уайтхед называет также внешним и внутренним функционированием. Данный терминологический переход очень важен, так как мы начинаем рассматривать АС с точки зрения их функции в мире и роли, которую они играют для самих себя.

Внутренний тип функционирования или сращение АС Уайтхед называет также «самоформированием», «самотворением» или «самореализацией»; это постепенный процесс реализации АС, идущий через несколько этапов от разрозненности ко всё большей интеграции элементов в единое целое. Из второй категории объяснения мы узнаем, что АС – это «реальное сращение многих возможностей» [Whitehead 1978, 22]. Из этого определения ясно, что вначале в АС очень мало самой актуальности: её формируют возможности, которые, реализовавшись, утрачивают непосредственность и становятся объективными её составляющими. Строго говоря, мир состоит не из «актуальных сущностей», а из случаев, стремящихся к полной актуализации, до достижения которой они скорее «актуализирующиеся». Поэтому под «актуальностью» лучше понимать «процесс актуализации»: это позволит примирить противоположные характеристики бытия, актуальность и процессуальность. Процесс актуализации занимает большую часть жизни АС, но это не «вечное самосовершенствование», поскольку имеет четкий конец, «удовлетворение». Это последняя стадия внутреннего становления или сращения АС, на которой ситуация действительно актуальна. Она предполагает исчезновение любых возможностей, неопределенностей из состава элемента, который говорит миру четкое «да» или «нет». Тогда появляется индивидуальность, и АС становится ценной или значимой для самой себя. Индивидуальность Уайтхед определяет как «свободу удовлетворения, вытекающую из удовлетворения свободой». Но откуда в полной актуальности, предполагающей полную определённость, место для свободы? Её наличие автор оговаривает особо в 9-м «категориальном обязательстве». Свобода проявляется в решении, «последнем слове», которое всегда остается за АС по окончании процесса их сращения. У АС есть возможность поставить или не поставить свою «подпись» под уже полностью составленным «контрактом» с миром. Решение она принимает в зависимости от «расклада», т.е. того какие она к тому моменту имеет цели, эмоции, оценки…

Полная определенность или актуальность АС по отношению к миру означает полное согласование её уникальности со всеми остальными элементами Вселенной. Это выражается прежде всего в том, что у каждой АС есть четкая функция в мире, и эта функция может быть только одна. Это значит не то, что одна АС вовлекается в становление другой единожды, а что в любой ситуации вовлечения она может быть использована одним-единственным способом. Из-за того, что функция каждой АС уникальна, большинство задач они могут выполнять только сообща. Этот аспект освещён в 16-й и 17-й категориях объяснения, в которых акцент делается на различии или уникальности всех АС. Более того, конечное единство определяется через различие, однако это лишь попытка подправить баланс между первичными категориями единого и многого, который довольно часто смещается в сторону единого, так как любые процессы в конечном счёте стремятся к единству. Второе и третье категориальные обязательства продолжают линию функционализма и уникальности АС: она не может иметь два элемента с одинаковыми функциями, что привело бы к смешению или даже тождеству этих элементов. Это онтологическое требование, видимо, введено для уверенности в том, что вещи не могут быть самопротиворечивы, т.е. содержать одни и те же элементы, которые были бы различны и тождественны одновременно. Тождеством обладает сама АС, но оно основано на строгом различии, т.е. разнообразии функций её элементов.

