В современном подходе к анализу исторического развития научных знаний учитываются факторы их социальной детерминации, состояние социальной сферы и культуры, в контексте которых развивается наука. Применение научных знаний в различных областях общественной жизни, изменяющиеся запросы общества к науке и, соответственно, изменение функций науки как социального института также включается в предметную область современной истории науки, выступает ее особым аспектом. И в этом аспекте историко-научные исследования, например, естественных наук, требующие соответствующей естественнонаучной подготовки исследователя, одновременно предстают как социально-гуманитарные исследования, связанные с философией, социологией и культурологией знания.

Как и во всякой развитой научной дисциплине, в исследованиях истории науки можно обнаружить эмпирический и теоретический уровни, взаимодействующие друг с другом. Эмпирический уровень ориентирован на поиск фактов. Он предполагает изучение многообразных источников (текстов трудов ученых, часто уже далекого прошлого, их переписку, мемуары, изложение и оценку их достижений современниками, их продолжателями и оппонентами в последующие исторические времена и т.п.). Знания, полученные на этом уровне историко-научных исследований, выражаются в конгломерате фактов – фиксации отдельных идей, открытий, их дат, использования этих открытий в последующей истории познания и практики и т.д.

Теоретический уровень предполагает объяснение выявленных фактов посредством теоретических реконструкций, выстраивающих логику определенного этапа исторической эволюции научного знания, связывающих в системе этой логики обнаруженные факты.

Эмпирические и теоретические типы исторического знания не всегда различают. В частности, в философии постмодернизма исторические исследования обозначают термином «нарратив», рассматривая любое исследование истории как повествование, описывающее прошлое. Между тем исторические реконструкции не тождественны набору фактофиксирующих положений, хотя и те, и другие могут интерпретироваться как описание истории.

Исторические реконструкции являются теоретическими моделями изучаемого исторического процесса. Это особый вид теоретического знания, ориентированный на освоение сложных, исторически развивающихся систем, который применяется как в социально-гуманитарных, так и в естественных науках. В современном естествознании развитие Метагалактики от Большого взрыва до наших дней, возникновение жизни на Земле, отдельные этапы этой жизни и ее влияние на облик планеты осмысливаются посредством теоретических моделей, которые являются историческими реконструкциями.

Социальная история и история культуры, включая историю науки, также теоретически описывается посредством исторических реконструкций. Причем один и тот же объект исторического исследования может получить осмысление в различных теоретических моделях (реконструкциях). Они могут быть альтернативными, но вместе с тем дополняющими друг друга. Например, процесс становления капитализма был представлен К. Марксом в реконструкции превращения простого товарного производства в капиталистическое (превращение денег в капитал и рабочей силы в товар). Что же касается исследования этого же процесса М. Вебером, то он выстраивает иную реконструкцию, акцентируя становление «духа капитализма» – изменений в культуре, которые были связаны с формированием протестантской этики и особого типа рациональности (формальной рациональности), регулирующей хозяйственную и другие виды деятельности.

Обе реконструкции сложного системного процесса формирования капитализма дополняли друг друга, и содержали объективно-истинное знание об исследуемых в них аспектах становления капиталистического общества. Различие в реконструкциях одного и того же этапа истории общества во многом было определено разными философско-социологическими представлениями о динамике общества. К. Маркс исходил из разработанного им и Ф. Энгельсом материалистического понимания истории, согласно которому главным источником радикальных социальных трансформаций являются изменения в способе производства материальных благ. Что же касается М. Вебера, то он исходил из других предпосылок. Продолжая линию неокантианства, он полагал главным фактором социальных перемен изменения в культуре, возникновение новых мировоззренческих идей, которые определяют ценностно-целевые структуры, регулирующие деятельность и поведение людей.

Изучение истории, в том числе и истории науки, всегда явно или неявно предполагает некоторую предварительно принятую систему философских идей. Применительно к истории науки – это идеи о структуре и исторической динамике научного знания. Такие идеи вырабатываются в философии и методологии науки.

