Каковы бы ни были причины к развязыванию войн, к сожалению, верно сказать, что на земле всегда найдется место, где люди воюют с осознанной или вынужденной необходимостью. Войны сопровождают мир, а мир чреват новой войной. Противодействующие этому процессу силы, как правило, остаются в меньшинстве. Пацифистские организации – поздний, постнаполеоновский продукт европейской истории, который не имеет до сих пор реального веса. Активизация пацифизма в Первую мировую войну, как это ни покажется странным, не вызвала у русского экзистенциально-христианского мыслителя Н.А. Бердяева ответных чувств. Написав много статей о войне, он собрал их в книгу «Судьба России». Характерная синкопированная речь автора в статье «Мысли о природе войны» нервно соединяет дефиниции и эмоции: «В войне соприкасаются предельные крайности, и дьявольская тьма переплетается с божественным светом. Война есть материальное явление исконных противоречий бытия, обнаружение иррациональности жизни. Пасифизм есть рационалистическое отрицание иррационально-темного в жизни. И невозможно верить в вечный рациональный мир. Недаром Апокалипсис пророчествует о войнах» [Бердяев 1990, 180]. Бердяев улавливает и точно формулирует противоречие: «Христианская война невозможна, как невозможно христианское государство, христианское насилие и убийство. <…> Война есть вина, но она также есть и искупление вины» [Бердяев 1990, 181]. Однако так ли это? Справедлив ли диагноз русского философа эпохи модерна?

Интересно обратиться к началу российского Нового времени – эпохе также кризисной, когда российское государство было, несомненно, христианским на свой православный лад. Разнообразные войны тех времен велись, почти не прекращаясь, насилие и убийства не переводились на широких просторах Московского царства, как и в землях ближайших соседей. Именно в эту эпоху создавались тексты, в которых война, вера и власть взаимно укрепляли, поддерживали и обусловливали друг друга, и где авторы предлагали свое понимание государственных задач.

***

Эпоха новаций в придворной и церковной жизни Московского царства при неизменном доминировании православно-государственной идеологии времен Алексея Михайловича и его сына Феодора Алексеевича не являлась исключением из исторического правила постоянства военных действий. Практически все европейские государства того времени имели свои интересы, которые, как казалось власти, несомненно могут и должны быть реализованы в результате войн. Московское царство вело военные кампании по разным направлениям: на северо-западе – с европейскими государствами, на юге – с Османской империей. Преследуя свои интересы, оно все более расширяло территории, продвигаясь далее в Сибирь и Забайкалье, одновременно реформируя армию, меняя тип вооружений и строй войск по образцу Западной Европы. Руководством к военным реформам послужил перевод книги И. фон Вальхаузена «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей», вышедший в Москве в 1647 г. Исследователи, анализируя «чин Государева похода», занесенный в Дворцовые разряды 1656 г., отмечают, что военные нововведения на западный манер власти старались согласовывать с традиционными православными обрядами, без которых выступление в поход, принятие приказов и прочие военные ритуалы обойтись не могли [Курбатов 2009 web; Черная 2013 web]. Для понимания масштабов военных действий приведем далеко не полный перечень кампаний за 13 лет царствования Алексея Михайловича только на западных и юго-западных границах государства: продолжающийся русско-польский конфликт в 1654–1656 гг., закончившийся Виленским перемирием; русско-шведская война 1656–1658 гг.; длительные русско-польско-шведские войны 1659–1667 гг., прерывавшиеся мирными договоренностями: в 1660 г. (Оливский польско-шведский мир), в 1661 г. (Кардисский русско-шведский мир), и, наконец, в 1667 г. (Андрусовский русско-польский мир).

Отношение к войне во времена «закатного» московского абсолютизма [Седов 2006], ее место и значение, прямо связанное с сакральным характером власти, определяли дискурсы веры, власти и войны. Обращение к поэтическим текстам придворного поэта и учителя царских детей Симеона Полоцкого (1629–1680) дает возможность понять прививку концептов европейской барочной монастырской учености применительно к интересующим нас темам. Другой текст – так называемая «Политика» – произведение Юрия Крижанича (1617/18–1683), католического миссионера, недолго служившего в Москве, а затем сосланного на долгие семнадцать лет в Тобольск. Им владела идея объединения всех славян, а главное, он выполнял миссию по заданию папского Рима привлечь московского царя вместе с его войском к созданию единой антитурецкой европейской коалиции.

Тексты, в которых эти два современника высказывались по интересующим нас и сегодня вопросам, написаны в 50–70-е гг. XVII в., однако обстоятельства их появления были различны. Глубинная связь трех «в» – войны, веры и власти – в ранненововременной культуре Российского царства у этих авторов очевидна. У обоих авторов речь идет о военной силе и мощи царской власти; о военных походах московского царя; об отношении к войне как «справедливой» борьбе православного государства с «иноверцами» («латинянами», «немцами», «агарянами» и т.д.). Читая этих авторов, можно в определенной степени представить властный кремлевский контекст, его неразрывную связь с верой и войной, а также представить обстоятельства жизни самих авторов, иногда приближавшихся к властным столам, но не принимавших сколько-нибудь ответственного участия в политических и военных решениях Москвы. Их позиции – поэта-панегириста и богослова (Симеон) и сосланного в Сибирь миссионера (Крижанич) – позиции дискурсивные, их тексты построены по законам риторической культуры и направлены на прославление власти. Вместе с тем, авторы позволяют себе давать советы властям, идеологически обслуживая и утверждая сакральность царской власти.

