«Глобализм», «глобализация» уже стали расхожими понятиями. Другое дело «глобальный капитал», значение которого, по сути, является научной проблемой, хотя именно глобальный капитал лежит в основе глобализма и глобализации. Решению этой проблемы посвящен фундаментальный труд известных авторов-марксистов А.В. Бузгалина и А.И. Колганова, в название которого собственно и вынесено это понятие. Работа состоит из двух томов, первый из которых посвящен методологии, второй – теории. Работа масштабна не только по объему, но и по своим основаниям (более 1500 источников на разных языках, стостраничный предметный и именной указатели), она выдержала ряд изданий (наш анализ посвящен третьему из них), ее презентации успешно прошли в МГУ и СПбГУ, в Кембридже и Пекине. И главное – она содержательна, является по-настоящему новой, и потому заслуживает серьезного критического анализа.

Надо отдать должное авторам: они поставили перед собой крайне сложную задачу – написать нечто вроде нового «Капитала». Последуем за авторами и посмотрим, на какие достижения они претендуют, по возможности сохраняя их язык и стиль (на мой взгляд, кстати, чрезмерно наукообразные и усложненные).

Начну с того, что А.В. Бузгалин и А.И. Колганов восстанавливают («реактуализируют» – любимый термин авторов) диалектический метод, подчеркивая важность исследования противоречий социально-экономического развития, стремятся сформировать систему категорий политэкономии глобального капитализма на основе восхождения от абстрактного к конкретному.

Насколько это им удалось, я покажу ниже, а сейчас замечу, что авторы намерены дополнить то, что сделали Маркс и Ильенков, демонстрируя своеобразие диалектики трансформаций при переходе от одной социально-экономической системы к другой. По их убеждению, такая трансформация не может быть линейной, включает прогресс и регресс, она, как выражаются авторы, мультисценарна, и во многом зависит от того, что принято именовать «субъективным фактором» [Бузгалин, Колганов 2015^а, 91–97]. Указанная методология позволяет определить «поздний капитализм» как период «заката» капиталистического способа производства, когда прогресс капитала оказывается возможен лишь при помощи включения в ткань социально-экономической жизни посткапиталистических отношений – государственного регулирования, социального протекционизма и т.п. см. [Бузгалин, Колганов 2015^а, 52–53; Бузгалин, Колганов 2015^б, 13–54]. Каково же это новое качество основных отношений, анализируемых Марксом в «Капитале»?

Претендуя на создание системы категорий нового «Капитала», Бузгалин и Колганов раскрывают новое качество товара, денег, капитала и воспроизводства. Так, по их мнению, рынок становится сегодня тотальным (подчиняет себе не только экономику, но и все сферы жизни общества), где господствуют крупнейшие корпорации, которые манипулируют другими акторами, и производятся преимущественно симулякры. См. [Бузгалин, Колганов 2015^б, 141–200]. Деньги, по их мнению, становятся виртуальным продуктом фиктивного финансового капитала – не столько всеобщим эквивалентом, сколько «как бы деньгами», зависящими прежде всего от конъюнктуры финансовых спекуляций. См. [Бузгалин, Колганов 2015^б, 246–259].

Но капитал становится не просто глобальным. Он подчиняет себе воспроизводство человеческой личности и межличностных отношений («человеческий» и «социальный» капитал, критика теорий которого представлена [Бузгалин, Колганов 2015^б, 495–540]), формируя сложную систему отношений эксплуатации – от классического подчинения промышленного пролетариата до присвоения интеллектуальной ренты вследствие эксплуатации креативного работника и подчинения себе сетей так называемых «фрилансеров» (содержание и структуру отношений эксплуатации в XXI в. авторы рассматривают в [Бузгалин, Колганов 2015^б, 306–388]).

