В № 4 “Вопросов философии” за 2015 г. была опубликована моя объемная статья «“Черные тетради” М. Хайдеггера: по следам публикации» [Мотрошилова 2015] рядом с текстами Ж.-Л. Нанси (Франция) «Хайдеггер и мы» [Нанси 2015] и М. Габриеля (Германия) «Нацист из засады» [Габриель 2015]. Настоящая статья тесно примыкает к первой, и нынешний разговор предполагает, что читатели с нею ознакомились; она также содержит некоторые отсылки к названным текстам Ж.-Л. Нанси и М. Габриеля. Нужно также напомнить, что моя первая статья отражает напряженную ситуацию, сложившуюся как в профессиональных философских сообществах, так и в западном, в основном европейском, «жизненном мире» в связи с выходом в свет 94–96 томов Собрания сочинений М. Хайдеггера, как раз и содержащих эти, до той поры не известные никому – кроме лиц, причастных к их изданию, – записи прославленного немецкого философа.

В сентябре – октябре 2015 г. мне представилась возможность побывать в Германии и, что называется, на месте изучить новые, в последние месяцы появившиеся материалы[1]: это, прежде всего, очередной, 97 том Собрания сочинений М. Хайдеггера, в котором продолжилась публикация «Черных тетрадей», а также новые отклики на Schwarze Hefte философов-профессионалов, в первую очередь хайдеггероведов. Как выяснилось, не теряют размаха и остроты дебаты широкой общественности по поводу «Черных тетрадей», оперативно отражаемые (особенно в Германии) в прессе, в немалочисленных теле- и радиопередачах. С них мы и начнем наш анализ.

Снова и снова – об антисемитизме в «Черных тетрадях»

Так случилось, что в центре посвященных Хайдеггеру дебатов оказались (остаются и скорее всего пребудут и завтра) проблемы, связанные с хайдеггеровским антисемитизмом. И пусть в 94–96 томах еврейскому вопросу специально посвящено не более десяти из почти 1250 страниц, – накал страстей совершенно не случаен.

В первой своей статье [Мотрошилова 2015] я уже освещала отклики европейской, главным образом, немецкой общественности на «Черные тетради» и дебаты в европейском «жизненном мире» в период до весны 2015 г. Последние месяцы почти не изменили общую картину реакции на антисемитские выпады Хайдеггера, запечатленные в трех вышедших к тому времени томах собрания его сочинений. Так, подборка материалов по теме в культурно-просветительной программе немецкого радио Deutschlandfunk (30.04.2015) выразительно озаглавлена «Разочарование и ужас в отношении антисемитизма» (Enttäuschung und Entsetzen über den Antisemitismus – автор Петер Лойш [Leusch 2015 web]).

Где-то за кадром остаются отдельные отклики в интернете, и тем более не высказываемые публично мнения тех, кто и сегодня придерживается антисемитских взглядов. Есть и такие люди, которые не просто вдохновлены «новыми» хайдеггеровскими формулами, но и находят в них теоретическое обоснование своих взглядов. Не могу судить с уверенностью, но полагаю, что и их немало…

Однако мы будем говорить о достаточно серьезных, так или иначе обосновываемых, в принципе не чисто идеологических подходах к оценке «Черных тетрадей» и к осмыслению (а чаще к переосмыслению) сегодняшнего статуса философии Хайдеггера.

Имея в виду сложившееся к последним месяцам 2015 г. положение вещей, можно говорить о двух главных позициях в решении этой проблемы. Среди высказавшихся о «Черных тетрадях» читателей и участников дебатов – также профессиональные философы, главным образом хайдеггероведы (пока так их было немного, а почему – о том поразмыслим далее). Представительная их часть продолжает думать, что историческая значимость философии Хайдеггера, даже с учетом его серьезных блужданий-заблуждений (Irrwege), отразившихся и «Черных тетрадях», остается весьма высокой. Другие участники дебатов – среди них и профессиональные философы, и люди, интересующиеся философией, – уверены в том, что оценки Хайдеггера как выдающегося, даже великого философа сегодня подлежат кардинальному пересмотру, ибо исторического «экзамена на величие» мыслитель не выдержал. На что надеялся Хайдеггер – рассуждают сторонники такой точки зрения, – приберегая “Черные тетради” как поистине черный подарок к концу публикации собрания своих сочинений и обрушив именно на потомков явно антисемитские и, слегка подправленные, национал-социалистические «откровения»? Таких недоумевающих вопрошаний не просто много; они продолжают превалировать в весьма солидном (для философских сюжетов) массиве европейских, прежде всего немецких, публичных дебатов[2].

В данной статье продолжу анализ публичных зарубежных дебатов о «Черных тетрадях», применительно к последним месяцам 2015 г.

Публичные обсуждения «Черных тетрадей» Хайдеггера

(пресса, теле- и радиопередачи лета – осени 2015 г.)

Картина публичных обсуждений «Черных тетрадей», о которой я писала в первой статье, изменилась мало – разве что возмущение публики (прежде всего по поводу антисемитизма Хайдеггера и его борьбы за “настоящий” национал-социализм) стало ещё более жестким и категоричным. Если раньше общий колорит этой картины был, так сказать, тёмно-серым, то теперь он сделался черным (что склоняет публику к сентенциям о выразительной значимости заголовка «Черные тетради»).

Следует и здесь сразу же оговорить, что немецкие средства массовой информации – при всем том, что они работают на массового читателя и зрителя, – всегда привлекают к обсуждению животрепещущих вопросов специалистов по соответствующим внутринаучным, в данном случае философским, вопросам. И, в принципе, их голос в средствах массовой информации был слышен в последнее время. Иногда их приглашали опубликовать (очень кратко) свое мнение в газетах, иногда – напрямую высказаться в ходе широких обсуждений. Вполне понятно, что сами специалисты при этом существенно упрощают информацию, адаптируя её для непрофессиональной публики.

Характерная черта уже состоявшихся публичных обсуждений – их двойственность. С одной стороны, признают, что в разговоре о «Черных тетрадях», как и о наследии Хайдеггера в целом, требуется вникать во множество сложнейших высокопрофессиональных проблем и как бы предполагается, что они во всей их сложности вряд ли доступны пониманию широкой публики. Более того, охотно допускают (и это сущая правда), что участники публичных дебатов в подавляющем большинстве не читали ни одной строчки из сочинений Хайдеггера, включая «Черные тетради». С другой стороны, действительная, тем более содержательная вовлеченность публики, особенно немецкой, в современные споры о Хайдеггере со временем не просто преувеличивается, а как бы мистифицируется, даже, я бы сказала, спиритуализируется.

Приведу лишь один из показательных примеров этого рода. Газета Die Welt опубликовала материал Ханны Люман (26.03.2015) под красноречивым названием «Немецкий страх перед духом “Черных тетрадей”». Автор статьи пишет: «Иногда дело выглядит так, как если бы Хайдеггер не умер, а тайно остался в этом мире, чтобы нервировать людей. Вероятно, его дух, который всегда в плохом настроении, маячит в каком-то уголке своего существования и радуется тому, что ему уделено так много внимания» [Lühman 2015 web]. Прежде всего: правды ради, не стоит забывать, что «заботы» или «страхи» большинства немцев сконцентрированы все же вокруг иных актуальных событий (например, летом и осенью 2015 г. – вокруг мощного наплыва беженцев в Германию), также не следует преувеличивать и более чем скромную долю немцев, так или иначе участвующих в дебатах о Хайдеггере. Сойдемся на том, что это был просто façon de parler, однако перебор в изображении чуть ли не массового и сильнейшего-де волнения «немцев» из-за текстов Хайдеггера здесь хорошо виден.