***

Военная ситуация способствовала знакомству Симеона – монашеское имя учителя Богоявленского монастыря белорусского города Полоцка, находившегося под властью Речи Посполитой, – с русским царем Алексеем Михайловичем, направлявшимся со своим «Государевым полком», «…в который вошла почти половина всех войск, направленных против шведов», на Ригу в 1656 г. [Курбатов 2009 web]. Шведская корона крепла и угрожала восточноевропейским государствам; Московское царство воевало со шведами за территории, желая заявить свои интересы. Как пишет О.А. Курбатов, во многом пересмотревший пораженческую оценку шведского похода 1656 г. Алексея Михайловича, снявшего осаду и отступившего от Риги: «Государев поход уже в июле 1656 г. превратился в грандиозную демонстрацию силы, на фоне которой велись активные переговоры с поляками, Бранденбургом, Курляндией, Данией и т.п.» [Курбатов 2009 web]. В Европе (особенно в Италии) это было время эпидемии чумы и страшного мора. Европейские газеты того времени сообщали о походе московского царя вместе с известиями об ужасах распространявшейся болезни. Известия из европейских газет переводили и печатали «Вести-куранты», заведенная при Алексее Михайловиче новая информационная служба (см.: [Вести-Куранты 1996, 108, 115]). На пути в Ригу царь дважды прошел через Полоцк, присоединив его к своим самодержавным владениям. Видимо, дважды его приветствовал и Симеон со своими учениками в Богоявленском монастыре города.

В декламации, сохранившейся под названием «Метры» [Прашкович 1965], Симеон, прославляя русского царя, впервые соединил три важнейших концепта – власть, вера и война, демонстрируя их очевидную связь и найдя для ее выражения необходимые слова в трехчастной форме панегирических приветствий двенадцатью отроками-учениками. Публикатор указывает, что «примерно половина “Метров” из рукописи № 731 не принадлежит Симеону Полоцкому и почти буквально копирует “декламацию” “Просфониму”, изданную во Львове в 1591 г. Симеон Полоцкий ограничился здесь лишь заменой имени митрополита Михаила Рогозы (“Просфонима” посвящена ему) на имя царя Алексея Михайловича и некоторыми другими незначительными изменениями текста» [Прашкович 1965, 29]. Такого рода копирования и заимствования допускались в ученической среде в целях обучения и пригождались для срочного сочинения панегирика.

При первой встрече 5 июля 1656 г., как обозначено в тексте [Прашкович 1965, 32], в «Рифмах первых» каждый из отроков говорил по одному панегирическому двустишию во славу царя «восточного» (не столько географическое, сколько сакральное определение), желая ему расширить православную веру «во всех краях». Говорилось, что царь «свобождает» от врага церкви, упоминался «отчыный Полоцък», отданный царю под руку Москвы, называемой «твоим градом», «благочестием» просвещенным. Власть символически соединялась с устойчивыми концептами барочной риторики – светом и солнцем. Свет – от веры, царь же выступает гарантом ее сохранения и защиты: народы всей России, куда входит «Белая з Малою», светом веры «просветитися» под царственной рукою [Прашкович 1965, 33]. Обращением к Божественной Троице: «Да светит всем свет веры паки станет слонца» [Там же] завершался первый раздел «Метров».

Во второй части («Рифмы вторые») Симеон сравнивал царя с Константином, говорил о «новом Рыме», называл вождем, Богом данным, защитником всех христиан, противопоставляя тьмы вражьих напастей свету победы; прокладывание пути ко Христу в истиной вере как пути к Солнцу, в который включались и жители Полоцка, и вся Белая Русь:

Тобою иго тяжкое зложено,

Трудное бремя от нас отвержено.

Вси врази нашы ныне постыдятся

и посрамятся

[Прашкович 1965, 34].

В заключительных двустрочных «Рифмах третьих» все высказанные ранее эпитеты и метафоры расширялись до сложной концептной конструкции, где царь – Солнце, которым Русь «просветлилась». «Око царево» – солнце, от его света люди как от круга солнца «просвещаются». Симеон поэтически «сконструировал» небесный свод, в котором солнце выше всех планет и превосходит луну, а потому тьма рассеяна царем-солнцем и вера просветляет людей своими лучами. Единственное Солнце на небе связано аллегорическим переходом с земным «восточным миром», где правит единственный царь Алексей Михайлович.

И, наконец, царя символизирует Орел. Как барочный концепт царской власти орел визуализирует в геральдике государственную власть. В его образе скрыт важный аллегорический смысл:

Орлом цар ест, бо яко орел свое дети

На слонце, так на Христа всих учит смотрети

[Прашкович 1965, 37].

Разъяснение смысла имеет в виду книжную традицию: «Орля, кгды в слонце не зрит, то орел загубит. / Кто на Христа не смотрит, наш орел не любит» [Прашкович 1965, 37]. Как сообщается в многочисленных указаниях на средневековые бестиарии, а в них, соответственно, на Аристотеля: орел может смотреть, не мигая, на солнце и обучает этому своих орлят. Тех же, кто отворачивается от солнечного света, сбрасывает на землю[1]. Солнце представляет Христа и сам царь, отвечая за своих поданных, заставляет их «смотреть» на Христа, подражая ему в собственной жизни. «Солнечное послушание» есть удел венценосного царя. Завершение последней части, по всей вероятности, сопровождалось действием – вручением царю Алексею Михайловичу хлеба и вина от горожан Полоцка. Симеон вспоминает «царя праведности» Мелхиседека, который вынес Аврааму хлеб и вино (Быт. 14:16–18):

Мелхиседек Аврааму хлеб, вино приносит.

