В истории азербайджанской словесности, наряду с образцами классического и народного стилей, все большее внимание научного сообщества привлекает суфийская поэзия, в основном как способная объединить в себе названные два стиля. Ряд видных поэтов до XX в. включительно творили под влиянием различных течений суфизма. «Не изучив суфийской литературы, нельзя составить полное представление о культурной жизни средневекового мусульманского Востока» [Бертельс 1965, 524]. Суфийская поэзия Азербайджана, жизнь и творчество личностей, связанных с ней, были объектом исследования в работах Е.Э. Бертельса, Ш. Исмайлова, З. Кули-заде, Г.М. Керимова, А. Колпинарлы и др. Но до сих пор проблема влияния суфизма на литературу Азербайджана полностью не осмыслена в историко-философском ключе, и труды поэтов, чье творчество отражает суть суфизма, не оценено по достоинству.

Рукописные тексты Нахчывана конца XIX – начала XX вв. содержат целый ряд памятников суфийской поэзии; о составе этих собраний и подходах к их текстологическому изучению см.: [Ибрагимов 2014]. В них видна особая роль Нахчывана и расположенных на территории региона мусульманских училищ в создании и развитии религиозно-философской и литературной среды. «В этих училищах и религиозных школах занятия вели члены литературного кружка “Меджлис поэтов” – Гюдси Ваненди, Фагир Ордубади, Мешеди Мухаммед Таги Сидги. В школах Сидги “Эхтар” (“Звезда”) и “Мектеби-тербийе” (“Школа воспитания”), открытых в 1892 и 1894 гг. в Ордубаде и Нахчыване, преподавались как теологические, так и светские науки» [Кедимов 2010, 209]. А. Кедимов отмечает особые качества нахчыванских поэтов-мистиков: «То, что эти поэты воспевают Божественную любовь и философию “единого духа”, опираясь на традиции религиозной и мистической лирики, подтверждает… поиск ими новых творческих путей… В творчестве Гюдси, Салика, Фагира параллельно даются и описания трагедии Кербелы*, и мотивы мистической поэзии, центральными темами лирики становятся Божественная любовь, поиск Бога-творца» [Там же, 221].

Образцы мистической философской мысли можно найти в «Сокровищнице тайн» Низами Ганджеви, «Кубке Джемшида» Ахведи Марагалы, «Цветнике тайн» Махмуда Шебустери. Что же такое мистика в этом случае? На этот вопрос в суфизме дается ответ: «не обижаться на слова людей», «ни к кому не привязываться», «не сходить с пути справедливости», «душу отдать праведности», «выжечь на сердце ее клеймо», «мало спать, мало есть», «часто вспоминать имена Аллаха». Для суфия все равны – старики и дети, дурные и хорошие, богатые и бедные и т.д. Духовно зрелый, он должен воздерживаться от мелких чувств, не должен никого обижать, задевать чью-либо душу. Суфий скорее отдаст свою голову, чем выдаст тайну: это считалось величайшим бесстрашием.

Верность традициям суфийской поэзии в нахчыванских рукописных текстах можно проследить повсюду. Вот лишь несколько примеров. Гюдси Ваненди скорбит о доле человека:

Я думал о горестях и не видел выхода,

Сейчас мое бессилие признал я тысячу раз…

Боль от раны не может вместить моя душа,

Сейчас ли я встану лицом к лицу со своим позором?

Смотри, коварный друг, как труден мой путь,

Хоть бы Создатель положил ему конец.

О бренности мира пишет и Салик Ордубади:

Вся слава мира не стоит и одной печали,

И вкус ее не стоит ни одной горести.

Если получишь и тысячу благ в году,

Нет, не превысят они ни на мгновенье твоих страданий.

О философии суфизма в нахчыванских рукописях можно говорить на двух уровнях: 1) теория; 2) ее обоснование. К первому относятся воспевание мира и человека, учение суфизма, воспитание в человеке достойных качеств и др. Ко второму – поучительные рассказы, анекдоты и наставления, каждое из которых не ограничивается описанием конкретных событий, но как-либо подытоживает теоретические рассуждения.

