Данная работа не претендует на роль всестороннего комплексного исследования проблемы генезиса, происхождения и возникновения философии древних греков в отечественной историко-философской литературе. Тема эта предполагает большую работу. Одна лишь библиография по данному вопросу легко превысит допустимый объем журнальной публикации. Именно поэтому в настоящей статье мы ограничиваемся обзором лишь наиболее примечательных концепций и наиболее влиятельных тенденций, воспринимая ее как эскиз к более крупной работе, которая готовится увидеть свет.

***

Несмотря на то, что научное (в современном смысле этого слова) изучение древнегреческой философии в России началось лишь в начале XIX в., было бы неверным утверждать, что нашим предкам было незнакомо античное наследие. Более того, вероятно, именно оно оказало большое влияние на русскую культуру еще в глубокой древности.

Если Европа получила греческий дух в основном опосредованно – через римлян, то Русь – самым непосредственным образом, через контакты с греками, населяющими Византию. Именно эти контакты ускорили процесс государственного строительства славян, познакомили их с византийской культурой, наследницей античной цивилизации. От Византии Русь приняла христианство православного обряда, греческие мастера построили многие храмы в русских городах, привили русским любовь к книгам, научили многим искусствам. «Из греков в варяги» попали в русскую культуру и первые сведения об античном мире.

Если еще в X в. это происходило лишь через христианских миссионеров, то уже в XI в., в княжение Ярослава Мудрого, на Руси была создана собственная переводческая школа. В XII в. русским был известен Гомер, Платон и Аристотель, упоминания о которых можно найти в текстах инока Феодосия и митрополита Климента Смолятича [Егунов 2001, 19]. В конце XII – начале XIII в. распространение получил перевод византийского сборника «Мелисса» («Пчела»), содержащего порядка 2500 изречений древних авторов, в том числе Солона, Гераклита, Пифагора, Демокрита, Сократа, Диогена, Платона, Аристотеля, Теофраста, Эпикура, Зенона, Плутарха и др. [Пчела 1981]. Этот сборник стал одним из основных источников сведений о древнегреческой философии и политической мысли в русском государстве.

Интерес к античной философии заметно возрос в XVI–XVII вв., что было вызвано, в частности, интересом государственных деятелей к политической теории и практике древних. В середине XVII в. один только монах Арсений Суханов привез с Афона около 500 греческих рукописей, в том числе Гомера, Гесиода, Эсхила, Софокла, Фукидида [Фролов 1999, 33].

В XVIII – начале XIX в. помимо некоторых античных первоисточников[1] на русский язык был переведен целый ряд историко-философских трудов, в том числе статьи из Энциклопедии Дидро, работы Ф. Гентцкена, И. Бруккера, Кондильяка, Р. Бюри, Ж.-М. Дежерандо и др.[2], за счет чего значительно расширился круг людей, познакомившихся с древнегреческим философским наследием. В свет начали выходить как обзорные, так и специализированные работы по античной философии, в том числе А.И. Галича, И.И. Давыдова, Ф. Надеждина, архимандрита Гавриила (Воскресенского), К. Зедергольма и др.[3]

Первые подобные труды носили по преимуществу компилятивный характер. Таковой являлась, в частности, «История философских систем по иностранным руководствам составленная» (1818–1819), принадлежавшая перу профессора Петербургского университета, лицейского наставника Пушкина А.И. Галича (Говорова). При ее составлении Галич опирался на работы немецкого исследователя И. Зохера, хотя и критиковал его за то, что тот смотрит «на все явления сквозь тусклое стекло кантианизма» [Галич 1818, VI]. Согласно Галичу, все философские системы возникают из внутренне необходимых условий познавательной силы, и их смена подчиняется определенной закономерности (в духе своих германских современников Галич постулирует наличие «поступления», т.е. прогресса в философии). Так, древнегреческая философия развивалась от «грубого веществоучения» (материализма) к «духоучению» (идеализму и религиозности). Подобная картина наблюдалась у ионийцев, от которых и пошла философия. Их «стихийная» (т.е. признающая первоначалом сущего ту или иную стихию) философия «тянулась по нити однородного коренного вещества и принимала во уважение только материальные, а не действующие причины вещей» [Галич 1818, 34], пока не озаботилась вопросом о причинах изменений и не начала искать их за пределом материального мира.

Компилятивный характер имело и популярное философское сочинение А.И. Герцена «Письма об изучении природы» (1845). Сам автор признавался, что, излагая историю греческой философии, он следовал сугубо лекциям Гегеля и оттуда же почерпнул все цитаты из древних [Герцен 1985, 268].

Несмотря на декларируемый Герценом отход от «идеализма» и телеологизма Гегеля, его «Письма…» сохранили основные парадигмальные инварианты гегелевской трактовки генезиса философии: 1) отказ Востоку в обладании наукой и философией («Истинной формы Восток никогда не умел дать своей мысли и не мог, потому что он никогда не уразумевал содержания…» [Герцен 1985, 264]); 2) постулирование свободы мышления как условия зарождения философии («Грек не мог отделаться от внешней необходимости; он нашел средство быть нравственно свободным, признавая ее…» [Герцен 1985, 267]); 3) хронологическая локализация начала греческой философии в VI в., в период упадка ионийских свободных государств в Малой Азии («Первый свободный шаг в элементе мышления совершился, когда человек стал на благородную европейскую почву, когда он выдвинулся из Азии: Иония – начало Греции и конец Азии» [Герцен 1985, 265]); 4) постулирование активного объективирования в качестве начального пункта философского постижения бытия («Начало знания есть сознательное противоположение себя предмету и стремление снять эту противоположность мыслию. Ионийская философия представляет нам в богатом и широком развитии этот момент» [Герцен 1985, 268]).

В отсутствие достаточного количества как переводной, так и русскоязычной литературы по истории античной философии «Письма…» Герцена использовались многими как преимущественный источник знаний по данной проблематике. Следует отметить чрезвычайную популярность данного текста в среде российской интеллигенции. Ф.М. Достоевский писал о работе Герцена так: «лучшая философия не только в России, – в Европе» [Достоевский 1964, 138], и это мнение разделяли многие.

Оригинальные русские труды по истории древнегреческой философии стали выходить во второй половине XIX в. – в «эпоху» Эдуарда Целлера, чье влияние испытали все ученые, так или иначе касавшиеся античной проблематики. Одним из них оказался профессор Киевского университета Орест Новицкий [Новицкий 1860^а][4].

