К написанию данной статьи подтолкнули не только юбилейные даты, но и невозможность молчать в условиях новой волны кризиса, не столько собственно экономического, сколько политического, правового (особенно на международном уровне) и духовно-нравственного. Западная цивилизация, да и мир в целом опять находятся, что называется, на перепутье. На прочность проверяется ключевая для современного человека и общества идея свободы, включая различные варианты её осуществления. Разговоры об этом зачастую сопровождаются типичными заблуждениями, крайностями и односторонним «юридизмом», когда имеет место явное преувеличение реальных возможностей права в деле решения разного рода проблем, связанных с обеспечением формальных свобод и т.п.

Ситуация усугубляется событиями последнего года. Так, после политического переворота националистического типа в Киеве возникла серьёзная политико-правовая коллизия. Свобода стала рассматриваться только в узкой логике якобы «защиты» суверенитета и территориальной целостности государства. Нравственно-философский, собственно гуманитарный аспекты напрочь исчезли из поля зрения горе-правозащитников. Самозащита и иные инициативы людей, проживающих на соответствующих территориях и не желающих смириться с попытками перечеркнуть их собственные представления о свободе и других приоритетных ценностях зачастую просто игнорируются. Образовался целый клубок на первый взгляд неразрешимых с точки зрения привычного политико-правового регулирования проблем. Актуализируется потребность в усилении их нравственно-философского анализа, в том числе в аспекте возможных перспектив своего рода пост-государственной парадигмы жизнеустройства, субъектами которого призваны выступить сами люди, сформировавшиеся стихийно коллективы, желающие защитить себя и строить новые жизнеспособные отношения и структуры.

Для удовлетворения этой потребности нужна достаточная ясность в области истории развития и содержания самой идеи свободы, в том числе применительно к отечественной философско-этической мысли, как испытавшей влияние со стороны Запада, так и оказавшей воздействие на него. Требуется и большая определённость относительно ценностных приоритетов, среди которых должна фигурировать взаимосвязь свободы, нравственности и права.

Нельзя не учитывать и то обстоятельство, что в теле и радио эфире, на страницах разного рода изданий стало часто мелькать слово «анархия». Причём чаще всего в сугубо негативном ключе, как это бывало и раньше в отечественной и мировой истории. В настоящее время дело усугубляется известными событиями в упомянутом выше соседнем государстве. Некоторые полагают, что там царит безвластие (строго говоря, именно так переводится указанное слово), не замечая очевидную картину своего рода избытка власти. Можно уверенно утверждать, что с такой ситуацией, да и вообще с нынешними узко либеральными поверхностными представлениями о свободе категорически не согласились бы такие известные представители русского классического анархизма, как М.А. Бакунин и П.А. Кропоткин. Тем же, кто поверил в революционность киевских событий, могли бы многое прояснить слова последнего: «Революция должна считаться заранее неудавшейся, если она не будет отвечать интересам большинства и не найдёт средств их удовлетворить… Итак…, если свержение существующего ограничится заменой одних правящих лиц и одних формул другими – тогда можно смело предсказать, что все совершившееся пропадёт даром и у народа будет одним разочарованием больше» [Кропоткин 1999, 121-122].

Исходя из чистоты теоретического словоупотребления и, главное, ради установления истины и правды следует внести ясность. Разумеется, это нужно не для реабилитации анархизма как исторически сложившегося явления, весьма далёкого от реализации своего утопического идеала. Речь идёт о всестороннем и прицельном осмыслении подлинного содержания взглядов его классических представителей в России. В целом при всей утопичности и даже противоречивости поисков путей к свободе у них, в конечном счёте, вырисовываются и перспективные социальные проекты.

Прояснение действительного положения дел в этой области философско-этического знания представляется значимым и для права, особенно международного. Последнее как никогда ранее нуждается в детальном уточнении многих исторических, теоретико-методологических и ценностных моментов, осмысление которых призвано помочь сближению позиций самых разных субъектов или, условно говоря, игроков на политико-правовом поле глобального масштаба. Это полезно и для разных отраслей внутреннего права, представители которых не могут не быть заинтересованы в глубоком историко-философском, теоретическом и этическом осмыслении проблемы свободы.

Своего рода интрига заключается в том, что русские классики-анархисты не столько «мешают» в сближении свободы, нравственности и права, сколько, напротив, нередко даже «помогают». В современных исследованиях прямо обращают внимание на «любопытную перекличку этики Кропоткина с обоснованием правового государства в русской юридической мысли…» [Гордон 2012, 128]. Можно предположить также, что интересующие нас классики более гибко отнеслись бы к советскому проекту, чем те, кто продолжает инерцию печально известных 90-х, когда вал либеральной критики был направлен только в сторону «государственнического» марксизма. Времена изменились, критики заслуживает сам либерализм, особенно в его крайне упрощённом варианте, однако некоторые современные сторонники анархизма зачастую находятся на прежних позициях. Подлинная свобода в таких оценках уходит в тень, становится лишь фразой, которая либо никуда не зовёт, либо уводит в сторону от действительно перспективного социального созидания.