Прими наш хлеб покоры, царю, тя град просит

[Прашкович 1965, 38].

В 1660 г. Симеон впервые посетил Москву со своими учениками и снова произносил панегирик Алексею Михайловичу [Симеон Полоцкий 1953, 97–102]. После возвращения Полоцка Речи Посполитой в 1664 г. Симеон во второй раз отправился в Москву и остался до конца своей жизни иеромонахом московского Заиконоспасского монастыря, придворным поэтом, переводчиком, учителем царских детей, проповедником и православным просветителем.

В келье, среди книг, составлявших самую большую библиотеку Московского государства того времени, Симеон писал собственные труды, где немалое место занимали темы власти, веры и войны. В поэтической энциклопедии «Вертоград многоцветный» (1678) Симеон собрал и выстроил в алфавитном порядке силлабические стихи, которые проясняли, толковали, поучали, просвещали читателей через «мир человеческих “вещей”», устроенный Богом. Содержание большей части тематических циклов создавалось с опорой на тексты католических проповедников, из которых Симеон черпал сюжеты, находя фрагменты из их книг в собственной библиотеке[2]. Вертоград – распространенная метафора цветущего сада. Задача человека, читающего этот текст, воспринять его сакральное значение, выраженное в поэтической форме. Симеон поместил в стихотворном сборнике «Вертограда…» немало стихов, в которых так или иначе прорабатывал концепты веры, власти и войны.

Вера для иеромонаха Симеона – основа не только государства, но и всего Богом сотворенного мира. В цикле стихотворений под этим же названием тема веры находит воплощение в поэтических образах, построенных на резких контрастах: «солнечно сияющей вере христианской» противопоставлена ересь, блистающая в траве «яко червь» или «яко часть древа гнилого», которая светится ночью [Симеон Полоцкий 1996 I, 197]. В стихе «Вера щит» Симеон рисует образ веры, защищающей от «стрел неверства, егда враг стреляет» [Там же, 199]. Смерть ожидает неверующего, «отложившего щит» человека, как она застигает Саула, упавшего на свой меч, когда тот понял, что побежден филистимлянами и его щит более не защитит его. «Вертоград…» полон цитат из Библии и центрируется вокруг христианской веры как мировоззренческого ядра. Отношение между используемыми автором сюжетами Ветхого и Нового Завета, как правило, таково, что читатель не отмечает противоречия между ветхозаветным и христианским толкованием в «насаждении словесного сада».

В стихах, определяющих, кого следует считать врагом, с необходимостью появляется тема истинной веры. Картина мира сразу обретает осмысленность и законченность: враги – те, кто смущают, соблазняют, отвращают человека от православной веры. Это первое и главное определение врага, поэтому концепт враг у Симеона имеет прямую коннотацию с борьбой за православную веру и невозможностью самой жизни без нее.

В стихотворении «Воин» акцент делается на посмертной милости Божией для воина, умирающего от «меча вражия»: его ждет милость только в том случае, если в своей жизни он старался «заветы Божия хранити» [Там же, 177]. Многократен повтор этого мотива во многих стихах сборника: воин, отдавший жизнь за веру, противостоит врагу. Обратим внимание на расстановку акцентов при обращении Симеона к текстам Ветхого или Нового Заветов. В стихотворении «Врагом добротворение» Симеон пишет о христианской заповеди любви к врагу:

Христос повелевает враги нам любити,

                            злобы онех множеством доброт победити

[Там же, 182].

Прощение врагов – христианская норма, однако далее автор приводит пример из Книги пророка Даниила о милости Бога к царю Навуходоносору – прощении за грех гордости. Нетерпимость ветхозаветного Бога к ослушникам и придание их смерти, как и кары на голову врагов не так важны автору, как прощение гордеца. Христианское благо – «добротворение» врагам «за злая дела» [Там же, 182] должно обратить их в христианскую веру. Божественная Троица победит, по мысли Симеона, «троицу злую»: «прелестный мир», «плоть злострастну» и «от демонски силу» [Там же, 180]. Эта тема развивается во многих стихах «Вертограда…» и в сборниках проповедей Симеона. Война, таким образом, разумеется Симеоном как вооруженная борьба за истинную веру со всеми, кто отвращает, смущает или препятствует истинному христианину.

Власть, так же как и борьба с врагом, имеет сакральный смысл. Одноименное стихотворение начинается именно такими словами:

Всякая власть от Бога, Он бо благи дает

властелины, а злыя за грех попущает

[Там же, 155].

Бог «дарует» правящим и знаки отличия – «златые скиптры в десницах держащым» и «венци суть златые» на голову [Там же]. Власти необходимо «весьма почитати» и «в благих велениих им не пререкати» [Там же]. Противящийся властям противится Богу. Власть же, как описывает ее Симеон по правилам барочной визуализации, склонной к «телесным аллегориям», устроена подобно голове, «промышляющей» и управляющей телом («людом»):

Властелин глава, прочии же люди

суть во гражданстве, яко в теле уди

[Там же].

