Если история означает научную историю, то термин «источник» (source) мы должны заменить термином «основание» (evidence). Но если мы попытаемся определить «основание» в том же духе, что и «источник», мы столкнемся с большими трудностями.

Р.Дж. Коллингвуд. Идея истории

Среди классических текстов философии второй половины XX в. выделяется короткое эссе Э. Флю «Теология и фальсификация» (1950 г.). В течение десятилетий оно оставалось одним из наиболее цитируемых текстов в философии религии. Проблема взаимоотношения религии и науки занимает философов не одно столетие и конца дискуссиям не видно. Эссе Э. Флю, чей перевод опубликован в настоящем выпуске журнала «Вопросы философии», побудило меня прокомментировать его до сих пор актуальные аргументы и привлечь к их обсуждению современные дебаты между верующими и атеистами. Аргументы во многом зависят от понимания характера религиозных высказываний. В данной статье они принимаются в согласии с замечанием Э. Флю как утверждения о мироздании, человеке, истории: «…те, кто произносит или интерпретирует их как криптокоманды, выражения желаний, замаскированные восклицания, скрытые этические нормы или еще как либо, но не как утверждения, вряд ли сумеет обосновать их ортодоксальность или практическую эффективность» [Flew 2000 web].

Э. Флю замечает: «Нам говорят, что Бог любит нас, как отец любит своих детей. <...> Но затем мы видим ребенка, умирающего от неизлечимого рака горла. Земной отец ребенка сходит с ума от безрезультатных попыток спасти ребенка, но его Небесный отец не проявляет никаких явных признаков заботы о своем чаде. И нам предлагают модификации: “Божья любовь не есть просто человеческая любовь”, или, возможно, «Божья любовь непостижима», и мы осознаем, что человеческие страдания вполне совместимы с истиной утверждения: “Бог любит нас как отец (но, конечно...)”. Нас уверили снова» [Там же]. И Э. Флю обращается к верующим, оправдывающим свои утверждения нескончаемой чередой их модификаций: «Что может случиться или что должно случиться, что станет для вас опровержением Божьей любви или самого существования Бога?» [Там же]. Или другими словами: возможна ли фальсификация веры как системы утверждений в глазах верующего?

Дискуссия в эссе Флю между Верующим и Скептиком на поляне началась с удивления. После осмотра поляны Скептик согласился на проверку (забором, собаками и пр.) гипотезы существования Садовника. Он мог отказаться от дискуссии, заявив категорически, что поляна возникла случайно и естественным путем, ничего другого просто быть не может. «Чтобы бы ни произошло, мы должны найти естественные причины случившегося и нам незачем тратить усилия на опровержение гипотезы Верующего!». Но не случайно в притче фигурирует Скептик, а не Атеист, ибо поводом для спора является удивление, а не предубеждение. Удивление же было вызвано картиной поляны, чье появление в джунглях слишком маловероятно[i]. Порядок (даже при наличии сорняков) и красота поляны поразили исследователей. Вопрос о Садовнике оказывается вполне, так сказать, естественным. Но сначала и Верующий допускает, что за поляной может ухаживать человек. Неудача разоблачения садовника (с маленькой буквы) не снимает разногласий между Верующим и Скептиком. Скептик склоняется к атеизму (к отрицанию существования Садовника); Верующий склоняется к своего рода фанатизму (защите веры «тысячью модификаций»).

Однако фальсификацией утверждения Верующего может послужить, например, исчезновение цветов и распространение сорняков, гибель всех растений или поглощение поляны джунглями. Но пока это не случилось (и случится ли?), гипотеза о существовании Садовника имеет основание в удивлении перед поляной. Эта гипотеза есть также и вера, поскольку ее модификации призваны утвердить существование невидимого, трансцендентного Садовника. Но эмпирический смысл гипотезы не убивается ее модификациями, ибо фальсификация возможна в будущем (загрязнение поляны, ее исчезновение).

