Книга Льва Шестова «На весах Иова» имеет подзаголовок: «Странствования по душам». Странный метод философствования – разговор с душами умерших! Такое к добру не приводит. Вот и с собственной душой философа случилось злоключение. Многие прочитали Шестова, но немногие пошли вместе с ним странствовать по душам его героев. Когда случается прочитать обзор его работ, возникает ощущение, что их авторы обеспокоены вопросом: «Как выразить уважение Шестову и вместе с тем оставить его (и свою) душу в покое, ибо непонятно, как реагировать на шестовские мысли-крики».

Прочитайте «Дерзновения и покорности» в книге «На весах Иова». По первому чтению, очень вероятно, вы найдете Шестова старомодным и никуда не ведущим вас философом. Но, переходя от недоумения к отрицанию, также вероятно, вы почувствуете беспокойство – как будто Шестов толкает вашу душу к бездне, и нет сил отвернуться от нее.

Шестова удобно называть религиозным философом. Его герои: Иов, Паскаль, Лютер, бл. Августин, св. Павел… Он спорит со Спинозой, Гегелем, Гуссерлем… Обсуждая вопросы веры, он не присоединяется к определенному вероисповеданию, но признает грехопадение человека, вкусившего плод от дерева познания, и обнаруживает свидетельства о грехе в стремлении человека принять автономные разум и мораль за последнее утешение и надежду. Если Шестов и является религиозным философом, то таким, у которого нет ни философии, ни религии, но одна мучительная борьба за свободу от идолов, не только глиняных, но и идеальных, будь то сами Разум и Мораль.

Шестовские герои – это те души, которые переживают ужас, у каждой – свой, особенный и личный, не поддающийся увещеванию наставлениями разума и морали с их общими истинами и нормами. Преодолеть ужас, не знать его, сделать его не бывшим – только на это согласен Шестов от своего имени и во имя своих героев. И потому он противопоставляет откровение умозрению, Иерусалим Афинам. Он не защищает Бога перед лицом зла в мире и не выдает религиозные поучения с целью оправдать разум и мораль от Его имени. Он свидетельствует (называйте это «религиозной философией») о душах, увидевших себя на страшном суде, где не оправдаться разумом и моралью.

Вот свидетельство Шестова: «Страшный суд ‒ величайшая реальность. В минуты ‒ редкие, правда, ‒ прозрения это чувствуют даже наши положительные мыслители. На страшном суде решается, быть или не быть свободе воли, бессмертию души ‒ быть или не быть душе. И даже бытие Бога еще, быть может, не решено» [Шестов 1993, 153]. Нужно суметь усмотреть здесь нечто большее, чем красивый афоризм. Это свидетельство о мучительном вопросе, который, быть может, и ваш вопрос. Это Шестов мучается мучениями Иова и других отверженных душ, одиноких в мире разума и морали.

Шестов отвергает всякое философское объяснение зла и любое теологическое его оправдание. Он возмущается диалектическими рассуждениями и увещеваниями, в результате которых мы можем примириться со злом или увидеть в нем путь к торжеству добра. Взывания Иова становятся философией и верой Шестова. Тот не может искать успокоения в системах умозаключений или в храме, для кого само бытие Бога решается на страшном суде его души. Шестов ушел из этих систем и не вошел в храм, ему остается только странствовать по душам, успокоение которых есть ложь.

Если вы не чувствуете себя соучастником злоключений Иова и других отверженных одиноких душ, если у вас не возникает отчаяние при мысли о судьбе Сократа, если вы не чувствуете ужас от взгляда в глаза обреченным на вечное осуждение, Шестов останется для вас старомодным, никуда не ведущим философом. Но если вслед за Шестовым вы увидите в криках Иова путь к добру и истине, вы не станете пытаться извлекать из его трудов философскую систему и логичный ответ на ваши вопросы. Они останутся вашими, и вам самим придется искать ответ на них. Отдайте дань уважения Шестову, не навешивая на него историко-философских ярлыков (экзистенциалист, иррационалист и пр.). Решитесь на то, на что отваживался он сам: «Может быть, попытаться побеседовать с покойным? М.О. Гершензон оставил после себя книги. Вчитаться в них, прислушаться вновь к его голосу. И, быть может, дерзнуть еще на большее: попытаться угадать, что он говорит, что он думает теперь о том, что его тревожило и волновало, когда он, как и мы, был отделен ограниченностью своего смертного существа от последней тайны. Это – вместо реквиема единственная дань, которую без гнева, если не все обманывает, согласится принять от нас покойный. И не потому, что мы отгадаем его новые мысли. Вряд ли отгадаем – мы, которые так плохо проникаем даже в мысли тех, кто еще живет с нами. Но неумелость нашу, мы надеемся, он нам простит, хотя бы за то, что мы не согласились отдать его во власть смерти» [Шестов 1964, 13‒14]. Каждое слово здесь важно: «прислушаться», «дерзнуть», «что он говорит теперь», «отделен от последней тайны», «если не все обманывает», «вряд ли отгадаем», «не согласимся отдать его во власть смерти». Так прорывается Шестов к свидетельствам о последней тайне.