Люди, находящиеся во власти, должны в судах вести дела «по правде»: «на лица сильных и сродных не зрети, равн суд имети» [Там же]. Себя же должны блюсти, чтобы «гордость» никогда не вошла в их сердце, ибо в гордое сердце высокого саном человека Бог «наводит» гнев «жестокий», как это случилось с вавилонским царем «Навходоносором». Любимый Симеоном сюжет лег в основу «Трагедии о Навходоносоре», положившей начало российской драматургии, смысл которой в том, чтобы царская власть была подчинена божественной силе [Симеон Полоцкий 1953, 189–204].

Властный контекст является главным в объемном труде «Рифмологион» (1661–1678), в котором Симеон собрал свои стихи, написанные по разным поводам в 60–70-х гг., но главным образом, связанные с церковными праздниками годичного круга и значимыми событиями Московского двора [Симеон Полоцкий 2013]. Адресатами этих стихов были члены семьи главы государства – сначала царя Алексея Михайловича († 1676), затем его сына Феодора Алексеевича († 1682). Поводом служили дни рождения, бракосочетания, похороны царственных особ, объявление наследника, венчание на царство и т.д. В «Рифмологион» автором включены и приветственные праздничные послания, адресованные московским боярам. Самое прямое отношение к разработке властной темы в этом сборнике имеют пять художественно оформленных «книжиц» для чтения в царских кремлевских покоях (см. об этом подробнее: [Еремин 1953, 242–256; Сазонова 2013]).

Стихи, исполненные по правилам риторического искусства, утверждали символику православной сакральности царской власти, когда становились частью церковных праздников и светских церемоний Московского Кремля. В идейном арсенале абсолютистского государства Симеоном были введены и закреплены известные европейскому Возрождению и барочной культуре, но совершенно новые для России символы государственной власти, имеющие прямое соответствие с геральдикой российской государственности. В «Орле Российском» автор связал полисемантические смыслы словесно выраженного и визуализированного символа царской власти. «Книжица» состоит не только из стихов, но и из эмблемы с девизом: «Во солнце положи селение свое» с изображением двуглавого орла в солнечных лучах – изображение государственного герба Московского царства (подробнее см.: [Сазонова 2006, 383–395]; о визуализации: [Мончева 1989]).

Одними из главных деяний королей, императоров и прочих обладающих властью особ, несомненно, были военные победы, преумножение и расширение земель своего государства. Изображение воинственного Орла Российского Симеон толкует устами «Полиимнии», музы красноречия и гимнов, что характерно для барокко – проводника греческой мифологии в русскую культуру: «...скипетр в деснице Орла российского знаменует благодать; меч же царский – на злых людей. Дий посылает скипетр, а Арей меч» [Симеон Полоцкий 1915, 36–37]. Обратим внимание, что именно в 1667 г., когда Симеон составил книжицу «Орел Российский», Лаврентий Хурелич (или Хурелевич) упоминающийся в русских источниках как герольдмейстер Императора Священной Римской Империи, был специально послан в Россию для составления «Родословия». Цель этого предприятия – показать родство России с восемью европейскими державами. Герольдмейстер официально описал российский герб, воспроизведя титул Алексея Михайловича: «Орел двоеглавый есть герб державный Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея Михайловича всея Великая и Малая и Белыя России самодержца, его Царского Величества Российского царствия, на котором три коруны изображены, знаменующие три великия Казанское, Астраханское, Сибирское славныя царства, покоряющиеся Богом хранимому и высочайшей Его Царского Величества милостивейшаго Государя державе и повелению… на персях изображение наследника, в пазонктех скипетр и яблоко, и являют милостивейшаго Государя, Его Царского Величества Самодержца и Обладателя» [Пчелов 2005, 41–42]. В «книжице» «Орел Российский» царь Алексей Михайлович представлен поэтом как глава всех «россов», богоизбранного народа, воспитанного в православной вере.

Симеон включил образ Орла в солнечную картину сияющей и праведной веры, в которой сам Христос являл образ праведного солнца. После смерти Алексея Михайловича Симеон в «Гусле доброгласной» напишет, адресуя стихи молодому царю Феодору Алексеевичу: «Солнце ты убо, царю богом данный» [Симеон Полоцкий 1953, 125]. Как и в отце, поэт видел в молодом царе защитника отечества: «Отчества гнездо покрывай крилами, / вражия сети разтерзай ногами» [Там же, 131].

В текстах «Рифмологиона» нашли отражение военные конфликты 60–70-х гг. между Россией и Османской империей, на стороне которой воевало Крымское ханство. После Андрусовского перемирия в состав России вошли земли Левобережной Украины и Киев, регулярно подвергавшиеся нападениям турок и крымских татар. Войны завершились в 1681 г. Бахчисарайским договором. Симеон был в курсе военных событий. О разорении украинских монастырей и сел крымскими татарами, выступавшими на стороне Османской империи, он знал как царский кремлевский учитель и придворный поэт, среди заказчиков сочинений которого были бояре, принимавшие государственные решения о военных походах, и сами «воеводы». В тексте «Гусли доброгласной», посвященной восшествию царя Феодора Алексеевича на престол, поэтические метафоры связки власть – вера – война имеют прямое отношение к войне России с Османской империей. В композиции одной из частей «Приветствие 2» Симеон использовал зодиакальный цикл. «Скорпий, исполнь яда» символизирует врага, «змия агарянска» [Симеон Полоцкий 1953, 126], и автор желает царю, призывая Господа для помощи, освободить попавших к туркам в плен. Стрелец, «из лука стрелы изпущает» – метафора силы царя Феодора. Он должен воплотить «умысел» отца (царя Алексея Михайловича) и «сокрушить» луки и стрелы «скифских стран» (крымских татар), их «гордыя главы до стоп понудиши» [Там же, 127]. «Козел рогатый» символ греческого царя:

В Писании же козел знаменует

царя греческа, – Даниил сказует

[Там же].