Мой ответ заключается в выборе мыслимого события, которое может эмпирически реализоваться и фальсифицировать веру, поскольку дальнейшие модификации ее теологии станут невозможными. Оставим воображаемую поляну. Возможны и более серьезные и важные события, фальсифицирующие веру. Таким событием может, например, оказаться исчезновение евреев в некий момент истории. Если оно наступит, иудаизм будет фальсифицирован, поскольку он есть Завет между Богом и Израилем как народом. Мой ответ должен быть понят в свете вопроса Э. Флю. Мы не можем воспроизвести прошлое или будущее евреев в социальных экспериментах. Независимо от того, видим ли мы историю евреев «неестественной», знаменующей руку Бога, как увидели многие, например, Н.А. Бердяев, или нет, исчезновение евреев фальсифицировало бы иудаизм в смысле вопроса Э. Флю. Без общины нет теологов, без теологов нет теологии, и ее гипотезы уходят в коллекции древних мифов.

Верующему нееврею (например, христианину или мусульманину) также можно указать на возможность фальсификации их веры мыслимыми и вместе с тем эмпирически возможными событиями в будущей истории. Для христиан такое событие может мыслиться в связи с существованием Церкви, а для мусульман – с существованием уммы. Тем самым останавливается процесс опустошения теологической апологетики бесконечными модификациями.

Верующие, вероятно, не примут такую возможность, но Скептик (Э. Флю) должен. Конечно, верификация или фальсификация веры историческими событиями открыта к интерпретации, но таковы эти процедуры и в естественных науках. Фальсификация одной из форм религии не есть фальсификация религии вообще (существования Бога), как и в науке, фальсификация одной физической теории не есть фальсификация физики вообще (существования закономерностей в природе).

Вера говорит не только о Боге и его заповедях, но и об общине верующих, о путях ее жизни, о ее судьбе. Хотя эсхатология обращена в неопределенное будущее, с верой связаны эмпирически наблюдаемые факты жизни общины в каждый данный момент времени. С этим обстоятельством и связана возможность фальсификации веры. Вопрос о ней в данном случае, хотя и обращен к будущему, не абстрактен. Двадцатый век продемонстрировал возможность геноцида евреев, а события последних лет привели к разрушению сотен церквей и гибели сотен тысяч христиан на Ближнем Востоке и Африке. К тому же секуляризация культуры привела к сокращению количества прихожан в церквях и синагогах. Конечно, можно будет сказать, что исчезновение евреев, христиан... также может быть планом Бога, пусть невероятным для Верующего. Вместе с тем, если такое эмпирически возможное событие произошло бы, «тысячи модификаций» теологии потеряли бы смысл, теология закончилась бы, и Э. Флю должен был бы признать, что она фальсифицирована.

Существование не определяется процедурами фальсификации и верификации. Они не абсолютны, поскольку научное знание не сводимо к совокупности протокольных предложений. Вместе с тем я говорю о возможности эмпирической фальсификации веры, а не о «моральной фальсификации» на философских, идеологических, психологических и пр. основаниях. Кант утверждал, что Авраам должен был ответить Богу: «То, что я не должен убивать своего доброго сына, совершенно очевидно, а то, что ты, являющийся мне, есть Бог, в этом я не уверен и не могу быть уверен даже в случае, если бы он (голос) раздался бы со зримых небес» [Кант 2002, 158]. Для Канта и всех тех, кто видит в Боге умопостигаемый моральный принцип, зов к жертвоприношению Исаака должен быть отвергнут Авраамом как фальшивый голос Бога без всякого испытания. Это есть попытка модификация веры по примеру Верующего в притче, рассказанной Э. Флю, только теперь не воображаемыми физическими условиями, а согласованием ее с умозрительным моральным императивом.

Хорошими примерами здесь могут служить истории Чарльза Темплтона и Энтони Флю. Первый, очень популярный в 30–50-х гг. евангелист-проповедник, после двадцати лет служения Иисусу Христу и защиты Библии противопоставил веру науке и морали (включая жертвоприношение Исаака) и сказал: «Прощай Бог». Он как бы признал, что защищал веру посредством тысячи модификаций (см. [Templeton 1996]). Движение по этому кругу может идти в любую сторону. Так, одной из причин отказа Э. Флю от атеизма стало удивление перед сложностью генома и от невозможности представить его естественно-эволюционное возникновение из неживой материи (см. [Flew 2007]). Верующий и Скептик живут в одной культурно-исторической атмосфере, рассуждают по одной и той же логике, знают одну и ту же науку, признают одни и те же моральные принципы и... видят реальность по-разному. Верующий и Скептик подчас меняются местами, несмотря на кажущуюся ясность требований верифицировать и фальсифицировать знание, будь оно научным или религиозным.