В такой ситуации более конструктивным представляется нам исследовательский подход, предполагающий некоторую нейтральную отстранённость от изучаемого явления. Так, 24 декабря 2014 г. в МГЮА состоялась региональная теоретическая конференция «Свобода, нравственность, право: пути сближения». Интересно, что в ходе обсуждения авторской концепции свободы применительно к личностному бытию, довольно далёкому от политико-правовой проблематики, А.В. Разин обратил внимание на её возможную связь с осмыслением анархистского наследия. Моё уточнение этого тезиса было в целом принято, однако хочется в большей степени прояснить реальную ситуацию. Думается, здесь сказывается то обстоятельство, о котором в своё время размышлял В.В. Налимов, пытаясь классифицировать современные разновидности анархизма [Налимов 1992] Одна из них (самая широкая по объёму входящих в неё субъектов) – это все, кто надеется на самих себя, самоуправление, опирается на собственные чувства и разум. Им не требуются указания извне, тем более жёсткое руководство со стороны некоей внешней силы. Вспоминается в этой связи реплика А.А. Зиновьева в ответ на мой вопрос о его отношении к русскому классическому анархизму (после того, как он выступил на заседании Ученого совета МГЮА более 10 лет назад): «Я сам анархист…».

Попробую представить общие контуры моего видения эволюции идеи свободы во взглядах М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина. Для более полного ознакомления с результатами исследований автора по этой проблеме можно посмотреть, в частности, статью о нравственности и свободе в концепции П.А. Кропоткина, изданную в сборнике, посвященном его памяти в серии «Философия России первой половины ХХ века» [Артемов 2012, 156-174].

Интерес к философии свободы М.А. Бакунина, основателя русского классического анархизма, обусловлен, прежде всего, смелой и своеобразной попыткой разрешения им основного внутреннего противоречия свободы как таковой: между страстной творческой спонтанностью человека, с одной стороны; и упорядочивающими силами разума и нравственности, - с другой. Хотя он и называл себя «фанатичным приверженцем свободы, видящим в ней единственную среду, где может развиться ум, достоинство и счастье людей» [Бакунин 1920 4, 250], в действительности мы находим у него достаточно выверенную позицию, опирающуюся как на классические подходы и идеи (просветители, И.Г. Фихте и др.), так и на результаты собственных наблюдений за людьми и их отношениями в обществе.

В целом к государству М.А. Бакунин относился не столько как некий идейный противник, сколько как исследователь, понимавший, в том числе, и его историческую роль. Примечательно, что в работе «Кнуто-Германская империя и социальная революция» он признавал, что «известная дисциплина, не автоматическая, а добровольная и разумная, в полном согласии со свободой индивидов, остаётся и всегда будет необходимой во всех случаях, когда множество свободно объединившихся индивидов займётся какой-либо работой…» [Бакунин 1989, 194].

Известный радикализм не помешал русскому революционеру и мыслителю прийти к пониманию того, что важным показателем состоятельности личностного и социального бытия выступает своеобразная гармония свободы и нравственности. Его философия свободы формировалась и зрела в русле практически-нравственной ориентации русской философии и культуры, всегда стремившихся к высоким личностным и социальным результатам. Имея в виду известную мысль И. Канта о просвещении как выходе человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине, М.А. Бакуниным в России по сути осуществлялся своего рода ценностный прорыв в «совершеннолетие», исключающий какие-либо откаты в состояние варварства.

К числу первых проявлений его собственной личностной свободы можно отнести, к примеру, попытку достижения лидерства во внутрисемейных проблемах, которые надо было решить с позиций приоритета любви и справедливости (сёстры, отец и др.); необычайно сильную увлечённость глубокими философскими идеями тех философов, которые стремились к переделке человеческого и социального мира (И. Кант, И.Г. Фихте, Г.В.Ф. Гегель и др.); безудержное стремление к независимому образу жизни и деятельности на основе собственных знаний и возможностей (попытки давать уроки математики в условиях, когда это считалось унизительным для дворян и т.п.). В целом можно говорить о многоаспектном самоутверждении в социокультурном пространстве с целью существенного его преобразования и приближения к высокому идеалу.

Через увлечение немецким идеализмом и политическим радикализмом (непосредственное участие в революционных событиях в Европе), М.А. Бакунин, в конечном счёте, ищет более глубокие основания переделки действительности, в большом человеческом потенциале, который нуждается в своеобразном окультуривании.