И все же, несмотря на общий тон, в этой публикации (как и её журналистских «близнецов») есть моменты, в некоторой степени релевантные и «Черным тетрадям», и всему наследию Хайдеггера, а всего больше – их восприятию в ученом мире. Это, в частности, касается своеобразного культа Хайдеггера – более всего в Германии и Франции. Присмотримся к тому, как его характеризуют сегодня в mass media. Приведу соответствующую цитату из той же публикации: «Относительно Хайдеггера и немцев существует некое помешательство. Разрушительное действие, осуществленное основанной Хайдеггером философской традицией, Маркус Габриель, профессор Боннского университета (он назван в статье “философской звездой”. – Н.М.) именует “иконоборчеством” (Ikonoklasmus)[3]. Это своего рода психоаналитическая мыльная опера только с двумя действующими лицами – духом Хайдеггера и немецким духом, которые в этой связи должны быть представлены как отражающиеся друг в друге коллективные сущности (Kollectivwesen), реагирующие на темы, которые относятся к прошлому» [Ibid.].

Все эти вопросы требуют нового обстоятельного профессионального обсуждения, не говоря уже о сомнительности «спиритуалистических» разговоров насчет «коллективного духа» и якобы многолетних его «взаимоотношений» с «духом Хайдеггера». Но уже и сейчас нельзя не высказать возражений против того, как данная тема трактуется (даже специалистами), когда дебаты по ней оказываются в пространстве mass media и протекают по их правилам. Часто они ведутся на уровне как раз тех самых, якобы высмеиваемых «мыльных опер»: ведь в последних и произвольное распределение ролей, и изобретение мифических участников некоего действа вполне допустимы…

С метафорой же, примененной Маркусом Габриелем и упоминаемой в процитированной публикации, трудно не согласиться вот в чем: «разрушение» прежних философских икон Хайдеггером действительно имело место, а в «Черных тетрадях» оно приняло ещё больший размах, особенно применительно к философии всего Нового времени как эпохи, по сути перечёркиваемой философом, и отвергаемого им её духовного, идейного наследия. Эта тема также предполагает новую профессиональную работу философов.

Но против чего, считаю, надо возразить уже сейчас, так это против изображения отношения к идеям Хайдеггера как некоего всеобщего помешательства. Ибо тут не было ни «всеобщего» отношения, ни «помешательства»: профессиональное хайдеггероведение никогда не утрачивало критической дистанции применительно к немалому числу хайдеггеровских идей, мыслей, концепций, особенно к глубочайшим политическим, социальным заблуждениям и злоключениям их автора, а также к строю самой личности Хайдеггера, к его наихарактернейшим жизненным, можно сказать, повседневным ориентациям.

Почему важно принимать во внимание

особенности личности, характера Хайдеггера?

Этот аспект – личностно-поведенческий – нередко среди прочих с полными на то основаниями попадал в фокус дебатов (и в прежней хайдеггероведческой литературе он не был обойден вниманием). К сожалению, хайдеггероведы почти не откликнулись сегодня на новые вопрошания и интерес широкой публики и не предоставили релевантную, притом достоверную, информацию. Попытаюсь, заполняя этот пробел, предложить свои соображения. Приходится здесь (хотя бы очень кратко) сказать об историко-философских подходах общего характера.

В историко-философской работе, в том числе в хайдеггероведческих публикациях, я всегда придерживалась того, что по отношению и к концепциям, идеям, и тем более к жизненной судьбе философа его личностные особенности не некий посторонний “фон”, которым можно, даже нужно полностью пренебречь. Опуская многие общие, теоретико-методологические аргументы в пользу такого подхода, применю его и к анализу «Черных тетрадей», и к современным дебатам вокруг наиболее откровенных авторских суждений Хайдеггера.

В опубликованной в Frankfurter Allgemeine Zeitung (сокращенно – FAZ) статье Юргена Каубе [Kaube 2015 web] (по профессии он издатель) одна ее часть озаглавлена «Только он сам и никто другой…». Доказательств правомерности применения такого обобщения к личности Хайдеггера не приведено, по-видимому, из-за краткости заметки. Однако дать их вполне можно, опираясь на мнения людей, лично и очень хорошо знавших Хайдеггера. Правда, они – например, К. Ясперс или Х. Арендт, мыслители мирового класса и безупречных социальных позиций – в общем и целом пощадили своего друга, редко вынося на публику откровенные мнения о связи между характером, строем личности Хайдеггера и его деяниями. И всё же такие суждения иногда становились публичным достоянием, например, когда (с немалым опозданием по времени) публиковалась их переписка. В моей книге «Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт: бытие – время – любовь» (М., 2013) были приведены некоторые из отзывов близких друзей Хайдеггера и о его личностных особенностях, и об их влиянии как на некоторые его идеи, так и на социально значимые поступки философа. Нечто нелицеприятное они высказывали по вполне серьезным поводам, например, в связи с «упорной нераскаянностью» Хайдеггера в том, что он сотрудничал с гитлеровской властью. Здесь речь идет не о третьестепенных бытовых факторах, а о поступках глубокого социально-исторического значения. После войны постоянно возникал вопрос о «молчании» Хайдеггера, которое справедливо именовали его «упорной нераскаянностью» и которое длилось до самой его смерти. Он хранил молчание в отношении своей вины и ответственности гитлеровской власти за многомиллионные жертвы, (что также нашло отражение в известном интервью журналу Spiegel, по воле философа опубликованном после его кончины). Очень важный новый факт: чтение «Черных тетрадей» убеждает, что и в них (пока) нет ни одного самопокаянного слова…

О личностных чертах Хайдеггера Ханна Арендт иногда писала так: Мартин скорее отличался бесхарактерностью, чем определенным, тем более сильным характером. Но ведь это далеко не всё, что она говорила о характере и личностных чертах близкого ей человека и, пожалуй, не главное: Арендт упоминала и о склонности Хайдеггера хитрить, лгать, лицемерить, даже о злонамеренности, коварстве его поступков. Ясперс тоже писал о неприятных, отталкивающих чертах личности Хайдеггера, проявившихся, скажем, в период его тайно (даже для друзей) оформлявшегося национал-социалистического ангажемента.

Не секрет, что такие черты проявлялись и в его сугубо личной жизни – причем в обращении с теми людьми (особенно женщинами), которые были ему преданы и которых он, казалось бы, любил, причем до конца своей жизни. И всё-таки после изучения обширного материала создается стойкое впечатление: если Хайдеггер кого-то и любил постоянно, то это, действительно, был «он сам и никто другой»…

При этом речь идет не о чертах, в той или иной мере присущих каждому человеку (определенном эгоизме, тяготении к самооправданию и т.д.), а о некоем другом, отнюдь не рядовом и очень сильном у Хайдеггера свойстве его личности: по существу в центр мира и даже «картины мира» Хайдеггер неизменно ставил себя самого, прежде всего как мыслителя-новатора¸ философа особого, «на все-де времена» значимого стиля; по сути дела, он возвышал свою философию над всеми философскими идеями и прошлого, и особенно настоящего. «Черные тетради» уже не оставляют в этом никаких сомнений.

Правда, иногда Хайдеггера настигали вспышки самоуничижения. Так (и об этом говорилось в моей первой статье), автор «Бытия и времени», работы 1927 г., стремительно принесшей своему создателю мировую славу, неожиданно для читателей, даже для друзей и поклонников, по существу перечеркнул её значение в «Черных тетрадях»! Однако же, после ниспровержения книги с пьедестала самим автором, этот пьедестал отнюдь не опустел: Хайдеггер сразу же возвел на него… Нет, не какое-нибудь философское достижение предшественника, ни тем более современника, а свой же, и только свой, новый философский проект, оформлявшийся как раз в «Черных тетрадях». И таким был до конца жизни Хайдеггера, её «главный рисунок».