Длительное время в этой области доминировали представления о развитии знаний как возникновении все новых теорий путем обобщения непрерывно накапливаемых опытных данных. Эти представления сложились в эпоху классического естествознания и во многом выражали так называемый «здравый смысл» науки того времени. Если эти идеи интерпретировать с позиций системного подхода, то они соответствовали образу развивающегося знания как простой («квазимеханической») системы. Исходной единицей анализа здесь выступает отдельно взятая теория в ее отношении к опытным фактам. Неявно полагалось, что весь корпус научных знаний любой дисциплины и науки в целом определен свойствами этой базовой единицы.

История науки с этих позиций рассматривалась прежде всего как открытие новых фактов, накопление которых приводило к созданию новой теории. Сам процесс построения теории интерпретировался как обобщение накопленных и предсказание новых фактов.

Такого рода подход получил название «стандартной концепции». Однако дальнейшая эволюция философии науки привела к пересмотру этой концепции.

Исследование процедур формирования научного факта обнаружило, что эти процедуры включают особую обработку данных наблюдения, выявление в них инвариантного содержания и затем интерпретацию этого инварианта с применением ранее открытых наукой, обоснованных и доказанных теоретических законов и принципов.

«Теоретическая нагруженность» эмпирического факта требовала пересмотра стандартной концепции, поскольку проблема взаимодействия отдельно взятой теории с ее эмпирическим базисом предстала одновременно и как проблема соотношения этой теории с другими ранее сложившимися теориями научной дисциплины.

С несколько иной стороны эта же проблема системного взаимодействия теорий возникла при анализе процессов выдвижения теоретических гипотез и их последующего обоснования. Выяснилось, что в этом процессе широко используется метод аналогового моделирования, когда теоретические модели, как ядро уже сформировавшихся теорий, применяются в функции аналоговых моделей при построении новых теорий. В результате выявлялось системное взаимодействие научных теорий как в рамках научной дисциплины, так и в междисциплинарных исследованиях.

Все эти особенности развития научного знания стимулировали пересмотр стандартной методологической концепции. Возникла новая концепция, в которой единицей методологического анализа выступала целостная система теоретических и эмпирических знаний научной дисциплины, взаимодействующей с другими дисциплинами и погруженной в исторически развивающийся социокультурный контекст [Степин 2000, 8, 12–13].

Научное знание в данном подходе предстало в качестве сложной саморазвивающейся системы. Такие системы в процессе исторического развития периодически проходят стадии качественных преобразований, формируя новые уровни своей организации и новые подсистемы в рамках усложняющегося целого. Причем каждый новый уровень воздействует на ранее возникшие, перестраивает их и тем самым восстанавливает системную целостность науки на каждом новом этапе ее исторической эволюции. Такой подход формирует представление об исторической изменчивости всех компонентов науки – ее эмпирических и теоретических знаний, ее методов, типов научной рациональности, ее организации как особого социального института и ее функций в жизни общества.

Ключевым аспектом в этом подходе остается анализ роста научного знания, который является главным продуктом научной деятельности, потребляемым в различных сферах общественной жизни. Но сам этот рост в новой методологической концепции предстает в особом, более широком диапазоне рассмотрения.

В ходе исторического развития происходит накопление истинного знания, его кумуляция в процессе преемственности. Но преемственность в развитии знания интерпретируется по-разному в стандартном и нестандартном подходах.

В рамках стандартной концепции преемственность рассматривалась как сохранение и постоянное пополнение элементов истинного знания при переходе к каждому новому уровню его исторического развития.

Возникало представление о своего рода «эскалаторе» научного прогресса, в ходе движения которого неперспективные, ложные идеи отбрасываются, а истинные сохраняются и накапливаются. В этом подходе исключается дополнительность альтернативных концепций. Только одна из них может быть истинной, а другая, противоположная ей, считается ложной и ее необходимо исключить из потока трансляции научного знания.

Иной подход к проблемам преемственности предлагает нестандартная концепция. Присущее ей рассмотрение научного знания как сложной саморазвивающейся системы допускает элементы истинного знания в каждом из альтернативных теоретических объяснений фактов, относящихся к одной и той же предметной области.

