От редакции. В январе этого года отметила свой юбилей Лариса Павловна Киященко – специалист в области философии и методологии науки, известный читателям по работам об основах экологического прогнозирования и проблематике здоровья человека в фокусе естественнонаучных и социогуманитарных традиций. В последние годы Лариса Павловна интенсивно разрабатывает тему трансдисциплинарности в рамках постнеклассической философии науки.

В качестве сотрудника РГНФ Л.П. Киященко тратит много сил и времени на поддержку исследовательских программ отечественного философского сообщества.

Редакция поздравляет Ларису Павловну с юбилеем и желает ей здоровья и творческих успехов.

Беспокойство становления целостностью. Вариации на тему трансдисциплинарности

Л.П. Киященко

Настройка на тему

Проблема целостности – одна из вечных философских проблем, в отношении которых справедливо рассуждение Мамардашвили: «Любой вопрос, если он философски поставлен, сразу же обращается в вопрос о тайне бытия и человеческого сознания, оказывается опытом мысли в осуществлении бытия. Это все то же и все о том же в "вечном настоящем" человеческого становления. Отсюда, как бы изнутри, философ и идет воображением к универсальным граничным условиям того, на что вообще способен (или не способен) человек перед лицом непреклонных законов цельности и полноты бытия» [Мамардашвили 1990, 180–181].

Вечно настоящее человеческого становления понимается мной и в смысле актуальности здесь-теперь, и в ценностном смысле как настоящее, т.е. подлинное осуществление бытия человека в опыте мысли, обращенной к своим пределам как тайне. Подчеркну, что тайна в философском смысле – это не задача, имеющая правильное решение, но фундаментальная экзистенциальная проблема, предполагающая возможность и необходимость многих решений. Она порождает беспокойство разума, разрешающееся в конкретную идею целостности.

Поэтому, обсуждение темы трансдисциплинарности через призму становления целостностью разворачивается по принципу вариационной формы музыкального произведения, которая находит свое воплощение в развитии того, что только условно (в мысли и тексте) может быть разведено на биографические и концептуальные вариации. В беспокойстве становления целостностью как некоего инварианта в разработке вариационной формы всякий философ может заметить, что его исследование разворачивается, как правило, биоконцептографично [Киященко, Тищенко 2009], промысливая бытие в событиях своей жизни.

Биографические вариации

Для меня вопрос о том, как возможно мыслить целостность, вначале выступил в связи с обсуждением экологических проблем – экзистенциальных и социоэкологических проблем сохранения окружающей среды человеческого существования, чему была посвящена моя кандидатская диссертация, защищенная в 1983 г. В секторе комплексных проблем здоровья, в котором я работала с того же года под руководством проф. И.Н. Смирнова, проблема целостности мною была тематизирована в фокусе естественнонаучной и социогуманитарной традиции. Феномен здоровья человека был рассмотрен в процессе социализации через гегелевскую категорию «снятие». Тем самым была показана двойственность целостного представления о здоровье человека, поскольку снятие (Aufheben) «…означает сохранить, удержать и в то же время прекратить, положить конец» [Гегель 1970, 168]. В определении Гегеля для нас важно, что «…нечто снято лишь постольку, поскольку оно вступило в единство со своей противоположностью; для него, взятого в этом более точном определении как нечто рефлектированное, подходит название момента» [Там же]. Уже тогда сопоставление классического и неклассического взглядов на проблему телесности было отмечено как продуктивное продвижение в прояснении целостности экзистенциального порядка. В секторе работали такие интересные философы, как Н.Т. Абрамова, И.Ю. Алексеева, А.М. Анисов, Ф.Н. Блюхер, Е.Н. Кудрявцева, Г.И. Рузавин, П.Д. Тищенко, А.Б. Толстов, Е.Т. Фаддеев и др. Несмотря на существенные концептуальные расхождения, этих философов связывала в единство, в целостность обсуждений общая тема – экзистенциальная проблема здоровья.