Теперь обратимся к внешнему функционированию актуальных случаев, когда они участвуют в становлении себе подобных. Так как актуальная сущность, по сути, формируется из других АС, по отношению к ней они являются её будущим[3], настоящим и прошлым. Настоящее актуального случая внутренне представлено непосредственностью случая для самого себя, внешне – миром актуальных случаев, к которым оно имеет определенное отношение. Уайтхед вводит специальный контекст возникновения любой АС – «актуальный мир» – реальный (настоящий) мир, в котором рождается АС и который становится после этого рождения её прошлым. Вводя это понятие в 5-й категории объяснения, он также пишет, что «никакие две актуальные сущности не имеют своё начало в одинаковом универсуме…» [Whitehead 1978, 22]. Это положение – одно из прямых следствий теории относительности Эйнштейна, революция которой пришлась на годы расцвета творчества самого Уайтхеда, и философия процесса как проект «новой космологии» не могла её игнорировать. До Эйнштейна предполагалось, что два одновременных события имеют в своем распоряжении один и тот же мир, одно универсальное «настоящее». Но новая теория не признавала такого «настоящего» и опиралась на положение, что не все явления во Вселенной одинаково влияют на рождение одновременных событий. Дж. Кобб, известный последователь философии процесса, приводит в качестве примера звук грома, который будет присутствовать при рождении одного события и входить в его мир, но до второго дойдет только спустя некоторое время, так как ничто не может двигаться быстрее скорости света [Cobb 2008, 22]. Таким образом, актуальные миры двух одновременных АС всегда будут чем-то различны. Этот вывод объясняет фразу Уайтхеда о невозможности «одинакового универсума»: два одновременных события не могут возникнуть из некоего общего для всех настоящего или не имеют абсолютно одинаковое прошлое. Безусловно, всё происходящее влияет на АС, но эффект очень многих событий для неё минимален или сводится к нулю. Кроме того, это положение вносит вклад в понимание места свободы в онтологии процесса. По мнению её автора не следует преувеличивать взаимную детерминацию элементов. Единство Вселенной бесспорно, но оно не туго стянутый клубок, в котором каждый узелок – непосредственная причина любого другого. Одновременные действия должны сохранять каузальную независимость как основу свободы в универсуме. Даже при рождении, когда детерминация извне особенно сильна, АС уже имеет цель и активно отсеивает «претендентов» на реализацию в своем составе, являясь ареной борьбы за объективное существование прошлых событий.

Последняя роль, которую актуальные случаи могут играть в судьбе той АС, в которую они вошли, относится к прошлому. Существование таких «прошедших», т.е. потерявших актуальность случаев занимает особое место в космологии Уайтхеда, так как мир характеризует не только непрерывная актуализация, но и столь же «беспрерывная гибель» того, что становится. В этой гибели Уайтхед видит корень всего зла и пытается избежать его, вводя концепцию «объективного бессмертия». Её суть заключается в том, что постоянно исчезающие случаи становятся реальным содержанием новых ситуаций. Субъективно они гибнут, но объективно, т.е. в составе следующих событий, они бессмертны. Прошлое для Уайтхеда реально[4]. Выходя из временной актуальности настоящего, оно приобретает пространственную реальность или бессмертие. Представить способ существование прошлых событий в составе действующих легко на примере музыкального произведения: в процессе его звучания, аккорды «беспрестанно гибнут» под руками пианиста, т.е. актуально мы их уже не слышим, но в нашей памяти они обретают «объективное бессмертие», являясь «прошлым» композиции и составляя её мелодию. Из этого примера ясно, что Уайтхед отличает реальность от актуальности, в каких-то случаях даже противопоставляет их. Реальными вещи становятся большей частью, когда теряют актуальность, т.е. непосредственность или она ещё им предстоит. Объекты прошлого и будущего реальны, но не актуальны. Поэтому, хотя Уайтхед называет свою систему «монадической космологией», разница между «актуальными сущностями» и классическими (вечно актуальными и неизменными) «монадами» велика.