Несмотря на указания Новицкого на то, что при изложении греческой философии он пользовался преимущественно сочинениями Целлера [Новицкий 1860^а, XII], между трудами российского и немецкого мыслителей можно найти немало концептуальных расхождений. Так, если Целлер был последовательным, если не воинствующим, приверженцем автохтонной гипотезы, отрицающим какое бы то ни было внешнее влияние на раннюю греческую философию, то Новицкий, напротив, ярко демонстрировал свой ориентализм, настаивая (в духе Ф. Шлейермахера, А. Гладиша и А. Рёта) на прямом влиянии на греческую философию восточной, прежде всего, египетской мудрости. «…Философия греческая, как и вообще греческая образованность, – писал он, – получила свое возбуждение, непосредственно или посредственно, впервые из Египта. Не только пеласги принесли оттуда первые семена гражданственности, но и фракийский жрец-поэт Орфей внес в Грецию египетские понятия о Боге и мире, которые не остались без влияния на последующих поэтов и мыслителей; а затем, при сближении греков с египтянами, Фалес и особенно Пифагор… прямо воспользовались египетским учением для образования себя в философии» [Новицкий 1860^б, 56].

Появлению философии, согласно Новицкому, способствовали следующие обстоятельства: 1) влияние египетской науки – математики и астрономии, тесно соединенных здесь с религией, которая «…как пантеистическое миросозерцание заключала в себе философский элемент» (изучая их, «…мыслящие греки вдумывались в ее содержание и приучались к самостоятельному воззрению на вселенную» [Новицкий 1860^б, 56]); 2) влияние египетской поэзии («Близкие сношения с Египтом открыли грекам новую сокровищницу египетской мудрости в форме басни. Посредником в передаче ее был Эзоп…» [Новицкий 1860^б, 54]); 3) разделение эпической поэзии на героическую и теогоническую и гномическую («Теогонические представления Орфея и Гесиода… возобновились у… Ферекида из Сироса, Эпименида и др. От этих представлений о происхождении богов и мира и от гномических размышлений о явлениях мира нравственного оставался один шаг к исследованию природы вещей – к философии» [Новицкий 1860^б, 55]); 4) «созревающее образование» в VI в. до н.э., родившее общую «склонность к размышлению о явлениях нравственного мира» [Новицкий 1860^б, 54].

По мнению Новицкого, греческая философия являлась прямой наследницей не только восточной мысли, но также и религии[5]: «…при первом пробуждении идей, при первом движении философии к развитию она необходимо встречается с религией – с религиозными убеждениями и верованиями; потому что и убеждения эти и верования почиют в той же глубине духа, составляя неотразимую потребность нашей разумной природы… религия предшествует всякому духовному образованию народа и только в ней и из нее происходит как искусство, так и философия» [Новицкий 1860^а, 8].

Заметим, что идею о развитии греческой философии из мифологии и религии Новицкий выдвинул более чем за полвека до Ф. Корнфорда и К. Йоля, приверженцев так называемой мифогенной концепции генезиса греческой философии. Утверждая, что содержание древнегреческой философии не выходило за пределы религиозных верований, служивших для нее исходным материалом, Корнфорд полемизировал с Д. Бёрнетом, настаивавшим на том, что философия начинается, когда заканчивается мифология и религия, и становление идет через отрицание «мифа» в пользу «логоса».

Попытки «примирить» мифогенную и гносеогенную концепции[6] предпринимались В. Нестле и У. Гатри, однако много ранее это удалось С.Н. Трубецкому. В отличие от Бёрнета и Корнфорда, Трубецкой не противопоставляет миф и логос. Провозглашая единство веры и разума, он подчеркивает: «Понятие Логоса связано с греческой философией, в которой оно возникло, и с христианским богословием, в котором оно утвердилось» [Трубецкой 1994, 44]. «Христианство до христианства» – именно так называет он греческую философию, значение которой он видит в том, что она подготовила человечество к восприятию Христова Слова. Связь между греками и христианством Трубецкой находит, в частности, в антропоморфизме, выступающем для греков как культ человеческого образа (очеловечение божественного, духовного; обожествление человеческого), а для христиан заключающемся в идее вселенского сверхприродного Бога, который есть вместе с тем и человек, т.е. в идее Богочеловечества («Греческий антропоморфизм относится к христианскому, как относительное и ограниченное – к абсолютному» [Трубецкой 2010, 140]).

Греческий антропоморфизм Трубецкой считает явлением уникальным: «…ни в какой другой религии непосредственно человеческое не обожествляется, не идеализируется до такой степени» [Трубецкой 2010, 138]. На основе этого особого религиозного миросозерцания и выросла философия греков («особый фазис развития их религиозных идей» [Трубецкой 2010, 144]). Связь с религией, единство мифа и логоса, веры и разума питала древнегреческую философию на протяжении столетий. «…Содержание греческой философии, ход ее развития, ее предел a priori определяются религией, по крайней мере, в общих чертах, если не во всем ее целом…» [Трубецкой 2010, 143]. Напротив, разрыв философии с религией, опровержение ее становится гибельным для философии: «…углубляясь в дух отрицания, она невольно охладевает к истине, отчаивается в ней, приходит к сомнению» [Трубецкой 2010, 142], вырождаясь в скептицизм и эмпиризм (именно на них, по Трубецкому, и заканчивается греческая философия).

Среди социально-политических факторов, подготовивших почву для возникновения философии в Древней Греции, Трубецкой выделяет 1) возрождение морского владычества и торговли в Ионии («Международные сношения греков, их торговое судоходство оказали влияние на раннее развитие их науки не столько благодаря отдельным эмпирическим знаниям, заимствованным у других народов, сколько благодаря общему расширению географического горизонта греков, изменению их прежних мифических представлений» [Трубецкой 1997, 100]); 2) коренное изменение форм общественной жизни, вызванное развитием торговли, промышленности, накоплением и перераспределением богатств, приливом населения к торговым центрам и быстрым его приростом («Человеческие отношения не определяются более вековечным обычаем и не укладываются в старые традиционные рамки; нужно новое “устройство” общества, нужно положительное законодательство, дающее ему прочный строй, согласующее разнородные интересы» [Трубецкой 1997, 101]); 3) появление профессиональной политики («…среди множества искусств, обусловливающих общий культурный подъем, возникает высшее “царственное” или политическое искусство… которым прославились первые греческие “мудрецы”-законодатели…» [Трубецкой 1997, 101]); 4) развитие поэзии («Вслед за поэзией Гомера, которая является завершением многовекового развития греческого эпоса, начинающегося от микенских времен, пышным цветом распускается ионийская и эолийская лирика, поэзия личного чувства, свидетельствующая о мощном развитии личности. А вслед за лирической поэзией пробуждается и творчество мысли, нравственное размышление, философское умозрение и научное исследование» [Трубецкой 1997, 102]).

