Статья представляет собой первую часть исследования, посвященного трансформации войны в XIX–XX вв. В качестве введения в проблематику предлагается описание процессов “осовременивания” войны (XVI–XIX вв.). В основной части рассматривается дискурсивный переход от «искусства» к «науке», от эклектических военных трактатов XVI–XVIII вв. к профессионализированной теории XIX в. «Современность» задается в этом разрыве через отказ от античной «рецептуры», ориентацию на актуальный порядок (военный, политический, технологический), анализ логистических возможностей и политической целесообразности.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: современность, современная война, рационализация войны, военная теория, философия войны, Карл фон Клаузевиц.

Егор Сергеевич Соколов – специалист по учебно-методической работе кафедры истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ М.В. Ломоносова.

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script

Цитирование: Соколов Е.C. Рождение современной войны/// Вопросы философии. 2015. № 12.

Voprosy Filosofii. 2015. Vol. 12.

The Birth of modern war

Egor S. Sokolov

The article presents the first part of the study on transformation of war in the XIX—XX centuries. As an introduction to the topic it proposes the description of the processes (of the XVI–XIX centuries) which “modernize” war. Main section of the article examines the discursive move from “the art of war” to the “war science”, from eclectic treatises about war of the XVI–XVIII centuries to professionalized theory of the XIX century. The concept of “modernity” within this discursive move marks such things as renunciation of the classical war's “receipt”, commitment to the actual (military, political and technological) order and calculation of logistic capability and political expediency.

KEYWORDS: modernity, modern war, rationalization of war, theory of war, philosophy of war, Carl von Clausewitz.

Egor S. Sokolov – specialist in teaching methods at the Department of History and Theory of World Culture, Faculty of Philosophy at Moscow State University.

Contacts: sokoloves@inbox.ru

Citation: Sokolov E. S. The birth of modern war//Voprosy Filosofii. 2015. Vol. 12.

История современной войны начинается в 1302 г. битвой при Куртре, в которой фламандское городское ополчение впервые наносит поражение рыцарской коннице. Затем швейцарская пехота, сражавшаяся в плотном строю, одержит впечатляющие победы при Моргартене (1315), Лаупене (1339), Земпахе (1386). Европейские монархи станут нанимать швейцарцев вплоть до XVIII века (эпизодически еще в XIX в., и до сих пор в Ватикане)[i]. Победа пехоты над кавалерией, окончательно одержанная более чем через шестьсот лет, составляет, со всеми сопутствующими техническими, тактическими и социальными сдвигами, основное содержание европейской военной истории.

I. «Цивилизация» войны. Удешевление металла, развитие огнестрельного оружия, плотные тактические построения (с середины XVI в. – и кавалерийские; кавалерия вынуждена меняться вслед за пехотой), рост армий, а с другой стороны – наступление королевской власти на аристократию, потеря дворянами феодальных прав, революция цен и т.д. – приводят к реконфигурации, которую, следуя за Норбертом Элиасом, можно было бы назвать «цивилизацией» войны. В рыцарской культуре оппозиция между «благородным» и «неблагородным» выстраивалась как вещно-телесная: оружие и тело соответствовали друг другу, представляя собой своего рода комплекс, объективирующий социальные качества. Закованному в доспехи рыцарю, неуязвимому и аффективному, противостоит вооруженный только символическим оружием (шпага, протазан, кортик, офицерский пистолет и т.д.) офицер, демонстрирующий под пулями и ядрами свое хладнокровие[ii]. Тактическое сплочение и дифференциация (разделение всадников по родам оружия: тяжелые, легкие, конные аркебузиры и т.д.), сложные взаимодействия (например, кавалерийское караколе, атака эскадрона рейтар, построенного в несколько шеренг, при которой всадники сближались с противником почти вплотную, разряжали пистолеты и отступали, открывая дорогу следующим за ними[iii]), подчинение приказам и движения по звуковым сигналам – это трансформации, которые становятся основой военной практики Нового времени. Одновременно это трансформации взаимозависимостей, социальных фигураций, которые ведут к «упрочению и дифференциации контроля над аффектами» [Элиас 2001, 7], принципиальному для перехода от рыцаря к дворянину.

II. Этатизация войны. XVI и особенно XVII века – время одновременно этатизации, концентрации военной силы в руках государств, установлении монопольного jus ad bellum, и профессионализации войны, создания регулярных армий (дисциплинированных протестанских армий Морица Оранского, Густава Адольфа и Оливера Кромвеля). Происходит упорядочение и рационализация пространств войны.