Авторы «Глобального капитала» завершают свой труд новой формулировкой закона капиталистического накопления, показывая, что рост социальной поляризации, богатства на одном полюсе и бедности на другом, тем сильнее, чем слабее силы, выступающие за социальную справедливость – профсоюзы, левые партии, образовательные и иные социальные движения. И наоборот, усиление сторонников социализации ведет к ограничению власти капитала. См. [Бузгалин, Колганов 2015^б, 389–407; Бузгалин, Колганов 2015^а, 37–39; Бузгалин, Колганов 2015^а, 145–146]. Эта связь – и здесь я полностью согласен с авторами – объясняет, почему в 1960–70-е гг. в странах «центра» снижалось социальное неравенство и возник так называемый «средний класс», и почему в последние десятилетия он исчезает, а поляризация растет.

Но это все материя второго, преимущественно теоретико‑политэкономического, тома, а в данном случае речь, прежде всего, пойдет о «методологии», поскольку без адекватной методологии разобраться в этом новом явлении непросто, если не невозможно. Отсутствие серьезной экономической теории в современной экономической науке связано как раз с методологической ограниченностью анализа.

Первый том работы Бузгалина и Колганова так и называется «Методология. По ту сторону позитивизма, постмодернизма и экономического империализма (Маркс re-loaded)». Но в том-то и дело, что постмодернизм не методология. Он и не претендует на статус научной методологии. Постмодернизм связан с традицией иррационализма, а потому это явление, сходное с религией и мифологией. Тем не менее понять его можно только с помощью научного метода. В этом асимметрия науки и ненауки: как говорил Спиноза, истина освещает и самое себя, и заблуждение, а заблуждение потому и заблуждение, что не освещает ни себя, ни истину. Понятно, что методологически позиция авторов альтернативна и постмодернизму, и позитивизму. «Господство этих подходов, – подчеркивают авторы книги, – оборачивается, во-первых, отказом от фундаментальных методолого-теоретических исследований, следствием чего, в свою очередь, становится тотальное распространение в общественных науках прагматизма, узкотемья и, в конечном итоге, экономического империализма; и, во-вторых, не столько отрицанием “больших нарративов” вообще, сколько закреплением “нарратива” методологического индивидуализма и других атрибутов неолиберального тренда как якобы “естественной” основы социальных исследований» [Бузгалин, Колганов 2015^а, 79].

Явный дефицит экономической теории компенсируется в наши дни так называемой «философией экономики». Там, где надо сказать «теория экономики», или «экономическая теория», теперь говорят «философия экономики». В некотором смысле это следствие более чем столетнего доминирования позитивизма, изгонявшего из науки «метафизику», т.е. философию. Но изгнанная в дверь, она теперь возвращается в окно, а «местом» философии всегда был метод теоретического мышления, который и должна дать философия науке.

Многие полагают, что «философия экономики» ставит проблемы, которые выходят за рамки собственно экономической теории. Примерно так вопрос стоял у Джона Стюарта Милля, когда он писал работу «Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии». По сути это было «приложение» социальной философии к решению тех социально-экономических проблем, которые не решаются имманентно-экономически. Например, проблема обнищания, резкой дифференциации доходов. Милль считал, что эти контрасты должно смягчить государство и общественные институты. Так он по-своему шел к идее социального государства. Но это вовсе не область социальной философии, а социальная политика. Чтобы увидеть здесь проблему, не требуется никакой социальной философии. И для решения такой проблемы нужна опять же не философия, а политическая воля.

Проблема всякой «философии науки», в том числе и «философии экономики», именно проблема метода. Так ставил вопрос Милль, так ставят этот вопрос и авторы недавно изданной антологии под названием «Философия экономики». «Я считаю, – пишет Дэниэл Хаусман в предисловии к работе, – что очень многое можно узнать об экономической методологии, изучая, что думали о ней гиганты мысли вроде Джона Стюарта Милля или Карла Маркса. Тот, кто хочет всерьез разобраться в методологии экономической науки, должен разобраться сначала в ее истории» [Хаусман (ред.) 2012, 10].