Интересно, что, констатируя тесные отношения греков с Востоком, в частности, Египтом, Трубецкой, в духе Целлера, отрицает сколько-либо существенное влияние восточной мудрости на греческую мысль («…научное развитие Египта было весьма невысоко, и греческие философы едва ли многому могли там научиться» [Трубецкой 1997, 99]) – скорее уж египтяне, а также лидийцы и вавилоняне испытали греческое влияние.орицает сколь озникает высшее «зии, мифологии, моралиреческой философии,витых философских систем задолго до всяких греков. фило

Вклад С.Н. Трубецкого в отечественную науку значителен. Его фундаментальные работы «Метафизика в Древней Греции» (1890), «Учение о Логосе в его истории» (1900), «Курс истории древней философии» (1906–1908) составили целую эпоху в российской истории философии и, более того, считались чуть не единственными исследованиями по данной проблематике достойного уровня[7]. Несмотря на немалое количество отечественных трудов по античной философии[8], ситуация в данном секторе историко-философской науки воспринималась как критическая. «Русская литература по истории древней философии очень не богата, – сетовал в 1910 г. С.И. Поварнин. – Эпоха классицизма в нашей школе не только не подняла интереса к классической философии, а, кажется, даже заглушила его. Одно время изучающим философию приходилось пользоваться университетскими лекциями, так как старые переводы отчасти вышли из продажи, отчасти не удовлетворяли новым требованиям. …Русских оригинальных руководств не было. <…> Кто желает ознакомиться с историей древней философии, должен ограничиваться… Виндельбандом или же самостоятельным… руководством С. Трубецкого» [Поварнин 2007, V].

Между тем в первое десятилетие XX в. появляется ряд примечательных источниковедческих работ, в том числе Г.Ф. Церетели [Церетели 1902], А.О. Маковельского [Маковельский 1914] и др., подготовивших значительную базу для дальнейших исследований, в том числе за счет введения в научный оборот русских переводов фрагментов досократических мыслителей, соответствующей доксографии и их историко-критического обозрения.

Новый этап в отечественном антиковедении пришелся уже на послереволюционные годы – времена для «чистой» науки весьма и весьма непростые. Содержание исследований по древней философии теперь во многом определялось соображениями политической конъюнктуры.

Если дореволюционная историко-философская мысль отличалась плюрализмом мнений, то уже в 1920-х гг. в официальной советской науке установился сугубый монизм: всякая новая концепция должна была пройти проверку на соответствие доминирующей доктрине – вульгаризированному марксизму с его тезисом о том, что формы общественного сознания определяются экономической структурой общества или, иначе, способом производства. По словам Э.Д. Фролова, в ту пору «…наука о классической древности… превратилась в филиал марксистской политэкономии» [Фролов 1999, 401].

Репрезентативной в данном отношении является статья Вандека и Тимоско, скорее методологического, нежели обзорного или исследовательского характера [Вандек, Тимоско 1932]. Помимо прочего в статье поднимались вопросы происхождения древнегреческой философии. Эта проблема рассматривалась авторами с точки зрения классового подхода. По их мнению, философские идеи являются прямым отражением современного им уровня развития производительных сил и отражают специфику мышления представителей класса рабовладельцев. Прогресс же философии – результат деятельности тех философов, которые представляют «практику передового революционного класса» [Вандек, Тимоско 1932].

Вульгарно-социологический догматизм отличал произведения даже вполне добросовестных исследователей античной философии, в том числе М.А. Дынника, автора «Очерка истории философии классической Греции» (1936) и более поздней работы «Материалисты Древней Греции» (1955) – собрания переводов Гераклита, Демокрита и Эпикура. Цель изучения древней философии, по Дыннику, состоит в том, чтобы «…вскрыть особенности развития философских учений как идеологической надстройки над материальной базой рабовладельческой Греции. Изучить историю философии – это значит вскрыть социальные пружины, движущие ее и определяющие классовый характер той или иной философской школы» [Дынник 1936, 6]. Историю греческой философии Дынник рассматривал как борьбу материалистов, представлявших наиболее прогрессивные слои общества и выступавших за науку, против реакционеров-идеалистов, тяготевших «к мифологии в ее теологическом видоизменении» [Дынник 1955, 6].

Не избежала вульгарно-социологической схематизации и трехтомная, достаточно информативная «История философии» (1941–1943)[9], подготовленная Институтом философии АН СССР, – самый масштабный историко-философский проект того времени. Исторической основой возникновения философии полагалась здесь «социальная революция VII–VI вв.», уничтожившая остатки родового строя и породившая рабовладельческое общество: «Промышленники, торговцы и ростовщики – все эти группы рабовладельцев, этой новой “имущественной аристократии”, находившейся в оппозиции к родовой аристократии, противопоставляли религиозным представлениям родовых групп стихийно-материалистическое миропонимание. Общественный переворот, положивший конец родовому строю в Греции, ознаменовал собой революцию и в области мышления: возникновение античной науки, которая тогда еще не отделялась от философии» [История философии 1941, 14].

Что касается проблемы восточных влияний, то авторы издания занимают здесь вполне определенную позицию: влияние было, и значительное, поскольку «египтяне этой эпохи (VII–VI вв. – О.М.) обладали несравненно более широким культурным развитием, чем греки» [История философии 1941, 28]. Забегая вперед, заметим, что ориенталистская гипотеза будет господствовать в советской философии вплоть до 1970-х гг.