Все большая концентрация капитала физического принуждения, позволяющая эффективно контролировать территорию и собирать налоги, служит условием любой другой концентрации. «Концентрация вооруженных сил и финансовых ресурсов, – пишет Пьер Бурдье, – сопровождалась концентрацией символического капитала признания, легитимности… всеобщий сбор налогов вносил вклад в объединение территории или, точнее, в формирование – в действительности и в представлениях - государства как целостной территории, как реальности, объединенной подчинением одним и тем же обязанностям, чье существование вызвано той же необходимостью защиты» [Бурдье web]. Государство обосновывает себя, устанавливая контроль над вооруженным насилием, вынося войну на границы.

В качестве своеобразной вехи нередко называют Вестфальский мир (1648), положения которого отражают завершение процесса перехода от «единства Европы» (конфессионального, имперского) к множеству суверенных государств, обладающих монополией на легитимное насилие. Одновременно происходит ограничение влияния церквей и религиозных союзов, привилегий городов и провинций, власти аристократии (хрестоматийный пример: поражение Фронды в 1652 г.). Религиозная и «гражданская» война сменяется межгосударственной, войной-дуэлью, войной «законных врагов» (justi hostes), которую «на европейской земле и по правилам европейского военного права ведут организованные армии» [Шмитт 2008, 171]. Карл Шмитт, описывая этот процесс «ограничения войны», говорит о двух решающих разрывах со средневековым политико-правовым порядком. Первый, пространственно-политический – раздел мира по «глобальным линиям»[iv], с одной стороны которых действует «публичное европейское право», а с другой – только право сильного, право эффективной оккупации. Второй, юридический, «осуществляется посредством некоего двукратного разрыва двух неразрывных в Средние века идейных рядов: посредством отделения морально-теологической аргументации от политико-юридической и посредством столь же важного отделения естественно-правовой и моральной проблемы justa causa от типично формально-юридического вопроса о justus hostis, отличаемого от преступника, т. е. от объекта карательных акций» [Шмитт 2008, 133][v].

III. Дисциплинаризация войны. Абсолютизм опирался на регулярную пехоту, а потому одним из ключевых условий стоящего за «ограничением войны» перераспределения власти в европейских обществах была муштра. В конце XVI – начале XVII в. Мориц Оранский, нидерландский штатгальтер, реформирует голландские вооруженные силы. Вместе со своим двоюродным братом Вильгельмом Людвигом Нассауским он стремится найти секрет победы «у древних», однако создает новую армию. Он разрабатывает технику строевых действий, «заставляет мушкетеров отрабатывать приемы перезаряжания оружия [...] после тщательного анализа сложного процесса заряжания мушкета он разделил его на 42 последовательных действия, дал каждому из них обозначение и команду, выкрикиваемую для его выполнения. Его солдат стали обучать одновременному выполнению действий – в результате весь процесс был синхронизирован, и к моменту залпа подразделение подходило сообща» [Мак-Нил 2008, 153]. Он установил беспрецедентную дисциплину [Дельбрюк web], заставил солдат часами отрабатывать приемы[vi], ходить в ногу, заниматься инженерными работами. Он разделил свои войска на небольшие батальоны и роты, не только добившись преимущества над испанскими терциями в гибкости и управляемости, но и создав, за счет относительно большего числа офицеров в подразделениях, сплоченные, вымуштрованные воинские соединения. Дисциплинарные стандарты повлекли за собой технические: уже с 1599 г. в нидерландской армии вводятся стандартные ружья.

Морицу Оранскому наследуют Густав Адольф, Оливер Кромвель, маркиз де Лувуа и др. В XVIII в. прусский король Фридрих II Великий доводит дисциплинарное искусство до совершенства. Несмотря на крайне низкое качество солдатского материала[vii], ему удается одержать ряд впечатляющих побед и сделать свою армию образцом для всей Европы. Длительная, иногда жестокая («палочная») муштра, создает послушные тела, тела-механизмы, моральные качества и воля которых практически не имеют значения. Отделение техник внешнего контроля от поддерживающей их в XVII в. протестантской «мирской аскезы» стало возможным благодаря техническому сдвигу: на смену фитильным мушкетам и длинным пикам пришло кремневое ружье со штыком, что позволило значительно нарастить скорость и плотность огня. Вследствие этого уменьшается число шеренг, пехотные линии все более растягиваются, а штыковой бой становится редкостью. Как говорит Дельбрюк, «эта тактика вполне соответствует составу армии: рядовому ничего не остается делать самому, ему надо только слушаться: он идет, маршируя в ногу, имея справа – офицера, слева – офицера, сзади – замыкающего; по команде даются залпы, и, наконец, врываются в неприятельскую позицию, где уже не ожидается действительного боя» [Дельбрюк web].