Рост знания рассматривается в этом подходе как включающий парадигмальные трансформации, на этапе которых возникает несколько возможных сценариев развития системы. Реализация каждого из них зависит не только от внутринаучных факторов (включая внутридисциплинарные и междисциплинарные взаимодействия), но и от характера социокультурной среды, создающей преференции одним из возможных сценариев и блокирующим другие. Различные сценарии развития знаний предстают как конкурирующие исследовательские программы. Они могут конкурировать достаточно длительное время. Но даже тогда, когда одна из них обретает статус наиболее перспективного и доминирующего направления, идеи альтернативных программ, оцениваемые как малопродуктивные, могут обрести «вторую жизнь» на последующих этапах эволюции знания. Но тогда возникает новое понимание преемственности. Она осуществляется в более широком диапазоне, чем это полагала стандартная концепция. То, что не вошло в мейнстрим научного развития на одном этапе, может быть иначе оценено на последующих этапах эволюции науки. Идеи, даже казавшиеся маргинальными, могут получить новую интерпретацию, которая выделит в них элементы истинного знания и включит эти элементы в новый мейнстрим.

В истории науки можно найти немало сюжетов, подтверждающих это более широкое понимание преемственности. Остановимся на трех из них касающихся разных областей научного знания.

Сюжет 1. Из истории физики

В физике XIX в. соперничали две альтернативные программы изучения явления электричества и магнетизма – электродинамика Ампера – Вебера и альтернативная ей электродинамика Фарадея – Максвелла. Первая из них продолжала ньютоновский вариант механической картины мира. Соответственно, теоретическое объяснение опытных фактов основывалось на представлениях о взаимодействии электрических зарядов и магнитных полюсов посредством действия электрических и магнитных сил, распространяющихся мгновенно в пустом пространстве (принцип дальнодействия).

Вторая (программа Фарадея – Максвелла) исходила из альтернативной идеи, согласно которой электрические и магнитные силы распространяются в пространстве с конечной скоростью от точки к точке (принцип близкодействия). Носителем этих сил полагались особые материальные субстанции – электрические и магнитные поля, столь же реально существующие, как и вещество (материальные корпускулы и образованные из них тела).

В рамках исследовательской программы Ампера – Вебера была разработана теория, предлагавшая математические формулировки законов электромагнетизма. Она первоначально имела преимущество перед полевой концепцией М. Фарадея, которая формулировала открытые им законы в качественной форме. Создание Максвеллом математизированной теории электромагнитного поля, формулировка его знаменитых уравнений, следствием которых было предсказание электромагнитных волн, изменило ситуацию. Полевая концепция стала доминирующей в физике.

Характерным штрихом изменения приоритетов научного сообщества было отношение Г. Герца к максвелловской теории. Свои знаменитые эксперименты, подтвердившие существование предсказанных Д. Максвеллом электромагнитных волн, Г. Герц поставил с первоначальной целью опровергнуть эти предсказания, но, убедившись в опытном подтверждении электромагнитных волн, стал активным сторонником волновой концепции и даже предпринял попытку переформулировать классическую механику с позиций полевых представлений [Герц 1959].

Возрастающий авторитет максвелловской электродинамики привел к потере интереса к альтернативной программе, в том числе и к попыткам внести в нее коррективы, отказавшись от принципа дальнодействия, но не прибегая при этом к полевым представлениям. Такие коррективы были предложены в середине XIX в., более чем за два десятилетия до максвелловской теории. В 1845 г. великий математик К. Гаусс в письме к В. Веберу указывал, что трудности, возникающие при объяснении ряда фактов в теории Ампера – Вебера, можно преодолеть, если ввести наряду с принятым представлением о мгновенном действии сил между зарядами, дополнительные силы, распространяющиеся с конечными скоростями в пустом пространстве. Эта идея дала импульс разработке теории потенциала Г. Риманом, который получил уравнение для запаздывающих потенциалов.

Однако идея сил, распространяющихся в пустоте с конечной скоростью, не была принята в научном сообществе XIX в. Она противоречила установке рассматривать силу как неразрывно связанную с материальным носителем. При мгновенной передаче сил они не отрывались от носителей (взаимодействующих зарядов, масс). Но при передаче с конечной скоростью силы представали как отделившиеся от зарядов и самостоятельно «путешествовавшие» в пространстве с течением времени. Такого рода представления не вписывались в картину мира классического естествознания, поскольку нарушали принцип неразрывной взаимосвязи силы с материей. Сохранение же этого принципа при допущении конечной скорости распространения электрических и магнитных сил требовало ввести представления об особой материи, заполняющей пространство.