Одна из основных особенностей нахчыванских рукописных текстов, относящихся к суфизму, состоит в том, что они подтверждают замену великого страха перед адом, присущего восточному исламскому мировоззрению, любовью к Аллаху. Слушая своеобразную суфийскую музыку (из музыкальных инструментов здесь отдается предпочтение нею), человек воодушевляется, танцует, впадает в экстаз – этот процесс называется «сима» и имеет особую ценность. Также создается представление об одежде, характерной для суфия: на голову они надевают венец или чалму особой формы, своей для каждой секты, на тело же так называемую хиргу – верхнюю одежду из шерсти без воротника, длинную, с открытой грудью, широкую и простеганную.

Гуманизм, образующий идеологическую основу суфийского учения, в рукописных текстах Нахчывана связан с историческим развитием общественной мысли не только Нахчывана, но и всего Азербайджана, а также с литературной школой Низами. Описываемый здесь суфий – это «возвышенный» суфий. «Если принять во внимание прогрессивные течения “чистого” суфизма, то мы увидим, что суфии недовольны жизнью общества, они выступают против стяжательства, жадности, зависти, расточительности, оргий и разнузданных пиршеств. Суфий против насилия, тирании шахов и других правителей, узурпации, рабства. Суфий не знает, что такое религиозный фанатизм. Его девиз – это правда, праведность, нравственно-этическая чистота, избегание лжи, уловок, интриг и тому подобного в любых проявлениях» [Джафаров 1982, 120]. В рукописях суфиев наряду с этими основными признаками святости воспеваются также дружба, братство, равенство всех людей независимо от их языка, веры, расы.

Центральная тема текстов Нахчывана – человек и любовь к человеку. Созданный из глины, человек должен походить на свою «настоящую суть», землю, должен поклоняться земле, не должен позволять разгораться огню сладострастия, мстительности, ревности. Терпение, разум, вера должны в нем быть тверды, как земля и камень. Суфии должны учиться именно у земли, так как «земля скрывает свою тайну зимой, летом же зеленеет». Также в рукописях указывается, что суфий должен быть одновременно подобен Солнцу, и это Солнце никогда не погаснет. Суфий не должен видеть разницы между землей и золотом, между внешностью человека и именем, которое он носит. «Если человек совершенен духовно, то шах и все остальные будут его рабами», – эти слова указывают на то, что духовные ценности были основой суфизма. Духовная чистота, техарет, а также чистота телесная, великодушие, любовь к красоте, достигаются посредством священной воды – символа единения с Аллахом.

Согласно учению суфизма, Аллах воплощается во всей вселенной, во всем сущем. Весь мир, как и дух человека, созданы из малой частицы Божественного света, света «Благого Абсолюта» (Аллаха). Но человек временно разделен со своей сущностью, с Божественным светом, Аллахом. Поэтому человек страдает и старается с ней воссоединиться. После телесной смерти человека его дух оставляет тело, воссоединяется с Богом, и это называется Вехдети-вуджуд (Единство сути). «Каждое существо, попадающее в этот материальный мир, самый мистический из всех существующих миров, сначала воплотится в виде неорганического вещества, затем в образе растения, животного и человека, а после этого оно воплощается в образе совершенного человека и достигнет истины. То есть, все происходит от Абсолютного Существа, а затем, постоянно повторяется процесс выхода и возвращения к истинной сути» [Копрулу 1984, 322].

Представители литературной среды Нахчывана конца XIX – начала XX вв., опирающиеся в своих рукописях на эти философские взгляды, создавали мудрых лирических героев, которые в своих философско-эстетических собраниях ставили перед собой именно такие цели. Согласно мировоззрению суфийского лирического героя, все созданное обязано своим созданием Прекрасному Абсолюту и его Божественной любви. Эта любовь, идущая от Божественного света, дает человеку наслаждение и экстаз, побуждает его к соединению с его сутью, превращает в очарованного влюбленного (ашуга), который ищет Божественную возлюбленную. Такого рода газели можно встретить в рукописях Фагира Ордубади, воспитанника нахчыванской суфийской школы [Ordubadi 1989, 34–35]:

Верный влюбленный в мире вольно гуляет,

Покинув все, забыв себя, он одержим любовью,

Желанное единство дарует божественное вино,            

Идет он в трактир и предается там забвению…

Я замкну горе в своей груди, будь же весел,

Смело неси свою любовь по миру.