Мне кажется, что для истории философии в нашей стране полезно будет также напомнить, что именно на заседании этого сектора в рамках советско-французского теоретического семинара впервые у нас в стране выступили философы Мишель Анри, Ивон Брес, и Изабелла Стенгерс. Идеи последней (совместно с И. Пригожиным) повлияли на мое обращение к проблеме целостности, выраженной на языке синергетики (самоорганизации, теории порядка и хаоса).

Эта новая вариация в осмыслении проблем целостности для меня связана с работой московской синергетической группы, объединявшей физиков и философов, таких как В.И. Аршинов, В.Г. Буданов, С.П. Курдюмов, Ю.А. Данилов, Я.И. Свирский. Идея самоорганизации, порядка и хаоса рассматривалась как по сути междисциплинарная, дающая ресурс для преодоления границ научных дисциплин с помощью синергетики коммуникативного общения. В 2001 г. я защитила докторскую диссертацию на тему «Язык когнитивно-коммуникативных стратегий (синергетический аспект)», в которой шла речь о трансдисциплинарности как философии синергетики.

В новом тысячелетии идея целостности тематизировалась для меня в категориях трансдисциплинарности, обращение к которой неразрывно связано с переходом от классического проблемоцентризма и предметоцентристской (междисциплинарной) интерпретации к рефлексивному проблемоцентризму постнеклассической науки на примере биоэтического исследования [Киященко 2005] Последняя в отличие от классических подходов, тематизировавших обсуждение проблем целостности, включает более органично философскую экспликацию используемой методологии, ценностную рефлексию над социогуманитарным ее обеспечением, и проясняет институциональные матрицы трансдисциплинарного опыта. Это потребовало дополнить целостность трансдисциплинарного подхода разработкой проблем этоса постнеклассической науки [Киященко 2008]. Концептуальное осмысление проблемы целостности в рамках философии трансдисциплинарности было осуществлено позднее в совместном исследовании с проф. Моисеевым [Киященко, Моисеев 2009] На этом этапе особое значение приобрели идеи интервального подхода [Кураев, Лазарев 1988; Новоселов 2010], адаптированные к трансдисциплинарной проблематике [Киященко, Моисеев 2010]. Нами был подготовлен своеобразный манифест трансдисциплинарности, который был опубликован в вышеуказанной монографии.

В настоящее время тема трансдисциплинарно понимаемой целостности – «вечно настоящей» приобретает особые концептуальные вариации в связи с опытом обсуждения этой проблемы на страницах выходящей в свет книги [Бажанов, Шольц (ред.) 2015].

Концептуальные вариации трансдисциплинарного понимания целостности

Проблема целостности, единства не всегда в осознанном виде присутствует в многообразии дискурсов, представляющих меж- и трансдисциплинарное направление современной мысли, нацеленное на коммуникативное взаимодействие при решении социально и экзистенциально значимых проблем. В нашем случае существенно, что единство различных подходов не исчерпывается традиционным рассмотрением: «с одной стороны… с другой стороны...». И собственно множественность рождается, когда учитываются варианты отношений между ними как нечто третье, которое совсем не всегда однозначно определяет эти стороны и определяется ими в разделенности. Это место и момент становления, которое имеет, если сослаться на Гегеля, форму субъективного предполагания в одном [Гегель 1970, 150]. И именно неоднозначность и непредсказуемость возможных отношений дает импульс воображению и угадыванию нового, что во многом обуславливает эвристику трансдисциплинарного подхода в поиске целостности. Обозначается зона взаимодействия и того, и другого, и на авансцену, хотим мы этого или не хотим, выходит действующее лицо, анонимное или авторское, коллективное и индивидуальное. Учет его субъективных (дис)позиций, например, предпочтений в подходах классических, неклассических, постнеклассических или различных их конфигураций, повышает объективность исследования. В пунктах их взаимодействия при стечении благоприятных обстоятельств может возникнуть целостный образ, интегрирующий множественность представлений о проблеме трансдисциплинарного исследования, нацеленного на то, чтобы привести в порядок познавательную деятельность, перманентно находящуюся в стадии становления и обновления.

