Переход развитых стран от аграрного уклада середины XIX в. к индустриальной, а затем – в XX в. – и к постиндустриальной экономике, спровоцировал небывалые изменения в технологиях, рынке труда и качестве жизни. Причем, когда автор понятия «информационное общество» американский мыслитель Д. Белл в легендарной работе «Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования» [Bell 1973] обосновывал концепцию перехода социума в постиндустриальную стадию, всех изменений он даже не предвидел. Новый переход – XXI в. – готовит новые перемены.

В настоящее время действует по-своему уникальная необходимость одновременно уделять внимание отраслям действующего технологического уклада – информационно-коммуникационным технологиям; развивать отрасли будущей технологической волны – NBICS-технологии: нано-, био-, инфо-, когно-, социо-; и не забывать предыдущий уклад – все традиционные отрасли промышленности. Технологический уклад (tenor of technology) – совокупность сопряженных производств (взаимосвязанных технологических цепочек), имеющих единый технический уровень, и рассматриваемая как альтернативная по отношению к отраслевой структурная подсистема экономики. Термин введен в оборот академиками РАН Д.С. Львовым и С.Ю. Глазьевым.

Безусловно, оборонная промышленность, машиностроение, самолетостроение и т.д. – это наше настоящее. В этих отраслях заняты миллионы людей, которые обеспечивают промышленный суверенитет и безопасность России. Но нам необходимо думать о том, что обеспечит наше будущее. Например, без композитных материалов уже невозможно представить летательный аппарат, без новейших биотехнологий – сельское хозяйство и медицину, а новые информационные технологии и вовсе перешли в разряд стратегических или «критических» для государства.

Авторство создания концепции «критических технологий» принадлежит Корпорации РЭНД (RAND Corp.) – американскому стратегическому центру и первой в мире «фабрике мысли» (think tank), ведущей работы по выявлению важнейших для США новых вызовов социально-экономического развития, решению задач безопасности и проблем в области науки и техники [The Global Technology 2006].

Нельзя также не учитывать тот факт, что идеи, родившиеся в информационную эпоху в более развитых странах, могут разрушать традиционные общества. Особенно, если они подкреплены тем или иным превосходством: «Распространение грамотности и особенно воздействие современных средств коммуникации привели к беспрецедентному росту уровня политического мышления широких масс, сделав их несравненно восприимчивее к эмоциональному потенциалу национализма, социального радикализма и религиозного фундаментализма. Притягательность этих идеологий поддерживается окрепшим осознанием различий в материальном благосостоянии, возбуждающих вполне понятные чувства зависти, возмущения и враждебности. <…> В таком контексте демагогическая обработка и мобилизация слабых, бедных и угнетенных становятся все более легким делом» [Бжезинский 2007, 64].

Анализируя процессы, происходившие в Тунисе, Египте, Сирии, Украине и др. странах начиная с 2010 г. необходимо отметить решающую роль, которую сыграли в них использование информационных технологий и систем коммуникации – прежде всего Интернета и социальных сетей – фактически сознательную целенаправленную деятельность по разрушению социальных общностей, государственных систем и изменению социально-политического строя, основанных на «массовом политическом неповиновении» и теории «управляемого хаоса». Идеология «массового политического неповиновения» была создана в конце 80-х гг. XX в. полковником Робертом Хелви (Robert L.Helvy) – президентом Института Альберта Эйнштейна (Albert Einstein Institute). На базе этой теории была написана книга «От диктатуры к демократии» или «198 методов ненасильственных действий», автор которой – Джин Шарп (Gene Sharp) – основатель, а в настоящее время старший научный сотрудник Института Альберта Эйнштейна. Работа над теорией «управляемого хаоса» была начата также в конце 80-х гг. XX в. Стивеном Манном (Steven R. Mann) – высокопоставленным сотрудником Госдепа США, в настоящее время старшим советником корпорации ExxonMobil по внешним межправительственным отношениям. Джина Шарпа, как и Стивена Манна, некоторые исследователи называют главными технологами «цветных революций».