И.П. Еремин комментировал: «Под “козлом рогатым” Симеон Полоцкий везде имеет в виду турецкого султана Мухаммеда IV» [Еремин 1953, 269]. Симеон желает царю Феодору сломить «гордость» скачущего по горам козла и «его преклонити роги» [Симеон Полоцкий 1953, 127].

«Водолей мокрый», по замыслу Симеона, должен помочь царю в плавании его войск через морские воды к «престолу граду гречески» для того, чтобы завоеванный турками Константинополь «…из скверных взяти агарянских / рук и передати до рук христианских / Твоих пресветлых…», обращается к царю Симеон [Там же, 127–128]. Этот же мотив развивается и в связи с зодиакальным знаком Рыб. Симеон желает царю Феодору «…крестити / дасть Бог агарян и рыботворити. / Из скверных змиев водами святыми / да будут богу рыбами чистыми» [Там же, 128].

В следующей части («Приветстве 3») Симеон возвращается к образу Орла, побеждающего «агарян гордых». Поэт метафорически представляет эту победу как сгибание имеющей «своя роги» луны, мусульманского символа, укрощаемой когтями орла, в «круглость», наполняемую постепенно светом солнца Христова и истиной верой. Так враги станут друзьями, а свет Христов «…даждь Феодору царю агаряны, / Божиим даром да будут владоми, / орлом российским к небеси ведомы» [Там же, 132]. Метафора победы над «рогами» турок вошла в барочную поэзию и была использована Карионом Истоминым (но адресована уже юному Петру I) в 1689 г. в его «Книге любви знак в честен брак» [Карион Истомин 1989, 17].

Можно сделать вывод, что свою задачу Симеон как придворный поэт и учитель, скорее всего, видел в том, чтобы придать традиционному московскому этикету «просвещенные формы» не только в стилистических новинах и риторических формах выражения, но и в наращивании православного содержания, расширении сакральных формул власти. Его риторические приемы, метафоры, находки в концептуализации войны, веры и власти пережили автора, сохранив значение и во времена Петра I, много воевавшего, строившего новый тип Российского государства, присоединяя новые территории и сохраняя, по-своему, жесткую связь власти и веры.

***

В сентябре 1659 г. в Москву пришел другой славянин. Хорват Юрий Крижанич был католиком (образование получил в Иезуитской школе в Любляне и Загребской католической семинарии) и миссионером. Он посещал университет Болоньи, изучая право и теологию, а затем коллегиум Св. Афанасия в Риме для подготовки католических миссионеров. Движимый идеей присоединения Московского царства к антитурецкой военной коалиции европейских государств, а также к унии с Римской церковью[3], Крижанич направлялся из Вены к Москве через юго-западные украинские земли, где происходили столкновения между гетманскими войсками и бунтующими казаками, польские отряды противостояли русским, а крымцы совершали набеги.

Начав службу в Москве переводами с греческого и латыни и замыслами и набросками к славянской грамматике, он был отстранен от дел и сослан в Сибирь 20 января 1661 г. Причины изгнания до сих пор документально неизвестны. Крижанич приехал в Тобольск 8 марта 1661 г., где жил в течение 15 лет, получая от государства небольшие деньги и продолжая писать теперь уже трактаты на теологические, политические, исторические и грамматические темы, пытаясь реализовать идею панславизма хотя бы в общеславянском лексиконе. Культурное и политическое возвышение всех славянских народов он видел в создании единого государства, под главенством Москвы и в единстве христианских церквей под рукой Рима. Крижанич был возвращен из ссылки в Москву 5 марта 1676, а затем через Вильно отправился в Варшаву. Сопровождая польское войско, которое двинулось на борьбу с Османской империей, он принял участие в осаде Вены и погиб в битве 12 сентября 1683 г.

Рукопись Юрия Крижанича «Беседы о правлении», опубликованная под названием «Политика», – макиавеллиевский парафраз деловых советов властителям. В многочисленных тетрадках автор собрал размышления о государстве, его богатстве, силе и мудрости – именно так называются три части, составляющие, по «разделению» самого Крижанича, это сочинение.

Вполне прагматичный взгляд автора демонстрирует отличие в понимании связки вера – власть – война католика-миссионера от поэтических образов Симеона. Для Крижанича главным в этой связке выступает институализированная форма власти – государство (царство). Он более всего печется «об умножении сил», о законах и законопорядке, о торговле, земледелии, обогащении государственной казны и т.д. и т.п.