Но теперь уместно будет спросить и Скептика: «Что может случиться или что должно случиться, что станет для вас подтверждением Божьей любви или самого существования Бога?» Что бы ни случилось, включая появление Садовника в «неземном свете», всегда можно будет сослаться на незнание причин и обстоятельств события, в том числе на манипуляции некоего еще не разоблаченного фокусника. Признание уникальности какого-либо события всегда можно обесценить ссылкой на хаос случайностей или иллюзию. На смену «смерти» утверждения Верующего от тысячи модификаций приходит «смерть» утверждения Скептика ссылкой на тысячи случайностей и еще не познанных причин.

Однако мы можем представить себе ответ на вопрос Скептику. В соответствии с законами термодинамики существует вероятность события, известного как «чудо Джинса». Английский физик Джеймс Джинс (1877–1946) рассчитал вероятность того, что вода в чайнике, поставленном в натопленную печь, превратится на мгновение в лед в результате хаотического движения молекул. Реализация при неограниченном времени этой чрезвычайно малой, но не нулевой вероятности, представится нам чудом, но оно не противоречит законам термодинамики (печь при этом еще нагреется). Сам Джинс заключил, что о таком «чуде» нельзя говорить как о невозможном, но только как о маловероятном. Но оно остается недостоверным![ii] Если допустимое наукой чудо Джинса случится, Скептик сначала будет удивлен и, наверняка, подумает, что перед ним разыгрывают фокус. Несмотря на научные расчеты, чудо Джинса представляется недостоверным, и его реализация предстала бы свидетельством для Скептика существования Внешней Силы. Если он начал бы предлагать «тысячу модификаций» объяснения случившегося, он стал бы подобным Верующему.

Конечно, не со статьи Э. Флю началась дискуссия об эпистемологическом характере теологических утверждений. Философ просто замечательно сформулировал вопрос в терминологии современной методологии науки. Не случайно он также заметил: «Дебаты о существовании Бога должны начинаться с презумпции атеизма. Ответственность за доказательство Его существования должна лежать на теисте» [Flew 1972, 31]. Еще два-три столетия назад философы сказали бы: «Дебаты о существовании Бога должны начинаться с презумпции теизма. Ответственность за доказательство Его несуществования должна лежать на атеисте». Но сегодня почти все мировоззренческие дебаты обычно начинаются с презумпции, что наука – это критическое мышление, сосуд истины, а вера – это авторитарное мышление, сосуд мифа.

Вернемся от «чуда Джинса» к «чуду Поляны» До тех пор, пока Скептик (символ «ученого») не сформулирует фальсифицируемую и верифицируемую теорию, объясняющую существование уникальной поляны, противоречащей окружающим природным условиям, он должен вопрошать не только Верующего, но и самого себя. При этом вопрос не снимется, если, что типично для науки, будут выдвинуты различные теории, следующие методологии науки, но не поддающиеся объединению. Религия не есть ответ на противоречия в научном знании, но воспроизводящееся противостояние научных теорий и отсутствие единых теорий в фундаментальных науках является побуждением для рационального ума думать о Трансцендентном[iii]. Скептик отличается от Атеиста именно в этом. Второй начинает с презумпции несуществования Трансцендентного и беспочвенно ждет научного доказательства обратного. И пока он будет начинать с презумпции атеизма, ничто его не поколеблет, кроме, возможно, удивления перед результатами самой науки. Но удивление – это возможность изменить убеждение, а не доказательство.