Одним из авторов «Истории философии» был Г.Ф. Александров, начальник управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б). В 1945 г. он предпринял попытку самореабилитации после провала третьего тома фундаментального издания и выпустил книгу «История западноевропейской философии». В теоретическом плане она не представляла собой ничего примечательного, однако развернувшаяся вокруг нее дискуссия на долгое время определила судьбы отечественной истории философии. Несмотря на то, что в ноябре 1946 г. Александров получил за свой учебник Сталинскую премию и был избран действительным членом АН СССР, уже в декабре книга была подвергнута серьезной критике со стороны Сталина. Архивные документы сохранили замечания вождя относительно причин возникновения древнегреческой философии[10] – по мнению Сталина, они заключались не в раздробленности общественно-политического устройства Греции, как это представлял Александров, а в становлении рабовладельческого общества. Другая претензия касалась чрезмерно «объективистского изложения философских систем прошлого»: «Книга не написана тем боевым языком, как это требуется для марксистской книги по истории философии» [Батыгин, Девятко 1998, 206].

В июле 1947 г. по инициативе ЦК ВКП(б) была проведена философская дискуссия по книге Александрова. Председательствовал член Политбюро А.А. Жданов, он же выступил с речью, основные тезисы которой были восприняты философской общественностью «…как основоположения для научной работы, как генеральные установки, которые следует реализовывать в преподавании философии, при написании статей и монографий» [Каменский 2001, 194].

Ряд положений прямо или косвенно касался проблем изучения древнегреческой философии: 1) как самостоятельной области знания философии у греков не существовало («…можем ли мы говорить о философии древних греков как об особой, отдиференцировавшейся области знаний? Безусловно, нет» [Жданов 1952, 10]); 2) область философии непрерывно сокращалась за счет отпочкования от нее положительных наук («…и это освобождение естествознания и общественных наук из-под эгиды философии представляло из себя прогрессивный процесс как для естественных и общественных наук, так и для самой философии» [Жданов 1952, 10]); 3) до Маркса философии как науки не существовало («…с Маркса начинается совершенно новый период истории философии, впервые ставшей наукой» [Жданов 1952, 12]); 4) единственный предмет истории философии – история материализма («Научная история философии… является историей зарождения, возникновения и развития научного материалистического мировоззрения и его законов. Поскольку материализм вырос и развился в борьбе с идеалистическими течениями, история философии есть также история борьбы материализма с идеализмом» [Жданов 1952, 7]).

Помимо методологических последствий для советской науки и процедурных – для участников дискуссии[11], имели место также и другие консеквенции, в частности, организация журнала «Вопросы философии» для оживления «затхлой обстановки» на некоторых участках «философского фронта» [Кедров 1998, 286] и принятие ЦК ВКП(б) постановления о подготовке с учетом указаний Жданова пособия на замену учебника Александрова. Результатом стала новая шеститомная «История философии» (1957–1965).

В духе заветов А.А. Жданова, возникновение философии в Древней Греции представлялось в этом издании как результат противоборства стихийного материализма с дремучим идеализмом, научного знания как объективного положения вещей – с религией и мифологией как извращенным отражением в общественном сознании господствующих над людьми внешних природных и социальных сил. «Философская мысль, как бы слабо она ни была развита, основывается на знаниях, противопоставляемых слепой вере. Рождение философской мысли – это начало борьбы знания против веры», – пишут авторы пособия, утверждая при этом, что в процессе этой борьбы философия, прежде всего, милетская, обнаруживает «атеистические тенденции» [История философии 1957, 30, 77]). Процесс движения мысли от мифа к логосу представлен как скачкообразный, а традиционные религиозные представления и философия – как взаимоисключающие противоположности. Таким образом, в данном академическом издании наиболее последовательно представлена гносеогенная концепция возникновения философии, что в политическом разрезе соответствовало курсу партии на борьбу с религиозными пережитками в советском обществе и воспринимаемой как идеологическое оружие против коммунистической идеологии апологетикой мифа в буржуазной общественно-политической мысли.

Вместе с тем именно в это время, в конце 1950 – начале 1960-х гг., в советской истории древнегреческой философии наблюдается заметное оживление. В науку приходят десятки, если не сотни новых ученых, которых не устраивают изжившие себя догматические схемы. Несмотря на то, что историко-философская наука остается на позициях марксизма, появляется ряд оригинальных концепций, оперирующих марксистской методологией как живым и пластичным материалом.

Собственно, еще в 1920–1930-е гг. многие из мыслителей, сформировавшихся еще до революции, «…совершенно естественно (а не просто с целью политической мимикрии) восприняли марксизм, дав ему, правда, свою, еретическую с официальной точки зрения, интерпретацию» [Лекторский 1998, 8]. Среди них, в частности, были А.Ф. Лосев и В.Ф. Асмус, именно в 1960-е гг. пережившие наибольший творческий подъем и издавшие свои главные работы.

Яркую теорию происхождения древнегреческой философии предложил Я.Э. Голосовкер, настаивающий на преимущественно мифологическом характере греческой мысли. Именно в мифе полнее всего раскрывается воображение как высший инстинкт познания, «имагинативный абсолют» – «жизненный побуд к бессмертию, и к его ипостасям постоянству и всему абсолютному, без чего невозможна культура» [Голосовкер 2010, 35]. В мифе же греки совершили многие открытия грядущей науки, т.е. «одним воображением» в символах предугадывали истину: «Без опыта, без лаборатории, без техники, без методов научного знания они творили идеи, идеи-силы, которые управляют миром и создают культуру. Они в идеях и образах зародили основные научные дисциплины, даже не зная, что это за дисциплины» [Голосовкер 2010, 59].

Имагинативный абсолют Голосовкер рассматривает как главный, если не единственный, источник философии, которую считает не наукой и тем более не наукоучением, но искусством – знанием смысла истины и воплощения этого смысла в образ, т.е. в смыслообраз. И это отнюдь не означает, что философия не есть знание: «Философия-как-искусство есть именно знание. Философия как знание тем отличается от науки, что наука открывает законы, а философия открывает или, точнее, зарождает идеи (курсив наш. – О.М.) тех законов, которые впоследствии откроет наука» [Голосовкер 2010, 174].

Еще одним последовательным сторонником мифогенной концепции происхождения философии является А.Ф. Лосев, автор многих трудов, в которых, в частности, была предложена самобытная методология изучения проблемы генезиса философии.