Его теоретическая концепция испытала западное влияние. В частности, вырисовывается своего рода синтез антропологического (Л. Фейербах) и социально-критического (К. Маркс) подходов, который осуществляется в парадигме предпочтений реальной, а не формальной свободы в обществе, прежде всего, применительно к России. Известный позитивистский крен не был сколько-нибудь глубоким и долговременным. Широта духовно-нравственных предпочтений русского философа в принципе чужда какой-либо теоретической и методологической узости.

Для М.А. Бакунина, как философа-практика, чужд и крайний индивидуализм М. Штирнера, согласно которому «своеобразный человек – свободный по природе…» [Штирнер 1994, 153]. Такой подход расходится с ключевой идеей М.А. Бакунина о том, что освобождение может и должно состояться в результате личностных и коллективных усилий нравственно полноценных и социально активных субъектов общественно-политической жизни.

Свобода не может быть выведена из своеобразия и эгоизма индивида. Она изначально социальна, что проявляется даже на уровне страсти как некоего чувства, предполагающего отношение к кому-либо из окружающих людей. Обособленный индивид и, тем более, его собственность по определению не могут вызвать устремлённость к подлинно человеческой жизни в русле максимального самоутверждения по направлению к идеалу. Свобода завоёвывается и отстаивается, а не даётся в готовом виде как некая вещь.

Абсолютно исключаются макиавеллистские приёмы и безнравственные подходы. Но их применял воспользовавшийся доверием М.А. Бакунина авантюрист С. Нечаев, видевший свободу в сугубо политическом измерении. Показательно, что, ещё в молодые годы, увлёкшись альтруистической этикой, ориентирующей на добровольное подчинение нравственной необходимости, М.А. Бакунин пытался дополнить её оригинальной теорией гармонии, или Любви [Бакунин 1934, 301]. Согласно этой позиции, нравственность заключает в себе жизнеутверждающее начало Любви и по определению ориентируется на некую гармонию, которая имеет земное, а не небесное происхождение. Соответственно, человек всегда действует согласно собственному свободному выбору, в котором внутренним образом присутствует хотя бы общее представление о должном. В этом же ключе, думается, можно рассматривать и общие представления о всемирном праве.

 Важным индикатором философии свободы М.А. Бакунина является нравственно-философская экспертиза того, что происходило с ним самим (как в мыслях, так и в действиях). В данном отношении весьма серьёзный интерес вызывает его несправедливо осуждаемая «Исповедь», где вырисовывается метафизическая потребность в преодолении всяческих границ в отношениях между людьми, даже принципиальными соперниками и врагами.

Налицо не признак слабости и малодушия, а показатель зрелости свободы арестанта Петропавловской крепости. Признавая себя преступником перед тогдашним российским императором Николаем I, он демонстрирует свою свободу и принципиальную духовно-нравственную невиновность перед социумом в целом. Смелый автор «Исповеди» и последующего письма Александру II не столько раскаивается, сколько пытается, в конечном счёте, отстоять свою свободу в противостоянии с исторически сложившейся машиной насилия.

Понимая, что государственное насилие является средством против «удовлетворения народной страсти и народных требований», направленных против имущих классов и управляющих, М.А. Бакунин не исключает минимизацию указанного насилия благодаря нравственным качествам самих представителей власти самых разных уровней, включая наивысший. Данное обстоятельство рассматривается как дополнительный фактор реализации потенциала свободы в человеке и обществе. Не исключалась им и возможность проявления милосердия со стороны царя и его окружения.

Осознание невозможности быстрых социальных преобразований общества в связи с неготовностью самих масс (патриархальность, поглощение лица миром, вера в царя и т.п.) и даже инициаторов революционности (авантюризм Нечаева и т.п.) привело М.А. Бакунина к идее последовательной образовательной и воспитательной работы с массами. Это свидетельствует о том, что свобода мыслится им в связи с достаточно высоким духовно-нравственным уровнем её носителей. «Но этот мир, - подчёркивает он, - надо действительно организовать и морализовать…», хотя «настоящей нравственности очень немного…» [Бакунин 1989, 545].

Но основанием свободы остаётся творческий потенциал человека как высшего природного и социального существа, в конечном счёте, способного воспитать самого себя, быть на должном уровне разумного руководства собственной и социальной жизнью [Бакунин 1989, 364]. Только на этой основе можно рассчитывать на указанную морализацию мира, как пишет он в 1870 г. С.Г.Нечаеву, через «укрепление в его уме и сердце единой, всепоглощающей страсти всенародного общечеловеческого освобождения» [Бакунин 1989, 546]. Очевидно, что здесь нет даже намёка на исключительность какой-либо одной из социальных групп или одного народа. Свобода, таким образом, выступает в качестве общечеловеческой ценности. При этом только знающая и воспитанная молодёжь может стать гарантом прочного социального порядка. Для этого необходимо хорошее образование.