Мое мнение: именно с рассматриваемыми личностными чертами Хайдеггера было так или иначе связано захватившее его в период создания «Черных тетрадей» и именно в этих тайных тогда дневниках разгулявшееся всеотрицание мировых философских достижений, творческого вклада многих и многих крупных, даже великих философов прошлого, да и все достижения Нового времени. В обуявшем Хайдеггера гневе они как бы выносились за одну большую скобку как проявления или следствия роковых-де заблуждений всей этой эпохи в целом… Такой разгул негативизма на фоне поистине «метафизического» хайдеггеровского самовозвеличения склонил некоторых авторов и читателей к подозрению: не появились ли в мысли Хайдеггера некоторые психопатологические признаки?

* * *

Некоторые личностные черты Хайдеггера – непомерное тщеславие, страстное желание всегда и во всем играть первую скрипку, как и уверенность в том, что такого философа-новатора, как он, у человечества не было и не будет, – также помогают понять сам его нацистский ангажемент, а впоследствии и упорную нераскаянность в том, что он пошел на такой союз.

Говоря об этом, не надо лицемерить: ведь немало было, есть и будет творческих людей, которые неравнодушны к славе, известности, наделены честолюбивым стремлением занимать ключевые позиции в своей профессии, а также заметные посты на общественном поприще. Но не так много у нас было и есть подлинно творческих личностей, готовых ради этого пойти на сделку с совестью, на компромисс с сомнительными, тем более человеконенавистническими социальными силами. В частности, так обстояло дело в Германии даже в нацистское время. Карл Ясперс был прав, когда отмечал, что сколько-нибудь крупные немецкие ученые, философы, писатели с нацистами, по существу, не сотрудничали. Пример М. Хайдеггера и К. Шмита был скорее исключением, чем правилом.

В своих прежних работах о Хайдеггере я предоставляла аргументы в пользу такого суждения: непомерное тщеславие Хайдеггера, а в неменьшей мере и мечты его жены Эльфриды о достойной карьере для её великого мужа сделали в их глазах вожделенным его избрание ректором Фрайбургского университета. А то, что его удалось дождаться и добиться после захвата власти Гитлером и его партией, в 1933 г. – в чёрное для Германии время и благодаря активной поддержке как национал-социалистических лидеров, так и прогитлеровских студенческих организаций, – поначалу мало беспокоило чету Хайдеггеров [Мотрошилова 2013, 486–488]. Однако достаточно скоро – наверное, уже в сам период ректорства, когда Хайдеггер по-прежнему оставлял (иногда вынужденно, но всегда с присущим ему красноречивым воодушевлением) несмываемые «коричневые следы» (они были документально засвидетельствованы в соответствующей литературе еще до появления «Черных тетрадей» и, в частности, обстоятельно использованы в моей биографии Хайдеггера) – философа охватили сомнения, появились горькие разочарования. Но когда, какие и в чем конкретно они состояли?

Именно «Черные тетради» предоставили множество новых для нас свидетельств того, какое сильное разочарование постигло прославленного философа вскоре – что теперь ясно – после его вступления на пост ректора Фрайбургского университета, отчего в конечном счете он досрочно и добровольно ушел в отставку с поста, которого он правдами и неправдами добивался. Те авторы, которые и сегодня твердят, будто «Черные тетради» не дают ничего нового для понимания и временного, периода ректорства, союза Хайдеггера с фашизмом и быстро постигших философа разочарований, либо не читали подробно новых томов хайдеггеровского Собрания сочинения, либо кривят душой (возможно, защищая свои прежде высказанные оценки). Нового в этих вопросах «Черные тетради» дают немало. Целесообразно, более того, важно для конкретного, научного хайдеггероведения объединить уже известное из прежних исследований с теми новыми материалами, которые предоставили «Черные тетради».

Может стать более полным, более доказательным представление о том, какие честолюбивые надежды действительно питал Хайдеггер, заключая институционально зафиксированный союз с нацистской властью. Конкретнее обрисовывается и ситуация с добровольной, досрочной отставкой Хайдеггера с ректорского поста, а главное, более ясными представляются причины, побудившие к этому уже сильно скомпрометировавшего себя философа.

Сначала – о прожектах, надеждах Хайдеггера. О них в общей форме было известно и ранее. Вместе с тем «Черные тетради» добавляют к материалу, в самой общей форме существовавшему и ранее (а он, что очень существенно, прежде не был «авторизирован» Хайдеггером), факты и признания самого философа о мотивах и обстоятельствах его отставки, о характере его надежд и, соответственно, разочарований.

Например, ранее можно было только догадываться о реальном мнении Хайдеггера по поводу национал-социализма. Некоторые предположения: скажем, он-де целиком осуждал национал-социализм, но не мог говорить о том открыто «Черные тетради» документально опровергают. Ибо именно в «Черных тетрадях» Хайдеггер с большим жаром утверждает, что гитлеровцы исповедуют «неподлинный», «неистинный национал-социализм», а он, Хайдеггер, принимая пост ректора Фрайбургского университета, добиваясь его (хорошо известно, какими неправедными способами), надеется и рассчитывает… научить соотечественников ему одному открывшемуся «настоящему национал-социализму»! Эти надежды, конечно же, оказались политически наивными и, понятное дело, не оправдались. (Вопрос о том, какая идейная и философская мешанина царит в его «откровениях» о «подлинном» национал-социализме, более ясен после чтения «Черных тетрадей», хотя, конечно же, требует тщательного анализа.)

Полностью порушились и другие более конкретные надежды. Об одной из них Ясперс справедливо заметил: Хайдеггер надеялся на то, что ему удастся «руководить фюрером» (den Führer zu füren), но управлять Гитлером, в конечном счете, не удавалось никому. Не могли реализоваться, причем по достаточно простым и ясным причинам, и хайдеггеровские претензии играть при нацистской власти роль «главного философа», ибо «шибко ученые» идеологи тоталитарным режимам обычно не нужны…

Хайдеггер, несомненно, питал немалые надежды на то, что его, как и прежде, будут «обожать», что ему, как великому Учителю и Наставнику, будут внимать духовно влюбленные в него студенты. «Черные тетради» отчетливо демонстрируют, сколь быстро Хайдеггер разочаровался в студенческих лидерах и в верных Гитлеру студентах (а ведь они тоже вели его к власти в родном университете): много болтают, учиться совсем не хотят (даже у него, у Хайдеггера!), все тонет в развязном жаргоне, самобахвальстве, идеологическом шуме… И пусть Хайдеггер, по своей склонности подробно выстраивать идейно-организационные, почти «фронтовые прожекты», в период ректорства продолжает изобретать специально для студенческой молодежи соответствующие инструкции (они тоже подробно зафиксированы в «Черных тетрадях») – никаких надежд на студенчество и союз с ним он уже не питает. Такие перемены в отношениях со студенчеством совсем не случайны.

В донацистский период студенческие аудитории заполняли молодые люди, влюбленные в Хайдеггера, преданные ему потому, что видели в нем философа-новатора. Среди них, как отмечалось в литературе, было немало евреев (в частности, поэтому открыто афишировать свои антисемитские взгляды Хайдеггер тогда не решался, и для их выражения как раз и «пригодились» тайные «Черные тетради»). Разглядел ли Хайдеггер, что студенты, помогавшие ему стать ректором, составляли принципиально иной социальный слой? Зная, сколь плохо Хайдеггер проникал в суть социально-политических проблем, не удивишься тому, что и здесь проявилась его социально-политическая близорукость. Но правомерна и другая гипотеза: Хайдеггер догадывался, какое именно студенчество сплотилось вокруг него в 1933 г. Он не мог не видеть, сколь страшная судьба постигла и его студентов-евреев, и немцев-антифашистов. Но он «использовал» тот «материал», который отвечал его «воле к власти»…

Конечно, всё это – гипотезы, но не беспочвенные. «Черные тетради» подтверждают их в еще большей мере.