Относительно Милля и Маркса надо сказать, что они выражают разные линии в истории методологии науки, экономической науки в особенности. У Милля мы находим позитивизм Конта, дополненный «индуктивными методами», которые часто называют индуктивными методами Бэкона – Милля, а у Маркса мы имеем в качестве метода гегелевскую диалектику. Но у Д. Хаусмана применительно к экономической науке представлено лишь развитие линии Конта – Милля в философии науки ХХ в.: К. Поппер, И. Лакатос, С. Тулмин. Л. Выготский в свое время писал о том, что всякой науке нужен свой «Капитал», т.е. фундаментальная теория, которая есть и собственный общий метод. Но этого единства теории и метода, или, иначе, единства метода и системы, характерного для гегелевской методологической традиции, в линии, идущей от Конта и Милля, нет. И современная экономическая наука, сориентированная на линию Милля, оказывается в ситуации, когда метод отдельно, а наука отдельно.

Но вернемся к авторам «Глобального капитала» А.В. Бузгалину и А.И. Колганову, которые ставят методологические вопросы принципиально иначе, чем Д. Хаусман. «Вне… методологии исследования диалектики социально-экономических трансформаций, – подчеркивают авторы книги, – по меньшей мере затруднительно концептуальное обобщение и выявление природы тех качественных изменений, которые вот уже столетие переживает человеческое сообщество. Использование же предложенной методологии позволяет раскрыть важнейшие параметры как подлежащего снятию “царства необходимости”, так и ростков приходящего ему на смену “царства свободы”» [Бузгалин, Колганов 2015^а, 82]. Диалектическая методология, по их убеждению, имеет смысл, будучи погруженной в исследование конкретного исторического и экономического материала, и именно там, а не вовне она может получить свое развитие.

Авторы книги правы: ей, безусловно, нужен свой новый «Капитал», потому что со времен выхода «Капитала» Маркса действительно возникло много социальных явлений, которые достаточно подробно рассматриваются в книге Бузгалина и Колганова. Принято говорить, что предсказанный Марксом конец капитализма не случился, более того, он возродился у нас в России. Но еще в ХХ в. Ф. Фукуяма провозгласил «конец истории». И бессмертие капитала действительно означает конец истории. Ведь история – это смена общественных форм. Но если никакой другой общественной формы, кроме капитала, не предвидится, то это и означает Конец времен.

В отношении «предвидений» Маркса можно сказать, что они полностью оправдались в плане тех «старых мерзостей», которые вернулись в Россию вместе с возвращением капитала, который апологеты стыдливо прикрывают фиговым листком «рыночной экономики». Как будто нам неизвестно, что рынок, или, точнее, простое товарное производство, рождает капитал «ежедневно и ежечасно». Тут и безудержная эксплуатация человеческих и природных ресурсов, и подкуп чиновников, а главное – гибель духовной культуры вследствие всеобщей продажности. А нас убеждают главным образом, что рынок всех накормит. Это, в общем-то, так. Американцы давно уже едят мясо с мясом. И нас, наверное, рынок мясом накормит. Но серьезной духовной пищи при засилье рекламы и массовой культуры, похоже, скоро вообще не останется. И об этом кричат сейчас даже те интеллигенты, кто страстно жаждали «капитализма». Вот поэтому нам и нужен новый «Капитал», а вернее, уже новый «Глобальный капитал».

Авторы двухтомника ставят задачу показать, «в чем сохранило актуальность, а в чем – устарело методологическое наследие К. Маркса». Эта задача сформулирована авторами в аннотации к первому тому. См. также [Бузгалин, Колганов 2015^а, 78–80]. Для искушенного читателя такая заявка авторов может показаться слишком претенциозной. Но главное начать эту работу. В свое время Энгельс написал якобы критическую рецензию на первый том «Капитала», чтобы привлечь к нему внимание читателей. Но этот «фокус» у Энгельса не очень удался, потому что и до сих мало кто отважится прочитать от корки до корки хотя бы первый том Марксова «Капитала».