Государство Крижанич рассматривает как организм, подверженный болезням, видит в нем составные части, которые находятся в состоянии борьбы, находит положительные и отрицательные «чужеземные» влияния, обсуждает необходимость хороших законов, способных преумножить благосостояние народов, населяющих государство и т.д. и т.п. Его обращение к Священному Писанию имеет также вполне назидательный характер, как бы инициирующий дальнейшие мирские и прагматические размышления по интересующим автора вопросам. Вот, к примеру, обоснование наличия в государстве трех «мирских основ» – богатства, силы и мудрости. Крижанич цитирует Иеремию (Иер. 9,23): «Да не хвалится мудрый мудростью своею, сильный – силою своею, богатый – богатством своим. Но хвалящийся хвались тем, что разумеет и знает меня, – говорит Господь». Комментируя Иеремию, Крижанич пишет о мирской славе как «суетной и погибельной для душ». Бывает так, что люди забывают Бога, и тогда и ум, и богатство, и сила не приносят счастья: «Для тех, кто верен Богу, эти вещи не вредны, а напротив, хороши и много полезны и необходимы и являются дарами Божьими» [Крижанич 1997, 21]. В мирской жизни государственная мудрость состоит в двух правилах, как считает Крижанич: «…познай самого себя. Не верь чужестранцам» [Там же, 22]. Европейская ментальная традиция, усвоенная славянином из Хорватии, здесь читается со всей очевидностью.

Во второй части «Политики», названной автором «О силе», развиваются практические соображения, укрепляющие власть и безопасность государства, необходимые во время войны. Крижанич последовательно разбирает вопросы: «о твердынях» (способах защиты городов при помощи естественных и искусственных преград); «об оружии», где дает списки разного типа вооружений; «о строях войск», разделяемых на быстро реагирующие и обладающие силой. Прагматика Крижанича особенно явна в разделе «О воинах», где в нескольких кратко сформулированных пунктах он показывает условия, при которых воин будет хорошо воевать. На первом месте «подкрепление тела» – еда, одежда, оружие, для использования которого нужно специальное обучение. Храбрость, считает Крижанич, воспитывается, а не дается от природы. Его определение храбрости связано с личностью воина: «…это воодушевление, дерзость и некая самоуверенность, благодаря которой воин считает себя сильнее неприятеля и поэтому смело идет в бой» [Крижанич 1997, 109]. Однако храбрость зависит «…от старания, от умения, от длительного обучения, а больше всего от хорошего правления» [Там же]. Он перечисляет в двенадцати пунктах все условия для укрепления храбрости. Здесь и «подстриженные бороды» для пристойного вида, и необходимость получения жалованья за «труды» (война есть труд, по Крижаничу!), и словарь «военных вещей», который должен быть обязательно на родном языке (воеводы не должны быть иностранцами), и, наконец, позволение воинам распоряжаться «…свободно (без суровых запретов и стеснений) жалованьем и добром, добытым в морозах, опасностях и страданиях» [Там же, 111]. Заключительный пункт условий успешности воинов дан автором кратко, но с небольшим риторически-эмоциональным акцентом: «Помощь Божья должна была бы быть щитом надежды, и твердыней, и основой храбрости королей и воинов христианских» [Там же]. Здесь Крижанич – и «реалист», и проповедник-обличитель: «Но – о беда и несчастье наше – о том, что всего нужнее, люди помышляют меньше всего» [Там же].

Называя полководца (воеводу) «баном» и выясняя круг его задач, Крижанич «цитирует» слова кондотьера Джиакомо Аттендоло Сфорца о необходимости воевать за справедливое дело, щадить невинных людей, защищать церкви и девушек, щадить кровь своих воинов, не радоваться поражению неприятеля и, наконец, «…думать, что всякая победа идет от Бога» [Там же, 113]. И далее в восьми пунктах он излагает профессиональный и моральный кодекс военачальника, считая главным, чтобы тот обязательно был одного роду-племени со своими воинами. Крижанич полагает важным в военном деле давать правильные имена воинам: греческими и «монашескими» именами называть их нельзя, так как это причина, «…порождающая малодушие и лишающая воинов храбрости» [Там же, 118]. Храбрость воинам придают «апостольские имена» – Петр, Андрей, Иван, Павел – или «местные» (на «своем языке»).

Кто же враги Русского государства? По Крижаничу, как и по Симеону, прежде всего, – Османская империя. В «Политике» он объясняет: «Турки и татары были прежде народами незначительными и неизвестными, а ныне они страшны для всего света» [Крижанич 1997, 110]. Крижанич различает турецких татар (Османской империи) и «крымцев», считая их бедной страной, люди в которой «живут грабежом» и войной (см.: [Там же, 33]). В мирной жизни свои враги – «немцы», которые обманывают и притесняют славян. Что можно противопоставить войне? Крижанич много и подробно говорит об устройстве торговли. Конечно, отмечает автор, выходу к южным морям препятствуют крымцы, но следует, дает он совет царю, взять торговлю в свои руки, чтобы «немцы» (собирательное имя для купцов западных стран) стали торговать с Востоком (бухарцами, персами, турками) через Россию для ее выгоды. Крижанич считает, что подчиняя калмыков, персов и турок не за «ясак» (налог), а посредством правильно налаженной торговли, продавая ковры, рис, пряности, краски и др. восточные товары «от бухарцев и от персов» в западные страны, государство будет получать большую пользу [Там же, 40].