В «Надзирать и наказывать» Мишель Фуко описывает переход от тела, размеченного «природными знаками силы и мужества», к телу, формируемому муштрой. «Солдат стал чем-то, что можно изготовить. Из бесформенной массы, непригодной плоти можно сделать требуемую машину» [Фуко 1999, 198]. Согласно Фуко дисциплину, технику и политику принуждений, все более дифференцированных, точных и эффективных, следует рассматривать как «механику власти», «устанавливающую в теле принудительную связь между увеличивающейся пригодностью и возрастающим господством» [Фуко 1999, 202]. Четкие пространственные распределения, на поле боя и в казармах, детализация движений во времени, ритмическая организация коллективных действий задавали рамки формирования специфической солдатской субъективности, «пересобранной» дисциплинарными машинами (для их функционирования еще требовались, впрочем, разнообразные «противовесы», вроде вольных батальонов и легких эскадронов, которые использовались, в том числе для борьбы с дезертирством из линейных частей, жестокого к побежденным и гражданским «права войны» или знаменитых грубоватых, «солдатских» motto Старого Фрица). Армия становится – и до сих пор остается – «тотальной институцией», искореняющей привычки и ожидания прежней жизни, вписывающей в тела автоматизмы, практические схемы речи и действия, проводящей новобранцев через унизительные, деиндивидуализирующие «инициации» с тем, чтобы выработать в них готовность к интенсивной физической активности и безусловному подчинению приказам [Пэнто 2001, 20–77].

IV. Национализация войны. На рубеже XVIII-XIX в. война меняется. Условная граница проходит по началу революционных войн, декрету «Отечество в опасности» (1792) и декрету о всеобщей мобилизации (1793), с которых начинается «эпоха народных армий», эпоха национализма и революционного мессианства.

Французская армия начинает реформироваться после поражений Семилетней войны. Жан Батист де Грибоваль создает новую, более подвижную, точную и надежную артиллерию [Мак-Нил 2008, 195–198], которой Наполеон обязан своими первыми победами, в Тулоне и Париже 13 вандемьера. Вводится дивизионное деление, упраздняется продажа офицерских патентов, прокладываются мощеные дороги, строятся приграничные крепости и склады, разрабатываются новые средства связи и разведки (в том числе оптический телеграф и воздушные шары), изготавливаются более точные карты и т.д. Принципы бюрократической и научной рациональности утверждаются среди артиллеристов и военных инженеров, в формирующихся штабах. Это происходит в тех секторах, где технические компетенции оказываются более значимыми, а расчет оказывается важнее «доблестей».

Развитие военной инфраструктуры и техник управления позволило отчасти преодолеть действовавшие в XVIII в. организационные ограничения [Мак-Нил 2008, 184-187], однако Революция произвела настоящий переворот. Если в 1789 году большинству депутатов Учредительного собрания воинская повинность кажется нарушением гражданских свобод, то уже в феврале 1793 году Конвент вынужден перейти к принудительному набору. Как пишет Александр Свечин, «эта массовая мобилизация определила ход революции. Внутри страны образовались массы дезертиров, уклонившихся от призыва, перешедших на нелегальное положение “зеленых”, наличие коих дало огромный козырь вынужденным до того к бездействию роялистам. Духовенство и дворяне, опираясь на сопротивление крестьян установлению воинской повинности, подняли восстание на территории Франции. [...] Разгорелась ожесточенная гражданская война» [Свечин 2002, 279]. Массовый призыв дал революционным армиям значительное численное преимущество[viii]. Оборотной стороной стало резкое падение дисциплины и эмиграция монархически настроенных офицеров[ix]. Низкий авторитет оставшихся (и выборных – в Национальной гвардии) не позволяли даже организовать строевые занятия, не говоря о том, чтобы удерживать линейный порядок под огнем противника. Муштра оказалась невозможна, тонкие и выверенные боевые построения, эффективность которых зависела от синхронности отработанных действий, отошли в прошлое – для маневрирования линиями и пальбы плутонгами народным армиям просто не хватало выучки.

Однако революционный энтузиазм, возможность для низших классов не только избежать в армии нищеты, но и сделать головокружительную, немыслимую при Старом порядке карьеру, изменили качество вооруженных сил. Солдаты, воодушевленные новой идеологией[x], понятиями о свободе и равенстве, о защите отечества, спаянные чувством товарищества, амбициозные, готовые рисковать и проявлять инициативу[xi] открывали для полководцев Республики, а затем и Наполеона, грандиозные возможности. Радикальные изменения произошли, прежде всего, в  тактике (колонны, стрелковые цепи)[xii] и системе снабжения (реквизиции, уменьшение обоза). Изменился характер войны[xiii], беспрецедентно увеличился ее политический и географический размах. Наступила эпоха «народной» войны.

В 1806 г., встретившись под Йеной и Ауэрштедтом с наполеоновскими солдатами, прусская армия, образцовая армия Старого порядка, была совершенно разгромлена и деморализована. «Тут столкнулись, – пишет Евгений Тарле, – два социально-экономических уклада, два государственных строя, две обусловленные разницей социальных систем военные тактики и две военные организации» [Тарле 1992, 209].