Представляя теперь жизненный путь АС или случаев, всё же довольно сложно понять, чем же они являются. Буквально на первой странице второй главы автор даёт им два разных определения. С одной стороны, это «окончательно реальные вещи, из которых создан мир». Самым распространенным примером таких вещей являются протоны и электроны. Однако АС могут быть вещи совершенно разных масштабов: от квантов энергии до системы туманностей. По-видимому, под категорию АС попадают предметы, которые являются для конкретного рассмотрения базовыми. С другой стороны, Уайтхед пишет, что АС – это «капли опыта, сложные и взаимозависимые». Если мы исходим из второго определения, то становятся понятней многие вещи: как могут пылинки и Бог быть одинаково реальны, как могут испытывать чувства соединения молекул, почему такой акцент делается на актуальность бытия и т.д. Ведь в опыте все равны, в нём всё непосредственно и актуально. Кроме того, опыт может быть только у живой системы или организма. Он будет, безусловно, творческим, так как требует усилий и субъективного выбора для его получения. И конечно, опыт сопряжен с чувствами, целью, ценностями. Многое в системе Уайтхеда становится интуитивно понятным. Но, с другой стороны, возникает вопрос: можем ли мы сказать, что если мир наполнен опытом живых существ, то он состоит из него? Опыт должен кому-то принадлежать. От этого реализм не может отказаться, иначе он будет новым вариантом кантианства и феноменологии, для которых последней точкой опоры является опыт. Отсюда некоторая неопределённость в понимании того, на чем же Уайтхед останавливается: на физических квантах, метафизических сущностях или фактах опыта, которые нельзя назвать чисто познавательными, но и чисто онтологическими назвать сложно? Скорее всего это был сознательный, но недостаточно выраженный замысел автора: найти баланс между онтологическим и гносеологическим подходом к миру, может быть даже найти единство этих «противоположностей». В любом случае мы имеем некоторый сплав онтологии и гносеологии, который каждый интерпретатор пытается назвать и выразить по-своему.

Если актуальные случаи являются «атомами» опыта, то их объединения организуют привычный нам мир вещей, которые Уайтхед называет «соединениями». Соединение состоит из множества АС, которые находятся вместе. Одиночная АС или случай, а также классы (например, класс зеленых объектов) не могут быть соединениями. Прежде всего, соединения – это вещи нашего повседневного опыта: книги, люди, облака, салюты и пр. Но к ним же относятся более сложные жизненные ситуации – экзамены, революции, смерть или победа – к ним обычно применяется термин «событие», хотя любую вещь в онтологии Уайтхеда можно назвать событием, так как она складывается из множества факторов и, по крайней мере, для самой себя всегда является событием. Но у языка свои привычки, и для его удобства можно условно поделить соединения на вещи и события – первые, грубо говоря, складываются из АС, вторые – из актуальных случаев, но по природе, механике становления, события и вещи, случаи и сущности остаются синонимичны друг другу и их нельзя делить на два мира.

Монолитное актуальное состояние сущностей и их соединений прерывает совершенно другая категория существования, которую Уайтхед располагает в потенциальной сфере – это категория «вечных объектов» (далее ВО). Он также называет их «реальными возможностями», «чистыми возможностями», «формами определенности», «абстрактными возможностями» и т.п. На первый взгляд их внезапное наличие подрывает весь замысел одноуровневой, реалистической онтологии или «органического актуализма», как автор иногда называет свою систему. Более того, не признавая никаких «чистых сущностей», он определяет ВО как «чистые возможности», да и определение «вечные» выбивается из принципиальной временности мира и его элементов. Встаёт существенный вопрос: не получаем ли мы в итоге традиционное удвоение мира? Прежде чем ответить на него, определимся с тем, как следует трактовать новый тип объектов. ВО является всё, что может быть абстрагировано из опыта и затем повторено уже в абстрактном виде. Таким образом, ВО может быть оттенок зеленого или переменная x. Самым распространенным типом являются, например, теоретические объекты науки, слова, идеи. Обычно мы имеем дело со сложными ВО, которые являются объединениями нескольких простых, например, трехмерным пространством или формулой серной кислоты. На наш взгляд, термины «вечные» и «чистые» в определении таких объектов призваны подчеркнуть их абстрактный характер и являются ещё одним способом показать, что сами по себе они находятся вне времени и реализации, т.е. потенциальны. Но и противопоставлять АС и ВО не стоит: они отражают аспекты единой реальности: в процессе анализа АС мы убедились, что возможностей в ней часто больше, чем самой актуальности. В свою очередь, главным свойством любого ВО является вхождение в сущности и получение в них реализации, т.е. актуальности. Поэтому потенциальность и актуальность не являются статичными характеристиками разного рода классов сущностей, а представляют собой фазы или стадии последовательной актуализации случаев и соединений случаев.