Социально-историческую основу возникновения философии Лосев видит, как это и полагается советскому ученому-марксисту, в сложившейся в VIII–VI вв. рабовладельческой общественно-экономической формации. Однако в его рассуждениях это лишь исходный пункт. Отмечая, что «…существенная связь классики греческой культуры с рабовладельческой формацией обычно не только не рассматривается именно как существенная, но часто все понимание этой связи сводится к констатированию простого синхронизма рабовладельческой формации с ее культурными надстройками» [Лосев 1963, 33], Лосев подвергает структурно-смысловому анализу сам принцип рабовладения и находит, что ни раб, ни рабовладелец не являются в этой диаде полноценными личностями.

Раб – это вещь, способная производить целесообразную работу. «И поскольку рабский труд является здесь материей уже всего жизненного процесса, то и в области логики мы встречаемся прежде всего с такой материей, которая лишена собственной инициативы и потому является только потенцией целесообразно формируемой жизни» [Лосев 1989, 13]. Рабовладелец тоже не есть личность, но лишь функция, погонщик раба, «безличный принцип производственно-технического прикрепления вещей к их же собственному стихийно-вещественному потоку» [Лосев 1963, 33], «внеличностная формообразующая идея» [Лосев 1989, 13]. Вместе рабовладельцы и рабы составляют одно нерасторжимое целое, диалектическое единство идеи и материи, энергии и потенции. В предельном обобщении здесь возникает представление о чувственно-материальном космосе, который является не только объединением всех вещей и всех идей, но и их идеальным принципом. Этот космос самодовлеющ, он не имеет ничего другого, что было бы выше его самого, он «…сам по себе полон жизни, души и мысли, но в нем нет ничего личностного, нет водящего и намеренно действующего субъекта» [Лосев 1989, 15].

По Лосеву, на вещественно-телесных интуициях изначально базировалась и мифология, которую ученый называет «дорефлективной философией», поскольку все мировоззренческие элементы на стадии мифологии даны в слитном и нерасчлененном виде [Лосев 1989, 36]. Собственно философия начинается с их расчленения, с постановки чувственно-материального космоса в качестве объекта мышления (в социально-экономическом плане это соответствует разделению умственного и физического труда в рабовладельческом обществе). Когда появляется объект мышления, появляется и собственно мышление, «…поскольку всякое мышление есть мышление о чем-нибудь» [Лосев 1989, 37]. Строительство системы абстрактных категорий шло, по Лосеву, рука об руку с критикой антропоморфизма, матрицей для которого выступали общинно-родовые отношения, отвергаемые рабовладением.

Однако, отрицая антропоморфизм, рабовладельческое мышление не отвергает саму мифологию. Более того, согласно автору «Истории античной эстетики», греческая философия, по сути, и не дает никакого нового содержания, действуя лишь «…путем перевода мифической действительности на язык сознания, разума, мысли. Сознание должно заново конструировать миф, конструировать его средствами разума, мысли, понятия…» [Лосев 1963, 105].

Таким образом, Лосев утверждает, что греческая философия происходит непосредственно из мифологии и на основе мифологии же существует во всей своей истории: «Мифология прошла через всю античность, принявши… форму философского космоса и бытия…» [Лосев 1963, 128]. Этот факт дал А.Н. Чанышеву основание назвать Лосева одним из «наиболее последовательных представителей именно мифогенной концепции возникновения философии» [Чанышев 1982, 31].

Сам профессор Чанышев в споре между «мифо-» и «гносеогенетиками» занимал своего рода промежуточную позицию, утверждая, что греческая философия имела сразу два духовных источника: и мифологию, и науки. Эти два источника он называет «предфилософией» – тем, что непосредственно предшествовало началу генезиса философии: «В мифологии – это постановка мировоззренческих вопросов, хотя и стихийная, в начатках наук – это не столько сами знания, сколько развитие мышления, научного духа и метода» [Чанышев 1982, 49]. Переход от предфилософии к философии он представляет как длительный поступательный процесс: «Философия возникла не сразу, не как Афина из головы Зевса[12], она прошла сложный путь становления, вычленения из мифологического мировоззрения, торпедированного формирующейся наукой. Возникновение философии было своего рода диалектическим отрицанием, “снятием” мифологии, которое как всякое диалектическое отрицание включало в себя момент преемственности…» [Чанышев, Михайлова 1966, 10–11].

Вместе с тем указанные духовные предпосылки для возникновения философии были условием необходимым, но недостаточным. К примеру, в Египте и Вавилонии, откуда греки восприняли основы наук, эти предпосылки появились даже раньше, чем в Элладе, однако философии там так и не сложилось, поскольку не произошло необходимого изменения общественного бытия (в этом пункте, как мы видим, Чанышев демонстрирует верность ортодоксальному марксизму). Реализация возможности философии, содержащейся во всякой предфилософии, возможна лишь при наличии соответствующих экономических, социальных и политических условий. В данном случае – всей той суммы социальных и экономических преобразований, которая составляла содержание перехода от раннего рабовладельческого общества к зрелому.

Среди этих революционных преобразований Чанышев выделяет: 1) резкий скачок в развитии производительных сил в связи с переходом к выделке железных орудий труда (он «…увеличил возможности людей, поднял в их собственных глазах их статус в мироздании, способствовал расширению круга знания и развитию мышления» [Чанышев 1982, 54]); 2) завершение развития института денег до их монетной формы («…дальнейшее развитие разделения труда привело к перевороту в товарно-денежных отношениях, породив монету как вещественное воплощение абстрактного труда, чувственную абстракцию (что способствовало увеличению способности к абстрактному мышлению уже на уровне обыденного сознания, лежащего в основании обоих уровней мировоззрения)» [Чанышев 1982, 178]); 3) политизация общества, появление феномена борьбы за власть («…выход на политическую арену новых классов разрушал незыблемость мировоззренческой традиции. Возникла общественная потребность в новом мировоззрении, отвечавшем уровню, образу жизни, интересам новых классов» [Чанышев 1982, 54]); 4) развитие внешней торговли, которое «…способствовало росту идейной коммуникативности, международному обмену не только в сфере товаров, но и в сфере идей, при котором эгейская культура, будучи в те времена растущей и расцветающей, заимствовала у восточной культуры в основном рациональные научные моменты, отбрасывая чуждую ей религиозно-мифологическую оболочку, в которой они так и закоснели у жречества Вавилонии и Египта» [Чанышев, Михайлова 1966, 10]).