Война в теории: от искусства к философии

Переход к «народной» войне, который происходит во Франции в 1792–1794 гг., остается почти незамеченным его участниками. Офицеры революционной армии пытаются, как только у них появляется такая возможность, следовать старым уставам, восстанавливать «образцовую» дисциплину и т.д. Другой вопрос: был ли этот переход обоснован теоретически? Александр Свечин считал, например, что, «если комбинация стрелковой цепи и колонны органически вылилась из нового солдатского материала ˂...˃, то надо признать, что процесс усвоения новой тактики в значительной степени был подготовлен и руководился предшествующими достижениями французской военной мысли – трудами Фолара и его школы и развившейся около них полемикой. Даже устав 1791 года, при всем своем линейном направлении, в угоду противной стороне, включил построение одной батальонной сомкнутой двухвзводной колонны из середины» [Свечин 2002, 269]. Мне кажется, едва ли стоит видеть в спорах вокруг глубокого строя (или вернее, вокруг описанных Полибием и Вегецием фаланг и легионов) теоретическую дискуссию, определившую развитие тактики. Я надеюсь показать, что «военная теория» появляется только в начале XIX в. и что пишут ее побежденные. Дитрих фон Бюлов, Карл Габсбург, Антуан-Анри Жомини и Карл фон Клаузевиц создают первые профессиональные тексты, выстраивая канон, контекст и концепты, воспроизводя их в учебниках и уставах, обосновывая возможность практического применения «принципов» и «правил».

I. Искусство войны. Военные сочинения XVI-XVIII века пишутся как наставления в «военном искусстве», сочетающие изысканную литературную форму, обращение (неразрывно светское, историческое и «теоретическое») к классическим авторам и сюжетам с практическими рекомендациями и стратегемами[xiv]. Начиная, по крайней мере, с трактата «О военном искусстве» (1519–1520) Никколо Макиавелли, задача этих сочинений заключается в том, чтобы раскрыть секрет побед римских легионов и «восстановить» (пусть с неизбежными отклонениями) римский порядок[xv]. Результат, как правило, оказывается фантастическим: Макиавелли, например, ставит в один строй римских легионеров, германских пикинеров и фюзильеров, прикрывая их с флангов эскадронами жандармов [Макиавелли 2004, 354–355].

Двести лет спустя, в «Моих размышлениях» (1732, 1740; опубликованы посмертно в 1757 г.) Морица Саксонского почти те же тематические конфигурации и контекстуальные связи представлены в эталонной форме. «Эта работа родилась не из желания установить новый способ ведения войны; я сочинил ее для собственного развлечения и образования» [Мориц Саксонский 2009, 26], – пишет он. «Я все излагаю так, как мне это представляется» [Мориц Саксонский 2009, 96][xvi]. Эта «необязательность» свидетельствует об отсутствии дисциплинарного принуждения: все еще никакой системы, никакой теоретической рамки. Архитектура текста не предписана, небольшие главы и параграфы пишутся как будто ad hoc, переходы случайны, а выводы следуют не из «принципов или правил»[xvii], а из практического опыта. Так XVI глава называется «Знамена или штандарты» (с. 84–85 цитируемого издания), XVII – «Артиллерия и транспорт» (с. 85–88), XVIII – «Воинская дисциплина» (с. 88– 91), XIX – «Оборона населенных пунктов» (c. 91–96), а XX – «Война вообще» (с. 96–100). В последней Мориц Саксонский пишет сначала о выгодах долгого пребывания на зимних квартирах (поскольку «одна кампания уменьшает армию по меньшей мере на треть, а иногда наполовину», лучше подождать пока противник «ослабит себя, а к осени напасть на него с хорошо дисциплинированной и хорошо организованной армией» [Мориц Саксонский 2009, 96]), а потом неожиданно заявляет: «Можно пойти другим путем и всю зиму провести на территории противника. Войскам не надо бояться зимы так, как это принято» [Мориц Саксонский 2009, 97]. Это противоречие ничуть его не смущает, и «Войну вообще» он заканчивает вопросами снабжения, которые уже обсуждались в III и IV главах. Столь же непосредственны доказательства («я из любопытства сосчитал убитых и обнаружил...» [Мориц Саксонский 2009, 45]) и «мысленные эксперименты»[xviii]. Чаще, впрочем, Мориц Саксонский не утруждает себя ими, предпочитая сослаться на мнение «всех опытных людей» или «некоторых великих полководцев», воззвать к здравому смыслу («За всю свою жизнь я не раз слышал, что следует растягивать строй, чтобы охватить неприятеля с фланга. Какой абсурд!» [Мориц Саксонский 2009, 46]) или просто «дать волю своему воображению» [Мориц Саксонский 2009, 47].