Достижения самой науки побудили Э. Флю стать деистом. Он поразился сложности генома и чрезвычайно малой вероятности его возникновения в неживой природе. Он остался верным принципу своего атеистического прошлого и пошел, по его словам, за свидетельством (evidence), куда оно ведет. Но современный атеист, такой как известный биолог-эволюционист Ричард Докинз, имеет право сказать, что деизм Энтони Флю есть обращение к «Богу белых пятен» (God of the gaps)[iv]. Чудо Джинса чрезвычайно маловероятно, но не достоверно в свете нашего ежедневного опыта и опыта человечества сотен тысячелетий. Возникновение генома из неживой природы чрезвычайно маловероятно в свете современной биологии, но у биологов нет опыта тысяч миллионов лет природы и они должны продолжать исследования. То, что ими не наблюдалось, не представляется им чудом, и они принимают задачу объяснить случившееся или удовлетвориться максимой «что случилось, то случилось». Поэтому для Р. Докинза удивление Э. Флю и малая вероятность события не есть «свидетельство», которое должен принять атеист. Что оказалось evidence (свидетельством или доказательством) для одного атеиста, не оказалось таковым для другого.

Ричард Докинз спрашивает не о фальсификации веры, а о ее верификации. Я обращусь не к одной из его книг, например: «Бог как иллюзия», а к живой дискуссии между ним и религиозным мыслителем Джонатаном Саксом.

В 2012 г. Дж. Сакс опубликовал книгу «Великое содружество. Наука, религия и поиск смысла» [Сакс 2012 web], вызвавшую много дискуссий в печати и в аудиториях[v]. Целью труда Дж. Сакса было показать, что религия «…не возникает в силу отказа от наших критических способностей, что она не стремится и не должна стремиться препятствовать свободному научному исследованию, что она не опирается на противоречия и парадоксы, что она не заставляет нас принять страдание как Божью волю для нашего мира и что она не просит нас поверить в шесть невозможных вещей перед завтраком. Религия включает в себя формы взаимодействия с миром, существенно отличающиеся от науки, но не несовместимые с ней. <...> Вера развела научное и религиозное воображение по разным путям, но с общей для них решимостью не довольствоваться тем, что мы знаем, с общей у них не рациональной, но и не иррациональной готовностью продолжать идти в неизвестном направлении за пределы видимого горизонта, пытаться хоть смутно различить порядок в кажущемся хаосе, услышать музыку среди шума» [Сакс 2012 web].

После публикации книги Дж. Сакс встретился с тремя известными учеными-атеистами с целью проверить в дискуссиях с ними основательность своей позиции и усилий: «Временами использование науки извращается, но ответом на плохую науку является хорошая наука, а не ненаука. Так и с религией. Ответом на плохую религию является хорошая религия, а не нерелигия. Так не должны ли мы работать вместе?» [Сакс 2012 web][vi].

Первая беседа с Сьюзен Гринфилд, нейробиологом, директором Королевского института Великобритании до 2010 г. закончилась согласием, что науке и религии не предопределенно враждовать друг с другом, что возможны разные воззрения на одни и те же феномены, и как две различные стороны монеты не обесценивают ее, так наука и религия вместе могут поддерживать достоинство человека. Беседа с Джимом Аль-Халили, физиком-теоретиком, главой Британской гуманистической ассоциации закончилась признанием, что хотя для физика не имеет значения вопрос, почему и существует Вселенная и каков смысл ее существования, хотя для него имеет значение только ее изучение, как она есть, он вместе с рабби полон удивления перед ее грандиозностью, закономерностями и способностью человека, этой пылинки в космосе, познавать мир.

Затем Дж. Сакс встретился с Р. Докинзом в здании Королевского общества, чей девиз: Nullius in verba («Ничьими словами») звучит сегодня как прямой вызов религии (хотя для основателей Общества это был вызов не религии, а умозрительным рассуждениям в пользу опытного знания)[vii]. Рабби просит биолога прочитать его письмо дочери. Суть наставления отца выражена ясно: «Когда кто-нибудь скажет тебе, что определенная вещь является правдой, ты можешь спросить в ответ: “У тебя есть какие-нибудь доказательства?” И если они не смогут дать тебе хорошего ответа, я советую тебе хорошенько подумать прежде, чем поверить им» [Dawkins 2006 web]. И хотя беседа заканчивается обоюдным согласием, что «люди доброй воли, откуда бы они ни пришли, могут и должны работать вместе», призыв Докинза не принимать ничего, что основывается на традиции, авторитете и Откровении, не подкрепленных свидетельствами, остается вызовом религии.