При всем том итог всех хайдеггеровских компромиссов с властью безжалостно подведен самим мыслителем, и как раз в «Черных тетрадях»: время ректорства он определил как «год провала»[4].

И тут самое время обратиться к вопросу о причинах того, что хайдеггероведы именовали «упорной нераскаянностью» Хайдеггера. «Черные тетради» также проливают новый свет на понимание этого многократно обсуждавшегося факта. Здесь тоже представляется необходимым принять в расчет особенности характера и личностные черты Хайдеггера.

* * *

В моей Биографии Хайдеггера (перепечатанной и в последней книге) я подробно писала о том, как после войны друзья и почитатели Хайдеггера во всем мире надеялись на какое-либо публичное покаяние философа, на признание им и чудовищности преступлений нацистов, и своей личной вины за сотрудничество с ними. Но и после войны он не признал своей вины. Он даже не предал гласности те свои сомнения и разочарования в нацистах, о которых мы теперь знаем благодаря «Черным тетрадям» Возникает вопрос: слышатся ли в неподнадзорных «Черных тетрадях» хотя бы робкие нотки самораскаяния? В 94–96 томах их явно нет. Зато в 97 томе есть горькие, возмущенные сетования Хайдеггера на то, что послевоенное, временное, сравнительно недолгое, отстранение его, профессора университета, от преподавания является-де самым большим грехом, который «немцы могут совершить против немца» [Heidegger 2015, 79–80]. Зная теперь, какие истинно смертные грехи накопились у немцев-нацистов по отношению к родине и соотечественникам, скажем так: комментарии излишни…

Записи «Черных тетрадей», опубликованные в 97 томе, добавляют еще один горький мотив: Хайдеггер гневается на своего бывшего друга Карла Ясперса, обвиняя его и прочих коллег в «проделках» (Machenschaften), приведших-де к тому, что его, великого Хайдеггера, отлучили от университетского преподавания. Хайдеггер заявляет даже, что такие Machenschaften по своему коварству меркнут перед злодеяниями нацистов! А ведь делая подобные записи, Хайдеггер не мог не знать, каково было реальное участие Ясперса в его послевоенном «деле», хотя в присущем ему духе подозрительности и злобности стремился опорочить своих вчерашних друзей[5].

К пониманию ситуации «упорной нераскаянности» Хайдеггера вышедшие тома «Черных тетрадей» прибавляют следующее: хотя философ и поделился в них своими сомнениями и разочарованиями, касающимися «реформы» университетов под эгидой гитлеровской власти, он так и не воспользовался (в известных пока материалах) возможностью раскаяться в содеянном. Есть основания предполагать, что он и не испытывал того раскаяния, которого от него так ждали.

Полагаю, факты подкрепляют ту гипотезу, согласно которой раскаиваться было не в характере Хайдеггера. Зная в подробностях историю его жизни, исследовав социально значимые мотивы поведения Хайдеггера, я не припомню, чтобы он когда-либо в чем-либо по-настоящему раскаивался, даже если совершал очень болезненные для других людей (все равно близких или далеких) неблаговидные поступки. Тем более не в привычках и не в характере самолюбивого Хайдеггера были какие бы то ни было публичные покаяния (разве что давались некоторые «разъяснения», как это случилось в интервью журналу «Шпигель» [Heidegger 1976]…)[6].

* * *

Непомерное тщеславие и жажда того, чтобы о нем всегда помнили и говорили, в немалой степени, полагаю, объясняют уже и сам факт создания весьма объемного цикла «Черных тетрадей». Хайдеггер как бы обращался к нам, потомкам: вы думаете, что с публикацией Полного собрания моих сочинений ваше внимание ко мне ослабнет? Так нет, вы будете снова и снова вспоминать меня, говорить обо мне – вместе с появлением новых томов, содержащих «Черные тетради»! И ведь он опять оказался прав в своих, казалось бы, раздутых честолюбивых надеждах и устремлениях: сегодня снова говорят и спорят о нем, Хайдеггере…

В известном смысле (применительно к философии) не только XX век был «столетием Хайдеггера» (в самом деле огромной, всемирной популярности его философии – даже если не преувеличивать масштабы славы Хайдеггера и не превращать её, как это делается сегодня, чуть ли не во «всеобщее помешательство»). И в XXI в. о нем скорее всего не забудут, разве только вскоре устанут от дебатов вокруг его философии, что тоже вполне вероятно[7].

Говоря о личности, характере Хайдеггера, необходимо добавить некоторые разъяснения, которые проливают свет на, скажем, крайности и безудержность его антисемитских сентенций – чрезвычайно, гневных, осуждающих, далеких от сдержанности и рассудительности, которые требуются от великого мыслителя при обсуждении столь деликатных вопросов, где страсти всегда, в том числе сегодня, накалены до предела. Хайдеггер же, обсуждая национальные сюжеты, в частности, разглагольствуя о “мировом еврействе” был, наоборот, особенно озлоблен и неистов.

Могут возразить: он откровенно, как будто нелицеприятно высказал то, что думал о тех национальных единствах, основные черты которых взялся обсуждать в “Черных тетрадях” – о евреях, русских, американцах, англичанах и, наконец, о немцах. Что Хайдеггер, скорее всего, записал именно то, что думал – в этом вряд ли можно усомниться. Но каково было качество этих его “дум”? Ведь думал он, как выяснилось, именно “лицеприятно”, – а лучше сказать “лице-не-приятно”, – т. е. предвзято. Да и рассуждения его на эти темы были теоретически слабыми, а во многих случаях не выдерживающими никакой критики. Он, по сути, подпадал под влияние худших из ходячих стереотипов. Сегодняшнее негативное мнение о них – достаточно единодушное, прежде всего со стороны выступивших с краткими репликами участников дебатов «из жизненного мира».

Вместе с тем, достаточно резкие оценки, прозвучавшие в высказываниях хайдеггероведов разных наций, тоже были, по сути, единодушными. Слово одному из них. «Теперь, − пишет немецкий философ Райнер Мартен из Фрайбургского университета, − “Черные тетради” демонстрируют: высказывания (Хайдеггера. – Н.М.) о том, что такое “еврейство” и “еврейское”… “невыносимы”» [Marten 2015 web].

Здесь не место снова вдаваться в рассмотренную в моей статье [Мотрошилова 2015, 147] следующую специальную тему хайдеггеровских оценок наций, например, его резких суждений в адрес не только еврейского, но и американского и английского «национальных начал», а также его отношения к тогдашнему состоянию «немецкого начала» (das Deutschentum) [Там же, 151–159]. Даже признавая обоснованными некоторые хайдеггеровские тезисы (например, о том, что «русское начало» и большевизм объединились неорганически и трагически), считаю, снова же в согласии со многими экспертами, что в целом размышления философа на эти темы в «Черных тетрадях» (на которые уже никак не влияла внешняя цензура) тоже оказались, с одной стороны, неглубокими, часто даже легковесными, а с другой – социально взрывоопасными. Повторюсь: пусть Хайдеггер и любил разглагольствовать (в самоуверенном стиле) на политические, национальные и иные социальные темы, его соответствующие формулировки, тезисы часто были малокомпетентными, недостойными его чисто философского «дара», о котором справедливо писал и говорил Карл Ясперс [Там же, 159].