Для Крижанича, как и для Симеона, непреложна мысль, что власть дается Богом. Раздел «Об обязанности короля» строится им на формулировке «заповедей и правил», которые выводятся из книг Второзакония, Притч Соломоновых, Пророков, Псалтыри и других ветхозаветных текстов. Он подводит под эти правила аристотелевскую «теорию»: «В человеческом теле – одна душа, а в ней три жизненные силы: разум, чувство и здоровье»[4] [Крижанич 1997, 290], полагая, что применительно к королю эти силы преобразуются в мудрость, могущество и богатство [Там же]. Главной для правителя является мудрость. Но самое важное для поддержки короля – полагаться на Бога и его помощь [Там же, 294], ибо король не подвластен ничему, кроме Божьего закона и «людского суждения» [Там же, 297]. «Дурное правление» Крижанич находит в пяти формах – «общевладство» (анархия и безвластие, «…при котором весь народ буйствует» и каждый хочет быть государем – посадское правление); «маловладство» (несколько человек у власти – боярское правление); тирания короля, насильника и грабителя («людодерца»); «гинекархия» (наследование королевского престола женщиной); «чужевладство» (ксенархия – власть чужеземца) [Там же, 295]. «Благое» правление – результат переноса наилучшего из других государств при опоре на собственные силы. Это и есть «самовладство» [Там же, 294].

***

Чтение текстов Симеона Полоцкого и Юрия Крижанича дает основания видеть определенным образом выраженный политизированный вектор, проявляющий себя по-разному в поэтической и теоретико-практической структуре текстов приехавших в Москву интеллектуалов-богословов. В придворной просветительской деятельности поэта Симеона Полоцкого, соединявшего ее с проповеднической и богословской работой, политический дискурс можно обнаружить в формах барочных метафор, аллегорий, эмблем и визуальных образов панегирических стихов и нравственных назиданий, соединявших власть – веру – войну в едином христианском идеологическом контексте.

Миссия Юрия Крижанича в Москве не удалась. Он успел написать свой политический трактат, местами становящийся диалогом, но не смог его опубликовать и тем более донести до главного своего адресата – московского царя. Его политические штудии на темы власти – веры – войны фундированы не только книгами Священного Писания, но и политическими трактатами западных теологов, историков, путешественников в Россию, что способствовало выведению его практических советов на уровень логических и риторических обобщений. Собственные наблюдения о властном устройстве России, ее врагах и друзьях, Крижанич встраивал в широкий контекст европейской истории и современных автору событий, чему способствовало его хорошее знание теологии, философии и риторики. К сожалению, работа Крижанича стала известна в России только в середине XIX в. и потому не могла своевременно повлиять на развитие политического дискурса Российского государства.

Одно можно с уверенностью сказать, вчитавшись в тексты Симеона Полоцкого и Юрия Крижанича: для этих авторов не стоял бердяевский вопрос о невозможности христианской войны и христианского государства. Как понимал Крижанич, только союз христианских государств способен победить Османскую империю, что было практически необходимо и Европе, и России во второй половине XVII в. Более того, как кажется, и тот, и другой хотели, чтобы эта позиция стала определяющей для политики русских правителей.

Источники (Primary sources in Russian)

Аристотель 1996 – Аристотель. История животных / Пер. В.П. Карпова, предисл. Б.А. Старостина. М.: РГГУ, 1996. [Aristotle. History of animals. Translated into Russian by Karpov V.P.]

Вести-Куранты 1996 – Вести-Куранты: 1651–1652 гг., 1654–1656 гг., 1658–1660 гг. М.: Наука, 1996. [The Kuranty.  1651–1652, 1654–1656, 1658–1660. In Russian.]

Карион Истомин 1989 – Карион Истомин. Книга любви знак в честен брак. Факсимильное воспроизведение парадной рукописи. М.: Книга, 1989. [Karion Istomin. Book of love of the Symbol in honour of marriage. In Russian.]

Крижанич 1901 web – Записка Юрия Крижанича о миссии в Москву 1641 года. М.: Императорское общество истории и древностей Российских, 1901. URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus10/Krizanic/frametext.htm [Krizhanich Yu. Note of Yuri Krizhanich about mission to Moscow of year 1641. In Russian.]

Крижанич 1997 – Крижанич Ю. Политика. М.: Новый свет, 1997. [Krizhanich Yu. Politics. In Russian.]

Прашкович 1965 – Прашкович Н.И. Из ранних декламаций Симеона Полоцкого («Метры» и «Диалог краткий») // Труды Отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). М.; Л.: Наука, 1965. Т. 21. С. 29–38. [Prashkovich N.I. From Early declamations of Simeon Polotsky “Metrs” and “Short Dialogue”. In Russian.]

Симеон Полоцкий 1915 – Симеон Полоцкий. Орел Российский / Сообщил Н.А. Смирнов. СПб., 1915. (Издания Общества любителей древней письменности (ОЛДП); т. 133.) [Simeon Polotskij. Eagle Russian. In Russian.]

Симеон Полоцкий 1953 – Симеон Полоцкий. Избранные сочинения. Л.: Наука, 1953. [Simeon Polotskij. Selected works. In Russian.]

Симеон Полоцкий 1996 – Simeon Polockij. Vertograd mnogocvĕtnyj / Ed. by A. Hippisley, L.I. Sazonova. Foreword D.S. Lichačev. Köln, Weimar, Wien: Böhlau Verlag, 1996. Vol. I (Bausteine zur Slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Neue Folge. Reihe B: Editionen. Bd. 10 / Hrsg. von K. Gutschmidt, H.-B. Harder und H. Rothe). (In Russian and German).