Инициация такого хода событий в наши дни связана с повышенным научным интересом к тому, что маркируется как нередуцируемая целостность сложностности – тот потенциальный контекст, в котором, как выражается В.И. Аршинов, «двойная» технокультурная конвергенция только и может в полной мере осуществиться [Аршинов 2012, 181]. Другими словами, сегодня сам поиск целостности приобретает явные очертания интеграционной деятельности, включающей познание и практическое действие в реальном мире, поиск устойчивости в изменяющемся мире (см.: [Klein 1990]).

Искомая целостность и единство – как целевая причина – отодвигается, как ускользающая линия горизонта, и в то же время притягивает, переосмысляя, весь массив накопленных знаний и практики, которые постоянно нарушают в достигнутом результате благодушие покоя. Меняется понимание человеческой деятельности, стремящейся к устойчивости (см.: [Keestra 2015]). Оно по преимуществу приобретает форму корреляции между «как» (modus operandi) и «что» – мотивированного (ценностями, нормами, жизненными приоритетами) образом желаемого будущего, совмещающим в сознании и практике действительное с возможным (см.: [Асеева 2015]).

Здесь можно заметить парафраз традиционной для философии проблемы субъектно-объектных отношений. Постнеклассический вариант его решения, как известно, представлен в трудах В.С. Степина. Нельзя не упомянуть менее известную у нас трансдисциплинарную трактовку этого отношения Б. Николеску. То, что случается в этом месте и в это время, Николеску помечает двояко: единство противоположного А и не-А – как логическое отношение, источник зарождения включенного третьего (the included third); и – как алогичное отношение потаенного третьего (the Hidden Third). Скрытое Третье, имеющее отношение к уровням реальности, играет фундаментальную роль в понимании единого мира (unus mundus). Человеческая личность выступает здесь интерфейсом, связывающим Скрытое Третье с миром (см.: [Nicolescu 2015]). Способность стать интерфейсом рождается опытным путем, через переход устоявшихся границ и привычных правил: встать по ту строну и увидеть новое, иное и в том, что было известно ранее; развивая умение быть одновременно включенным участником и отстраненным свидетелем, совместить свободу выбора и ответственного поведения при проведении трансдисциплинарного исследования (см.: [Киященко, Тищенко 2004]).

Устойчивость в данных обстоятельствах как искомый инвариант вариативна в своих воплощениях. Идет ли речь о представлениях (мыслительных образах), обоснованиях (схемах и аргументах дискурсивных практик), объяснениях (феноменологических описаниях case studies), результатах (опредмечивании – распредмечивании превращенных форм познавательной деятельности) – все это может быть сфокусировано темой трансдисциплинарности.

Введение тематизации как конфигуратора разнообразия человеческой деятельности является естественным и неслучайным, имеет устойчивые традиции в истории мысли (см.: [Холтон 1981; Огурцов 2009]). Тематизации не поддаются однозначному решению в предметном выражении, а приобретают очертания мягких форм, открытых к согласуемым уточнениям решений проблем, которые требуют, не откладывая (с учетом риска возможных последствий), явного и осознанного отношения к неокончательности, варьированию возможного результата. Примером последнего могут служить особенности формирования трансинтервальности нормы в биоэтике (см.: [Сидорова 2015]).

Следующим шагом, обеспечивающим тематизацию как объединяющее начало, выступает такое ее качество, как следование определенному стилю мышления в практической деятельности. «Трансдисциплинарное исследование может быть триггером в развитии определенного стиля мышления», совмещающего в себе полистилистику участников коллективного действия. В этом случае действие инициирует взаимообучение аналогичное с процессом образования – действуй по образцу, который задается сообществом в поле обсуждения конкретного события – выстраивает типологию case studies в трансдисциплинарном подходе (см.: [Pohl 2015]). Бажанов сосуществование различных стилей мышления связывает с идеей множественности направлений в науке, что говорит, по его мнению, о своего рода научном полиморфизме, а само изменение стилистики мышления связывает с научной революцией по Я. Хакингу (см.: [Hacking 1992]). Бажанов считает, что можно говорить о трансдисциплинарной революции, которую отличает «тихий» и не всегда отчетливо осознаваемый характер в отличие от парадигмальных революций, о которых говорил Кун (см.: [Бажанов 2015]).