Освоение «Капитала» Маркса – серьезная мозговая работа, которая, кроме всего прочего, как отмечал Ленин, требует знакомства с «Наукой логики» Гегеля. Но кто опять-таки теперь читает Гегеля? Зачастую студентам рекомендуют начинать изучать философию с англо-американской аналитической философии, минуя философскую классику. Для людей с так поставленными мозгами Гегель и Маркс навсегда останутся книгами за семью печатями. Так в системе философского и экономического образования под влиянием аналитической философии по большому счету отбивают вкус к теории, к теоретическому мышлению. Но главное, эти науки начинаются не с проблемы сущности человека. У них все начинается с технокомплексов и нейросистем, за которыми теряется сама суть исторического процесса. И авторы «Глобального капитала» не случайно поднимают именно эту проблему.

Уже Адам Смит, как известно, сформулировал идею «экономического человека», который прежде всего преследует свою выгоду, ищет экономическую пользу. Без этой идеи, конечно, нет экономической теории. Но если свести к подобному суть человека, то это окажется экономическим редукционизмом, сходным с биологическим редукционизмом: ведь животное тоже стремится к «экономической пользе», наполняя свой желудок. Однако человек, если перефразировать Маркса, начинается «по ту сторону труда», которым лишь удовлетворяются органические потребности.

В этой связи не могу не отметить интересный фрагмент первого тома, посвященный политэкономии Человека (авторы пишут именно так – с большой буквы). См. [Бузгалин, Колганов 2015^а, 245–250; Бузгалин, Колганов 2015^а, 366–376]. В этом случае важен принцип конкретного историзма, ведь человек в условиях феодализма, капитализма и социализма имеет разные ценностные ориентиры, особенности поведения, в том числе и в экономике. Первый хранит традицию, второй максимизирует денежный доход и минимизирует трудозатраты, для третьего содержательная деятельность и самореализация важнее денег. А.В. Бузгалин и А.И. Колганов справедливо подчеркивают, что Человек всегда был в определенной мере рационален, но вопрос не столько в мере рациональности, сколько в ее качественном содержании, и авторы справедливо акцентируют внимание на разных типах рациональности [Бузгалин, Колганов 2015^а, 369–370]. Именно с этих позиций авторы книги раскрывают причины и негативные следствия «рыночноцентричности» господствующей ныне ортодоксальной экономической теории, для которой все социально-экономические отношения сводятся к рынку, а все остальное квалифицируется как его «провалы». См. [Бузгалин, Колганов 2015^а, 396–401; Бузгалин, Колганов 2015^а, 406; Бузгалин, Колганов 2015^а, 417–434].

Проблема Человека, как она ставилась классиками, связана с отчуждением человеческой сущности (кстати, теме отчуждения и его снятия посвящены едва ли не лучшие разделы книги. См. [Бузгалин, Колганов 2015^а, 236–245; Бузгалин, Колганов 2015^а 438‑530]. И потому суть истории – снятие отчуждения, «дезалиенация», как ее называли на Западе, и это огромной сложности проблема, ибо отчуждение не преодолевается, даже если «рынок» накормит досыта все человечество. Человек все равно, как это демонстрирует Запад, остается чужим самому себе, пока все другие ему чужие, пока «другие – это ад», как писал Ж.-П. Сартр.

В этой связи стоит обратить внимание на анализ авторами «Глобального капитала» таких феноменов «позднего капитализма», как тотальность рынка, в котором господствует принцип «все – на продажу», и подчинение глобальной гегемонии капитала не только труда в рабочее время, но и свободного времени человека, его личностных качеств. Поиском альтернатив этому состоянию в современном мире, по существу, порождено альтерглобалистское движение. Его участники не только опасаются за сохранение традиционных национальных укладов и культур, несущих в себе гуманизм, которому капитализм изначально враждебен, но и предлагают, как пишут Бузгалин и Колганов, эко-социо-гуманитарно ориентированную модель интеграции народов на основе диалога культур, а не рыночно-капиталистической унификации и столкновения цивилизаций. См. [Бузгалин, Колганов 2015^б, 760–796].