Можно заметить, что Чанышев занимает промежуточную позицию и между поборниками автохтонной и ориентальной концепций генезиса древнегреческой философии, отказывая древневосточной предфилософии в философичности, но констатируя факт заимствования на Востоке известной суммы научных знаний. К «ориенталистам», в частности, примыкал В.Ф. Асмус, автор не только популярного учебника «История античной философии» (1965), но и основополагающей статьи «Древнегреческая философия» в Философской энциклопедии, где он отмечал: «Разработка истории философии и истории науки обществ Древнего Востока, особенно исследования последних десятилетий, доказали связь по происхождению древнегреческой философии с философией народов Африки и Передней Азии, которые раньше, чем греки, развили письменность, мифологию, элементы наук о природе и философии. Особенно значительно было влияние Вавилона, Египта, Лидии и Персии» [Асмус 1962, 65].

Восточная («азиоцентристская», по выражению Чанышева [Чанышев 1982, 5]) гипотеза вообще доминировала в советской историко-философской науке 1950–1960-х гг., что можно объяснить, в том числе, политическим курсом советского партийного руководства на сближение со странами третьего мира. Весьма осторожные поначалу формулировки о «зачатках» философии на Древнем Востоке сменились вполне прямолинейными утверждениями о наличии в Древней Индии, Китае и даже в Египте, Вавилонии и Иране собственных развитых философских систем задолго до всяких греков. Европоцентризм, одним из элементов которого был тезис о первенстве греческой философии, отвергался как буржуазная, едва ли не расистская идеология, а по сути своей верное положение о закономерности единства мирового историко-философского процесса трактовалось в духе чуть ли не пролетарского интернационализма.

Однако в 1970–1980-х гг. в советской философской литературе четко обозначилась и прямо противоположная тенденция. Одним из сторонников автохтонной гипотезы являлся, например, Леонид Жмудь, утверждавший: «Общая готовность связывать зарождение греческой науки с передачей знаний с Востока кажется нам неоправданной, ибо по большей части она не опирается ни на достоверные исторические свидетельства, ни на конкретные факты из области математики и астрономии» [Жмудь 1985, 123]. В том, что восточные достижения в области науки и философии были совершенно неизвестны грекам вплоть до времен Александра Македонского, был уверен и И.Д. Рожанский [Рожанский 1979, 45, 50]. А Ф.Х. Кессиди призывал не умножать сущности в поисках объяснения «темных» фрагментов древнегреческих философов в мифах и религиозных представлениях Древнего Востока, замечая: «Такая постановка вопроса напоминает, пожалуй, попытку решить одну неизвестную проблему с помощью другой» [Кессиди 1982, 99].

Отметим, что именно в это время к восточной гипотезе на Западе стала возвращаться былая популярность, утраченная в «эпоху» Целлера. Ее поддерживали У. Хёльшер и У. Гатри, Д. Кёрк и Д. Рейвен. А после выхода работ М. Уэста и В. Буркерта позиции «ориенталистов» в западной истории философии и вовсе стали практически незыблемыми.

Итак, в российских и советских историко-философских учениях XIX–XX в. обнаруживаются несколько противоборствующих подходов к проблеме происхождения древнегреческой философии, пусть даже принимающих в различные эпохи разные, исторически обусловленные формы. Все эти подходы являются попытками дать ответы на вопросы глубинного характера.

Дискуссия между сторонниками автохтонной и ориентальной гипотез призвана найти ответ на вопрос: как и где возникла философия? Этот общий вопрос распадается на несколько более частных: 1) Могла ли греческая философия возникнуть без внешних влияний? 2) Свойственна ли ей доктринальная чистота? 3) Является ли она явлением, характерным только для Запада? (вопрос о пресловутом «греческом чуде») 4) Существовала ли вообще восточная философия?

В число приверженцев автохтонной гипотезы входят, как мы видели, А.И. Герцен, С.Н. Трубецкой, позднее – Л. Жмудь, И. Д. Рожанский, Ф.Х. Кессиди. К их оппонентам-«ориенталистам», чей диапазон мнений простирался от простой констатации наличия тех или иных восточных влияний до прямого отрицания концептуальной специфики греческой философии, относятся О.М. Новицкий и большинство советских философов 1940–1960-х гг. (правильнее здесь было бы говорить не об отдельных учениях, а об официальном курсе советской философии).

Указанный вопрос связан с проблемой характера развития форм общественного сознания и, в частности, философской мысли: является ли этот процесс постепенным и постоянным, либо же он скачкообразен? К сторонникам постепенности указанного процесса относятся А.И. Галич, С.Н. Трубецкой, позднее – А.Ф. Лосев, А.Н. Чанышев и Ф.Х. Кессиди. На скачкообразном характере процесса настаивали, в основном, представители советской школы философии 1920–1950-х гг.

Другой вопрос, решаемый в рамках вопроса о генезисе философии: из чего возникла философия? То есть 1) Является ли она специфической формой общественного сознания? 2) Возникла ли она, что называется, на пустом месте, или же она связана с более ранними формами мировоззрения? 3) Насколько глубока и прочна эта связь? 4) Продолжают ли элементы религии и мифологии присутствовать в философии на более зрелых стадиях ее развития?

Относительно духовных источников греческой философии и возможной преемственности между философией и дофилософскими формами сознания дискуссия развернулась между адептами мифогенной и гносеогенной концепций. В чистом виде мифогенная (религиогенная) концепция представлена в трудах О.М. Новицкого, С.Н. Трубецкого, Я.Э. Голосовкера, А.Ф. Лосева. Гносеогенная последовательно развивается в работах большинства советских ученых 1920–1980-х гг.

«Компромиссной» позиции придерживаются А.Н. Чанышев, с его концепцией «предфилософии», А.С. Богомолов, пишущий о присутствии в философии ее «исходных компонентов» – мифа и первоначального научного знания – «в снятом виде» [Богомолов 1982, 7], и Ф.Х. Кессиди, настаивающий на «взаимовлиянии» этих форм сознания на всем протяжении их развития, но не на «причинно-следственных отношениях между ними» [Кессиди 2003, 41].

И, наконец, еще один вопрос, ответ на который ищут исследователи проблемы происхождения древнегреческой философии: как и почему возникает философия? 1) Каковы условия появления философии? 2) Какие из них являются определяющими и необходимыми, а какие сопутствующими? 3) Возможно ли такое, что она могла не возникнуть вообще? 4) Имеет ли философия классовый характер, и возможна ли философия «вне политики»?