Модуляция взгляда в трансдисциплинарной оптике, в которой все более явно проступает субъектная объективация или объективная субъектность, обозначает существующую издревле способность видеть себя сразу во всем мире и со всеми вместе в деле. Последнее не могло не отразиться на арсенале познавательных средств и способах практических действий, образующих целостность трансдисциплинарного опыта в индивидуальном и/или коллективном исполнении. «Фактически речь идет о создании делокализованного субъекта коллективного творчества, приготовлении специфического когерентного, эмпатического состояния, в котором должны оказаться члены коллектива экспертов, когерентных не только решаемой проблеме, но и друг другу» [Буданов 2015, 145].

Указанная тенденция концептуализирует классический арсенал познавательных средств, переводя его в регистр социально-гуманитарных измерений постнеклассической науки. Ее концептуализация формируется при рассмотрении таких ее элементов, как тема, точка зрения, стиль, позиция, поведение, рефлексия, саморефлексия, трансфлексия, учет процессуальности, персонификации. При указанных вариациях общим для них является то, что эти понятия фиксируют искомую устойчивость, порядок в ситуации возникшей неопределенности, которая, например, может быть обнаружена при решении вопроса, что действительно существует, а что только возможно в человеческой деятельности.

Не лишним при этом будет учитывать в искомой целостности внутреннее беспокойство в различении языков человекоразмерности (язык количественных пропорций, установленных норм и стандартов – машинерия бездушного и бездуховного автомата) и человекомерности (язык качественного описания взаимодействий в становлении, возникновении – амехания творческого начала). Язык поступков и действий, который схватывает не в теоретических конструктах, а в концептах, в концептуализации событий жизненного мира. В контексте данного изложения я исхожу из следующего представления о концепте. Согласно С. Неретиной: «Концепт в отличие от формы схватывания в понятии (intellectus), которое связано с формами рассудка, есть производное возвышенного духа (ума), который способен творчески воспроизводить или собирать (concipere) смыслы и помыслы как универсальное, представляющее собой связь вещей и речей, и который включает в себя рассудок как свою часть» [Неретина 2010, 306].

Концепт является формой мысли, работающей в режиме непосредственного диалогического общения говорящего и слушающего, пишущего и читающего. Об этом, в частности, свидетельствует и латинская этимология слова «концепт», которое образуется из приставки «кон» («совместностно» действовать, взаимодействовать, быть совместимым) и корня «цепт» (брать, принимать, воспринимать). Концепт в таком понимании предоставляет возможность в каждом совершенном акте видеть не только частное и даже порой случайное событие, но и то, что выходит за его границы в мир предполагаемого, целостного видения.

Можно предположить, что при проведении трансдисциплинарного исследования происходит становление холистической интуиции, которое расширяет сферу аргументации. При таком исследовании усиливается роль аргументов от самосознания и личного опыта, что не отменяет существующие традиционно аргументы от реальности, общественного установления, логики. При этом обостряется проблема общественного и личного внимания и понимания необходимой ответственности за интуицию (см.: [Герасимова 2015]).