Капитал как сила интернациональная стремится стереть все национальные и государственные границы. Но этот прогрессивный процесс противоречив: он, как Молох, пьет нектар из черепов убитых. Уже в середине ХIX в. Маркс заметил, что история становится всемирной в связи с образованием мирового рынка. Сначала это был рынок товаров, потом он стал рынком капиталов. Современником таких изменений как раз и был Ленин, который, кстати, не упрекал Маркса в том, что тот не смог проанализировать эпоху империализма. Нельзя упрекать Гиппократа в том, что тот не нашел лекарства от СПИДа. Тем не менее ленинский «Империализм как высшая стадия развития капитализма» есть прямое продолжение и развитие «Капитала» Маркса. Соответственно, наши авторы могли бы сказать, что их «Глобальный капитал» есть продолжение и развитие «Империализма» Ленина, а тем самым и «Капитала» Маркса. Но кокетливое словечко «перезагрузка» (re-loaded), на мой взгляд, здесь не совсем уместно.

Еще раз напомним, что авторы книги «Глобальный капитал» характеризуют глобализацию как «превращение рынка в тотальность, где господствуют сетевые структуры и симулякры» [Бузгалин, Колганов 2015^а, 9]. Подробную характеристику тотальному рынку сетей авторы дают в [Бузгалин, Колганов 2015^б, 141–174]. Согласимся с тем, что сетевые структуры Марксу были неизвестны. Не использовал он и термин «симулякр», но зато ввел понятие товарного фетишизма. Что-то подобное имел в виду и Гоголь в «Мертвых душах». Не мне одному приходит здесь на память гоголевская Коробочка, которая посылала в город узнать, почем ходят мертвые души, поскольку понимала, что то, что не существует физически, может иметь рыночную стоимость.

То и дело выясняется, что то, что выдают за новое, это «хорошо забытое старое». Относительно Маркса и его диалектики здесь уместно вспомнить, как Э.В. Ильенков ответил на вопрос о том, что в его докторской диссертации нового. По сравнению с Марксом ничего, ответил Ильенков, но по сравнению с тем, что об этом пишут сегодня, новое все. И такая ситуация сохраняется до сих пор. В книге «Глобальный капитал» недаром ставится задача «реактуализировать» Ильенкова. См. [Ильенков 1997]. Продолжая традиции критического советского марксизма, авторы «Глобального капитала» «… раскрывают ключевые положения метода восхождения от абстрактного к конкретному и историко-генетического подхода, обновляя и развивая наследие, которое в нашем пространстве все больше получает имя “ильенковского”… Эта реактуализация диалектического метода позволила нам дать конструктивную критику постмодернизма и позитивизма» [Бузгалин, Колганов 2015^а, 78–79].

До критики постмодернизма Ильенков не дожил. А вот модернизм (без «пост») он критиковал не менее остроумно, чем М.А. Лифшиц. Что касается позитивизма, то это, можно сказать, главный предмет критики со стороны Ильенкова. А его последняя работа «Ленинская диалектика и метафизика позитивизма» целиком посвящена именно ей. Это была критика не только позитивизма Маха и Богданова, но и советского позитивизма.

Но что же такое «ильенковское» восхождение от абстрактного к конкретному? И что такое «историко-генетический метод»?

Относительно последнего следует сказать, что в работах Ильенкова нет «историко-генетического» метода. Это понятие использует известный советский политэконом Н.В. Хессин – один из учителей авторов «Глобального капитала» [Хессин 1975]. Но Ильенков использует понятие «конкретный историзм». И тут я вынужден сослаться на свою монографию, где различаются, с одной стороны, генетизм и эволюционизм, а с другой, историзм, что соответствует представлениям ильенковской школы. См. [Мареев 2015].

В данном случае едва ли можно обойтись без критики как постильенковских версий диалектической логики, так и современных экономических учений. Фигурально выражаясь, «Глобальному капиталу» Бузгалина и Колганова, хотя он состоит из двух томов, не хватает «четвертого тома», т.е. критики теорий прибавочной стоимости, а вернее, отсутствия таковых в современной экономической науке, в «экономикс». К примеру, у Д.М. Кейнса обсуждается проблема процента, но процент может быть понят только как превращенная форма прибавочной стоимости, которой в теории Кейнса нет. Отсюда и характерные черты позитивистской методологии: описание явления без анализа сущности, объяснение экономических явлений внеэкономическими причинами.