К 2035 г. большинству мирового населения будет уже непросто находиться «под влиянием внешнего мира». Информационные технологии, вероятно, будут распространены так широко, что люди будут постоянно подключены к локальной или глобальной сетям, в том числе, с нарушениями гражданских свобод. Те же, чей образ жизни будет вне сети – «отключенные» – будут считаться подозрительными. Есть целый ряд социально-экономических тенденций, которые приведут к распространению информационных технологий, наряду с ростом мировой экономики, большей культурной ассимиляцией, созданием и внедрение новой техники и, соответственно, постоянным сокращением стоимости компьютерных систем.

Такие достижения неизбежно приведут к повышению качества технологий обработки и вычислений, что, в свою очередь, позволит внедрить более высокий уровень моделирования и потенциально обеспечит более эффективное распознавание образов, улучшит распознание, представление и объяснение систем и процессов. В результате моделирование будет становиться все более мощным инструментом для оказания помощи политикам и лицам, принимающим решения. Моделирование также будет способствовать размыванию границ между виртуальным и реальным. Фактически, речь идет не только о развитии компьютерных систем, но о чем-то более новом – о новой парадигме человечества или новой системе координат [Фомин 2012, 117–118].

Первые элементы новой доктрины жизнедеятельности: сетевое сообщество Google+, использующее модификации технологий для быстрых сообщений и оперативного перебрасывания файлов любого типа с одного смартфона на другой в рамках ограниченной сети, проект Smart grid, интеллектуальная система, анализирующая поведение участников сетевых сообществ и с учетом этого управляющая сетями, и географический сервис Google Earth («Google Планета Земля»), фактически прообраз развивающегося нового направления в области информационных технологий – «неогеографии» [Turner 2006; Еремченко 2008]. Причем, по мнению некоторых исследователей, наиболее вероятный путь развития неогеографии – это фактически движение к «ноогеографии», и реальные шаги на этом пути будут сделаны в ближайшие десятилетия.

Термин «ноогеография» упоминается в работах специалистов по неогеографии в контексте дальних горизонтов развития без детализации этих направлений: «Анализ всего комплекса новых явлений, связанных с понятием «неогеография» приводит к выводу, что целесообразно ввести в научный оборот и родственное понятие «ноогеография» (от гр. ноос – разум), отражающее, с одной стороны, стремительную интеллектуализацию современных моделей мира (это можно считать одним из ярких проявлений общего процесса «цефализации техносферы», начавшегося в середине XX века и резко ускорившегося к рубежу тысячелетия), а с другой – прямо указывающего на то, что это уже есть описание мира эпохи глобализации, стремительно приближающей нас к тотальному переходу цивилизации в стадию ноосферы. Технической реализацией концепции ноосферы фактически и является современная инфраструктура Интернета, которая с 90-х годов XX века стала приобретать действительно глобальный и всеохватывающий характер» [Аноприенко, Еремченко web].

По мнению профессора В.Е. Лепского дальнейшее развитие этого направления будет связано с конвергенцией с другими формами навигации в окружающей социальной среде и, соответственно, можно выделить следующие наиболее актуальные направления развития систем неогеографии. 1. Переориентация с ведущей навигации в данных (информации) на навигацию в знаниях, понимаемых в контексте постнеклассической науки, то есть в неразрывной связи с субъектами их производящими, преобразующими и транслирующими. 2. В центре внимания новой неогеографии должны оказаться не только процессы исследования и построения представлений об окружающем мире, но также процессы конструирования мира, включающего в себя виртуальные картины мира различных субъектов. А значит, системы неогеографии должны обеспечивать процессы навигации в искусственных, гипотетических мирах. 3. Системы неогеографии должны стать активными системами и научиться взаимодействовать с конкретными пользователем, «понимая» его субъектные позиции и картины мира, которыми он оперирует. Они должны быть ориентированы на рефлексивную навигацию в разнообразии рефлексивных позиций пользователей. 4. Системы неогеографии должны обеспечивать навигацию в коммуникативном пространстве конкретных пользователей, исследующих и созидающих окружающий мир. 5. Системы неогеографии должны превращаться в рефлексивно-активные среды развития человечества, то есть в прототип ноосферных образований [Лепский web].