Именно этим принципом руководствовался М. Фарадей, когда постулировал реальное существование электрического и магнитного полей. Получалось, что в рамках классического стиля мышления скорректированный вариант электродинамики Ампера – Вебера мог быть принят только при его полевой интерпретации, что означало его замену максвелловской теорией электромагнитного поля.

Однако в последующей истории науки выяснилось, что идея Гаусса – Римана, блокированная физической картиной мира XIX в., обрела смысл в ХХ столетии, в эпоху построения квантовой электродинамики. Эта идея была воспроизведена Р. Фейнманом в обобщенном варианте и стимулировала разработку математического аппарата и метода перенормировок, завершившего построение новой теории.

В своей Нобелевской лекции Р. Фейнман особо отмечал, что важную роль в его теоретических поисках сыграла модель, согласно которой можно абстрагироваться от состояний поля, порождаемого зарядами, и представить дело в упрощенном варианте: колебание одного заряда через некоторое время вызовет колебание другого заряда. По существу это была своего рода реставрация программы Гаусса – Римана, предполагавшая описание электрических и магнитных взаимодействий в терминах запаздывающих потенциалов, без полевых посредников. Фейнман, обобщая эти представления, дополнил их идеей опережающих потенциалов. Сама эта идея, подсказанная его учителем, известным физиком Дж. Уиллером, выглядела еще более экстравагантной, поскольку допускала влияние настоящего не только на будущее, но и на прошлое. По этому поводу Р. Фейнман писал: «К этому времени я был в достаточной мере физиком, чтобы сказать: ″Ну, нет, этого не может быть″. Ведь сегодня после Эйнштейна и Бора все физики знают, что иногда идея, кажущаяся с первого взгляда совершенно парадоксальной, может оказаться правильной после того, как мы разберемся в ней до мельчайших подробностей и до самого конца и найдем ее связь с экспериментом» [Фейнман 1968, 199].

Быть физиком в ХХ в., после создания теории относительности и квантовой механики, значило быть приверженцем неклассического типа рациональности. Методология построения теории в рамках этого типа предполагала включение в процедуры объяснения представлений об особенностях средств и операций деятельности, благодаря которым фиксируется предмет исследования. Различные математические формулировки законов одной и той же предметной области рассматривались здесь как условие роста знания. Каждая такая формулировка может вводить новые физические смыслы, новые интерпретации, в том числе и альтернативные общепринятым, открывая возможности выдвижения нестандартных и перспективных физических идей.

В завершающей части своей Нобелевской лекции Р. Фейнман особо подчеркнул значимость этой методологии для процесса творчества. «С разных точек зрения можно усмотреть разные возможности для модификаций, а поэтому такие точки зрения не эквивалентны со стороны тех гипотез, которые выдвигают люди. Вот почему я уверен, что любому хорошему физику-теоретику полезно было бы иметь диапазон различных физических точек зрения на одну и ту же теорию» [Фейнман 1968, 230].

Сюжет 2. Из истории биологии и медицины

В истории медицины последней трети XIX столетия можно обнаружить кардинальные изменения представлений об организме. Наметился переход от понимания организма как «квазимеханической системы», где свойства целого целиком определены свойствами его частей, к пониманию организма как самоорганизующейся сложности, в которой целое обладает особыми системными качествами, определяющими те или иные свойства включаемых в него элементов [Степин, Сточик, Затравкин 2015, 16–29].

В становлении нового подхода важнейшую роль сыграли исследования физиолога К. Бернара и патологоанатома Ю. Конгейма. В частности, в работах К. Бернара было зафиксировано, что клетки организма могут изменять свои свойства при изменении их места в организме, что в этом случае они функционируют различно и развиваются различно. Интерпретируя опыты с пересадкой плюсневой кости молодого кролика в позвоночник, Бернар подчеркивал, что клетки, как части организма, всегда подчинены его системной целостности [Степин, Сточик, Затравкин 2015, 27].

Ответ на вопрос о механизме, определяющем преобразование клеток в экспериментах при их перемещении из одной части организма в другую, был дан Бернаром в самой общей форме: каждая клетка приспосабливается к условиям среды, а поэтому изменение дислокации клетки в теле означает ее включение в новые условия, на которые клетка должна отреагировать своими изменениями.