Русский мыслитель и революционер в качестве основного средства освобождения общества видит «коренную реформу экономических условий» [Бакунин 1989, 29]. Должны будут утвердиться равенство и справедливость, которые несут, прежде всего, нравственную нагрузку. Социальный идеал предполагает самоуправление, автономию и свободную федерацию индивидов, общин, провинций и наций. В данном контексте подчёркивается неразрывное единство социализма и свободы.

 Важным фактором освобождения мыслится философия, которая не просто тяготеет к идее справедливого устройства общества (сущность христианства, коммунизм), но и обосновывает её теоретически [Бакунин 2000, 134-135]. Будучи духовной реальностью (соответствующие поиски, мысли, теоретические конструкции и проекты), она воплощает в себе свободу. Рассматривая всю совокупность глубоких размышлений М.А. Бакунина о мире, человеке и обществе, можно утверждать, что именно философская составляющая определяет основное содержание его собственно радикальных идей о личностном и социальном освобождении.  

Чувство и понимание справедливости, осознание значимости преодоления препятствий на пути к ней, действия, направленные на её достаточно полную реализацию – всё это сродни свободе. Социальный философ, человек действия последовательно развивает теорию и практику освобождения. Они, в свою очередь, осмысливаются и переосмысливаются в ходе постоянных изменений в социокультурной и политико-правовой реальности.

Значение личностного вклада в общественный прогресс не исчерпывается лишь соответствующими идеями и их взаимосвязью. Оно предполагает и чувственно-эмоциональную устремлённость, последовательную серию решений и поступков интересующего нас человека в конкретных исторических обстоятельствах. В связи с этим интересным представляется следующее рассуждение философа и правоведа В.М. Хвостова: «Так как человек составляет часть мироздания, микрокосм, в котором отражается и весь окружающий его макрокосм, то, культивируя в себе самом и содействуя добру в самом себе, человек тем самым принимает деятельное участие во всём мировом процессе, в той борьбе противоположностей, которая разыгрывается в мироздании» [Хвостов 2007, 137].

К числу именно таких личностей применительно не только к России, но и к миру в целом в полной мере можно отнести П.А. Кропоткина. Рассмотрение его оригинальной этико-философской концепции следует органично связать с обращением к основным моментам его необычайно цельного и ориентированного на идеал жизненного пути. Его анализ свидетельствует об устойчивом свободолюбии и высоких моральных качествах П.А. Кропоткина.  [Артемов 2004].

Так, окончив физико-математический факультет Петербургского университета, П.А. Кропоткин отправляется за границу, где молодой учёный становится революционно настроенным борцом за свободу и справедливость. Вернувшись на родину, он вступает в народнический кружок чайковцев. Привлекало его, в частности, то, что там не было «никакой субординации»; а первым шагом новичка был акт своеобразной нравственной реабилитации М.А. Бакунина, который «… никого никогда на подлости не благословлял, Нечаева обману и убийству товарищей не учил…» [Шеметов 1986, 12, 15].

В 1917 г., П.А. Кропоткин в качестве ближайшей цели видит не столько взятие власти, сколько глубокую революцию, которая «расшевелила бы всю умственную и нравственную жизнь общества, вселила бы в среду мелких и жалких страстей животворное дуновение высоких идеалов, честных порывов и великих самопожертвований» [Кропоткин 1991, 387].

Поддерживая Октябрьскую революцию в целом, он предостерегал большевиков от чрезмерной жестокости. Несмотря на подорванное здоровье, он участвовал (в качестве председателя) в работе Лиги федералистов, активно пропагандировал идеи народного просвещения, напряжённо трудился над «Этикой». Этот труд он рассматривал и как поиск ответа на давно волновавшую проблему происхождения нравственности, и как ожидаемый обществом своего рода «спасательный круг» в условиях социального ожесточения и снижения ценности человеческой жизни.

Сами по себе факты жизни и деятельности П.А. Кропоткина наглядно свидетельствуют о том, что стержнем его личностного бытия стало единство свободы и нравственности. Разумеется, данное обстоятельство не могло не сказаться на содержании этико-философских трудов мыслителя, а их ключевые идеи оказывали обратное воздействие не только на его собственную жизнь, но и способствовали изменениям в духовной сфере тогдашнего общества.

Закономерно, что интерес к его жизни и творчеству никогда не угасал, а в последние два десятилетия явно усиливается[i]. Мировую известность П.А. Кропоткин приобрел, прежде всего, как выдающийся ученый-естествоиспытатель, путешественник, общественный деятель, теоретик анархизма. Неплохо изучены его исторические и социологические воззрения. Меньше всего известны и до сих пор требуют всё новых усилий в плане теоретической реконструкции собственно философские и этические идеи[ii].