Хайдеггеру доводилось очень убедительно рассуждать о не менее чем тысячелетних «ошибочных путях» (Irrwege), тупиках западной метафизики. Но такие гневные сентенции обычно сопровождались высокомерной уверенностью, будто он способен вывести философское мышление из этих тупиков. Иногда, правда, он признавал: и ему – временами − случалось побродить по каким-либо ведущим в тупик тропам… Но, видимо, именно к себе он относил высказывание «Черных тетрадей» о том, что у великих мыслителей даже Irrwege – тоже великие [Heidegger 2015, 179]. «Вершиной», «кульминацией» отнюдь не «великих» заблуждений Хайдеггера оправданно считать имеющиеся в «Черных тетрадях» чудовищные, если не безумно-бредовые заявления о желательности победы «Seyn»… через уничтожение человеческого рода! В упомянутой статье я обосновывала свою мысль о том, что некомпетентность и злая воля Хайдеггера в этих случаях граничили со своего рода социальной патологией [Там же].

Вопрос всех вопросов можно сформулировать так, как это сделал П. Лойш в уже упоминавшейся программе немецкого радио от 30.04.2015: «Сохранит ли Хайдеггер – после публикации “Черных тетрадей” – своё мировое значение?» [Leusch 2015 web]. Ответы на него и в последние месяцы далеко не однозначные, а подчас контрарные. Но сам вопрос будет, в чем можно не сомневаться, возникать вновь и вновь – по мере публикации очередных томов с «Черными тетрадями».

По моему мнению, со всей компетентностью на него могут ответить специалисты-хайдеггероведы. Пока, как отмечалось, содержательно высказались лишь немногие Heidegger-Experten. Но они начинают все увереннее говорить свое слово.

Что пишут и говорят о «Черных тетрадях»

профессиональные хайдеггероведы?

Текст, с осмысления которого я начну освещать эту тему, принадлежит Дитеру Томэ, известному немецкому эксперту-хайдеггероведу старшего поколения. Он недавно опубликован в авторитетном международном журнале Deutsche Zeitschrift für Philosophie [Thomä 2015, 396–405].

Д. Томэ прежде всего откровенно признался в том, сколь тяжелые чувства пробудил в нём сам процесс изучения многих сотен страниц к тому времени появившихся сенсационных томов Собрания сочинений Хайдеггера: «То возбуждение, которое вызвало опубликование первых трех томов “Черных тетрадей” Мартина Хайдеггера, контрастирует с усталостью, овладевающей после прочтения почти 1250 страниц их текстов» [Ibid., 396]. Другие профессиональные философы признаются в том же. Правда, чтение сочинений Хайдеггера (что они знают лучше других) вообще нелегкий труд. Но здесь сложилась ситуация во многом необычная. Общее впечатление Д. Томэ очень похоже на то, которое возникло и у меня самой: мастерство философа Хайдеггера часто отказывает ему в этих его как будто наиболее свободных и откровенных текстах! Однако Томэ, скажу это забегая вперед, все же не думает, как не думаю и я, что философию Хайдеггера как таковую следует «убрать» из пространства философских достижений XX века.

Томэ ставит ряд вполне конкретных хайдеггероведческих вопросов, скажем, такой: как «Черные тетради» (их опубликованные тома) соотносятся с произведениями, созданными Хайдеггером в то же время и причисляемыми к его лучшим сочинениям (например, это Ursprung der Kunstwerke, Einführung in die Metaphysik, Beiträge zur Philosophie)? А я продолжу: нет ли своеобразного парадокса в том, что работы Хайдеггера, опубликованные в годы нацистской власти и её надзора, оказываются более глубокими, философски содержательными, значительными, чем его Denktagebuch, вроде бы призванный фиксировать неподнадзорные мысли?

Томэ придерживается следующего мнения по обсуждаемому вопросу: в «Черных тетрадях», если брать их собственно философское содержание, едва ли найдешь что-либо новое по сравнению с указанными произведениями. Правда, признаёт он, сам тон высказываний Хайдеггера в «Черных тетрадях» сильно меняется – он «скорее утверждающий (особенно его обвинительные тезисы – Н.М.), чем обосновывающий» [Ibid., 397]. И ещё ряд важных замечаний Томэ надо принять во внимание, ибо то, о чем далее пойдет речь, отчасти имея место и в более ранних произведениях Хайдеггера, «постоянно присутствует» (allgegenwärtig) в «Черных тетрадях».

Томэ (полагаю, в данном случае вполне точно) акцентирует следующие, всё же относительно новые «фигуры» письма (наверняка и речи) Хайдеггера:

1) что-либо, обсуждаемое в данный момент, объявляется «тем же самым» (das Selbe), что и нечто другое: «“То же самое” – это-де, “католическое мышление” и мышление “тотальное”; речь идет, в конце концов, о греческом или латинском вариантах одних и тех же вещей (GA 95, 429)» [Ibid.]. «“То же самое” – опера “Лоэнгрин” и… танки и самолеты, потому что они в одинаковой степени “бессловесны и лишены истины” (GA 95, 132–133)» [Ibid.]. Одно и то же, по Хайдеггеру, «классицизм и романтика», Гегель и Ницше, «история и техника» (GA 96, 63; GA 95, 100, 116, 210, 351). Для автора «Черных тетрадей» нет никакой разницы между «большевизмом и “авторитарным социализмом”», между итальянским фашизмом и немецким национал-социализмом, между капитализмом и большевизмом и так далее, и тому подобное. Томэ, и вполне оправданно, призывает задуматься над тем, как и почему именно в «Черных тетрадях», где как будто бы было возможно с максимальной свободой и точностью рассмотреть различные социальные, в том числе и идейные явления в их своеобразии, Хайдеггер бросает всё и разное «в один горшок», т.е. в «варево» своих более чем экстравагантных новых толкований [Ibid., 398].

2) О чем бы ни шла речь, Хайдеггер использует «суперлятивы», превосходные степени. Иллюстрации: Хайдеггер говорит о «высшей ясности», о «чистейшей простоте», о «жесточайшей неумолимости», о «необходимейшем» или «наитемнейшем» и т.д. Томэ признается: как раз нанизывание таких суперлятивов на одни и те же «объяснительные нити» делает чтение «Черных тетрадей» особенно утомительным [Ibid., 399]. При этом он верно замечает: в подобном, порядком запутанном, сомнительном контексте Хайдеггеру сподручнее высказывать наиболее важные для «Черных тетрадей» тезисы, столь же экстравагантные, сколь и претенциозные. Например: «…больше нет мира, истиннее сказать: его никогда и не было. Мы впервые находимся в [процессе] его подготовки (GA, 94, 210)» [Ibid.]. Отсюда, добавлю я, у Хайдеггера такое обилие не только суперлятивов, но и – парадоксально − всяческих «-lösigkeiten», т.е. разных, так сказать, суперлятивных «лишенностей» – относительно мира, истории, идей. К тому же это переплетается с недостойным серьёзного философа желанием «сплавить» все «-losigkeiten» воедино при характеристиках «еврейства» (das Judentum).