Проблема, поставленная К. Бернаром в общем виде, обрела новый смысл и «вторую жизнь» в ХХ в. после открытия генов. Исследования морфогенеза представили проблему в новом свете. Многочисленные эксперименты подтверждали описанную Бернаром ситуацию, что первоначально недифференцированные клетки по-разному дифференцируются в различном клеточном окружении. В экспериментах, проведенных на эмбрионах, клетки из центральной части тела, которые могли бы, допустим, развиться в кишечник, после пересадки в головной отдел, развивались в глаз. Проблема была переформулирована и конкретизирована. Содержащаяся в клетке информация о возможностях ее последующего развития, реализуется благодаря дополнительной информации, получаемой из клеточного окружения [Хакен 1985, 34–35]. Была выдвинута гипотеза химического обмена и формирования в межклеточной среде особых химических соединений, которые выступают в роли ингибиторов, воздействующих на генетический код клетки и определяющих характер ее дальнейшей дифференциации. Эта гипотеза получила экспериментальное подтверждение. В процессах размножения были обнаружены активаторы образования головы и щупалец гидры. Как отмечал Г. Хакен, подобного типа процессы кооперативного взаимодействия клеток представляют собой типичные процессы самоорганизации, описываемые синергетикой [Хакен 1985, 39–40].

Можно констатировать, что идея К. Бернара, высказанная им в 70–80-х гг. XIX в., получила новый импульс развития в ХХ столетии. Она трансформировалась в перспективную исследовательскую программу функционирования генетических кодов клеток в различных типах их взаимодействия. На этих путях в конце ХХ – начале ХХI столетия были сделаны новые впечатляющие открытия – существования стволовых клеток, способных преобразовываться в клетки любого органа тела, и возможности трансформации специализированных клеток в стволовые.

Сюжет 3. Из истории философии в ее отношении к естествознанию

Если историю философии рассматривать как часть истории науки, то необходимо предварительно выяснить, в чем заключается специфика философского познания.

Философию сегодня рассматривают как самосознание культуры, рефлексию над фундаментальными смыслами и ценностями, образующими основания культуры. Эти жизненные смыслы и ценности обозначают разными терминами – концепты, идеи, категории культуры, мировоззренческие универсалии. Они представлены содержанием категорий «человек», «природа», «пространство», «время», «причинность», «добро и зло», «личность», «справедливость», «свобода», «страх», «вера», «красота», «любовь», «истина» и т.д.

В своем сцеплении и взаимодействии они образуют целостную картину человеческого жизненного мира той или иной конкретной исторической эпохи. Мировоззренческие универсалии включают в свое содержание рациональную компоненту, но не сводятся к ней. Они определяют не только осмысление мира, его рациональное постижение, но и понимание и переживание человеком мира, эмоциональные оценки различных аспектов, состояний и ситуаций человеческой жизни. Смыслы универсалий в этом контексте предстают как базисные ценности культуры.

Человек усваивает их в процессе воспитания и социализации через образцы поведения и деятельности, через включение в разные виды деятельности, язык, через транслируемые в культуре знания, которые он приобретает. Часто он не осознает всего содержания этих категорий, хотя и понимает и переживает их.

Универсалии культуры не локализованы в какой-то одной сфере культуры, пронизывая всю культуру, проявляя себя в языке, обыденном сознании, искусстве, религиозном миропонимании, политическом и правовом мышлении, научном познании.

Мировоззренческие универсалии в своих связях функционируют как предельно обобщенные программы деятельности, поведения и общения людей. Они являются своеобразными генами социальной жизни, в соответствии с которыми воспроизводится тот или иной тип общества[i]. Для того чтобы радикально изменить общество, надо изменить эти гены. Поэтому духовная революция всегда предшествует революциям политическим.

Философия осуществляет рефлексию над фундаментальными мировоззренческими универсалиями культуры. То, что здравому смыслу эпохи представляется само собой разумеющимся, философия проблематизирует и анализирует[ii]. На теоретическом уровне своих исследований философия вырабатывает и обосновывает новые категориальные смыслы, часто выходящие за рамки универсалий своей культуры и адресованные будущему.