Возвращаясь к вопросу об удвоении мира, можно сказать, что ВО не являются актуально существующими, подобно платоновским идеям, и, следовательно, не представляют угрозы для «реализма» системы. Уайтхед даже выбирает имплицитно противостоящее «сущности» новое понятие «объекта», которое больше ассоциируется с пассивностью, отсутствием чувств в широком смысле слова: они могут быть только бывшими компонентами прошлых событий или объективациями последующих. Однако ключевым пунктом в понимании их онтологического статуса является уже упоминаемое различие между «актуальным» и «реальным». В онтологии процесса все привычные ассоциации, связанные с реальностью и реальным, переносятся на актуальность и актуальное: имеющиеся перед глазами факты, строго говоря, не реальны, а актуальны, а вот прошедшие факты – реальны, но не актуальны. Это вносит определенную путаницу, но и расширяет эвристичность системы. Таким образом, когда Уайтхед называет ВО «реальными потенциальностями», он наделяет абстрактную сферу реальным существованием, которое, впрочем, само по себе не может претендовать на жизнь. Наделение абстрактной сферы особым типом существования является, возможно, компромиссом между традиционным пониманием платоновского идеализма и идущим от Аристотеля номинализмом, забирающим из категорий какую бы то ни было реальность. Уайтхед хотел уйти от старой проблемы универсалий, сохранив баланс их характеристик. ВО обладает тем минимумом существования, который позволяет взять его происхождение «в скобки» и работать как с самостоятельным теоретическим объектом.

Дж. Кобб отождествляет ВО и другой объект онтологии Уайтхеда – пропозиции [Cobb 2008, 22–23], но это на наш взгляд не совсем верно. Эти понятия, как и некоторые другие, имеют прямые аналоги в логике: «пропозиция» Уайтхеда – это фактически «пропозициональная функция», а «вечный объект» – это «предикат», который, безусловно, входит в любую пропозицию. Об этом прямо говорится в 15-й категории объяснения. Согласно одному из словарей по логике пропозициональная функция схожа с грамматическим предложением, но отличается от него наличием переменных, которые пробегают какое-то количество объектов [Ивин, Никифоров 1997]. Примером пропозиции будет: «х есть простое число». Отсюда становится ясно различие ВО и пропозиций: если первые – это класс потенциальных объектов, то вторые являются матрицей для множества непрерывно сцепляющихся ВО и АС. Образно говоря, пропозиция позволяет сложному соединению АС – «кошка» и ВО «черная» быть вместе. Поэтому пропозиция – это смешанный («нечистый») тип, в отличие от «чистого» типа ВО, которые, в принципе, можно рассматривать вне актуальности. Предложения или высказывания – это своеобразная противоположность «чистого» типа ВО, т.е. это те пропозиции, в которых у всех переменных есть конкретные значения. Они играют огромную, если не доминирующую роль в нашей жизни: наши чувства и действия в значительной степени ориентируются на разного рода предложения из книг или высказывания людей – опыт человечества, как правило, представлен в виде устных или письменных предложений. Это объясняет определение Уайтхеда пропозиций как «приманки для чувств», т.е. они являются не только результатом данных чувств, но и в свою очередь, способны их вызывать, т.е. переживаться. Поэтому категория пропозиции очень важна: как промежуточное звено между полностью актуальными высказываниями о фактах и теоретическими формулами, состоящими целиком из переменных, она позволяет универсализировать и согласовать то обилие суждений, которое предоставляет наш повседневный, научный и исторический опыт. Именно в этом состоит цель работы для самого Уайтхеда: с помощью четких и адекватных пропозиций создать необходимую современности категориальную базу для исследования мира.