Типология дискурсивных практик в контексте трансдисциплинарного опыта

Говоря о феномене становления самого дискурса, его типологии, как понятия и как реального процесса выражения мысли, отметим следующее. Употребление понятия дискурс становится все более широко распространенным при большом разнообразии и вариации его толкования. Дискурс из востребованного понятия современной методологии обретает статус практики, становится самостоятельным предметом исследования. Дискурсивные практики явным образом вводят в тематику меж- и трансдисциплинарности действующее лицо (в единственном или множественном числе), демонстрируя в свой черед двойную эвристику данного типа практики – различие дискурсного и дискурсивного. С одной стороны, это многообразие межличностного взаимодействия, вариации авторской позиции, на которую оказывают влияние мотивы, убеждения, ценностные приоритеты, открываемые смыслы жизни, а с другой – это формально-языковые средства репрезентации речи, которые являются инвариантными для данного общества в никем не отменяемых правилах следования истинностным представлениям. Таким образом, переход или взаимодействие между дискурсным и дискурсивным, образующие дискурсивные практики в целом, также находятся в состоянии беспокойства становления целостностью, следуя в некотором приближении этому направлению мысли и действия.

Мне бы хотелось подчеркнуть, что само становление дискурсивной практики предстает как комплексная, гетерогенная концептуализация, как один из вариантов трансдисциплинарного построения уже в гуманитарной сфере знания. Она выступает необходимым дополняющим контрапунктом построению целостности трансдисциплинарного типа, возникшим в естественнонаучной сфере познания. Целостность дискурсивной практики в своем возникновении повторяет и, в известной мере, дополняет путь становления трансдисциплинарных стратегий в естественных науках, поскольку складывается на перекрестии лингвистики, социального знания, когнитивной антропологии, современных критических исследований культуры и нравственных отношений (см.: [Ищенко 2015]). Тем самым обозначается движение сходимости, конвергенции естественнонаучного знания в его постнеклассическом варианте и социогуманитарного знания, традиционно тяготеющего комплексному рассмотрению человеческой деятельности.

Яснее осознается, что трансдисциплинарность – подвесной мост с двусторонним движением между наукой и культурой общества. «Если так, то «трансдисциплинарность» нужно рассматривать как новый тип связи между наукой и культурой. Связи, которая так же необходима современной науке, как и современной культуре. Она влияет на внутреннее устройство науки и на её отношения с обществом. Она влияет и на культуру, на формирование её ценностных универсалий. «Трансдисциплинарность» заставляет вспомнить давно известное, но подзабытое в методологических спорах: наука есть орган познания человечества. И этот орган служит интересам человечества до тех пор, пока оно в состоянии адекватно сознавать свои интересы» (см.: [Порус 2015]). Если, к примеру, задаться целью измерения «эффективности» научной деятельности, то достижение (приближение) решения проблемы целостности и единства предоставляет единицы ее (качественного) измерения, т.е. меру включенности в жизнь общества. Последнее намечает типологию научного дискурса на основе философской аргументации, с точки зрения культурно-исторической эпистемологии, учитывающей мотивацию научно-познавательной деятельности, что предоставляет возможность наметить специфику ее целевых установок в контексте культуры (см.: [Автономова, Щедрина (ред.) 2014]).

В философском дискурсе мы различаем, но не разделяем «дискурс о» (дискурсивный анализ) и «дискурс в» (дискурсный синтез) как относительно автономные имманентные практики живой речи ведения рассуждений. Философский дискурс, в таком случае, понимается как сложно организованная структура, функционирующая через дополнительность таких компонентов, как дискурс-анализ и дискурс-синтез (см.: [Огурцов 2014]). Если первый тяготеет к монодисциплинарному, аналитическому изложению, скажем, с точки зрения лингвистики, истории страны, биографии личности, то второй ориентирован на трансдисциплинарный диалог в построении целостного представления обсуждаемого явления, учитывающего не только научный дискурс, но и дискурсивные практики повседневной жизни, синтезирующие в свою очередь этнографические, национальные, культурные, биографические и прочие ее особенности. Познавательные рассуждения «о» трансдисциплинарной проблеме, осуществляемые как бы со стороны, оказываются сами включенными «в» ее экзистенциальные формы самовыражения. Учет включенности в ситуацию выражается, как правило, в повествовательной форме рассказа о себе, участнике некоторого развития событий. В этой связи саморефлексия (дискурс-синтез), выраженная в повествовательной форме, возникает в явном или неявном виде за счет способности сравнения с иными толкованиями этого же события, аналитического разбора (дискурс-анализ) своей позиции (см: [Злотникова, Ерохина, Летина, Киященко 2014, 126]). Дискурсные практики как бы «прошивают» или, скажем точнее, «проживают» аналитику сравнений, но это возможно, если при этом есть становящийся образ искомого целого со своей мерой неопределенного.