С теоретической же стороны, в частности, со стороны философии истории, самым опасным представляется то, что Новое время (т.е. несколько веков истории человечества – пусть со многими изъянами, социальными противоречиями, но и несомненными достижениями в разных областях, включая провозглашение и завоевание прав человека) огульно обвинено Хайдеггером: эта эпоха была-де наполнена только провалами, причем все более грандиозными и роковыми. В своей первой статье о «Черных тетрадях» [Моторошилова 2015, 153–154] я пыталась раскрыть и подвергнуть критике такого рода философско-исторические идеи Хайдеггера, доказывая, сколь необъективным, односторонним является, в частности, претендующий на особую глубину и целостность хайдеггеровский образ Нового времени (сходный тезис подробно обоснован в публикуемой ниже статье Х. Клемме). Это уже мои солидарные добавления к анализу «Черных тетрадей» у Д. Томэ. С его обобщением, касающимся хайдеггеровской философии истории, тоже вполне согласна: «Хайдеггер исполняет некий шпагат, который объемлет целые столетия; он становится провозвестником истинного мира, который, правда, обретется в далеком будущем…» [Thomä 2015]. Томэ имеет в виду следующую сентенцию «Черных тетрадей»: «Самое раннее около 2300 года может снова появиться история».

В своей статье Д. Томэ рассуждает и о других проблемах этого хайдеггеровского цикла, например, о том же антисемитизме. Он высказывает верную, на мой взгляд, уточняющую рекомендацию в адрес сегодняшних интерпретаторов: «Вместо того, чтобы бросать в один горшок хайдеггеровский национал-социализм и его антисемитизм, необходимо найти объяснение тому, почему его антисемитские выпады начались тогда, когда он сам нанес удар по национал-социализму, обвиняя его в “бытийно-историческом” (seinsgeschichtlichen) пленении (Verhängnis) техникой. <…> В 1933/34 году Хайдеггер празднично рассматривал национал-социализм как выход из того плена, в который, думал он, завело само Новое время (die Moderne)» [Ibid., 402]. Томэ уместно добавляет, что хайдеггеровский список тех лиц и явлений, которые внесли-де вклад в такое «пленение», все разрастался, включив Платона, христианство, Декарта и Гегеля – вплоть до Ницше, ибо всех их Хайдеггер стал упрекать в запутывании проблемы бытия. А вот ссылки на евреев, справедливо отмечает Томэ, либо не играли здесь, согласно тогдашним взглядам Хайдеггера, никакой роли, либо их роль была сугубо второстепенной. Основной же враг для Хайдеггера в 1933–1934 гг. – что отражено и в соответствующих местах «Черных тетрадей», – как полагает Томэ, не «еврейство», а… христианство и особенно католицизм![8]

В конечном счете многие оценки хайдеггероведов базируются на неприятии того высокомерного, самодовольного убеждения Хайдеггера (акцентированного именно в «Черных тетрадях»), будто прежние философы, пусть и признанные великими, не сумели сделать то, на что «решился»-де только он, Хайдеггер: они не выбрались на тот высочайший уровень философских рассуждений, где можно было бы раскрыть суть Seyn – наиподлиннейшего бытия. И тут снова замечу: внимательно проанализировав то главное, что в первых трех томах «Черных тетрадей» сказано именно об этом Seyn, я тоже, работая параллельно – но, как выяснилось, в фактическом согласии – и с Д. Томэ, и с М. Габриелем, как и с другими исследователями, не обнаружила в этом весьма объемном материале действительно весомого философско-теоретического содержания. Его подменяют «вдохновенные» и выспренные общие призывы «пробиться, наконец, к чему-то философски наиновейшему, всеобъясняющему, глубочайшему». И ещё нам навязываются, как нечто само собой разумеющееся, самовосхваления Хайдеггера: он-то, избрав Seyn вместо Sein, уже пробился к этому «наисокровеннейшему». Допускаю, что я ошибаюсь, не разглядев в витийствах Хайдеггера касательно Seyn чего-то, пока потаённого…

* * *

Считаю положительным моментом то, что профессиональные философы, принимающие публичные дебаты об антисемитизме Хайдеггера как законную, но скорее в основном эмоциональную реакцию, к настоящему времени уже предложили релевантные теме антисемитизма Хайдеггера теоретические исследования. Пример – вышедшая в 2015 г. книга «Хайдеггер, евреи и снова Хайдеггер» [Trawny, Mitchell (Hg.) 2015]. В ней опубликованы доклады, сделанные на посвященной этой проблематике встрече специалистов в Институте Хайдеггера. Книга, по моему мнению, очень полезная – по крайней мере в том отношении, что помогает понять, как трактуют, подробно и основательно, острую тему хайдеггеровского антисемитизма специалисты-хайдеггероведы. В первую очередь, они оправданно напомнили, что их сегодняшняя работа опирается на солидные теоретические традиции в хайдеггероведении. К примеру, они воплощены в книге Ж.-Ф. Лиотара «Хайдеггер и евреи» (Heidegger et les juifs, 1988) или в главе из книги Эммануэля Левинаса (Noms propres, 1987). В последней уже содержались повторенные и сегодня претензии в адрес Хайдеггера – как бы от имени десятков миллионов уничтоженных евреев, советских гражданских лиц и заключенных концлагерей.

В рассматриваемой книге 2015 г. (в статье Ч. Саммера [Trawny, Mitchell (Hg.) 2015]) речь идёт также о «политической теологии» Хайдеггера; поставлен вопрос о том, как соотнесены в «Черных тетрадях» рассуждения о «Seyn» и о евреях. Есть в книге и статья с красноречивым названием «Одного отсутствия антисемитизма недостаточно» (A. Дэвид). Сам Петер Травны публикует в обсуждаемой книге статью на тему «Целан и Хайдеггер – ещё раз». Лирический поэт П. Целан (чьи родители были жертвами холокоста), как известно, после войны стал поклонником Хайдеггера. При этом он глубоко страдал из-за нераскаянности своего философского кумира, из-за его молчания по поводу массовых жертв национал-социалистического правления и в 1970 г. даже пытался покончить жизнь самоубийством… Петер Травны снова и снова ставит вопрос о причинах хайдеггеровского «молчания», теперь уже привлекая к рассмотрению (изданные им) «Черные тетради». Он уместно ссылается на то, сколь однозначно на эту тему отозвался Жак Деррида, много сделавший для упрочения именно позитивной славы Хайдеггера как философа. В истории, напомнил Деррида, речь часто идет не только о социальных «пожарищах», но и о пепле, оставшемся после них. «У Хайдеггера было достаточно поводов заметить этот пепел. Да и где бывает “огонь” без “пепла”? А Хайдеггер хранил о нем молчание. Целан же имеет его в виду в своих стихах (буквально: “dichtet sie”)» (цит. по: [Chmielbor, Freischer web]). Итак, умолчание о таких событиях ничем не оправдано – прежде всего, со стороны тех, кто запятнал себя социально позорными поступками. Так думал Деррида, который одновременно не склонен был дать в «лёгкую обиду» Хайдеггера как философа…

В сборнике поднимается и тема хайдеггеровского «метафизического антисемитизма» – в статье профессора Римского университета Донателлы ди Чезаре [Ibid.,]. Это высоко информативная и глубоко философская работа сконцентрирована вокруг проблемы антисемитизма Хайдеггера. Автор совершенно справедливо отмечает, что «случай Хайдеггера» является не только и даже не столько историческим фактом. Его разбор предполагает применение именно философского подхода, а значит, и обсуждение его во всем объеме и содержании требует участия философов, прежде всего специалистов, разбирающихся во всех оттенках разгоревшегося спора. Исследовательница упоминает о том, сколько наносного и даже карикатурного было в состоявшихся дебатах именно при обсуждении этого вопроса.