Схватывание – последний из трех ключевых элементов в онтологии процесса по мнению самого Уайтхеда. Как и многие другие категории его системы, оно интерпретируется двояко. С одной стороны, его смысл идёт из истории философии: прототипом здесь могут послужить «когитация» Декарта и «идея» Локка. Мы познаём этот мир, схватывая вещи и фиксируя их в сознании. В философии процесса схватывание – это способ, с помощью которого АС могут быть проанализированы: в ряде случаев термин «схватывание» можно заменить на «анализ». Из аналитического характера схватывания вытекает его основной метод – деление: он разбивает АС на множество схватываний, всегда частичных, но зато более конкретных (Уайтхед пишет, что схватывание – это «наиболее конкретный способ анализа»). Представляя АС и их соединения в мире познания, схватывание перенимает часть их характеристик: цель, эмоции, интересы, оценки (ценности). Его недостаток – фрагментарность: мы не можем полностью познать вещь не потому, что она закрыта от наблюдателя, а потому что метод схватывания несовершенен, но это пока единственный известный нам путь познания. Обычно мы оперируем высокоуровневыми схватываниями, в которых представлены привычные нашему восприятию объекты, поскольку при развитом сознании фазы схватывания настолько быстро уходят в прошлое, что субъекты их не замечают.

С другой стороны, Уайтхед ввёл термин «схватывание» как более общий и нейтральный, не ограниченный рамками сознательного мышления, как было принято в истории философии. Будучи «нейтральным», схватывание характерно для всех сущностей и их соединений без исключения. Кроме того, схватывание – это онтологическая структура, поскольку АС – это результат сращивания разных схватываний на нескольких этапах. Это, однако, не уводит систему в феноменализм, так как теперь данный способ взаимодействия с миром понимается буквально: АС обоюдно схватывают друг друга в прямом, часто физическом смысле, т.е. проникают, сцепляются друг с другом. Теперь схватывание – это не только способ познания других, но и способ формирования АС самой себя из других сущностей. Участие же АС в становлении другой, т.е. противоположный процесс, будет называться её объективацией или внешним схватыванием. По умолчанию схватывания являются внутренними, т.е. из них формируется «внутреннее реальное строение» АС, и состоят из субъекта, который схватывает, объективного данного, т.е. других сущностей или объектов, и субъективной формы. Таким образом, действие путём схватывания заложено в природе сущностей и нет ничего удивительного в том, что они используют его и для познания.

Однако одиннадцатая категория объяснения неожиданно проясняет заложенную в этом методе двусмысленность. В ней Уайтхед пишет, что существует два вида схватываний: физический и концептуальный. Физическое схватывание надо понимать как буквальный «захват» одной сущности другой, а концептуальное схватывание стоит ближе к познавательной активности и более знакомо истории философии. Присутствие двух смыслов одновременно при описании АС объясняет и тот факт, что физические и концептуальные схватывания всегда идут в паре и присутствуют в любой АС или соединении. Концептуальные схватывания отличаются от физических тем, что объективным данным для них является «чистый» ВО, т.е. абстрагированный от возможной реализации, а его субъективной формой является оценка. Но чаще схватывающий субъект сохраняет связь с концептуальным схватыванием через порождающие последнее физические схватывания, которые ему поставляет мир. Ключевым для любой онтологии вопросом является то, каким образом из множества простых схватываний малых сущностей складывается опыт больших объектов. Ответ на него дается в 6-м категориальном обязательстве. В нём говорится о том, что один и тот же ВО может быть абстрагирован от множества индивидуальных случаев и стать их общей характеристикой, в результате чего множество случаев схватывается как одна сущность. Этот переход Уайтхед называет «превращением». Многие философы увидели в объяснении превращения схватываний в объекты и их качества ключ к пониманию реальности, как минимум, физической. Однако Уайтхед скорее расценивает этот процесс как средство игнорирования огромного числа случаев внутри одного множества, их особенностей и различий, и классифицирования их как единой сущности. С одной стороны, это упрощает опыт индивида и дарит ему необходимый порядок, с другой – восприятие многих случаев в составе какой-либо сущности становится неопределенным, «смутным». Об этом писал ещё Лейбниц, вводя понятие «смутных перцепций», так как субъект просто неспособен ясно воспринять бесконечное множество импульсов, поступающих из внешнего мира, поэтому они «сливаются для него в своего рода “феноменологическое пятно”, в единообразное чувственное восприятие» [Майоров 2007, 210]. И хотя сам Уайтхед, подобно Лейбницу, весьма схематично описывает этот механизм превращения и его последствия[5], он делает несколько важных выводов для своей теории. Во-первых, вводя механизм превращения качества как ВО в отличительное свойство вещи, он утверждает, что качества вещи не существуют просто в мире наших абстракций. Во-вторых, он говорит, что внешние связи атомов (АС) со временем могут превратиться во внутренние, на что что идёт далеко не каждая атомистическая система. В-третьих, с помощью категории превращения он отказывается от «пустых актуальностей», т.е. сущностей или случаев без содержательных свойств, что характерно для атомистических теорий, полагающихся только на внешние, логические связи, будь то вариант Лейбница, Рассела или Поппера.