В этом контексте необходимо отметить следующее. В 2009 г. была утверждена Стратегия национальной безопасности РФ до 2020 г., в которой такая ключевая составляющая национальной безопасности, как устойчиво-безопасное развитие, предполагает адекватную оценку возникающих перемен в природе, обществе, экономике, идеологии, технике и технологиях и реакцию на эти перемены. Особенно с еще только ожидаемыми изменениями или действенным внедрением прорывных или «подрывных» (disruptive) производственных технологий, пусть они и «наилучшие» и «доступные».

«Подрывная инновация» или «прорывная технология» – технология, которая своим появлением прекращает существование целого ряда предыдущих технологий и типов деятельности, несмотря на то, что реальный результат может быть отложен по времени. Автор термина – Клейтон Кристенсен, профессор Гарвардской бизнес-школы. Содержательный доклад по данной теме представил в 2013г. McKinsey Global Institute (MGI) [Disruptive technologies web].

Термин НДТ – «наилучшие доступные технологии» (best available techniques – BAT) – был введен в оборот в 1984 г. в директиве Рабочей группы по атмосферному воздуху (Air Framework Directive – AFD) по предотвращению и контролю выбросов загрязняющих веществ от крупных промышленных предприятий. В настоящее время все существующие НДТ сводятся в утвержденные отраслевые справочники.

По сути, все страны мира сейчас решают одну масштабную задачу – необходимость обеспечивать устойчиво-безопасное развитие и актуальные потребности граждан, одновременно максимально инвестируя в новые технологии. От этого зависит, без преувеличения, то место, какое мы будем занимать в мировой экономике.

Вот некоторые концептуально новые рынки 2030-х гг., которые уже сейчас выделяют ведущие специалисты и которые принципиально изменят качество жизни людей в ведущих технологических державах:

·         Системы персонализированного производства и доставки еды и воды (обеды для студентов-физиков, хлеб для спортсменов-легкоатлетов, вода для программистов и т.д.);

·         Персональная медицина (биоинформатика, индивидуальный лекарственный дизайн и моделирование персонализированных молекулярно-биологических процессов);

·         Распределенная энергетика (от «умных домов» до «интеллектуальных городов»);

·         Сетевые транспортные системы (беспилотные летательные аппараты, морские и речные суда, автомобили и поезда).

Данные перспективные рынки обеспечат развитие новейших технологий:

·             Цифровое проектирование и моделирование;

·             Новые материалы и аддитивные технологии;

·             Новые источники энергии и элементная база;

·             Сенсорика и мехабиотроника;

·             Бионика, геномика и синтетическая биология;

·             Квантовыe коммуникации и нео-компьютинг;

·             Нейроинтерфейсы и искусственный интеллект;

·             BigData и системы управления.

Фактически это элементы системы нового мирового экономического порядка (НМЭП) [Фомин 2012, 122], основными вехами в установлении которого станут 2020–2025 и 2030–2035 гг. Очевидно, что НМЭП вызовет к жизни новые более совершенные формы управления предприятиями. Большое внимание будет уделяться автоматическому стратегическому управлению и планированию, а также государственному регулированию рынков, прежде всего финансовых.

Кроме того, продолжится движение к построению новой общественной модели устойчиво-безопасного развития – обществу со значительными самоограничениями. В таком обществе, согласно одной из новейших теорий модернизации – теории вторичной модернизации китайского профессора Хэ Чуаньци – господствует направленность «на развитие инновационных идей и повышение качества жизни с целью удовлетворения потребностей граждан страны в счастье и самовыражении» [Лапин 2011, 96]. В этом ее качественное отличие от первичной модернизации, основной упор которой делается на развитие экономики для удовлетворения материальных потребностей людей и экономической безопасности государства.