«Римляне всех побеждали, а их никто не мог победить» [Мориц Саксонский 2009, 65] – эта очевидность по-прежнему обосновывает множество «заимствований», однако, если у Макиавелли они становятся частью грандиозного политического проекта (прежде чем «освободить Италию из рук варваров», требовалось избавить ее от кондотьеров[xix]), то Морица Саксонского интересуют только «рецепты»: дисциплинарные практики и стратегемы[xx]. Впрочем, этот, возможно, более прагматический, более технический подход приводит, в конечном счете, к столь же фантасмагорическому результату – воображаемые легионы вооружены нарезными ружьями, заряжаемыми с казны (!), но одновременно пиками и щитами. Кроме того, эта «прагматика» сопряжена с эстетикой: идет ли речь об экипировке или строевом шаге, красота так же важна, как удобство, защита или скорость [Мориц Саксонский 2009, 32, 33, 40].

Рядом с механикой войны, техническими рекомендациями или «знаками, на которые надо обращать внимание» [Мориц Саксонский 2009, 134] располагается «антропологическое» пространство, целый тематический континуум, в котором «рецепты» и простые импликации (типа «если над его [противника] лагерем поднимается облако пыли ˂...˃, он отсылает своих маркитантов и возимое имущество» [Мориц Саксонский 2009, 135]) сменяются сложными, никогда окончательно не проясняемыми отношениями между «природой», «мужеством», «обучением», «дисциплиной», «чувством чести» и т.д. Смысловые сдвиги, происходящие в этом пространстве в XVI–XVIII вв., принципиально не меняют его структуры. «Доблесть» (virtù) уступает место «мужеству», полководческому «гению», знанию «природы» («без знания человеческой натуры зависишь от фортуны, которая иногда очень непостоянна» [Мориц Саксонский 2009, 28]). «Обучение» по-прежнему занимает центральное место[xxi], хотя происходит смещение от индивидуальных упражнений, развивающих силу и ловкость, делающих тело более закаленным и выносливым, к групповым занятиям и строевой подготовке[xxii]. Мужество и даже честь оказываются результатом строевой дисциплины, коллективного действия, корпоративной педагогики [Мориц Саксонский 2009, 28–29, 64, 85, 88][xxiii]. Ноги, а не руки, – как формулирует сам Мориц Саксонский[xxiv]. Наконец, «природа» не только не уступает своих позиций, но и напротив становится ключевым элементом, соединяющим «дисциплину» и «доблесть»: «естественное» ритмическое движение (марш в ногу под барабанный бой) является условием сохранения и боевого порядка, и мужества [Мориц Саксонский 2009, 40–43].

II. Наука войны. Смысловой разрыв, переопределение «военной науки» в качестве теоретической дисциплины можно условно датировать рубежом XVIII–XIX вв. Более широко хронологическая рамка задана тремя книгами: «Историей войны в Германии 1756 г. между прусским королем и германской императрицей с ее союзниками» Генри Ллойда (первое издание опубликовано в 1766, второе, дополненное «Размышлениями о принципах военного искусства» в 1781), «Духом новейшей военной системы» Дитриха фон Бюлова (1799) и «О войне» Карла фон Клаузевица (1816–1831, опубликована посмертно в 1832).

Генерал Ллойд, англичанин, служивший во французской, прусской, австрийской и русской армиях, представляет собой сложную промежуточную фигуру. Его текст отражает ту ситуацию «стратегического пата», которая характеризует эпоху «кабинетных войн» (таких, например, как «странная» Война за баварское наследство 1778 г.)[xxv]. С одной стороны, он сосредотачивается на анализе современного военного порядка, критикует неэффективные перестроения и способы ведения огня, вводит некоторые важные понятия (операционная линия) и сюжеты (война и политика, геометрический и географический анализ, расчет логистистических возможностей) и т.д. С другой – остается слишком эклектичным, слишком «фантастичным»: все еще думает об использовании пик, ссылается на «мечты» (rêveries) Морица Саксонского, а сама его «теория» заимствована у Монтескье: «Если те, на которых возлагаются задачи создания армий и руководство ими, недостаточно знакомы с человеческой природой вообще и с различиями, вносимыми в нее климатом и законодательством в частности, то они совершенно не способны составить кодекс военных законов» [Ллойд 1924, 40]. Радикализм его «геометрического» проекта («обладая всеми этими знаниями [о местности], можно рассчитывать операции с геометрической точностью и вести постоянную войну, не будучи вынужденным вступать в бой» [Ллойд 1924, 38]) уже через несколько десятилетий воспринимается как курьез.