Однако описание обсуждаемого здесь шестого категориального обязательства у читателя, скорее всего, вызовет недоумение, так как Уайтхед пишет не о физических и концептуальных схватываниях, а о чувствах. Дело в том, что схватывания и чувства – это почти всегда одно и тоже, как и в случае с актуальными сущностями и случаями. Основной вид схватываний – это чувство. Существует только один вид схватывания, который не является чувством: негативное схватывание или «смутное восприятие», о котором шла речь выше. Но в большинстве случаев Уайтхед рассуждает о позитивных схватываниях, т.е. чувствах. Поэтому он часто использует эти термины как синонимы. Соответственно, все характеристики схватываний можно перенести на чувства и наоборот. Замена одного термина другим полезна именно в плане восприятия текста и системы в целом: получается, что вещи или сущности состоят из чувств и главным методом познания для них являются чувства. Мир Уайтхеда как будто бы оживает, начинает «дышать», так как теперь мы можем сказать, что он соткан из множества ступеней пространственной и временной интеграции чувств. Схематичный состав схватывания становится ближе: объективное данное – это то, что чувствует чувство, а субъективная форма – это, в основном, разного рода эмоции. Уайтхед даже называет свою работу «критикой чистого чувства» [Whitehead 1978, 113], стремясь напомнить «незаинтересованным» исследователям, что любой когда-либо полученный опыт был эмоционально окрашен и на нём лежит печать индивидуальности того существа, которое его испытало. Помимо привычных «субъекта» и «объекта» он вводит в схватывание дополнительную составляющую, «субъективную форму», которая отвечает за то, что чувство (схватывание) чувствует в момент активности. За прошедшие столетия философы, ученые, теологи ошибочно, по мнению Уайтхеда, изъяли из способностей большинства существ субъективную форму восприятия, т.е. индивидуальный способ, которым они схватывают друг друга.

Важнейший вид субъективной формы – субъективная цель, понятие крайне значимое для общего замысла Уайтхеда. В онтологии процесса субъективная цель или просто цель есть у всех живых сущностей. Быть живым – значит к чему-то стремиться, именно поэтому главной категорией считается «процесс» – процесс вечного становления, желания, развития, перехода и гибели. Но стремление должно иметь носителя и оправдано, только если есть «точка» хотя бы временного завершения и покоя, поэтому Уайтхед говорит о том, что «целевая причинность» и «атомизм» предполагают друг друга. Субъективная цель обладает очень большой побудительной силой в формировании АС, она передает внутреннее возбуждение, активность субъективного чувства любой сущности. Её можно было бы сравнить с платоновским эросом, который направляет процесс самосозидания и душу к идеалу. В восьмом категориальном обязательстве Уайтхед пишет, что субъективная цель, благодаря которой из физического чувства рождается концептуальное, исходит из двух источников: самого субъекта и будущего, которое в значительной степени формирует само себя через настоящее, т.е. согласуется с ним и поэтому Уайтхед называет его «релевантным».