Органическая взаимосвязь слова и дела как раз и есть самое ценное и притягательное в Космосе личности этого человека. Более того, расширительное понимание анархии как тенденции основать синтетическую, научно ориентированную философию, способную охватить наряду с природой и всю общественную жизнь, выводит П.А. Кропоткина за пределы анархизма в узко политическом смысле слова.

Будучи необычайно цельной и деятельной личностью, П.А. Кропоткин всегда размышлял именно о личностном потенциале человека, существенными измерениями которого являются нравственность и свобода. Соответственно, внимательный анализ этой проблемы позволяет исследовать самые глубинные пласты философско-этических позиций П.А. Кропоткина. В этом ключе в принципе остаётся открытой дорога к праву.

П.А. Кропоткин выступает за своеобразный нравственный прорыв. Если М.А. Бакунин (в поздний период своей творческой деятельности) только собирался особо заняться этикой, имея в виду её принципиальную значимость применительно ко всему процессу переделки общества на началах свободы и справедливости, то его последователь в действительности осуществил этот замысел.

В таких работах, как «Справедливость и нравственность», «Нравственные начала анархизма», «Моральный выбор Л.Н. Толстого», «Взаимная помощь как закон природы и фактор эволюции», «Записки революционера», «Современная наука и анархия», «Хлеб и воля», «Этика» и др. он исходит из признания глубоких природных и одновременно социальных корней сущности человека. Человек стремится к счастью и в этом стремлении он пользуется духовно-нравственными ценностями, огромными возможностями разума, который не боится собственных выводов. Отсюда - тщательное обдумывание того, что и как следует создавать.

Своеобразным ключом к пониманию сути нравственной философии П.А. Кропоткина представляется положение из второй главы «Этики» («Намечающиеся основы новой этики»): «Нравственный прогресс необходим, но без нравственного мужества он невозможен» [Кропоткин 1991, 43]. Мужество, тем более нравственное, никак не вытекает из природно-биологического уровня бытия человека; оно является результатом свободного выбора самого человека как личности. Данный выбор и выступает в качестве своеобразного механизма, поднимающего нравственность на более высокий уровень, достойный свободного человека и подлинно справедливого общества.

Этические взгляды П.А. Кропоткина в зрелый период его деятельности характеризуются открытием своего рода «вторичной» нравственности, возвышающейся над той, что по существу вытекает из природных начал. Взаимопомощь выступает лишь основой, определяет общее нравственно-этическое измерение личности и общества. Высший уровень нравственности связывается как с общим прогрессом в обществе, ведущим к развитию чувства справедливости, равновесного самосдерживания, так и с достаточным развитием личности, «личной творческой силы и почина...»  [Кропоткин 1991, 42-43].

Этот уровень и неуклонное развитие его повышения немыслимы без чувства свободы, рассмотрение которой он видит как попытку синтеза естественнонаучного, антропологического и социального подходов. Свобода мыслится П.А. Кропоткиным в качестве высшего, собственно человеческого воплощения исходной космической гармонии. Тенденция рассматривать свободу как преимущественно личностное качество предполагает учет таких явлений, как природное и социальное равенство, непреходящую склонность к помощи ближнему, преодолению несправедливости и т.п. Как таковая свобода реализуется в той мере, в какой естественно развертывается природный и социальный потенциал человека и человечества. П.А. Кропоткин отвергает и индивидуализм М. Штирнера, и узкий реформизм П.Ж. Прудона, и пролетарский мессианизм К. Маркса.

Что касается Ф.М. Достоевского, то П.А. Кропоткин в действительности отдаёт должное огромному таланту и проницательности русского писателя. «Впрочем, читатель прощает Достоевскому, - пишет сам П.А. Кропоткин, - все его недостатки, потому что, когда он говорит об угнетаемых и забытых детях нашей городской цивилизации, он становится истинно великим писателем благодаря его всеобъемлющей бесконечной любви к человеку даже в самых отвратительных глубинах его падения» [Кропоткин 1991, 428].

Свобода связывается П.А. Кропоткиным также с «твердой волей» самого человека [Кропоткин 1991, 339], с познанием им своего изначального единства с природой. Более того, свобода коренится в этом единстве, в естественности проявлений взаимопомощи, солидарности и самопожертвования. В определенном смысле им переосмысливается позиция М.А. Бакунина, который одну из главных задач человеческого развития видел в максимальном преодолении "животности" как чего-то ограниченного и сковывающего. Склонность к натурализму позволяет найти в самой "животности" предпосылки нравственности, а значит и свободы [Кропоткин 2007, 17-18].