«Вы действительно верите, что Бог разговаривал с Авраамом? Вы действительно верите, что Авраам возложил связанного Исаака на алтарь, а затем отпустил сына? Отличаете ли Вы буквальное прочтение текста от символического? Случилось ли жертвоприношение как исторический факт, или рассказ о нем есть только морально ценная притча?» – настойчиво спрашивает атеист. Рабби говорит: «Я верю, что события, описанные в Библии, действительно случились, что Бог говорил с Авраамом, что нечто уникальное случилось в истории евреев – факт, ставший моральным уроком: дети не принадлежат родителям. Так было отвергнуто жертвоприношение детей, распространенное в древних цивилизациях и до сих пор происходящее в иных формах. Этот уникальный случай, этот моральный урок запечатлелся в сознании и истории евреев». Р. Докинз отвечает: «Замечательный урок! Да, нечто интересное случилось в истории евреев, что запечатлелось в их памяти и жизни, придав иудаизму особый характер. Но верите ли вы в историческую фактичность жертвоприношения Исаака?»

Р. Докинз требует evidence (свидетельство, доказательство...). Требование кажется очевидным в своей правомерности и смысле. Однако...[viii]

Оба мыслителя говорят о жертвоприношении Исаака как об уникальном событии. Но это не уникальность некой звезды на небе, чье религиозное значение в глазах верующих снимается астрономическими исследованиями. Это и не уникальность Стоунхенджа, чье возможное религиозное содержание выхолащивается гипотезами об инопланетянах, ссылками на магическое воображение древних людей, исчезнувшую цивилизацию и т.п. Уникальность жертвоприношения Исаака заключена в его обыденности и вместе с тем в эффекте на последующую историю евреев и западной цивилизации в целом.

Какое свидетельство (доказательство) можно представить для такого события? Докинз спрашивает верующего человека, чья исходная позиция укоренена в унаследованным им тексте (Откровении), в традиции и авторитете поколений учителей (раввинов). Верующий находит в них свидетельство! Не задача ли атеиста опровергнуть такое свидетельство? Но как опровергнуть его перед лицом тысячелетий веры? Начинать с атеизма, как предлагал Э. Флю, значит абсолютизировать парадигму современной науки, для которой существование означает повторяемость в наблюдении и воспроизводимость в эксперименте физическими средствами. Вопрос Докинза подразумевает такого рода свидетельство, но требовать его по отношению к жертвоприношению Исаака не имеет смысла. Если событие повторяемо и воспроизводимо (ведь все еще рубят головы), то все-таки жертвоприношение Исаака остается уникальным событием как вызов человеческим обычаям. Как оно случилось? Не благодаря ли вмешательству Бога? Ответ на вопрос Докинза, который бы удовлетворил его, невозможен, как невозможны, в данном случае, контролируемое наблюдение и эксперимент. Бог не делал фотографий и не оставил отпечатков. Отрицание исторической фактичности события в силу отсутствия верифицируемого свидетельства в данном случае есть по существу не отрицание события, но отрицание существования Бога. И сам Р. Докинз и не ожидает от рабби свидетельства о Нем, соответствующего критериям атеиста. Его мнение уже сложилось, ум закрыт ключами верификации и фальсификации.