Но необходимо отдавать себе отчет в том, что ориентир государства на устойчиво-безопасное развитие предполагает качественную модернизацию (новую реиндустриализацию) и экологизацию промышленности, что, в свою очередь, «является частью межстрановой конкуренции: страны стараются обогнать друг друга и достичь высокого уровня по мировым меркам» [Лапин 2011, 8]. Также необходимо учитывать и тот факт, что существует прямая зависимость между уровнем конкурентоспособности экономики и уровнем дохода граждан.

Кроме того, 2030–2035 гг. – это прогнозируемое время наступления «ресурсного голода» и, соответственно, активизации ресурсных конфликтов, технологической сингулярности[i] и перехода ведущих государств мира в эру «зеленой экономики». Это означает, что те экономики, которые останутся за пределами нового технологического уклада, – из состояния депрессии либо через депрессию – перейдут в состояние технологических изгоев, выйти из которого будет уже практически невозможно.

При современном уровне потребления третье и четвертое десятилетия ХХI в. могут стать временем «ресурсного голода». В первую очередь эта проблема касается стран с высоким потреблением ресурсов (страны «большой двадцатки» – G20). Проблема заключается также и в том, что четких тенденций к сокращению мирового потребления невозобновляемых ресурсов не наблюдается. В настоящее время Россия не испытывает ресурсного голода по большей части номенклатуры невозобновляемых природных ресурсов (за исключением урана). В «перспективе-2035» будет наблюдаться снижение показателя ресурсообеспеченности РФ, однако существующие разведанные и оценочные запасы, а также обширная территория (потенциал разведки) позволяют говорить о том, что и к 2035 г. Россия останется наиболее обеспеченной невозобновимыми ресурсами страной [Максаковский 2003].

Государства, которые считают, что ресурсная безопасность оказывает прямое воздействие на национальные интересы и сохранение суверенитета, могут, вероятно, изменить традиционное толкование вопроса о законности применения силы, что может привести к политическому и даже военному вмешательству в целях защиты доступа к ресурсам. Возможны заявления, что государства – владельцы ресурсной базы проявляют признаки ресурсного национализма, который представляет собой контроль или доминирующее положение над значительной долей ресурсов, особенно энергоносителей, и использование этих объявлений для интернационализации таковых, а также достижения национальных политических целей [Фомин 2012]. Возможность и тем более активизация ресурсных войн подтолкнет государства к поиску альтернативных источников энергии, минералов, продовольствия и воды. Следовательно, изучение полярных регионов, океанских глубин и Большого Космоса [Тоффлер 2004], скорее всего, возрастет.

Контуры нового «зеленого» экономического курса были предложены в инициативе Программы ООН по охране окружающей среды (2008 г.). В основе – увеличение инвестиций в чистые технологии и «природную инфраструктуру», стимулирование экологизации экономики, минимизация использования невозобновляемых полезных ископаемых для производства электроэнергии, обязательность энергосбережения и использования возобновляемых энергоносителей [Towards to Green 2008].

По оценкам академика РАН А.Г. Аганбегяна в России в сфере «экономики знаний» (НИОКР, образование, информационные и биотехнологии, здравоохранение и пр.), которая, как известно сама является производительной силой, создается 15% ВВП. В то же время в Западной Европе – 35%, а в США – более 40% [Аганбегян web].

Означает ли это, что России уже уготовано место на технологической периферии? Сейчас это зависит от всех нас. Если Россия декларирует приверженность стратегии устойчиво-безопасного развития[ii] то ее обязанность как суверенного государства быть готовой встретить во всеоружии наступление новой реальности и защитить свой главный ресурс – граждан страны.

В этой связи безусловно положительным явлением следует считать создание в рамках Агентства стратегических инициатив (АСИ) проекта «Национальная технологическая инициатива» (НТИ). В декабре 2014 г. в Послании к Федеральному собранию НТИ была обозначена Президентом России как один из приоритетов государственной политики, причем акцент должен быть сделан на прогнозировании в горизонте до 2035 г. тех задач и, соответственно, передовых решений, которые потребуются для обеспечения национальной безопасности России, качества жизни граждан страны и развития отраслей нового технологического уклада.