Что касается «восхождения», то таков метод мысленного воспроизводства целого, соответствующий истории становления данной целостности. И это вовсе не метод складывания целого из абстракций, как из кубиков складывают «домик». Здесь, конечно, можно говорить о генезисе, если речь идет о некотором органическом процессе. Маркс недаром уподобляет товар «куколке», из которой должна появиться «бабочка» – капитал. Характерно, что авторы «Глобального капитала» делают акцент на анализе специфики трансформационных состояний и, в частности, «диалектики регресса» (о том, что авторы понимают под «диалектикой регресса» см. [Бузгалин, Колганов 2015^а, 91–97; Бузгалин, Колганов 2015^б, 691]. Наиболее оригинальным при этом является раздел, посвященный проблеме ответственности социального творца и конформиста за свершение или не-свершение назревших социально-экономических преобразований и цене реверсивных (попятных) движений истории [Бузгалин, Колганов 2015^а, 469–477; Бузгалин, Колганов 2015^а, 521–530]. (А также см. другие разделы послесловия к первому тому, которому авторы дали характерное название «По ту сторону отчуждения: социальное творчество и свобода».)

В двухтомнике есть немало других сюжетов, заслуживающих внимательного рассмотрения. Это и размышления об ограниченности методологии «экономического империализма» [Бузгалин, Колганов 2015^а, 348–395; Бузгалин, Колганов 2015^а, 417–434], и оригинальный анализ соотношения формационного и цивилизационного подходов [Бузгалин, Колганов 2015^а, 68–73; Бузгалин, Колганов 2015^а, 218–228; Бузгалин, Колганов 2015^а, 262–292], и тщательный разбор основных направлений и школ современного отечественного марксизма [Бузгалин, Колганов 2015^а, 17–31] и т.д. Однако есть один сюжет, о котором надо упомянуть особо – это теоретический очерк, раскрывающий анатомию социально-экономических отношений постсоветской России – отношений «капитализма юрского периода» [Бузгалин, Колганов 2015^б, 660–759]. В этом очерке дано ясное объяснение фактов, вызывающих недоумение у многих экспертов – затяжной экономической депрессии и глубочайшей социальной дифференциации, тяготеющих над современной Россией.

К недостаткам книги, однако, хочется отнести слишком современный язык изложения и многочисленные подстрочные примечания, переходящие подчас с одной страницы на другую. Таков современный академический стиль Запада, но книга ведь продолжает и классические традиции. В некотором смысле оглавление не только обозначает темы, но и предваряет выводы. Маркс в свое время в предисловии к работе «К критике политической экономии» писал, что введение, которое он до того набросал, он решил опустить, так как не захотел предвосхищать выводов, которые должны быть сделаны на основе анализа.

Диалектика – монистическая методология. Соответственно, экономическая теория в ее адекватной форме должна строиться на одном основании. «Существование солнца, – пишет уже упоминавшийся Д. Хаусман, – имеет причинное влияние на урожай пшеницы, но не объясняет цену на зерно» [Хаусман 2012, 15]. Иначе говоря, отдельный человек может прокутить деньги, оставив семью голодной. Но это не объясняет экономических причин массового голода у целых народов.

Авторы «Глобального капитала» заявляют, что они «раскрывают обновленный потенциал диалектической логики и социальной философии марксизма» (такова постановка задачи в аннотации к первому тому книги). В предисловии книги поминается ушедший от нас философ М.Н. Грецкий [Бузгалин, Колганов 2015^а, 12; Бузгалин, Колганов 2015^а, 25; Бузгалин, Колганов 2015^а, 63]. Видимо, именно от него к авторам переходит формула, согласно которой диалектика снимается в социальной теории марксизма, а та в методологии политэкономии. Но здесь хочется возразить авторам «Глобального капитала». Что есть «социальная теория марксизма», если, начиная с «Немецкой идеологии», у Маркса и Энгельса речь идет о материалистическом понимании истории? В свою очередь, материалистическое понимание истории – не доктрина, а метод, в отличие от того, что в советской философии называли «истматом». Именно советские «истматчики» пытались выстроить, так сказать, социальную доктрину марксизма, которую, когда «отменили» марксизм, многие стали называть «социальной философией».