И все-таки атеист не имеет оснований сказать, что жертвоприношение Исаака не случилось. Во-первых, потому что оно зафиксировано в тексте, что и вызывает сам вопрос. Во-вторых, потому что жертвоприношения детей физически возможны и случались, о чем свидетельствуют данные истории древних цивилизаций. В этом смысле оно даже было обыденным. В-третьих, потому что можно представить себе ситуацию (психологически это возможно), когда отец пошел по обычаю своего времени принести в жертву сына, но в последний момент изменил обычаю и поведал окружающим то, что записано в священном тексте (хотя по тексту он хранил молчание, на что, впрочем, можно заметить, что текст не передает все случившееся). И, таким образом, подобно верующему, атеист может поддерживать свое отрицание события свидетельствами Откровения, традиции, авторитета, посредством «тысяч модификаций» гипотетических естественных обстоятельств. Событие, побудившее атеиста задать свой вопрос, лишается статуса уникальности. Для верующего же оно остается исторически фактическим событием именно в силу его уникальности, при всей его физической обыденности в окружающей Авраама цивилизации. Историческая фактичность здесь засвидетельствована именно Откровением, текстом, традицией, воспроизведением религиозной жизни общины. Все это не сны экзальтированных умов, хотя так может представляться атеисту.

Невозможность ответить на вопрос атеиста в соответствии с научными методами доказательства не означает, что для религиозного сознания все возможно. То, что случилось в истории, что зафиксировано в Откровении, что сохранилось в традиции, что поддерживалось авторитетами и интерпретировалось в их дискуссиях, – все это ограничивает круг возможного, круг аутентичных свидетельств веры.

Жертвоприношение Исаака оказалось уникальным событием в древней цивилизации и истории религии. С эволюционной (естественно-исторической) точки зрения урок этого события (запрещение жертвоприношений детей) должен был ослабить выживание общины в древнем мире (вспомните Спарту, а также роль магии в жизни древних). Так не рациональнее ли принять, что жертвоприношение Исаака случилось, как оно засвидетельствовано в священном тексте, и не придумывать непроверяемые гипотезы в стремлении свести этот факт к чисто естественным событиям или к иллюзии религиозного сознания? Рациональное мышление (что не сводится к научному с его спецификой) позволяет Дж. Саксу ответить на вопрос Р. Докинза: «Верю, потому что несомненно (для обоих нас) случилось нечто уникальное, зафиксированное в тексте и чей моральный урок поддерживает жизнь общины верующих, придавая ей измерение, выходящее за пределы природного, научно измеряемого и верифицируемого».

Выбор верующего, будучи укоренен именно в Откровении, в традиции и в авторитетах, но также в вопрошании к требованиям и шаблонам мира, должен быть открыт и для дочери Р. Докинза, если она последует совету отца сохранять открытость ума. Она должна не только требовать свидетельств в подтверждение ответа на те или иные вопросы, но и думать над осмысленностью вопросов, их уместностью в свете самой научной методологии, над влиянием шаблонов господствующей культуры. Ответ Дж. Сакса не является доказательством существования Бога, но является ответом рационально мыслящего верующего на вопрос атеиста Р. Докинза.

В книге «Великое содружество» Дж. Сакс пишет: «Я вижу людей, преобразованных верой, живущих с чувством благодарности Богу за дар быть живыми и стремящихся вернуть этот долг, даря, что могут, другим людям. Я вижу их хранящими брак как священный союз. Я вижу их, исполняющих родительские обязанности серьезно, как учил Бог Авраама. Я вижу их организующими общины на основе хесед, любящей доброты. Я вижу способность веры порождать нравственную силу так, как ничто другое не способно это делать. И когда я вижу людей, достигающих под воздействием солнечных лучей божественной любви высот, не достижимых для них под безбожным небом, тогда, как герой Борхеса в “Приближении к Альмутасиму”, я нахожу следы, ведущие к присутствию Бога в людях, которые не идут путями, предназначенными им учениями Маркса, Дарвина, Фрейда или их учеников. Эти следы сверкают крупинками золота в пыли и сигнализируют о трансцендентном» [Сакс 2012 web].

Тот факт, что существуют различные конфессии, часто враждующие между собой, не фальсифицирует ту или иную веру, как и противоречия между теориями физики не фальсифицируют их, пока каждая из них верифицируется наблюдениями и экспериментами. Критерии проверки и утверждения истинности знания менялись в истории науки. То же самое характеризует и утверждения веры. Перед лицом современных проблем можно сказать, что та вера, которая согласуется с тем, что сказал Дж. Сакс об уроках и значении Трансцендентного в нашей жизни, есть вера, укорененная в жертвоприношении Исаака, в его исторической уникальности, остающемся отрицанием фанатизма, насилия во имя Бога, симбиоза религии и власти. Признание фактичности такого события есть выбор верующего. Он стоит перед выбором, как ученый в науке.