Для Шестова, как и для Иова, слушающего поучения разумных друзей-моралистов, «…все, чему нас учили и учат, не настоящее. Оно только для нужд дня. А настоящее далеко: впереди, позади. И путь к нему – один, его же никто не избегнет» [Шестов 1993, 151]. Так говорит Шестов, и он же восстает против всех неизбежностей, ибо всякая неизбежность порождает зло в мире и ужас в нашей душе. «Весь гений свой Платон направил к тому, чтобы заворожить эту страшную, непрекращавшуюся и невыносимую боль, которую он, испытывал при воспоминании о позорной смерти “лучшего из людей”» – Сократа [Шестов 1993, 181]. Но Шестов не будет завораживать свою боль, не примирится с тем, что Сократа отравили, как собаку. Он требует такой «…порядок, при котором мудрость и добродетель окажутся сильнее костра и цикуты, и сила этого порядка распространится не только на будущее, но и на прошлое, так что выйдет… что Сократ восторжествовал над Мелитом и Анитом и т.д. Пока идеи “идеализируются”, т.е. воспеваются и прославляются, этого быть не может. Стало быть ‒ прежде всего нужно стащить их с неба и поместить на земле, притом не в храме, а на черном дворе» [Шестов 1993, 157]. А поместить их на черном дворе ‒ значит не поддаваться соблазнам теорий и систем, разложенных под светом уличных фонарей и претендующих дать разумный ответ на моральный протест Ивана Карамазова против «всеобщей гармонии», удобренной слезами невинных детей.

Шестову нужно не объяснение зла, но чтобы бывшее стало не бывшим. Философско-религиозные попытки определить пути преодоления зла кончаются неудачами, изменой отчаивающемуся человеку. Для Шестова победа над злом может означать только одно: зла не было. Это трудно помыслить. Но несмотря на все, что говорит нам повседневная жизнь, разум и мораль, об этом можно помыслить, если существует Бог, который может прислушаться к воплям человеческих душ и сделать так, что «…истине “Сократа отравили” положен срок и, рано или поздно, мы отвоюем себе право утверждать, что никто никогда Сократа не отравлял, что эта истина, как и все истины, находится во власти высшего существа, которое, в ответ на наши взывания, может ее отменить…» [Шестов 1951, 16]. И тогда не нужны будут бесполезные рецепты преодоления зла. Его не будет.

Шестов знает, что если для Бога все возможно, то Он может быть и добром и злом. Ведь это Он сказал Сатане: «Вот, все, что у него, в руке твоей» (Иов 1:12), и Иов был брошен в бездну ужаса. Но стал взывать из своей бездны, требовать ответа от Бога, для которого все возможно, и бывшее стало не бывшим. «И возвратил Господь потерю Иова» (Иов 42:10). Гнев Иова проложил путь к истине и добру.

Трудно странствовать по душе самого Шестова. Вы слышите, как в ней звучит голос надежды на преодоления зла в нашей жизни через веру. Но вместе с тем у него нет уверенности в этом, ибо «Для него (Бога. – Б.Д.) не существуют ни моральные санкции, ни разумные основания, он не нуждается, как смертные, в основании, в поддержке, в почве. Беспочвенность – основная, самая завидная и наиболее для нас непостижимая привилегия божественного. Стало быть, вся наша моральная борьба, равно как и разумные искания ‒ раз мы признаем, что Бог есть последняя цель наших стремлений, ‒ рано или поздно (скорее, конечно, поздно, очень поздно) приведут нас к свободе не только от моральных оценок, но и от вечных истин разума» [Шестов 1993, 226]. Но и для верующего здесь заключена великая тайна.

Кажется, так можно оправдать все что угодно, всякое мракобесие и суеверие. Но надо помнить, что Шестов начинает не с некоего абстрактного принципа и не претендует на беспристрастную объективность и общезначимый результат. Он обнаружил ужас в своей душе и в душах своих героев, и вся его борьба есть его преодоление. Если для Бога все возможно, то возможно и полное торжество зла, о чем также свидетельствуют крики его героев и их споры с Богом. И поэтому крики, стенания, гнев отчаявшихся душ становятся последним аргументом в борьбе за истину и добро.

Но, может быть, разговаривать с Шестовым уже поздно, слишком поздно, и мы должны оставить его смерти? Может быть, уже безнадежно устарело признание, что для Бога все возможно, и что Он есть последняя цель наших стремлений? И следует признать, что жизнь кончается ничем, что зло в истории и в нашей жизни есть просто естественное и потому разумно объясняемое обстоятельство, неизбежное и потому также морально оправдываемое? И хотя «ничто» не может придать смысл нашей радости, горю, надеждам и разочарованиям, нашему стремлению к добру и к истине, быть может, мы просто должны стараться следовать нашему разуму и морали, по возможности спокойно проживая отведенное нам природой время? Если мы не доверяем свидетельствам Шестова о том, что этот путь кончается ужасом, то отдадим ему должное (ни к чему нас не обязывающее) и забудем о нем и о его героях.

«Великая и последняя борьба уготована человеческим душам», ‒ повторял Шестов слова Плотина. Можем ли мы прислушаться к их загадочным речам? И к чему они нас ведут? Ответ – в свидетельствах наших собственных душ.

Источники – Primary Sources in Russian

Шестов 1951 ‒ Шестов Л.И. Афины и Иерусалим. Париж: YMCA-PRESS, 1951 [Shestov L.I. Athens and Jerusalem. In Russian].

Шестов 1964 ‒ Шестов Л.И. О вечной книге. Памяти М.О. Гершензона // Шестов Л.И. Умозрение и откровение: Религиозная философия Владимира Соловьева и другие статьи. Париж: YMCA-PRESS, 1964 [Shestov L.I. About eternal book. In memory of M.O. Gershenzon. In Russian]

Шестов 1993 ‒ Шестов Л.И. На весах Иова // Шестов Л.И. Сочинения. В 2 т. Т. 2. М.: Наука, 1993 [Shestov L.I. In Job's Balances. In Russian].