В этой конструктивно-прогностической функции философия работает так же, как и любая фундаментальная наука – генерирует знания, которые могут быть внедрены в различные сферы деятельности на будущих этапах развития цивилизации.

В частности, по отношению к науке вырабатываемые философией новые категориальные смыслы и порождаемые в этом процессе идеи могут оказаться востребованными и чрезвычайно продуктивными при решении возникающих в науке кардинальных проблем. Классическим примером здесь может служить идея атомистического строения вещества, обоснованная еще в философии античной эпохи (Демокрит, Эпикур), а затем в ходе развития физики и химии XVII–XIX вв. превратившаяся в естественнонаучный факт и фундаментальный принцип научной картины мира. О значении этого принципа для науки Р. Фейнман писал, что если бы в результате мировой катастрофы были бы уничтожены научные знания, и грядущим поколениям осталась бы только одна фраза, несущая наибольшую информацию об исчезнувшей науке, то это была бы фраза – «все тела состоят из атомов» [Фейнман, Лейтон, Сэндс 1976, 23].

Адресованные будущему философские идеи транслируются в культуре часто на протяжении многих столетий. Процесс трансляции философских идей не просто сохраняет их в первозданном виде, а модифицирует, адаптируя к состояниям новой культурной среды. Ранее выработанные идеи переформулируются на новом философском языке, и в этом процессе появляются их новые характеристики.

Трансляция философских идей в культуре не исключает таких ситуаций, когда переосмысление ранее сложившихся философских категорий не только обогащает их новым содержанием, но и может приводить к утрате идей, которые не адаптируются к ценностям новой культурной среды. Однако эти идеи могут оказаться важными для последующих исторических эпох. Задачу их сохранения в социальной памяти, последующую трансляцию и интеграцию в творческие процессы культуры этих эпох обеспечивает история философии.

Сказанное можно пояснить следующим конкретным примером (отметим попутно, что это далеко не единственный пример из истории философии и естествознания)[iii]. Аристотелевская идея потенциально возможного как выражение фундаментальной характеристики бытия не воспринималась философией механицизма, которая длительное время (с ХVII и почти до середины XIX в.) сохраняла в естествознании статус его доминирующего философско-мировоззренческого основания. Но когда в начале ХХ в. создавалась квантово-релятивистская физика, ее построение потребовало пересмотра категориальной матрицы механицизма, потребовало нового понимания категорий части и целого, вещи и процесса, причинности, пространства и времени. И оказалось, что идея потенциально возможного сыграла в этом процессе важную эвристическую роль.

В квантовой механике дискуссии вокруг интерпретации ее математического аппарата органично включили проблематику понимания причинности. В. Гейзенберг, один из создателей квантовой механики, в своих воспоминаниях отмечал, что в период ее построения он, Н. Бор и В. Паули постоянно обсуждали философский смысл детерминизма, обращаясь к истории философии. При прочтении книги В. Гейзенберга «Физика и философия. Часть и целое» можно убедиться в достаточно обширных знаниях истории философии Гейзенбергом и его коллегами, в том числе в знаниях античной традиции, на которую Гейзенберг справедливо указывает как на один из источников новоевропейского рационализма [Гейзенберг 1990, 28–38, 142–143]. Эти знания создатели квантово-релятивистской физики получали, начиная с гимназии, где классическое образование предполагало изучение философии и языков античного мира (древнегреческого и латыни), знакомства с переводами трудов Платона и Аристотеля [Гейзенберг 1990, 142–143].

Аристотелевская идея потенциально возможного и ее связь с категорией причинности, судя по многим фрагментам воспоминаний Гейзенберга, была одним из источников представлений о вероятностной причинности [Гейзенберг 1990, 89, 113]. Это представление Н. Бор обосновывал в дискуссиях с Эйнштейном на Сольвеевских конгрессах. Оно расширяло понятие причинности, дополняя (но не отменяя) идею лапласовской детерминации, определяя границы ее применимости.

Таким образом, история философии была включена в сложную деятельность, в ходе которой была переосмыслена категория причинности, и вырабатывалось понимание особенностей предмета квантовой физики. Впоследствии идея вероятностной причинности получила новое обоснование в рамках разработки кибернетики, теории сложных систем и синергетики.