Фанатизм извращает веру, как релятивизм науку. Выбор верующего никогда не будет полностью определенным (но и в науке нет абсолютной определенности). Выбор всегда есть риск, ибо будущее не определенно. С этим нам жить. Вера знает Откровение, традицию, авторитеты, и вместе с тем открыта сомнениям, вопросам, ответам во многом потому, что основана на свидетельствах и исторических событиях, неповторимых и невоспроизводимых научными методами. «Атеизм не дает нам основания думать, что мир может быть устроен иначе. Вера дает нам такую возможность и этим вызывает желание и мужество преобразовать мир. <...> Вера не есть определенность. Она есть мужество жить с неопределенностью. Вера есть мужество взять на себя риск» [Сакс 2012 web]. Но чтобы идти на риск в мире, надо знать мир: не только Откровение, традицию и авторитеты, но и научное знание. Неопределенность выбора не преодолевается их содружеством, но хорошая наука вместе с хорошей религией есть благо в этом мире.

Источники (Primary Sources in Russian)

Сакс 2012 web – Сакс Дж. Великое содружество. Наука, религия и поиск смысла // http://berkovich-zametki.com/Kiosk/Dynin_Saks.pdf (Sacks J. The Great Partnership. Science, Religion, and the Search for Meaning. New York, 2011. Russian translation 2012).

Primary Sources

Dawkins 2006 web – Dawkins R. Letter to his 10 year old daughter (how to warn your child about this irrational world) // https://docs.google.com/document/d/1nfWyRx2dLpeOeHjZ0IxepeFSIgVvA2eDMnrEvjQEWmU/edit?pli=1

Flew 2000 web – Flew A. Theology & Falsification: A Golden Jubilee Celebration// http://www.infidels.org/library/moder/antonny_flew/theologyandfalsification.html

Wisdom 1952 – Wisdom J. Other Minds. Blackwell, 1952.

Wisdom 1953 – Wisdom J. Philosophy and Psychoanalysis. Blackwell, 1953.

Ссылки (References in Russian)

Алешин 2008 – Алешин А.И. Джонатан Сакс. Достоинство различия // Вопросы философии. 2008. № 9. С. 182–186.

Борель 1969 – Борель Э. Вероятность и достоверность. М., 1969.

Вайнберг 2004 – Вайнберг С. Мечты об окончательной теории: Физика в поисках самых фундаментальных законов природы. М., 2004.

Дынин 2010 – Дынин Б.С. Онтологическая диалогичность мира: признание трансцендентного //Вопросы философии. 2010. № 5. С. 105–114.

Кант 2002 – Кант И. Спор факультетов. Калининград, 2002.

Сакс 2013 – Сакс Дж. Границы секуляризма //Вопросы философии. 2013. № 4. С. 20–27.

References

Aleshin A.I. Jonathan Sacks. The Dignity of Difference// Voprosy Filosofii. 2008. Vol. 9. P. 182–186 (in Russian).

Borel E. Probabilité et Certitude. Paris, 1956 (Russian translation 1969).

Dynin B. World Ontological Dialogism: Recognition of Transcendent// Voprosy Filosofii. 2010. Vol. 5. P. 105–114 (in Russian).

Flew 1972 – Flew A. The Presumption of Atheism // Canadian Journal of Philosophy. 1972. Vol. 2, N 1. P. 29–46.

Flew 2007 – Flew A., Varghese R.A. There Is a God: How the World's Most Notorious Atheist Changed His Mind. New York, 2007.

Kant I. Der Streit der Fakultäten (Russian translation).

Sacks J. The limits of secularism // http://www.rabbisacks.org/the-limits-of-secularism-published-in-standpoint-magazine (Russian translation 2013).

Templeton 1996 – Templeton С. Farewell to God: My Reasons for Rejecting the Christian Faith. Toronto, 1996.

Weinberg S. Dreams of a Final Theory: The Search for the Fundamental Laws of Nature. New York, 1993 (Russian translation 2004).