Мнение Д. ди Чезаре о том, что состоявшиеся дебаты об антисемитизме «монополитизировали» крайние, притом «черно-белые» (или – или), позиции и что весь их ход оказался «тривиальным и неприемлемым», представляется во многом обоснованным. Еще раньше подобную точку зрения выразил в своей публикации в «Вопросах философии» (№ 4 за 2015 г.) Ж.-Л. Нанси, знаток литературы по обсуждаемой теме. Он справедливо напомнил о релевантных идеях, гораздо раньше высказанных (в одной только Франции) такими известными авторами, как Деррида, Левинас, Гранель, Куртин, Жанико, Бадью и др. Вполне понятна реакция Ж.-Л. Нанси на разглагольствования людей, плохо знакомых или вовсе незнакомых с сутью и содержанием вопроса: «Нужно ещё почитать, само собой потрудиться вникнуть (в материал. – Н.М.), прежде чем руки-то заламывать» [Нанси 2015, 163].

В целом же Нанси призывает – с одной стороны не отрицая, конечно, вины Хайдеггера в связи с его национал-социалистическим ангажементом и его «молчанием» после войны – понять, с другой стороны, что Хайдеггер, обдумывая «еврейский вопрос», «мыслил сразу в двух разнородных плоскостях». В обоих случаях он погружался, согласно Нанси, в глубокую пучину до сих пор нерешенных теоретических и практических проблем. А проблематика эта касается не только евреев – она заставляет задуматься о «происхождении, и значит, о грядущем нашей европейской судьбы» [Там же]. Считаю, что в определенном отношении Нанси тоже прав и что до сего дня не найдены ни нужный тон, ни должная тонкость и в разговорах философов на эти темы, и уж тем более в их массовом восприятии…

Донателла ди Чезаре высказала также свое мнение о реакции тех коллег, которые вообще не желают принимать во внимание «Черные тетради», объявляя, что ничего нового в них нет и что им-де по этому вопросу все давно известно. Так, о реакции французского автора Франсуа Федье (я писала о нем в статье [Мотрошилова 2015, 138–149]), защитника Хайдеггера несмотря ни на что, исследовательница заметила: он по-прежнему упрямо и негибко не приемлет, даже как бы не замечает новых «неудобных» ему фактов и доказательств в деле Хайдеггера. (И таких хайдеггероведов в мире, в том числе в России, увы, немало…)

Итак, можно сделать общий вывод: хайдеггероведы и вообще философы-профессионалы в последнее время включаются в развернувшуюся полемику вокруг «Черных тетрадей». При этом не должен удивлять тот факт, что они делают это постепенно, сначала фактически предоставив «поле битвы» журналистам, широкой публике. Ибо вполне ясно: хайдеггеровские материалы, которые подлежат анализу в данном случае, весьма объемны и специальны, тем более для разъяснения неспециалистам (а они, как мы теперь видим, пытаются в эти проблемы вникнуть).

Авторы-профессионалы, разумеется, должны сперва основательно изучить написанное Хайдеггером в «Черных тетрадях», познакомиться с уже высказанными суждениями коллег и т.д. Уверена, немало хайдеггероведов сейчас заняты этим. Надо подождать…

Что особенно удивляет и беспокоит в уже

состоявшихся обсуждениях «Черных тетрадей»

Уже сейчас, однако, перед хайдеггероведами стоит (как предварительная обобщающая, не полностью новая, однако глубоко обновленная) задача – сбить весьма вредную, считаю, волну ложной сенсационности, перехлестов, некомпетентности, несправедливости в современных суждениях и писаниях обо всем наследии Хайдеггера.

Хорошо понимаю тех участников дебатов о «Черных тетрадях», которые до сих пор почти или никогда не читали текстов Хайдеггера, исследований о нем, а теперь следят за дебатами или даже участвуют в них − когда они задаются вопросом: а была ли в самом деле у этого автора, Хайдеггера, сколько-нибудь серьёзная, достойная изучения философия, да и достоин ли он былой славы выдающегося, тем более великого философа XX века? Но тревожит – при освоении довольно мощного сегодня потока откликов и реакций на «Черные тетради» Хайдеггера – следующий промежуточный итог: создается, а также поддерживается ложное впечатление, будто в прошлом как бы и не было ничего заслуживающего доверия и высоких оценок – ни в самой философии Хайдеггера любых этапов её развития, ни в прежнем профессиональном хайдеггероведении, взятом в его интернациональных масштабах. Подчас создается – тоже ложное, в конечном счете, – впечатление: работу над текстами Хайдеггера надо как будто бы начинать с самого начала, по существу «перечеркнув» произведения, которые сам автор критикует, если не дискредитирует в «Черных тетрадях» (пример – новое его отношение к «Бытию и времени» и к ряду произведений того же периода). Полагаю, такие выводы были бы худшей современной реакцией на публикацию новых хайдеггеровских текстов – в чем-то родственной самым агрессивным, отталкивающим обертонам и перехлестам «Черных тетрадей». И вовсе не утешает то, что Хайдеггер мог бы, будь он жив, на себе самом испытать все следствия захлестнувших его «черных» всеотрицающих умонастроений, обращенных против целых эпох, отдельных наций и выдающихся философов.

Думаю, как раз в будущих выступлениях хайдеггероведов следовало бы не просто напомнить, но по-новому осветить и обобщить объективные и, по-моему, несомненные исторические достижения философии Хайдеггера, как они профессионально, доказательно отражены и закреплены мировым хайдеггероведением. Выскажу свое мнение о главных из них – но предельно кратко, не имея возможности здесь подтвердить эти тезисные оценки библиографическими ссылками, ибо они, даже в сокращенном виде, заняли бы многие страницы.

1. М. Хайдеггер был и остается знатоком и интерпретатором классического философского наследия, блестящим и оригинальным исследователем идей Платона, Аристотеля, Канта, Гегеля, Ницше и множества других философов прошлого. Проникновенные работы Хайдеггера о немецкой поэзии – например, о творчестве Гёльдерлина – никак не утрачивают своего значения, а в будущем, что вполне вероятно, только усилят его. Конечно, его историко-философские интерпретации – это не «пересказы» текстов философов прошлого, а часто его собственные переинтерпретирования, всегда подчиненные именно хайдеггеровским критериям и философским точкам отсчета, притом меняющимся. Но ведь другими, если вдуматься, не были и историко-философские сочинения, оценки иных значительных философов прошлого и настоящего. И тот факт, что другие мыслители – и современники Хайдеггера (включая его учеников и коллег-друзей, например, К. Ясперса), и потомки − полемизировали с ним по историко-философским темам, тоже вполне нормален для истории философии.

2. Считаю, что новые для кого-то из нас, запечатленные в «Черных тетрадях» чуть ли уничижительные оценки автором своей классической книги «Бытие и время» (а также и других ценнейших сочинений того же или близкого периода) вовсе не имеют характера указаний, «принудительных» для его потомков. Что, впрочем, относится и к другим выдающимся философским сочинениям прошлого, по тем или иным причинам недооцененным самими авторами. Яркий пример – великая работа Гегеля «Феноменология духа». К непонятой и не принятой современниками, опередившей свое время «Феноменологии духа» Гегель даже в конце жизни относился весьма прохладно. (Слава богу, он догадался не перечеркивать, не переписывать её…) Зато эту работу вновь «открыли» потомки в XX веке, оправданно поставив её в ряд первостепенно важных философских сочинений всех времен. Полагаю, подобным же образом сложится и судьба «Бытия и времени», что бы ещё ни сказал в своих ожидающих нас публикациях «Черных тетрадей» сам автор… Думаю, что богатейшая хайдеггероведческая литература о «Бытии и времени», в которой смысл этой работы разъясняется (и подчас глубоко критически, но все же больше в проблемно-теоретическом плане), тоже сохраняет свою значимость. Возможно, от хайдеггероведов потребуется – в свете ставших известными разочарований самого Хайдеггера – осуществить дополнительные, уже современные тщательные исследования первого крупного сочинения Хайдеггера. Но ведь такое обновление подходов и оценок всегда требуется от историко-философской работы.