Военную теорию в собственном смысле, огражденную дисциплинарными границами, воспроизводящую терминологические и концептуальные дистинкции, схематизмы и классификации, создает барон фон Бюлов[xxvi]. Он предлагает целый ряд базовых понятий (стратегия и тактика, стратегическое развертывание, ключ позиции, базис, операционная линия, объективный угол и т.д.), последовательно дает определения, вводит иногда почти схоластические различия [Бюлов 2012^а, 38–41]. Он формулирует положения, которые, повторяясь из текста в текст, становятся «здравым смыслом» дисциплины; даже знаменитая формула Клаузевица отчасти повторяет его «первый принцип науки»[xxvii]. Вслед за Ллойдом Бюлов понимает «военную науку» как прикладную математику: война – это область, в которой разум должен открыть «принципы» и «правила», область, которая должна быть расчерчена геометрически. Иначе говоря: война решается как логистическая задача. Есть, однако, два принципиальных момента, позволяющих говорить о разрыве:

1. Бюлов пишет о современности. Его «новейшая военная система» строится через размежевание с «древними»: да, конечно, – говорит он, – римляне покорили весь мир, но их система «имела совершенно иное начало» [Бюлов 2012^а, 41]. Они, может быть, достигли совершенства, но теперь их секреты бесполезны. «Исключительное господство огнестрельного оружия» неизбежно приводит, с его точки зрения, к росту армий, что, в свою очередь, порождает – вместе с необходимостью везти тяжелые орудия и огнестрельные припасы, сено, солому и овес для гужевых лошадей и т.д. – такую зависимость от снабжения, что попросту привязывает армии к магазинам. «Чтобы иметь возможность произвести здесь радикальное или хотя бы существенное изменение, прежде всего пришлось бы значительно сократить размеры армий, сильно уменьшить конницу, почти полностью отказаться от артиллерии и в пехоте ружье вновь заменить пикой» [Бюлов 2012^а, 33–34]. Для Ллойда логистические проблемы также имеют решающее значение, но именно Бюлов делает связку огнестрельное оружие – магазинная система снабжения знаком эпохи.

2. «Антропология» сменяется «психологией народов и масс». Конечно, эссенциалистские представления не были поколеблены, скорее сместился акцент: от изощренной диалектики естественного/устанавливаемого, от военной педагогики и стоящего за ней представления о превосходстве качества над количеством[xxviii] – к утверждению значения массы, численного (и шире: материального) превосходства. «Решающее значение получает возможность в более короткий срок сосредоточить большую массу материальных средств войны по сравнению с противником; если кому-нибудь покажется странным (курсив мой – Е.С.), что я отношу людей также в категорию материальных средств войны, то я добавлю: и возможность сосредоточить большее число бойцов» [Бюлов 2012^б, 66][xxix]. Очень показательная оговорка свидетельствует о новаторстве квантифицирующего демарша фон Бюлова, обесценивающего «храбрость», «дисциплину» и «тактическое искусство». Индивидуальные качества, «природные» или приобретенные, у него практически перестают иметь значение.

В 1830-е издаются работы Карла фон Клаузевица и Антуана-Анри Жомини, завершающие этап формирования военно-теоретического канона. Их эмпирической основой становится, прежде всего, опыт наполеоновских войн, но теоретически они выстраиваются через полемику с «геометрической школой». Идеи и концептуальный аппарат Бюлова оказываются точкой отсчета. В Австрии на них основывается эрцгерцог Карл, разрабатывающий в 1806–1809 гг. новые военные уставы и наставления генералам [Габсбург 2012, 98–111]. В Пруссии от них отталкивается Клаузевиц, работающий в 1816–1831 гг. над своей философией войны. Наконец, в России Михаил Барклай-де-Толли, составляющий в 1810 г. план развертывания русских войск, использует разработанные Бюловом принципы эксцентрического отступления и флангового удара[xxx].

Институционализация военной науки в начале XIX в., безусловно, является следствием поражений армий «старого порядка». В Пруссии кризис создает благоприятные условия для реформаторов, таких как Шарнхорст, противопоставляющих консерватизму юнкерства интеллектуальные добродетели. «Среди учеников Шарнхорста, – пишет Вальтер Герлиц, – были молодые люди, впоследствии завоевавшие известность. Лейтенант Карл фон Клаузевиц, выходец из обедневшей семьи теологов-протестантов; штаб-капитан Карл Вильгельм фон Грольман, сын высокопоставленного судейского чиновника; лейтенант Август фон Лилиенштерн, сын возведенного в дворянское достоинство прусского офицера из Франкфурта; штаб-капитан Герман фон Бойен. Показательно, что все эти люди, так же как Штейн и Гарденберг, вели свое происхождение не от юнкеров Померании, а совсем из других областей и слоев общества. Ученики Шарнхорста, впоследствии сформировавшие ядро прусского Генерального штаба, получили достойную нравственную и интеллектуальную подготовку. Не напрасно программа элитной военной школы 1790 года включала философию Канта; категорический императив (принцип этики Канта, основанной на понятии долга) воодушевлял этих людей» [Герлиц 2005, 23]. «Сомнительное» происхождение (из-за которого Клаузевиц, например, мучительно переживал [Aron 1976, 34–43]), высокие амбиции, значительный, но недооцениваемый в прежней конфигурации поля интеллектуальный капитал, специфика карьер (административные, штабные, военно-образовательные должности) предопределяют стремление не только утвердить значение «школьных» различий, но и «повысить ставки», закрепить за военной наукой статус одновременно самой практической и самой теоретической, философской дисциплины.