Спектр ответов на эти вопросы, как мы убедились, весьма широк, хотя в русской и советской философской мысли он лежит в поле социогенной концепции, согласно которой необходимым условием мировоззренческих перемен и зарождения философии служили те или иные изменения в структуре общества. Теории, выводящие на первый план иные условия (фундаментально онтологические, психологические, духовные, мистические и пр.), появятся в русской мысли лишь на закате советской эпохи.

Описанные дискуссии в той или иной форме идут и в наши дни. И последняя точка в них едва ли будет когда-либо поставлена, потому что найти решение проблемы генезиса философии – это и есть решить важнейший вопрос философии: что есть философия?

Источники – Primary Sources in Russian

Асмус 1962 – Асмус В.Ф. Древнегреческая философия // Философская энциклопедия. В 5 т. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1962. С. 65–72. (Asmus V.F. Ancient Greek Philosophy // Encyclopedia of Philosophy in 5 Vol. M., 1962.)

Асмус 1976 – Асмус В.Ф. Античная философия. М.: Высшая школа, 1976. (Asmus V.F. Antique Philosophy. M., 1976.)

Богомолов 1982 – Богомолов А.С. Диалектический логос: Становление античной диалектики. М.: Мысль, 1982. (Bogomolov A.S. Dialectical Logos: Becoming of ancient dialectic. M., 1982.)

Галич 1818 – Галич А.И. История философских систем по иностранным руководствам составленная. Кн. 1. СПб., 1818. (Galitch A.I. History of philosophical systems on foreign handbook compound. T. 1. SPb., 1818.)

Герцен 1985 – Герцен А.И. Письма об изучении природы // Герцен А.И. Сочинения в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1985. С. 220–398. (Herzen A.I. Letters on the Study of Nature.)

Голосовкер 2010 – Голосовкер Я.Э. Имагинативный Абсолют // Голосовкер Я.Э. Избранное. Логика мифа. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2010. (Golosofker J.E. Imaginative Absolut // Selected Works. Logic of Myth. M.; SPb., 2010.)

Дынник 1936 – Дынник М.А. Очерк истории философии классической Греции. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1936. (Dynnick M.A. The Essay of the History of classical Greece. M., 1936.)

Дынник 1955 – Дынник М.А. Материалисты Древней Греции – Гераклит, Демокрит и Эпикур // Материалисты Древней Греции. М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. С. 5–38. (Dynnick M.A. Materialists of ancient Greece – Heraklites, Demokrites and Epikures. M., 1955.)

Жмудь 1985 – Жмудь Л. Пифагор в ранней традиции // Вестник древней истории. 1985. № 2. С. 121–142. (Zhmudi L. Pythagor in earlier tradition // Vestnick drevnei istorii. 1985. V. 2.)

Зеленогорский 1908 – Зеленогорский Ф.А. Очерки по истории древней философии. Харьков, 1908. (Zelenogosky T. A. Essays on ancient Philosophy. Kharkov, 1908.)

История философии 1941 – История философии / под ред. Г.Ф. Александрова, Б.Э. Быховского, М.Б. Митина, П.Ф. Юдина. В 3 т. Т. I. Философия античного и феодального общества. [М.:] Политиздат при ЦК ВКП (б), 1941. (History of Philosophy / edit. By G.F. Alexandrov, B.E, Bychovsky, M.B. Mithin, P.F. Yudin. In 3 T. The Philosophy of antique and feudal society. [M.], 1941.)

История философии 1957 – История философии // под ред. М.А. Дынника, М.Т. Иовчука, Б.М. Кедрова, М.Б. Митина. О.В. Трахтенберга. В 6 т. Т. 1. М.: Изд-во АН СССР, 1957. (History of Philosophy // edit. By M.A. Dynnick, M.T. Jovchuck, B.M. Kedrov, M.B. Mithin, O.V.Trachtenberg. In 6 T. T. 1. M., 1957.)

Каменский 2001 – Каменский З.А. История философии как наука в России XIX–XX вв. М.: Эслан, 2001. (Kamensky Z.A. History of Philosophy as Science in XIX–XX centuries Russia. M., 2001.)

Карийский 1889 – Карийский М.И. Лекции по истории древней философии. СПб., 1889. (Karijsky M.J. Lectures on ancient Philosophy. SPb., 1889.)

Кессиди 1982 – Кессиди Ф.Х. Гераклит. М.: Мысль, 1982. (Kessidy F.C. Heraklites. M., 1982.)

Кессиди 2003 – Кессиди Ф. От мифа к логосу: Становление греческой философии. СПб.: Алетейя, 2003. (Kessidy F. From Myth to Logos: Becoming of Greek Philosophy. SPb., 2003.)

Лопатин 1901 – Лопатин Л.М. История древней философии. Lopatin (L.M. History of ancient Philosophy. Lectures . M., 1901.)

Лосев 1963 – Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. М.: Высшая школа, 1963. (Losev A.T. History of ancient Aesthetics. Early Classic period. M., 1963.)

Лосев 1989 – Лосев А.Ф. История античной философии в конспективном изложении. М.: Мысль, 1989. (Losev A.T. History of ancient Philosophy in Conspective Account. M., 1989.)

Ляховецкий 1967 – Ляховецкий Л.А. О возникновении философии как специфической формы общественного сознания // Философские науки. 1967. № 4. С. 73–81. (Lachowiezcky L.A. On the origin of Philosophy as specific form of public consciousness // Filosofskije nauki. 1967. № 4. P. 73–81.)

Маковельский 1914 – Маковельский А.О. Досократики. Первые греческие мыслители в их творениях, в свидетельствах древности и в свете новейших исследований. Ч. I. Доэлеатовский период. Казань: Изд. книжного магазина Μ.Α. Γолубева, 1914. (Μakovelsky A.O. Presocratiks. The first Greek Thinkers in their Works, in Evidences of Antiquity and in the Light of new Researchs. P.1. Pre-eleatic School. Kazan: Publishing House of the Book Shop of M.A. Golubiev, 1914.)

Новицкий 1860^а – Новицкий О.М. Постепенное развитие древних философских учений в связи с развитием языческих верований. В 4 ч. Ч. I. Религия и философия Древнего Востока. Киев: Университетская Типография, 1860. (Novitzky O.M. Gradual Development of ancient philosophical Teachers in connection with the pagan beliefs. In 4 P. P. 1. Religion and Philosophy of Ancient East. Kiev, 1860.)