Как и от эмоций, наука веками пыталась избавиться от любых «целей», т.е. телеологических причин, пытаясь опираться только на действующие. Но Уайтхед считает, что отказ от телеологии в XX в. начинает мешать прогрессу наук. Весь опыт, по его мнению, телеологичен. Однако он не отвергает действующую причину и стремится сделать её доминирующим видом, вводя для этого основной «онтологический принцип», работающий по традиционной схеме причина – следствие. Согласно этому принципу все причины исходят только из АС, а не, скажем, из ВО, которые могут описать следствие, но не объяснить его. Этот принцип защищает спекулятивную схему Уайтхеда от обвинений в дедуктивизме, к которым она располагает; но одновременно делает открытой полному детерминизму, так как, если все причины какой-нибудь АС находятся в других ей подобных сущностях, то она полностью ими определяется и можно попробовать «вычислить» её содержание заранее. Удерживает от такого вывода, во-первых, то, что число детерминирующих сущность факторов очень велико, если не бесконечно, так как в данной системе работает принцип «всё во всём», и охватить все причины не представляется возможным. Кроме того, от абсолютного детерминизма атомизм Уайтхеда защищает наличие случайности, «спонтанного отклонения атомов» [Лосев 2000, 242], которое порождает ту самую «новизну» и даёт повод говорит об эмерджентности. В-третьих, сама становящаяся сущность является одной из собственных причин и, следовательно, тоже активно участвует в своём формировании, что, собственно, следует из формулировки онтологического принципа, но часто упускается из виду.

Активность АС концентрируется в субъекте, однако его понимание в философии процесса существенно отличается от классического. Во-первых, это понятие используется значительно шире: любые АС, которые чувствуют или схватывают, являются субъектами. Субъект выполняет скромную роль магнита, притягивающего к себе объективные данные других элементов и собственные чувства, за счёт чего они приобретают единство. Во-вторых, хотя субъект должен присутствовать в АС изначально, это не делает его неизменным. Ключевой характеристикой субъекта является его формирование одновременно с АС, а не до, как это было у Канта. Отсюда, собственно, пошло известное суждение о неореалистах и Уайтхеде, что они используют «докантовский способ мышления», так как в их системах не мир порождался субъектом, а субъект рождался из мира (см., например: [Богомолов, Мельвиль, Нарский (ред.) 1977, 374–376; Киссель 1990, 38; Юлина 2001, 379; Столярова 2015, 7]). Это выражение Уайтхеда [Whitehead 1978, xi] можно понять превратно, как если бы он и другие философы XX в. вернулись к нормам метафизики века XVIII, в то время как, по крайней мере, уайтхедианские принципы далеки от классических, хотя им преемственны. Что касается преемственности в представлении субъекта, то она чувствуется в одном из главных его определений, которое напоминает классическое определение «самосознания»: «…субъект – это актуальная сущность по отношению к своему внутреннему строению» [Whitehead 1978, 29].