Для реализации проекта был запущен субпроект «Форсайт-флот», участники которого (около 600 экспертов разного профиля) должны провести отбор технологий «с учетом основных трендов мирового развития, исходя из приоритета сетевых технологий, сконцентрированных вокруг человека, как конечного потребителя» [НТИ web].

В рамках реализации «Форсайт-флота» была разработана матрица НТИ, основанная на четырех ключевых понятиях: рынки, технологии, инфраструктура и институты. И уже на базе матрицы была выполнена модель 20 дорожных карт НТИ, которая включает в себя 9 перспективных рынков будущего: питания (FoodNet), энергии (EnergyNet), безопасности (SafeNet), беспилотного автотранспорта (AutoNet), воздушного транспорта (AeroNet), морского / речного транспорта (MariNet), «цифрового» здоровья (HealthNet), новых финансов (FinNet) и нейрокоммуникаций (NeuroNet).

Если у первых трех из них упор делается на безопасности страны и ее системного обеспечения ресурсами, три следующих ориентированы на преобразования транспортной системы, то три последних в перечислении затрагивают качество жизни людей.

Несомненной заслугой проекта следует считать создание модели дорожных карт, которая была представлена руководству страны. Вместе с тем нельзя не отметить претенциозность проекта до степени вычурной элитарности, что вызывает некоторый скепсис демократичной части профессионального сообщества.

Таким образом, руководствуясь важностью альтернативы в процессах разработки новых идей и системной трансформации реального сектора российской экономики, контурах и характеристиках новых технологических рынков, проблемах реструктуризации традиционных секторов промпроизводства и анализе последствий технологических изменений для лидеров российской промышленности, представляется целесообразным создать под эгидой Российской академии наук новый общественный проект – «Промтехфорсайт России».

Основа замысла – запуск широкой публичной дискуссии по актуальным промышленным темам:

· Сценарии и прогнозы развития НТР и промышленности в мире;

· Сценарии изменений рынка технологий;

· Определение наиболее эффективных форм господдержки научно-промышленного комплекса, выбор приоритетных направлений развития;

· Стратегии развития лидеров отраслей;

· Государственная политика в области новой реиндустриализации.

Дискуссия должна быть направлена на то, чтобы в публичном пространстве налаживать связи и обмен идеями между представителями разных групп интересов и стейкхолдеров, слушать и слышать, рассказывать о своих планах и, возможно, делиться скепсисом в тех случаях, когда необходимо чему-то противостоять или возражать. К дискуссии необходимо пригласить всех, кто причисляет себя к интересантам постиндустриальной эпохи и, прежде всего, академических ученых, профильных и отраслевых экспертов, представителей промышленности.

По сути, это проактивная реакция РАН на возможные перемены – неотъемлемую часть процессов развития постиндустриального общества, которые австрийский экономист Джозеф Шумпетер называл «креативным разрушением». Тем самым Академия наук продемонстрирует, что российские ученые готовы самостоятельно обсуждать актуальные изменения, совместно вырабатывать необходимые решения и оказывать содействие в их реализации.

Источники (Primary Sources in Russian)

Бжезинский 2007 – Бжезинский З. Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство / Пер. с англ. М.: Международные отношения, 2007 (Brzezinski Z. The Choice: Global Domination or Global Leadership. Basic Books. 2004. Russian Translation 2007).

Тоффлер 2004 – Тоффлер Э. Третья волна. М.: АСТ, 2004 (Toffler A. The Third Wave. Bantam Books. 1980. Russian Translation 2004).

Ссылки (References in Russian)

Аганбегян web – Аганбегян А.Г. Форсированные инвестиции: как вернуть Россию к экономическому росту // http://www.forbes.ru/mneniya-column/gosplan/283097-forsirovannye-investitsii-kak-vernut-rossiyu-k-ekonomicheskomu-rostu.