На рубеже XVIII–XIX вв. из духа теории рождается современная война. Античность наконец заканчивается, почерпнутые из трудов римских историков «рецепты», и сам «рецептурный метод» устаревают[xxxi]. «Современность» – это наполеоновские войны, область одновременно эмпирического материала и первого приложения нового знания. На смену «стратегемам» приходит наука, анализ логистических и политических возможностей, «доблести» уступают место расчету. Военная теория институциализируется и профессионализируется, Бюлов разрабатывает ее вокабуляр, а Клаузевиц обеспечивает философскую легитимацию и заново вводит неквантифицируемые величины (гений, опасность, трение и др.). Его труд устанавливает контекстообразующие понятийные связи, монтирует «войну» с «государством» и «нацией», «разумом» и «случайностью», с «абсолютной формой» и «политической целью». Таким образом, что еще и сегодня попытки концептуализации «современной войны» начинаются с критики Клаузевица.

Литература

Источники (Primary sources in Russian)

Бюлов 2012^а – Бюлов Д. фон Дух новейшей военной системы // Германская военная мысль. М.: Астрель, 2012. (Dietrich Heinrich Von Bulow Spirit of the Modern System of War. Russian translation).

Бюлов 2012^б – Бюлов Д. фон О политике и стратегии // Германская военная мысль. М.: Астрель, 2012. (Dietrich Heinrich Von Bulow On politics and strategy. Russian translation).

Габсбург 2012 – Габсбург К. Основы стратегии // Германская военная мысль. М.: Астрель, 2012.(Habsburg K. The basics of strategy. Russian translation).

Герлиц 2005 – Герлиц В. Германский генеральный штаб. История и структура. 1657-1945. М.: ЗАО Центрополиграф, 2005.( Görlitz, W. History of the German General Staff, Its History and Structure 1657-1945. Translated from English into Russian by Lisogorsky S.V.).

Дельбрюк – Дельбрюк Г. История военного искусства (электронное издание).( Delbrück H. History of the art of war. Russian translation).

Жомини 2009 – Жомини Г. Стратегия и тактика в военном искусстве. М.: Центрополиграф, 2009. (Jomini H. Strategy and tactics in the art of war. Translated from English by Igorevsky L.A.).

Клаузевиц 2002 – Клаузевиц К. фон О войне. В 2 т. М.: Издательство АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 2002. Т. 1. (Carl Philipp Gottlieb von Clausewitz On war. Russian translation).

Комментарии Наполеона о наступательной войне 1924 – Комментарии Наполеона о наступательной войне // Стратегия в трудах военных классиков. Редакция, вступительная статья и комментарии А. Свечина. М.: Высший Военный Редакционный Совет, 1924. Т.1.( Napoleon's comments on offensive war. Russian translation).

Костров 1972 – Костров Е. Тактика. Сочинение г. Вольтера, которое преложил в российские стихи императорского Московского университета бакалавр Ермил Костров ноября 12 дня 1779 года // Поэты ХVIII века: В 2 т. Л., 1972. Т. 2. (Kostrov E. Tactics. Voltair’s writing which was put into Russian verses bachelor of Moscow imperial university Ermil Kostrov on the 12^th day of year 1779. In Russian).

Ллойд 1924 – Ллойд Г. Военно-политические мемуары // Стратегия в трудах военных классиков. Редакция, вступительная статья и комментарии А. Свечина. М.: Высший Военный Редакционный Совет, 1924. Т. 1 (Lloyd G. War and political memoirs. Russian translation).

Макиавелли 1982 – Макиавелли Н. Государь // Макиавелли Н. Избранные сочинения. М.: Художественная литература, 1982. (Machiavelli N. The Prince. Russian translation).

Макиавелли 2004 – Макиавелли Н. О военном искусстве // Искусство войны: антология. СПб.: Амфора. 2004. (Machiavelli N. The art of war.Russian translation).