Новицкий 1860^б – Новицкий О.М. Постепенное развитие древних философских учений в связи с развитием языческих верований. В 4 ч. Ч. II. Религия классического мира и первая половина греческой философии. Киев: Университетская Типография, 1860. (Novitzky O.M. Gradual Development of ancient philosophical Teachers in connection with the pagan beliefs. In 4 P. P.2. Religion and Philosophy of Ancient East. Kiev, 1860.)

Оболенский 1901 – Оболенский Л. Е. История мысли. Опыт критической истории философии. СПб., 1901 (Obolensky L.E. The History of Thought.  The Experience of critical History of Philosophy. SPb., 1901.)

От издателей // Трубецкой С. Н. История древней философии. Ч. 1. М., 1906. (From the Editors // Trubetskoj S.N.  History of Ancient Philosophy. P.1. M., 1906).

Поварнин 2007 – Поварнин С.И. От переводчика // Арним Г. История античной философии. М.: ЛКИ, 2007. С. V–VI. (Povarnin S.I. From the Translator // Arnim G. History of Ancient Philosophy. M., 2007. P. V–VI.)

Пчела 1981 – Пчела // Памятники литературы Древней Руси: XIII век. М., 1981. С. 486–519.(Bee // Monuments of Ancient Russian Literature: XIII century. M., 1981.)

Редкий 1889-1891 – Редкий П.Г. Из лекций по истории философии права в связи с историей философии вообще. СПб., I–VII, 1889–1891. (Redkey P.G. From the Lectures on Wright Philosophy History in Connection with the Philosophy History. SPb., I-VII, 1889-1891.)

Рожанский 1979 – Рожанский И.Д. Развитие естествознания в эпоху античности. М.: Наука, 1979. (Rozhansky I. Development of Natural Sciences in Ancient Times. M., 1979.)

Трубецкой 1994 – Трубецкой С.Н. Учение о Логосе в его истории // Трубецкой С.Н. Сочинения. М.: Мысль, 1994. С. 43–480. (Trubetskoj S.N. Doctrine on Logos in his History.)

Трубецкой 1997 – Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. М.: ВЛАДОС: Русский Двор, 1997. (Trubetskoj S.N. Course of Ancient Philosophy History.)

Трубецкой 2010 – Трубецкой С.Н. Метафизика в Древней Греции. М.: Мысль, 2010. (Trubetskoj S.N. Metaphysics in Ancient Greece.)

Фролов 1999 – Фролов Э.Д. Русская наука об античности: историографические очерки. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. (Frolov E.D. Russian Science on Antiquity: Historiography Essays. SPb., 1999.)

Церетели 1902 – Церетели Г.Ф. Доксография; Сохранившиеся отрывки из сочинений греческих философов до Платона // Таннери П. Первые шаги древнегреческой науки. СПб., 1902. С. 3–119. (Ceretely G.F. Doxographia; Conserving fragments from before Plato Greek Philosophers // Tannery P. Pour l’Histoire de la science hellène. In Russian Translation.)

Чанышев 1982 – Чанышев А.Н. Начало философии. М.: Изд-во Московского университета, 1982. (Chanyshev A.N. First Cause of Philosophy. M., 1982.)

Чанышев, Михайлова 1966 – Чанышев А.Н., Михайлова Э.Н. Ионийская философия. М.: Изд-во Московского университета, 1966. (Chanyshev A.N., Michailova E.N. Ionian Philosophy. M., 1966. In Russian.)

Ссылки – References in Russian

Батыгин, Девятко 1998 – Батыгин Г.С., Девятко И.Ф. Дело академика Г.Ф. Александрова: эпизоды 40-х годов // Философия не кончается... Из истории отечественной философии. XX век: В 2 кн. Кн. I. 20–50-е годы. М.: РОССПЭН, 1998. С. 199–217.

Вандек, Тимоско 1932 – Вандек В., Тимоско В. Борьба Гегеля с материализмом. История философии Гегеля в оценке Ленина // Гегель и диалектический материализм. М.: Партийное издательство, 1932. С. 173–199.

Достоевский 1964 – Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников. Т. 2. М.: Художественная литература, 1964.

Егунов 2001 – Егунов А.Н. Гомер в русских переводах XVIII–XIX веков. М.: Индрик, 2001.

Жданов 1952 – Жданов А.А. Выступление на дискуссии по книге Г.Ф. Александрова «История западноевропейской философии» 24 июня 1947 г. [М.:] Госполитиздат, 1952.

Кедров 1998 – Кедров Б.М. Как создавался наш журнал. Вопрос о новом журнале на философской дискуссии 1947 года // Философия не кончается... Из истории отечественной философии. XX век: В 2 кн. Кн. I. 20–50-е годы. М.: РОССПЭН, 1998. С. 286–304.

Лекторский 1998 – Лекторский В.А. Предисловие // Философия не кончается... Из истории отечественной философии. XX век: В 2 кн. Кн. I. 20–50-е годы. М.: РОССПЭН, 1998. С. 3–9.

References

Batygin G.S., Deviatko I.F. The Case of academic Alexandrov: the Episode from the forties years // Philosophy is not over… From the our native Philosophie: XX century. T. 1. M., 1998.

Dostoevsky 1964 – F.M. Dostoevsky in Recollection of his Contemporaries. T. 2. M., 1964. (In Russian.)

Kedrov B.M. How our journal was created? The question about new journal, which was put on philosophical discussion in 1947 // Philosophy is not over… From the History of our native philosophy. XX century: in 2 T. T. I. 20–50 years. M.: ROSSPEN, 1998. P. 286–304. (In Russian.)

Lectorsky V.A. Introduction // Philosophy doesn’t end… From the History of our native philosophy. XX century: in 2 T. T. 1 20–50 years. M.: ROSSPEN, 1998. P. 3–9. (In Russian.)

 Vandek V., Timosko V. Hegel’s Fighting against Materialism. Hegel’s “History of Philosophy” in Lenin’s Estimation // Hegel and Dialectical Materialism. M., 1932. (In Russian.)

Yegounov 2001 – Yegounov A.N. Homer in Russian Translations XVIII–XIX centuries. M., 2001. (In Russian.)

Zhdanov A.A. The Report on the Discussion of G. F. Alexandrov’s Book “History of European philosophy” 24 June 1947. [M.,] 1952. (In Russian.)

Примечания