Симеон Полоцкий 2013 – Simeon Polockij. Рифмологион: Собрание придворно-церемониальных стихов. Rifmologion: Eine Sammlung höfisch-zeremonieller Gedichte. Vol. I / Hrsg. von A. Hippisley, H. Rothe, L.I. Sazonova. Köln; Weimar; Wien: Böhlau Verlag, 2013. (Bausteine zur Slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Neue Folge. Reihe B: Editionen. Bd. 27) (In Russian and German).

Cсылки – References in Russian

Бердяев 1990 – Бердяев Н.А. Судьба России. М.: МГУ, 1990.

Еремин 1953 – Еремин И.П. Симеон Полоцкий – поэт и драматург // Симеон Полоцкий. Избранные сочинения. Л.: Наука, 1953. С. 223–260.

Курбатов 2009 web – Курбатов О.А. Рижский поход царя Алексея Михайловича 1656 г.: Проблемы и перспективы исследования // Проблемы социальной и политической истории России / Под общ. ред. Р.Г. Пихоя. М.: РАГС, 2009. С. 83–88. URL: http://rusmilhist.blogspot.ru/2012/10/1656.html

Мончева 1989 – Мончева Л.Н. О графической семантике стихотворений Симеона Полоцкого // Труды Отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). Л.: Наука, 1989. Т. 42. С. 363–368.

Пчелов 2005 – Пчелов Е.В. Российский государственный герб: Композиция, стилистика и семантика в историческом контексте / Отв. ред. Вяч.Вс. Иванов. М.: РГГУ, 2005.

Сазонова 2006 – Сазонова Л.И. Литературная культура России. Раннее Новое время. М.: Языки славянских культур, 2006.

Сазонова 2013 – Сазонова Л.И. Рифмологион Симеона Полоцкого – книга придворно-церемониальной поэзии // Simeon Polockij. Рифмологион: Собрание придворно-церемониальных стихов. Rifmologion: Eine Sammlung höfisch-zeremonieller Gedichte. Bd. I / Hrsg. von A. Hippisley, H. Rothe, L.I. Sazonova. Köln; Weimar; Wien: Böhlau Verlag, 2013. (Bausteine zur Slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Neue Folge. Reihe B: Editionen. Bd. 27/I). S. LXXXVII–CLIII.

Седов 2006 – Седов П.В. Закат Московского Царства: Царский двор конца XVII века. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006.

Черная 2013 web – Черная Л.А. Повседневная жизнь московских государей в XVII веке. М.: Молодая гвардия, 2013. URL: http://coollib.com/b/289483/read

References

Berdyaev N.A. Fate of Russia. Moscow: MSU, 1990. (In Russian).

Chernaya L.A. Everyday life of Moscow Tsars in XVII century. Moscow: Molodaya Gvardiya, 2013. (In Russian).

Eremin I.P. Simeon Polotskij – poet and dramatist // Simeon Polotskij. Selected works. Leningrad: Nauka, 1953; 2004. P. 223–260. (In Russian).

Hippisley 1994 – Hippisley A. A Jesuit Source of Simeon Polotsky’s «Vertograd mnogotsvetnyi» // Oxford Slavonic Papers. 1994. Vol. 27. P. 23–40.

Hippisley 1996–2000 – Hippisley A. Commentary // Simeon Polockij. Vertograd mnogocvĕtnyj / Ed. by A. Hippisley, L.I. Sazonova. Foreword D.S. Lichačev. Köln; Weimar; Wien: Böhlau Verlag, 1996–2000. Vol. I. P. 315–356; Vol. II. P. 557–657; Vol. III. P. 557–640 (Bausteine zur Slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Neue Folge. Reihe B: Editionen. Bd. 10 / Hrsg. von K. Gutschmidt, H.-B. Harder und H. Rothe).

Kurbatov O.A. Riga campaign of tsar Alexej Mikhailovich 1656: Problems and perspectives of research // Problems of social and political history of Russia / Under general edition of Pihoi R.G. Moscow: RAGS, 2009. P. 83–88. (In Russian).

Moncheva L.N. On graphical semantics of poems of Simeon Polotskij // Works of department of old Russian literature. Leningrad: Nauka, 1989. Vol. 42. P. 363–368. (In Russian).

Pchelov E.V. Russian state coat of arms: Composition, stylistics and semantics in historical context / Editor in chief Vyach.Vs. Ivanov. Moscow: RSUH, 2005. (In Russian).

Sazonova L.I. Literary culture of Russia. Early Modern Era. Moscow: Yazyki Slavyanskih Kultur, 2006. (In Russian).

Sazonova L.I. Simeon Polotskij’s Rifmologion – court-ceremonial book of poetry // Simeon Polockij. Rifmologion: Eine Sammlung höfisch-zeremonieller Gedichte. Vol. I / Hrsg. von A. Hippisley, H. Rothe, L.I. Sazonova. Köln; Weimar; Wien: Böhlau Verlag, 2013. (Bausteine zur Slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Neue Folge. Reihe B: Editionen. Bd. 27). S. LXXXVII–CLIII. (In Russian).

Sedov P.V. The decline of Moscow kingdom: tsar’s court at the end of XVII century. Saint-Petersburg: Dmiry Bulanin, 2006. (In Russian).