Обнаженную душу принеси в жертву возлюбленной, Фагир,

Одержимый любовью не боится и судного дня…

В рукописях Нахчывана отводится значительное место таким темам, как любовь, празднество, вино, красота, наука, правосудие, вдохновение, утешение, блаженство. Примечательны тексты, воспевающие духан (трактир) как место проживания суфиев и ученых. Одним из важнейших выступает суфийский термин ешг, означающий наивысшую степень любви. «Ешг – это человек, любящий Создателя и желающий с ним соединиться. Возлюбленная – это сам божественный свет. Вино – основное значение божественной науки и ее предел. Кубок – сосуд, содержащий весь объем значений Божественной науки. Виночерпий – учитель, показавший путь ашигу, находящемуся на пути к соединению с Божественным, наполнивший и поднесший ему Божественный кубок, то есть мюршид, шейх. Меджлис – собрание желающих воссоединиться с Создателем. Духан – место, где собираются с целью испить кубок любви, воссоединиться с Создателем, понять Божественную науку. Сюлюк – путь, которым идут ашиги, желая воссоединиться с Создателем. Салик – путник, идущий дорогой воссоединения с Божественным. Висаг – связь ашига с Божественным началом и принятые им обязательства. Общение – отношения, связь ашига с Аллахом. Облик – лицо Бога, его проявление или утешение. Прибытие – достижение Бога, воссоединение с ним. Талиби-вехдет – ученик на пути к воссоединению с Создателем, то есть изучающий единую науку ашиг или студент. Единая суть – общность Бытия, уникальность, единство божественной и человеческой сущности. Кааба – нечто очень дорогое, священное, место пребывания Божественного света (Возлюбленной)» [Кедимов 2010, 222].

Лирические герои Фагира Ордубади предстают верными ашугами, ставящими превыше всех благ цель воссоединения с Создателем. В рукописях тоскующий ашуг обращается к виночерпию, с просьбой подать ему чару вина. Светлые благоуханные дворцы он уподобляет яркому Божественному свету; считая сказкой гурий, обещанных в раю отшельнику, он предпочитает свою Божественную возлюбленную «темным стенам» жилища отшельника [Ordubadi 1989, 62–63]:

Саги, я душу жертвую тебе, неси мой кубок,

Сияющим вином освети этот дворец.

Да будет кубок твой всегда полон,           

Воспевай опьянение как глаза возлюбленной.

Красавица, покажи сотни твоих уловок,

Не позволяй мне открыть доску для игры.

Аскет, пусть твоими будут ангелы и гурии,

Не изводи меня, рассказывая свои сказки.

Не прикасайся к моей тайне злословием своим,

Ступай же в мечеть, а меня оставь в трактире.

Ей-богу, будь мужчиной, увидишь лицо любимой,

Сожжешь тогда ты стены кельи своей...

Газели Фагира Ордубади, написанные относительно легким языком, «приближают его к великим философам-пантеистам Ближнего Востока – Джалаладдину Руми, Хафизу и Физули» [Касимзаде 1974, 99]. Тех же философско-эстетических взглядов придерживался и его близкий родственник Саид Абульгазим Набати. Набати и Физули «воспевали спокойную, самоотверженную Божественную любовь, Абсолютную любовь, любовь Платоническую» [Корпулу-заде 1996, 36]. Фагир Ордубади несколько своих газелей, посвященных воспеванию «единого существа», написал в подражание Физули и Набати. Его газель, начинающаяся строкой «Не видал я в мире более приятного места, чем мейхана» написана в подражание газели Физули «Нет плодов у моего труда, кроме горестей». Лирический герой этой газели, как и у Физули, завсегдатай трактира, певец «прекрасного абсолюта» [Ordubadi 1989, 30]:

Не видал я в мире более приятного места, чем мейхана,

И я даю обет, клянусь своим бокалом.