Как преграду на пути развертывания подлинной (а не формальной) свободы Кропоткин рассматривает все, не коренящееся в изначальной природной гармонии, включая властно-политические структуры, искусственно вмешивающиеся в естественные и нравственно оправданные процессы жизни человека и общества. Он признает и внутренние препятствия на пути к свободе. Речь идет о недостатке знаний и морали у самих людей, вынужденно втянутых в борьбу за существование. Развитие науки, образования, включая целенаправленное улучшение нравственных качеств человека и общества, - это прямой путь к более зрелой свободе. Вместе с тем она же одновременно составляет своеобразную базу для развития ума, достоинства и счастья людей.

 Свобода у Кропоткина рассматривается как в естественном, так и в нравственном измерениях. Смысл ее не столько в разрушении не свойственных природе и обществу преград, сколько в обеспечении создающей культуру подпитки естественных и прекрасных чувств взаимопомощи, солидарности, сотрудничества. В свою очередь эти чувства внутренним образом искореняют чувства и установки отрицательные, которые составляют социально-психологическую основу жестокой борьбы за существование в расколотом обществе. Последовательная реализация свободы, в конечном счете, ведет к устранению отношений эксплуатации и жесткой зависимости одних от других, то есть к достижению искомой справедливости.

Роль системообразующего элемента для всей системы нравственно-философских воззрений П.А. Кропоткина играет именно справедливость. Но она становится благом лишь в том случае, если у нее есть свободный выбор и соответствующий поступок. Предполагается и пересмотр ключевых понятий нравственности в смысле их максимальной конкретизации применительно к поведению людей как членов саморегулирующегося сообщества. Все это и есть основной потенциал реальной свободы в обществе.

В его концепции переосмыслена и продолжена известная линия, идущая от Эпикура к Руссо, призывающая к «возврату» в природу. Речь идет не только о естественном основании человеческой истории, но и о сознательном выборе своеобразного эталона отношений между людьми. Соответственно, свобода выступает как высший момент процесса саморазвития природы, включая обеспечение удовлетворения основных потребностей живых существ, стремящихся к самореализации во внутреннем и внешнем пространствах своего бытия. Свобода соотносится (но не отождествляется) с определённым состоянием социума, в котором царит взаимопомощь. Многообразие же реальных проявлений свободы в обществе определяются собственно личностной активностью.

Важно подчеркнуть, что оптимистически настроенный П.А. Кропоткин важнейшим фактором радикальных перемен в обществе считает не отчаяние, а надежду. Речь идет не столько об одноактной социальной революции, сколько о длительной и неуклонной эволюции умственного и духовно-нравственного развития человека.

Хотя П.А. Кропоткин был патриотом своей страны, его идеи интернациональны по своей направленности, по духу и масштабу. Он размышляет над типичными для всего цивилизованного человечества проблемами духовной жизни. Например, характеризуя художественные произведения в работе «Идеалы и действительность в русской литературе», он приходит к такому выводу: «Тип Обломова вовсе не ограничивается пределами одной России; это универсальный тип - тип, созданный нашей современной цивилизацией, возникающий во всякой достаточной, самоудовлетворенной среде» [Кропоткин 1991, 426].

Общими для всех, поэтому, являются и препятствия на пути к свободе, тяготеющей к нравственности, но зачастую отрывающейся от нее. Следует отметить, что в указанной и в других работах русского мыслителя имеется собственно культурологическая составляющая, позволившая ему анализировать многие тенденции в развитии отечественной и мировой культуры.

Реализацию социального идеала П.А. Кропоткин связывает с усилиями высоконравственных и одновременно свободных людей, точнее, личностей, которые смогут договориться между собой и сотрудничать. Не случайна явная практически-нравственная, образовательная ориентация П.А. Кропоткина, исходящая из устойчивых представлений о единстве науки и нравственности.

Многочисленные дневниковые записи свидетельствуют о том, что он стремится к специализации собственных научных занятий, примеривает их как к своим способностям, так и к представлениям о цели и общественном интересе. Говоря о юности вообще, он как бы советует учителю, воспитателю: «Единственный правильный путь - это открыть перед юным умом новые, широкие горизонты; освободить его от предрассудков и ложных страхов; указать место человека в природе и человечестве, и, в особенности, отождествить себя с каким-нибудь великим делом и развивать свои силы, имея в виду борьбу за это великое дело» [Кропоткин 1991, 419]. Это говорит о стремлении П.А. Кропоткина к реализации ценностно-регулятивной функции философии и этики.

Таким образом, синтетическая философия П.А. Кропоткина, опираясь на открытое миропонимание, обосновывает идеал справедливого самоуправляющегося общества, субъектами которого выступают знающие, высоконравственные, свободные личности и их объединения. Его наследие принадлежит не столько анархистам (время в целом показало утопичность их социального проекта), сколько всему культурному сообществу.