Однако АС не исчерпывается субъектом, иначе система Уайтхеда превратилась бы в классическую монадологию Лейбница. Не менее важной частью АС является «суперъект». Уайтхед пишет, что субъект и суперъект всегда идут в паре, это две стороны единой АС, которые для простоты анализа можно противопоставить друг другу, хотя их черты скорее взаимодополнительны, чем противоположны. Если вспомнить, что АС состоит из схватываний, а само схватывание состоит из субъекта, объективного данного и субъективной формы, то можно сказать, что субъект АС объединяет в себе субъекты своих схватываний, а суперъект представляет собой сплав объективных данных и субъективных форм, которые входят через различные схватывания в данную АС. Фактически, субъект-суперъект детерминирует процессы в самих схватываниях и, что самое важное, даёт им новый уровень единства, благодаря которому сущность становится больше похожей на организм. В слове «суперъект» приставка «супер» показывает, что АС, во-первых, не является простым следствием развития её прошлых схватываний – настоящее не только результат развития прошлого. Кроме того, Уайтхед в начале второй главы пишет, что любые АС складываются из трёх составляющих: единого, многого и творчества. Однако результат или суперъект в любом случае будет превосходить свои условия. Конкретная сущность или ситуация – это всегда что-то четвёртое, как если бы суммой трех единиц была четверка. Не редуцируемая к своим условиям появления природа АС, по-видимому, тесно связана с категорией решения и эмерджентной эволюцией. Суперъект – это результат такого решения, в котором сущность или ситуация, выступающая в роли субъекта, ставит точку в собственном формировании, необъяснимую полностью из реализованных в ней элементов.

Вторая часть термина «суперъект» также нуждается в интерпретации. Если субъект занимает подчеркнуто активную позицию, то за счёт «-ъекта» в составе «суперъекта» любая АС приобретает черты вещности, объективности и даже пассивности. Это очень важный пункт в понимании характера элементов мира, так как все они, по мнению Уайтхеда, активны и пассивны одновременно. Действующая и претерпевающая стороны одинаково важны, не давая никакой АС превратиться в вечный двигатель: ничто не может действовать на других, не испытывая при этом обратного влияния. Это третий принципиальный момент онтологии процесса, наравне с её актуализмом и процессуальностью.

Таким образом, «суперъект» обозначает АС как результат, который имеет несколько принципиальных черт, из-за которых она не превращается статичную вещь и не может быть рассмотрена как объект. В целом, можно считать суперъект не только «результатом» самоформирования АС, но и её синонимом наравне с субъектом.

Проведенный анализ категорий, с одной стороны, показывает их преемственность классическим философским понятиям, чем выдаёт большое желание автора ничего не терять, не выкидывать на «свалку истории», а бережно сохранять накопленный опыт в составе новых единиц познания и бытия. С другой стороны, мы видим, насколько преображены классические «сущности», «схватывания», «субъекты», «объекты» и т.д.

Как видно из текста главы и её анализа, многие термины в «Процессе и реальности» берут начало из математической логики. Хотя в этой работе Уайтхед выступает уже как метафизик, вокруг его категорий витают прообразы из логики, которые задействуют профессиональное образное мышление логика или математика, но, к сожалению, чужды сознанию гуманитария. Используя язык Бадью, можно сказать, что философия Уайтхеда стянута к логике, имеет «логический шов». Но это касается только стиля и «ауры» повествования, но не самой её ткани. Ткань или содержание его философии универсально и ориентировано на философию, науку и религию. Она стремился достичь нужного уровня универсальности и категоризации, который можно было бы применить ко всем типам описания мира. Онтология Уайтхеда сложна, но имеет удачные примеры приложения в современных квантовых теориях, новых теологиях и конечно философских онтологиях.

Во второй главе «Процесса и реальности» Уайтхед, образно говоря, расставляет все фигуры на доске и устанавливает правила игры: сколько видов фигур, каковы условия их хода в мире, и почему одни фигуры «съедают» другие. Хотя у фигур разные роли и история формирования, все они стоят на одинаково плоской доске. Свод правил этой игры, хотя и мал для целого мира, для читателя оказывается велик. Этап чтения правил скучен и долог, но необходим для вступления в большую приключенческую игру под названием «Философия процесса».

Приношу благодарность А.Б. Толстову, В.Н. Данилову, З.А. Сокулер, родителям и друзьям, которые оказали бесценную помощь в моём первом серьезном опыте перевода и комментария, и надеюсь, что этот опыт достойно перенесёт переход из мира вечной потенциальности в актуализированное событие.

Примечания