3. Размышлениям Хайдеггера над темами бытия (соответственно, онтологии) – не вопреки, а в отдельных случаях вместе с меняющимися, также и в «Черных тетрадях» запечатленными подходами − многие хайдеггероведы и сегодня придают серьезное, высокое философское значение, побуждая также и мыслителей современности к продолжающемуся многотрудному обдумыванию, уточнению, а то и пересмотру если не собственных позиций в целом, то отдельных преувеличенных «онтологических» надежд. И тот факт, что многие известные в XX и XXI вв. теоретики не столько соглашаются, сколько спорят с провоцирующим, но всегда интересным, предполагающим все новые и новые «повороты» (Kehre) анализом Хайдеггера, вполне нормален для развития философской мысли в высоком значении этих слов.

4. Что касается возникшего, по-своему жесткого, спора о том, есть ли ценные рассуждения в «Черных тетрадях» (на него, как мы уже знаем, некоторые известные современные философы отвечают однозначно негативно), то я придерживаюсь иного мнения. В кратком изложении оно состоит в следующем: некоторые идеи и концепции Хайдеггера – скажем, в связи с применением и разъяснением центральных для «Черных тетрадей» понятий «Machenschaft(en)», «Rechnerische», «Riesige» – не только помогают ему достаточно глубоко анализировать социальные процессы, черты сознания индивидов и социальных групп его времени, но даже «заглядывать» в XXI век. Некоторые его обвинения в адрес действительно идущих от Нового времени отличительных особенностей «бытия» как Seiende и сегодня сохраняют свою силу. Разумеется, все эти темы – предмет будущих специальных дискуссий.

К очень кратко сформулированным здесь пунктам и можно, и нужно добавить многие другие. Полагаю, современные хайдеггероведы, тем более мирового класса, не должны стесняться, обосновывая на новом уровне, с учетом «Черных тетрадей» те выводы, которые, как им некоторое время казалось, хорошо известны заинтересованным специалистам и тем читателям, которые профессионалами не являются, но проявляют интерес к соответствующей литературе и готовы прислушиваться к выводам экспертов. Думаю, не следует рассуждать о философии Хайдеггера в том раздраженно-негативном, огульном стиле, в каком он сам позволял себе высказываться в «Черных тетрадях» о великой философии Нового времени – кстати сказать, не только «развивая» идеи собственных сочинений, но и пренебрегая своими прежними теоретическими находками[9].

Ибо если сомнения в высоком значении лучшего, новаторского в философии Хайдеггера зашли так далеко – и превратились, по моему мнению, в опасное для философии чисто негативистское, всё и вся сметающее поветрие, − то философы не имеют права не противостоять этому.

* * *

Из новейших хайдеггероведческих исследований, посвященных «Черным тетрадям», выделяется своей философской основательностью (а также уже осуществленным быстрым откликом на вышедший в 2015 г. 97-й том Собрания сочинений М. Хайдеггера, продолжающий публикацию «Черных тетрадей») работа Хайнера Клемме, профессора Галле-Виттенбергского университета (с любезного разрешения автора его статья с небольшими сокращениями публикуется вслед за моей статьей). В большинстве случаев я разделяю его выводы и считаю весьма серьезными (хотя могла бы сделать и критические ремарки) его главные обвинения в адрес Хайдеггера как личности и как философа, заключившего, пускай и временный, пакт с нацистской властью. Вместе с тем считаю, что и Х. Клемме пока не предоставил столь же доказательных соображений по вопросу о том, сохраняет ли философия Хайдеггера (за вычетом хорошо зафиксированных у Клемме неприемлемых сугубо идеологических элементов) свое теоретическое значение для настоящего и будущего.

Ссылки (References in Russian)

Габриель 2015 – Габриель М. Нацист из засады // Вопросы философии. 2015. № 4. С. 166–169.

Мотрошилова 2013 – Мотрошилова Н.В. Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт: бытие – время – любовь. М., 2013.

Мотрошилова 2014 – Мотрошилова Н.В. Дополнение к исследованию «Черных тетрадей» Хайдеггера: о реформе университетов // Elmi əsərlər (Scientific works) 2014. № 2 (23). C. 93–105.

Мотрошилова 2015 – Мотрошилова Н.В. «Черные тетради» М. Хайдеггера: по следам публикации // Вопросы философии. 2015. № 4. С. 121–162.

Нанси 2015 – Нанси Ж.-Л. Хайдеггер и мы // Вопросы философии. 2015. № 4. С. 163–165.

References

Chmielbor, Freischer web – Chmielbor M.D., Freischer Chr. Rezension // http://www.der-schwar ? – glaube.de / ?p=3066

Gabriel М. Der Nazi aus dem Hinterhalt // Die Welt. 08.03.2014 (Russian Translation 2015).

Heidegger 1976 – Heidegger M. Nur noch ein Gott kann uns retten: Das Spiegel-Gespräch mit Martin Heidegger (1966) // Spiegel. 1976. № 23. S. 193–219.

Heidegger 2014^a – Heidegger M. Gesamtausgabe. B. 94. Schwarze Hefte 1931–1938 / P. Trawny (Hg.). Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann, 2014.

Heidegger 2014^b – Heidegger M. Gesamtausgabe. B. 95. Schwarze Hefte 1938–1939 / P. Trawny (Hg.). Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann, 2014.

Heidegger 2015 – Heidegger M. Gesamtausgabe. B. 97. Schwarze Hefte 1942–1948 / P. Trawny (Hg.). Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann, 2015.

Kaube 2015 web – Kaube J. Die Alliierten – schlimmer als Hitler? // http://www.faz.net/aktuell/feuilleton/martin-heidegger-die-schwarzen-hefte-13459541.html

Leusch 2015 web – Leusch P. Enttӓuschung und Entsetzen über den Antisemitismus // http://www.deutschlandfunk.de/heideggers-schwarze-hefte-enttaeuschung-und-entsetzen-ueber.1148.de.html?dram:article_id=318793

Lühman 2015 web – Lühman H. Deutsche Angst vor dem Geist der “Schwarzen Hefte” // http//www.welt.de/kultur/article138805248/Deutsche-Angst-vor-dem-Geist-der-Schwarzen-Hefte.html

Marten 2015 web – Gralshüter mit letzter Treuebereitschaft. Ein Gastbeitrag von Rainer Marten // http://www.zeit.de/2015/11/nachlass-martin-heidegger

Motroshilova N.V. Martin Heidegger and Hannah Arendt: being – time – love. M., 2013. (In Russian).

Motroshilova N.V.  Supplement to the investigation of “Black Notebooks” Heidegger’s: about the reform of universities // Elmi əsərlər (Scientific works). 2014. Vol. 2 (23). P. 93–105.

Motroshilova N.V. “Black Notebooks” of M. Heidegger: on the trail of the publication // Voprosy Filosofii. 2015. V. 4. P. 121–162. (In Russian).

Nancy J.-L. Heidegger et nous // Le Monde. Septembre 26. 2014 (Russian Translation 2015).

Thomä 2015 – Thomä D. Das Selbe und das Wӓhrste // Deutsche Zeitschrift für Philosophie. 2015. Vol. 63(2). S. 396–405.

Trawny, Mitchell (Hg.) 2015 – Trawny P., Mitchell A. I. (Hg.). Heidegger, die Juden, noch einmal Heidegger // Heidegger Forum 11. Frankfurt am Main: Vittorio Klosterman, 2015.

Примечания