Типология дискурсивных практик в данном контексте, как и тематизация, о которой шла речь выше, помогает упорядочивать стихию становления, предлагает, как представляется, один из вариантов мягкого, не окончательного, но просматриваемого порядка, становления целостного видения. Тип как экземплифицирующий пример, образец выполняет роль интегрирующего начала в достраивании ситуации до целого, общего (например, его действие в прецедентном праве). В основании типологии, согласно одному из словарных значений, лежит принцип систематизации сложных объектов, связанных между собой генетически, но получивших со временем относительную автономию в своем действии. Выстраиваемая типология дискурса учитывает его сложноорганизованное единство языковой формы, значения и действия зафиксированного с помощью понятия коммуникативного события или коммуникативного акта (см.: [Ван Дейк 2000, 136]).

Дискурс можно представить как ткань пропозиций или как грибницу таких пропозиций, высказанных сообществом относительно той или иной темы, причем, как правило, в агональном, оспаривающем друг друга направлении – в схватке рождается истина. Агональные практики постклассического и постметафизических дискурсов, по мнению Ищенко, показывают, что поле современного толерантного мышления предполагает движение от «сдержанности» в высказываниях к «признанию», по известному мнению П. Рикера, иной мысли, требует включения по К. Попперу фаллибилистических оснований научного поиска, актуализирует Сократов способ диалого-диалектического мышления (см.: [Ищенко 2015]). Говоря в целом, дискурсивные практики во множестве своих типичных проявлений прочерчивают в искомой целостности трансдисциплинарного опыта те лакуны, где собственно и разворачивается творческое начало данного вида опыта, решая на своем языке проблемы его полноты. Становление этого вида деятельности происходит при обязательном наличии напряжения и сопротивления участвующих сторон в этом опыте. Дискурсивные практики, подвергаясь трансдукции за установленные рамки в стихию становящихся практик жизненного мира (см.: [Тищенко 2015]), реализуются через связь с недискурсивным на некоторой спорной территории, которая может быть помечена как трансдискурсивное (см.: [Гутнер 2015]).

Смысл и значение «беспокойства становления» целостностью

Мне бы хотелось, заканчивая эту статью, эти вариации на тему трансдисциплинарности в плане становления целостностью, подчеркнуть ее проблемный, незавершенный характер. Любое ее контингентное решение может быть установлено, если каждый участник этого решения сможет взять на себя ответственность, стать личностью. Что это означает в данном случае? Речь идет о персонифицированном состоянии, которое порождает некоторый интегрирующий потенциал участников трансдисциплинарного коммуникативного взаимодействия. А это значит вступить на путь философского осмысления того, что было помечено словами «если осмелиться быть» (Мамардашвили), не только говоря вообще, но и в состоянии переживаемого в это время и в этом месте, в конкретной целостности. Причем этот конкретный случай, его case study проверяется соотношением фундаментального и прикладного его аспектов. Здесь фундаментальная наука предстает как основа работы экспертного, в том числе и философского, сообщества. И эта наука нуждается в философско-методологической идее, ориентирующей ученых на взаимное обогащение исследовательским опытом, полученным в самых разных дисциплинах (см.: [Пружинин 2015]). И на личностном, и на социальном уровне именно эта сторона дела и является наиболее существенной, поскольку последствия для человека и общества обычно порождает не сам предмет, а сопряжённые способы взаимодействия с ним, те результаты, к которым ведут эти наши взаимодействия, и, наконец, те изменения в нас самих, которые вызываются этими взаимодействиями (см.: [Юдин 2015]).