Аноприенко, Еремченко web – Аноприенко А.Я., Еремченко Е.Н. Неогеография и постбинарный компьютинг // http://www.nbuv.gov.ua/Portal / natural / Npdntu/Pm/2008/08aajnpk.pdf.

Еремченко 2008 – Еремченко Е.Н. Неогеография: особенности и возможности // Материалы конференции «Неогеография XXI–2008» IX Международного Форума «Высокие технологии XXI века, Москва, 22–25 апреля 2008 года. С. 170.

Лапин 2011 – Обзорный доклад о модернизации в мире и Китае (2001–2010) / Пер. с англ. под общей редакцией Н.И. Лапина. М.: Весь мир, 2011.

Лепский web – Лепский В.Е. На пути от неогеографии к ноогеографии – от навигации в природной среде к навигации в ноосфере // http://www.neogeography.ru/ru/index.php?option=com_content&view=article&id=21:2010-05-12-11-1143&cat id=1:article &Itemid=3.

Максаковский 2003 – Максаковский В.П. Географическая картина мира. М., 2003.

НТИ web – Национальная технологическая инициатива / Агентство стратегических инициатив // http://www.asi.ru/nti/.

Тишков 2010 – Рациональное природопользование: международные программы, российский и зарубежный опыт / Рук-ль авт. кол-ва проф. Тишков А.А. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2010.

Фомин 2012 – Фомин М.В. Векторы дестабилизации и их влияние на Россию / Тренды мирового социально-политического развития в условиях кризиса / Коллективная монография // Под редакцией Е.Ш. Гонтмахера, Н.В. Загладина. М.: ИМЭМО РАН, 2012.

References

Aganbegyan A. Accelerated investments: how to return Russia to economic growth / http://www.forbes.ru/mneniya-column/gosplan/283097-forsirovannye-investitsii-kak-vernut-rossiyu-k-ekonomicheskomu-rostu. (In Russian).

Anoprienko A., Eremchenko E. Neogeography and postmemory computing. (http://www.nbuv.gov.ua/Portal/atural/Npdntu/Pm/2008/08aajnpk.pdf. (In Russian).

Bell D. The coming of post-industrial society: A venture of social forecasting. N.Y.: Basic Books, 1973.

China Modernization Report Outlook (2001-2010).  Peking University Press. 2010. (Russian Translation 2011).

Disruptive technologies: Advances that will transform life, business, and the global economy / McKinsey Global Institute // http://www.mckinsey.com/insights/ business_technology/disruptive_technologies.

Environmental management: international programs of the Russian and foreign experience / Chief Prof. A. Tishkov. Moscow: the Partnership of scientific publications KMK. 2010.

Eremchenko E. Neogeography: features and capabilities. Proceedings of the conference "Neogeography XXI–2008" IX International Forum "High technologies of XXI century", Moscow, 22-25 April 2008. P. 170. (In Russian).

Fomin M. Vectors destabilization and their impact on Russia / Trends in global socio-political development in crisis conditions / Collective monograph / Edited E. Gontmakher, N. Zagladin. Moscow: IMEMO. 2012. (In Russian).

Lapin N. China Modernization Report Outlook (2001-2010). Peking University Press. 2010. (Russian Translation 2011).

Lepsky V. On the way from neogeography to noogeography – from navigation in a natural environment to navigate in the noosphere // http://www.neogeography.ru/ru/index.php?option=com_content&view=article&id=21:2010-05-12-11-1143&cat id=1:article &Itemid=3.

Maksakovsky V. Geographical picture of the world. Moscow. 2003. (In Russian).

National technology initiative / Agency for strategic initiatives // http://www.asi.ru/nti// (In Russian).

The Global Technology Revolution 2020, In-Depth Analyses. RAND Corporation. Santa Monica, 2006.

Tishkov A. Environmental management: international programs of the Russian and foreign experience / Chief Prof. A. Tishkov. Moscow: the Partnership of scientific publications KMK. 2010.

Towards to Green Economy. UNEP, October 2008.

Turner A. Introduction to Neogeography. O’Reilly Media, 2006.