Гуляке нужно поклониться своей святыне,

Совету этому следуют лишь опьяненные, другим он чужд.

Вошел я, и сладок мне трактир, а гуляки веселы,

В святых местах нет ничего, кроме руин...

Глаза мои, увидев здесь отшельника, не обманитесь,

Ведь он, невежда, Бог свидетель, россказни свои речет.

Пей же благословенное вино! Приятно нам сидеть в трактире.

Души своей не жертвуй никому, кроме любимой...

Войди же в кабак, и обрети покой в кругу друзей.

Что есть у отшельника? Лишь его убогая келья...

Многие скажут: «я влюблен», а затем изменят,

Фагир, где же верный влюбленный – мотылек, летящий на огонь?!

Хотя тексты Нахчывана указывают на неверие в человеческие силы, они призывают: человек должен выбирать для себя такую дорогу, где сможет сделать что-то полезное. На этот путь они зовут не отдельных людей, а все человечество. Человека, который не умеет или не хочет трудиться, суфии считали мертвецом. Противоречащие этому выражения – «Нельзя разрушать созданное Аллахом», «Все должно оставаться таким, каким создано», – отражают двойственность, противоречивость их взглядов. По мнению суфийских мыслителей конца XIX – начала XX вв., в жизни каждого также должен быть учитель, на чью помощь можно надеяться, чтобы найти правильный путь. У человека должна быть вера во что-либо, он должен защищать ее и священную правду, а ложь отнимает у человека веру (то, что он считает священным для себя). В поведении основополагающим считается принцип «не смешивать»: «с друзьями всегда быть только другом» и т.д.

Суфийские шейхи говорили, что Аллах при создании человека помещает ему на плечо ангела, который записывает все его грехи, но при этом они не считали возможным отказ от совершения греха только из страха; более реальным они считали следование эталону, образцу. Они указывали также, что на другом плече человека Аллах поместил беса, который непосредственно связан с шайтаном и пытается отвратить человека от правильного пути. При этом авторы нахчыванских рукописей ставили перед собой цель оказывать положительное влияние на поступки людей на уровне верований того периода. Мыслители, считая необходимым видеть в жизни не только плохое, представляя, насколько нужным для человека является хорошее, предполагают, что человек должен быть сам хорошим – духовно совершенным. Суфий должен постоянно духовно очищаться, уметь достичь беспорочности духа, добиваться, чтобы между его убеждениями и поступками не было пропасти противоречий. Суфий знает, что человек никогда не будет совершенно беспорочен, но, хорошо представляя это, все же стремится к искоренению недостатков.

Одна из важных черт суфизма – положительное отношение к науке. «Никто из известных суфиев не был далек от науки. Они – даже Аль-Газали, ставивший религиозные убеждения выше философии, – были осведомлены как в науках и философии древности, так и во всех современных им знаниях» [Кедимов 2010, 120]. Уже в XV в. один из суфийских мыслителей Азербайджана Деде Омар Ровшани в рукописи «Мискинлик китабы» («Книга о нищете») писал [Ровшани Деде Омар б/г, 34a]:

Не руководствуясь в делах своих наукой,           

Невежда ты и раб своих страстей.

Поэты Нахчывана также высоко оценивали науку. Суфии полагали ученого счастливым, уважаемым более обычных людей человеком. Ученому чужды чувства зависти и превосходства. Говорится, что человек возвышается и прославляется именно с помощью науки. Чтобы обрести счастье, ученый должен мало есть, мало спать и мало разговаривать. Еда его должна быть священной и чистой, как молитва. Если то, что ест ученый, не будет абсолютно чистым, он не сможет возвыситься духовно, сколько бы ни старался, не сможет создать ничего по-настоящему достойного. Суфийские авторы порой объединяют науку и веру. Человек, занимаясь наукой, воссоединяется с Аллахом, забывает себя, так что наука – это средство причаститься Божественному.