***

Во всех трех рассмотренных сюжетах из истории науки прослеживаются характерные черты развития научного знания как сложной системы. Плюрализм идей и подходов при исследовании одной и той же предметной области выступает здесь условием формирования новых знаний, включая открытие ранее неизвестных законов этой области. В каждой из идей, лежащих в основе конкурирующих исследовательских программ, обнаруживались элементы истины, и победа одной из этих программ не означала полной бесперспективности другой.

Преемственность знаний при возникновении новых уровней их иерархии осуществляется с позиций высшего уровня, который переформулирует знания предшествующего уровня и может включить в процессы преемственности ранее забытые идеи, возрожденные в новой форме благодаря их новому осмыслению. Здесь плюрализм и кумулятивная преемственность, выражающая накопление истинного знания в ходе его исторического развития, не противоречат друг другу, а вполне согласуются между собой.

В новом свете предстает и значение истории науки для успешного порождения нового знания. На предыдущих (по отношению к современности) этапах этой истории всегда возникали идеи, адресованные будущему. В ходе развития часть из них получала свою реализацию. Но некоторые блокировались состояниями социокультурной среды, доминирующими в ней стилями мышления, и только изменение таких состояний открывало возможности для нового осмысления ранее отторгнутых и забытых идей. В этом случае такие идеи переоткрываются заново, и на этой основе формируются новые перспективные исследовательские программы. Знание истории науки может сделать этот процесс более интенсивным и эффективным. Разумеется, при этом историко-научные исследования должны осуществляться в русле методологии, преодолевающей узкие рамки стандартной концепции. И на эмпирическом, и на теоретическом уровнях (при построении реконструкций) они должны ориентироваться на представления о научном знании как сложной, развивающейся системе, включенной в исторически изменяющийся социальный контекст.

Ссылки ‒ References in Russian

Гейзенберг 1990 – Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. М.: Наука, 1990.

Герц 1959 – Герц Г. Принципы механики, изложенные в новой связи. М.: Издательство АН СССР, 1959.

Стёпин 1986 – Стёпин В.С. О прогностической природе философского знания (философия и наука) // Вопросы философии. 1986. № 4. С. 39–53.

Стёпин 2000 – Стёпин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

Стёпин, Сточик, Затравкин 2015 – Стёпин В.С., Сточик А.М., Затравкин С.Н. К истории становления неклассического естествознания: революция в медицине конца XIX столетия // Вопросы философии. 2015. № 5. С. 16–29.

Фейнман 1968 – Фейнман Р. Характер физических законов. М.: Мир, 1968.

Фейнман, Лейтон, Сэндс 1976 – Фейнман Р., Лейтон Р., Сэндс М. Фейнмановские лекции по физике. Т. 1–2. М.: Мир, 1976.

Хакен 1985 – Хакен Г. Синергетика. Иерархия неустойчивости в самоорганизующихся системах и устройствах. М.: Мир, 1985.

References

Feynman R. Character of Physical Laws. London: Cox and Wyman LTD, 1965 (Russian Translation).

Feynman R. The Feynman Lectures on physics. Edited by Richard P. Feynman, Robert B. Leighton, Matthew Sands. Addison-Wesley Publishing Company Inc., 1964 (Russian Translation).

Haken H. Advanced Synergetics: Instability Hierarchies of Self-Organizing Systems and Devices. Berlin: Springer-Verlag, 1983 (Russian Translation).

Heisenberg W. Physik und Рhilоsорhie. Frankfurt am Маin, 1959 (Russian Translation).

Hertz H. Die Prinzipien der Mechanik in neuem Zusammenhange dargestellt. Philipp Lenard (Ed.). Leipzig: J.A. Barth, 1894 (Russian Translation).

Stepin V. S. The Predictive Nature of Philosophical Knowledge (Philosophy and Science) // Voprosy Filosofii. 1986. № 4. P. 39–53.

Stepin V. S. Theoretical Knowledge. Moscow: Progress-Tradicia, 2000 (in Russian).

Stepin V. S., Stochik A. M., Zatravkin S. N. History of Becoming of Non-Classical Science: the Revolution in Medicine the End of the XIX Century // Voprosy Filosofii. 2015. № 5. P. 16–29.