Мак-Нил 2008 – Мак-Нил У. В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI–XX веках. М.: Территория будущего, 2008. (McNeill W. The Pursuit of Power: Technology, Armed Force, and Society since A.D. 1000.Translated from English by Ovannisjan T.).

Монтекукколи 2012 – Монтекукколи Р. Записки Монтекукколи, Генералиссимуса императорских войск или Общие принципы военного искусства. Монреаль: “Accent Graphics Communication”, 2012. ( Montecucculi R. Notes of Montecucculi, Generalissimus) of imperial forces or general principles of art of war. Translated into Russian by Semchenkov Yan).

Мориц Саксонский 2009 – Мориц Саксонский Теория военного искусства М.: ЗАО Центрополиграф, 2009. ( Maurice, Count of Saxony T Reveries On  art of war. Translated from Enslish into Russian by Igorevsky L.A.).

Пэнто 2001 – Пэнто Л. Личный опыт и научное требование объективности // Начала практической социологии. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001. ( Pento L. Personal experience and scientific demand for objectivity. Russian translation).

Руссо 1963 – Руссо Ж.-Ж. Суждение о вечном мире // Трактаты о вечном мире. - М.: Соцэкгиз, 1963.(Rousseau J.-J. A Project for a Perpetual Peace. Russian translation).

Тойнби 2003 - Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории: Сборник. 2-е изд. - М.: Айрис-пресс, 2003. ( Toynbee A.J. Civilization on Trial. Russian translation).

Фуко 1999 - Фуко М. Надзирать и наказывать. M.: Ad Marginem, 1999. ( Foucault M. Discipline and Punish. Translated from French into Russian by Naumov V.).

Шмитт 2008 – Шмитт К. Nomos Земли в праве народов jus publicum europaeum. СПб.: Владимир Даль, 2008. (Schmitt C. The Nomos of the Earth in the International Law of the Jus Publicum Europaeum. Translated from German into Russian by Loschevsky K., Korinets Yu.).

Элиас 2001 – Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Том 1. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. (Elias N. The Civilizing Process. Sociogenetic and Psychogenetic Investigations.Vol.1. Changes in the Behaviour of The Secular Upper Classes in the West. Translated from  German into Russian by Rutkevich A.M.).

Словари и энциклопедии (Dictionaries and encyclopedias)

Энциклопедический словарь - Военная наука // Энциклопедический словарь. Том VIа. C.-Пб.: Типо-Литография И.А. Ефрона, 1892. (Encyclopedic dictionary – Military science. In Russian).

Ссылки (References in Russian)

Бурдье web - Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля: http://bourdieu.name/content/duh-gosudarstva-genezis-i-struktura-bjurokraticheskogo-polja

Земцов 2001 - Земцов В.Н. Французский солдат в бородинском сражении: опыт военно-исотрической психологии // Человек и война (Война как явление культуры). Сборник статей /Под редакцией И.В. Нарского и О.Ю. Никоновой. - М.: АИРО-ХХ, 2001.

Разин 1999 - Разин Е.А. История военного искусства в 3-х т. СПб.: Полигон, 1999. Т. 3.

Свечин 2002 - Свечин А. Эволюция военного искусства. - М.: Академический Проект; Жуковский: Кучково поле, 2002.

Соколов 2013 - Соколов Е.С. Оружие и тело: (не)уязвимость как социальное отличие // Вопросы философии, 2013. № 12.

Тарле 1992 - Тарле Е.В. Наполеон.  М., 1992.

Цимбурский 1996 web- Цимбурский В.Л. Сверхдлинные военные циклы и мировая политика.  http://www.intelros.org/books/rythm_ros_3.htm

References

Aron 1976 – Aron R. Penser la guerre, Clausewitz, 2 vol. - Paris: Gallimard, 1976. Vol. I.

Bourdieu – Bourdieu P. Esprits d’Etat. Genese et structure du champ bureaucratique // Actes de la recherche en sciences socials, 1993 N 96-97. P.49–62.

Cymburskiy V.L., Superlong war cycles and world politics http://www.intelros.org/books/rythm_ros_3.htm(In Russian)

Razin E.A. The history of art of war. SPb.:Poligon , Vol. 3, 1993. (In Russian)

Svechin A. The evolution of art of war.M.: Akademichesky proekt;Zhukovsky:Kuchkovo pole,2002.(In Russian)

Sokolov E.S. Body and weapon: (in)vulnerability as a social distinction//Voprosy Filosofii 2013,№ 12

Tarle 1992 – Tarle E. V. Napoleon M ., 1992. (In Russian)

Zemtsov V.N. French soldier in the Battle of Borodino: experience of military historical psychology// Human and War (war as a phenomenon of culture) Set of articles.//Editors Narsky I.V.,Nikonova I.Yu. M.:AIRO-XX,2001.( In Russian)