Изучение философских рукописей Нахчывана конца XIX – начала ХХ вв. показывает их ценность с точки зрения подробного изучения истории философской мысли в Азербайджане, на Ближнем и Среднем Востоке в целом.

Источники – Primary Sources in Azerbaijani

(Nakhchivan Manuscripts and Editions)

Ordubadi 1989 – Ordubadi F.H. Ağlar qələm əlimdə (Tərtib, müqəddimə, şərh və lüğət prof. Ə. Qədimovundur). Bakı, 1989.

Ordubadi S. (Tərtib, müqəddimə, şərh və lüğət prof. Ə. Qədimovundur). Təbriz, 2001.

Ваненди Гудси. Диван. Институт Рукописей им. М. Физули НАН Азербайджана. Ф. 14, сп. 1, №. 988.

Ровшани Деде Омар б/г – Ровшани Деде Омар. Диван. Институт Рукописей им. М. Физули НАН Азербайджана. В–778.

Ссылки – References in Russian

Бертельс 1965 – Бертельс Е.Э. Суфизм и суфийская литература. М.: Наука, 1965.

Ибрагимов 2014 – Ибрагимов С.М. Направления исследований нахичеванских рукописей XIX века // Наука вчера, сегодня, завтра. Сборник статей по материалам XIII международной научно-практической конференции. № 6 (13). Новосибирск: СибАК, 2014. С. 90–94. http://sibac.info/15067

Исмайлов Ш. Философия Махмуда Шабустари. Баку, 1966.

Керимов. Г.М. Аль-Газали и суфизм. Баку, 1969.

Кули-заде З. Хуруфизм и его представители в Азербайджане. Баку, 1970.

References in Azerbaijani and Turkish

Джафаров 1982 – Джафаров М.Д. Низаминин фикир дуньяси [Мировоззрение Низмаи]. Баку, 1982.

Касимзаде 1974 – Касимзаде Ф.С. XIX еср Азербайджан едебийяты тарихи [История азербайджанской литературы XIX в.]. Баку, 1974.

Кедимов 2010 – Кедимов А. XIX еср Ордубад едеби мухити [Литературная среда Ордубада в XIX веке]. Баку, 2010.

Копрулу 1984 – Копрулу Ф.М. Турк едебийятында илк мутесеввифлер [Первые суфии в турецкой литературе]. Анкара, 1984.

Корпулу-заде 1996 – Корпулу-заде М.Ф. Азери едебийятына даир тедгиглер [Исследования по литературе Азербайджана]. Баку, 1996.

References

Bertels E. Sufism and Sufi Literature. Moscow: Nauka, 1965 (in Russian).

Ibragimov S.M. Trends in Study of Nakhchivan Manuscripts of 19^th Century // Nauka vchera, segodnja, zavtra. Sbornik statej po materialam XIII mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii. № 6 (13). Novosibirsk: SibAK, 2014. P. 90–94. http://sibac.info/15067 (in Russian).

Ismailov Sh. Philosophy by Makhmud Shabustari. Baki, 1966 (in Russian).

Jafarov M.D. Nisami Worldveiw. Baki, 1982 (in Azerbaijani).

Kasimzade F.S. History of Azerbaijani Literature in 19th Century. Baki, 1974 (in Azerbaijani).

Kerimov G.M. Al-Ghazali and Sufism. Baki, 1969 (in Russian).

Köprülü F.M. Early Mystics in Turkish Literature. Ankara, 1984 (in Turkish).

Korpulu-zade M.F. Studies in Azerbaijani Literature. Baki, 1996 (in Azerbaijani).

Kuli-zade Z. Hurufism and its Adherents in Azerbaijan. Baki, 1970 (in Russian).

Qedimov A. Ordubad Literary Circles in 19th Century. Baki, 2010 (in Azerbaijani).