И в этом смысле такой тип философского исследования не может не нести на себе следы автобиографической повести, живого дыхания речи, застигнутой конкретным событием. «Сознательное преодоление “духа абстрактности” в “конкретности” философской речи, которое достигается ориентацией на искусство и литературу, но без утраты базовых констант мышления, ориентирующих на поиск истины. Персоналистическая и диалогическая манера дискурса, обращение к конкретным примерам из обыденной жизни, к драматически напряженным и всеобщезначимым ситуациям проявляет беспокойство становления целостностью» [Визгин 2013, 110] – оно по сути своей трансдисциплинарно. «То есть мир – в трансдисциплинарном измерении – выступает в качестве источника тех транcцендентно-имманентных смыслов, какие безмолвно запускают самоорганизацию коммуникативных стратегий, обеспечивающих основанное на взаимном доверии принятие решений относительно «неразрешимых» вопросов» (см.: [Свирский 2015, 250–251]). Выход на трансдисциплинарное измерение философии культуры представляется естественным, если иметь в виду исконную ее многозначность, что в принципе не мешает интеллектуальной жизни: человек должен уметь работать с такими неоднозначными понятиями, без которых нет гуманитарной культуры (см.: [Визгин 2013, 129]).

Человек постоянно размышляет и пытается понять (и тем самым переосмыслить) существующий жизненный опыт познания в культуре своего времени (в мире тождественностей и событийных начинаний, непрерывных логических связей и разрывов «вдруг»). Он выдвигает концептуальные предположения (точку зрения классической рефлексии на видимое), пытается понять мир глобально (универсально), как он есть перед нами, в нашей жизни. Ставит тем самым себя, с известной долей поэтической самоуверенности, в позицию классического субъекта, предлагает свои понятия (как универсалии) для осмысления и теоретического построения некоторого целостного взгляда на мир. «…Большая вселенная в люльке // У маленькой вечности спит» (О. Мандельштам). Но хотим мы этого или не хотим, способ видения философствующего индивида фундируется позициями, прорастающими в его био-концепто-графии. При этом меняется не только понимание жизни как предмета науки или культуры в целом. Человек как субъект размышления (культурной рефлексии) меняется. Био-концепто-графия человеческого становления как включенное третье непредсказуемо возникает как неистребимое желание сбыться, справляясь с динамикой ускорения в начале жизни, преодолевая торможение в ее конце в подвижных дис-позициях множественных концептуальных представлений о единстве пережитых единичных событий.

В рассмотренных био-концепто-графических вариациях, в различных дискурсивных практиках находит выражение, а точнее исполняется в конкретной целостности как произведения, так и самого исполнителя, лежащее в основе философского образа жизни беспокойство становления, приоткрывая доступ к инвариантному.

Источники (Primary Sources in Russian)

Гегель 1970 – Гегель Г.В.Ф. Наука логики. Т. 1. М.: Мысль, 1970 [Hegel G.W.F. Science of Logic. Russian Translation].

Ссылки – References in Russian

Автономова, Щедрина (ред.) 2014 – Культурно-историческая эпистемология: проблемы и перспективы. К 70-летию Б.И. Пружинина. Отв. ред.-сост. Н.С. Автономова, Т.Г. Щедрина, науч. ред. Т.Г. Щедрина. М.: Политическая энциклопедия, 2014.

Аршинов 2012 – Аршинов В.И. Сложность постнеклассических практик и будущее // Постнеклассические практики: опыт концептуализации / Под ред. В.И. Аршинова, О.Н. Астафьевой. СПб.: Мiръ, 2012. С. 165–187.

Асеева 2015 – Асеева И.А. Трансдисциплинарные подходы к моделированию будущего: инновационный аспект // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 526–542].

Бажанов 2015 – Бажанов В.А. О феномене трансдисциплинарной научной революции // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 136–144].

Бажанов, Шольц (ред.) 2015 – Бажанов В.А., Шольц Р.В. (ред.). Трансдисциплинарность в философии и науке: подходы, проблемы, перспективы. М.: Навигатор, 2015.