У каждой исторической формации особенные законы. Маркс открыл в «Капитале» законы капиталистической формации. Можно говорить о законах феодальной формации, любой другой конкретной социально-экономической формы, в том числе «азиатского способа производства», о чем тоже писал Маркс. В области экономики мы также имеем дело с особенным как выражением конкретно-всеобщего в истории. Потому нельзя говорить о законах общества «вообще». Такого рода общие социальные теории с абстрактно-общими законами есть вариант мировой схематики, далекой от методологии марксизма. На наш взгляд, не имеет смысла возвращаться к такого рода советским традициям, повторяя формулу о существовании некой «социальной философии марксизма».

Можно сказать, что книга А.В. Бузгалина и А.И. Колганова – настоящий путеводитель по современной марксистской (и не только) философии и политической экономии. Авторы иногда даже слишком подробно комментируют позиции ведущих отечественных и зарубежных ученых по вопросам, которые поднимаются в их двухтомнике. Есть в книге обращение к проблемам, которые в большей или меньшей степени уже проанализированы их коллегами, и в этом случае А.В. Бузгалин и А.И. Колганов, подчеркнем особо, делают аккуратные ссылки на своих предшественников по исследованию той же проблематики.

Под конец еще раз повторим, что системность и целостность – методологическое достоинство всякого серьезного анализа. В книге есть новые разработки, заслуживающие самого пристального внимания. Но главная особенность «Глобального капитала» – целостная системная картина противоречий современной экономики, основанная на обновленной методологии восхождения от абстрактного к конкретному. И в этом смысле перед нами первое системное изложение особенностей позднего – глобального – капитализма, с чем и можно поздравить авторов фундаментального двухтомника «Глобальный капитал». А также читателей, которые прочитают его, я надеюсь, с большой пользой для себя.

Источники (Primary Sources in Russian)

Бузгалин, Колганов 2015^а – Бузгалин А.В., Колганов А.И. Глобальный капитал. В 2 тт. М., 2015. Т. 1 (Aleksandr Buzgalin, Andrey Kolganov. Golbal Capital. In 2 volumes. M.: URSS, 2015. V. 1. In Russian).

Бузгалин, Колганов 2015^б – Бузгалин А.В., Колганов А.И. Глобальный капитал. В 2 тт. М., 2015. Т. 2. (Aleksandr Buzgalin, Andrey Kolganov. Golbal Capital. In 2 volumes. M.: URSS, 2015. V. 2. In Russian).

Ссылки (References in Russian)

Ильенков 1997 – Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. М.: РОССПЭН, 1997.

Мареев 2015 – Мареев С.Н. Конкретный историзм. М.: Издательство Современной гуманитарной академии. 2015.

Хаусман 2012 – Философия экономики. Антология / под ред. Дэниела Хаусмана. М.: Издательство Института Гайдара, 2012.

Хессин 1975 – Хессин Н.В. Об историко-генетическом подходе к исследованию системы производственных отношений развитого социализма // Экономические науки. 1975. № 6. С. 3–17.

References

Ilyenkov E. V. The Dialectic of the Abstract and the Concrete in Scientific-Theoretical Thinking. M.: Rosspen 1997 (in Russian).

Mareev S.N. The Concrete historicism. M.: Ed. Publishing house of the Modern University for the Humanities, 2015 (in Russian).

The Philosophy of Economics. An Anthology. Edited by Daniel M. Hausman. M., 2012 (in Russian).

Hessin N.V. On the historical and genetic approach to the study of the system of production relations of developed socialism // Economic science. 1975. No. 6. P. 3–17.