Современная жизнь актуализирует общий оптимистический пафос русского мыслителя, его ориентацию на помощь человеку в совершении духовно-нравственного прорыва в личностном и общественном развитии. Главное здесь не детализация процесса и результатов устранения тех или иных препятствий на пути к оптимальному варианту социального устройства, а убеждение в самой возможности существенных преобразований в обществе на базе нравственных качеств и свободного почина людей.

Разумеется, воплощение в современную жизнь его идей в чистом виде в принципе не представляется возможным. Появляясь, идеи, как и вещи, в известном смысле имеют своего рода пространственно-временные координаты. Соответственно их реализация, если она действительно происходит, предполагает учёт множества новых параметров, особенностей и нюансов. Однако основной пафос всё же остаётся, основа той или иной прорывной идеи по существу не теряет своей силы.

В этой связи интересны размышления А.А. Гусейнова: «Этика и мораль имеют собственный хронотоп, свою современность, которая не совпадает с тем, что является современностью… . В рамках этики хронотоп также различен в зависимости от того, идёт ли речь о нравах или об общих принципах… Моральные основоположения сохраняют устойчивость века и тысячелетия» [Гусейнов 2009, 9]. Думается, что это в полной мере относится к этико-философской концепции и всему творческому наследию П.А. Кропоткина.

Главное всё же не в самом по себе теоретическом вкладе, который вносит П.А. Кропоткин в этико-философскую науку. Уникален цельный, удивительно привлекательный для современного ищущего и неравнодушного человека образ личностного бытия. Хотя со дня смерти мыслителя и подвижника прошло уже почти 95 лет, применительно к нему можно с полной уверенностью говорить о герое нашего времени. Интересно, что на круглом столе «Анархизм: история и современность», проведенном в Институте философии РАН (сектор современной западной философии) 20 февраля 2014 г., одно из наиболее ярких и эмоционально насыщенных выступлений, на мой взгляд, прозвучало о П.А. Кропоткине и его этике. По-видимому, не случайно, согласно моим личным наблюдениям преподавателя, именно к трудам, жизни и деятельности П.А. Кропоткина обращается значительная часть студентов, когда предлагается выбрать, к примеру, тему творческой работы, связанную с осмыслением разнообразных граней наследия русской философии практически-нравственной ориентации конца XIX – начала XX вв.

Суть этической концепции П.А. Кропоткина, на мой взгляд, заключается в философской вере в социальный потенциал человека, по природе своей склонного к сочувствию по отношению к другим, практикующего взаимопомощь и в силу своего неиссякаемого потенциала свободы стремящегося к установлению справедливости.  Такая вера ничем не уступает вере собственно религиозной и даже в известном отношении превосходит её, ибо свобода и нравственность здесь не даруются свыше, а являются важнейшими качествами и достижениями самого человека как личности.

Вся жизнь и многогранная творческая деятельность П.А. Кропоткина и М.А. Бакунина являются яркими подтверждениями того, что гармония высоких человеческих и социальных качеств-ценностей не только возможна, но и вполне достижима. П.А. Кропоткин, правда, пошёл в этом плане значительно дальше, увидев новые возможности и перспективы освобождения человека в парадигме социальной справедливости и подлинного гуманизма. Думается, что сближение свободы и нравственности, а также усиление нравственности в праве будет способствовать этому и в настоящее время.

Источники (Primary sources in Russian)

Бакунин 1920 - Бакунин М.А. Избранные сочинения. Пг.; М., 1920. Т. 4. (Bakunin M.A. Selected works. In Russian).

Бакунин 1934 - Бакунин М.А. Собр. соч. и писем. Т. 1. М., 1934. (Bakunin M.A. Set of works and letters. In Russian).

Бакунин 1987 - Бакунин М.А. Избранные философские сочинения и письма. М., 1987. (Selected philosophical works and letters. In Russian).

Бакунин 1989 - Бакунин М.А. Философия. Социология. Политика. М.: «Правда», 1989. (Bakunin M.A. Philosophy. Sociology. Politics. In Russian).

Бакунин 2000 - Бакунин М.А. Анархия и Порядок. М.: ЭКСМО-ПРЕСС, 2000. (Bakunin M.A. Anarchy and order. In Russian).

Бакунин 2010 - Бакунин М.А. Исповедь. СПб.: «Азбука-классика», 2010. (Bakunin M.A. Confession. In Russian).

Кропоткин 1991 - Кропоткин П.А. Этика: Избранные труды. М., 1991. (Kropotkin P.A. Ethics: Selected works. In Russian).

Кропоткин 1999 - Кропоткин П.А. Речи бунтовщика // Анархия, ее философия и идеал: Сочинения. М.: ЭКСМО-ПРЕСС, 1999. (Kropotkin P.A. Speeches of Rebel. In Russian).

Кропоткин 2007 - Кропоткин П.А. Взаимопомощь как фактор эволюции. М.: «Самообразование», 2007. (Kropotkin P.A. Mutual Aid. A Factor. In Russian).

Ссылки (References in Russian)

Артемов 1993 - Артемов В.М. Поиски идеала и путей к свободе: П.А. Кропоткин и вокруг него // Путь: Международный философский журнал. 1993. № 5. C. 204-211.

Артемов 1998 - Артемов В.М. Нравственное измерение свободы и образование (опыт реконструкции русского классического анархизма). М.: МГОПУ, 1998.

Артемов 2004 - Артемов В.М. Гуманистическая этика П.А. Кропоткина: единство свободы и нравственности // Вестник Московского университета. Серия 7 Философия. 2004. № 2. С.3-14.

Артемов 2007 - Артемов В.М. Свобода и нравственность. М.: «Канон+» РООН «Реабилитация», 2007.

Артемов 2012 – Артемов В.М. Нравственность и свобода в этико-философской концепции П.А. Кропоткина // Петр Алексеевич Кропоткин / Под ред. И.И. Блауберг. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. С. 156-174.

Баландин 2001 – Баландин Р.К. Самые знаменитые философы России. М.: «ВЕЧЕ», 2001.

Блауберг 1991 – Блауберг И.В. «Выбор в твоих руках…». // Вопросы философии. № 11. С. 64-71.

Гордон 2012 – Гордон А.В. Вера и знание в этическом учении П.А. Кропоткина. / Петр Алексеевич Кропоткин. Под ред. И.И.Блауберг. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012.

Гусейнов 2009 - Гусейнов А.А. Этика и мораль в современном мире // Этическая мысль: современные исследования. М., 2009.

 Кропоткин 2012 - Петр Алексеевич Кропоткин. Под ред. И.И.Блауберг. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012.

Налимов 1992 – Налимов В.В., Дрогалина Ж.А.. Умер ли анархизм? //Труды комиссии по научному наследию П.А. Кропоткина. М., 1992. Вып. 2. С. 124-127.

Сухов 2007 – Сухов А.Д. П.А. Кропоткин как философ. М.: ИФ РАН, 2007.

Шеметов 1986 - Шеметов А.И. Искупление: Повесть о Петре Кропоткине. М.: Политиздат, 1986.

Штирнер 1994 - Штирнер М. Единственный и его собственность. Харьков: Основа, 1994.

Хвостов 2007 - Хвостов В.М. Этика человеческого достоинства: Критика пессимизма и оптимизма. М., 2007.

References

Artemov V.M. Humanistic Ethics of P.A. Kropotkin: Unity of Freedom and Morality // Bulletein of Moscow University. Series 7 Philosophy. 2004. Vol. 2. P. 3-14. (In Russian).

Artemov V.M. Moral Measurement of Freedom and Education (Attempt of Reconstruction of Russian classical Anarchism). M.: MGOPU, 1998. (In Russian).

Artemov V.M. Freedom and Morality. M.: «Kanon+» РООН «Reabilitacia», 2007 (In Russian).

Artemov V.M. Morality and Freedom in ethical philosophical Conception of P.A. Kropotkin // Petr Alekseevich Kropotkin. Under edition of I.I. Blauberg. M.: ROSSPEN, 2012. P. 156-174. (In Russian).

Artemov V.M. Searches of Ideal and Ways to Freedom. P.A. Kropotkin and around him // Put. International Philosophical Journal. 1993. Vol. 5. P. 204-211. (In Russian).

Balandin R.K. The most famous Philosophers of Russia. M.: «VECHE», 2001. (In Russian).

Blauberg I.I. // “The Choice is in your Hands…”. Voprosy Filosofii. Vol. 11. P. 112-125. (In Russian).

Gordon A.V. – Faith and Knowlege in ethical Doctrine of P.A.Kropotkin. // Petr Alekseevich Kropotkin. Under edition of I.I. Blauberg. M.: ROSSPEN, 2012. P. 96-129. (In Russian).

Guseinov A.A. Ethics and Morality in modern World // Ethical Thought modern Researches. M., 2009. (In Russian).

Khvostov V. M.  Ethics of human Dignity: Critique of Pessimism and Optimism. M., 2007. (In Russian).

Nalimov V.V. Is Anarchism dead? // The Works of the Comission on scientific heritage of P.A. Rropotkin. The second Release. M., 1992. (In Russian).

 Petr Alekseevich Kropotkin. Under edition of  I.I. Blauberg. M.,: ROSSPEN, 2012. (In Russian).

 Shemetov A.I. Expiation. Story of Petr Kropotkin. M.: Politizdat, 1986. (In Russian).

Stirner M. The Unique One and his Property. Leipzig, 1844. (Russian Translation 1994).

Suchov A.D. Kropotkin as a Philosopher. M.: IF RAN, 2007. (In Russian).