Буданов 2015 – Буданов В.Г. Трансдисциплинарные дискурсы постнеклассики: познание, коммуникация, самоорганизация в антропосфере // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 145–159].

Визгин 2013 – Визгин В.П. Очерки истории французской мысли. М.: ИФ РАН, 2013.

Герасимова 2015 – Герасимова И.А. Типы аргументации и их возможности в трансдисциплинарном диалоге // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 433–450].

Гутнер 2015 – Гутнер Г.Б. Трансдисциплинарность как трансдискурсивность // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 263–280].

Ван Дейк 2000 – Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 2000.

Злотникова, Ерохина, Летина, Киященко 2014 – Злотникова Т.С., Ерохина Т.И., Летина Н.Н., Киященко Л.П. Русская провинция в философском дискурсе: концептуализация метафоры // Вопросы философии. 2014. № 11. C. 126–136.

Ищенко 2015 – Ищенко Ю.А. Толерантность в дискурсе трансдисциплинарности // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 302–318].

Киященко 2005 – Киященко Л.П. Опыт философии трансдисциплинарности (казус «биоэтика») // Вопросы философии. 2005. № 8. С. 105–117.

Киященко 2008 – Киященко Л.П. Этос постнеклассической науки // Этос науки. М.: Academia, 2008. С. 205–234.

Киященко, Моисеев 2010 – Киященко Л.П. Моисеев В.И. Интервальный подход в трансдисциплинарном измерении (онто-гносеологический аспект) // Академия знаний. Симферополь, 2010. № 3. С. 27–36.

Киященко, Моисеев 2009 – Киященко Л.П. Моисеев В.И. Философия трансдисциплинарности. М.: ИФ РАН, 2009.

Киященко, Тищенко 2004 – Киященко Л.П., Тищенко П.Д. Опыт предельного – стратегия «разрешения» парадоксальности в познании // Синергетическая парадигма. Когнитивно-коммуникативные стратегии современного научного познания. М.: Прогресс-Традиция, 2004. С. 232–259.

Киященко, Тищенко 2009 – Киященко Л.П., Тищенко П.Д. Эллипсис междуречья: опыт био-концепто-графии // Языки культур: образ – понятие – образ. СПб.: РХГА, 2009. С. 129–155.

Кураев, Лазарев 1988 – Кураев В.И., Лазарев Ф.В. Точность, истина и рост знания. М.: Наука, 1988.

Мамардашвили 1990 – Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1990.

Неретина 2010 – Неретина С.С. Концепт // Новая философская энциклопедия: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 2010.

Новоселов 2010 – Новоселов М.М. Абстракция в лабиринтах познания (Логический анализ). 2-е изд. М.: Идея-Пресс, 2010.

Огурцов 2009 – Огурцов А.П. Тематизация // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М.: Канон+, 2009. С. 958–959.

Огурцов 2014 – Огурцов А.П. Дивергенция и конвергенция концепций дискурса – их эпистемические основания (статья первая) // Методология науки и дискурс-анализ / Отв. ред. А.П. Огурцов. М.: ИФ РАН, 2014. С. 7–47.

Порус 2015 – Порус В.Н. От междисциплинарности к трансдисциплинарности: мосты между философией науки и философией культуры // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 416–433].

Пружинин 2015 – Пружинин Б.И. Трансдисциплинарность в контексте дихотомии прикладного и фундаментального в науке // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 252–262].

Свирский 2015 – Свирский Я.И. Трансдисциплинарность: на распутье между трансцендентным и имманентным // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 346–364].

Сидорова 2015 – Сидорова Т.А. Трансинтервальность нормы в биоэтике // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 346–361].

Тищенко 2015 – Тищенко П.Д. Трансдисциплинарность и/или трансдуктивность: контекст языка // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 469–483].

Юдин 2015 – Юдин Б.Г. Трансдисциплинарный характер гуманитарной экспертизы // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 319–333].

Холтон 1981 – Холтон Дж. Тематический анализ науки. М.: Прогресс, 1981.

References

Arshinov V.I. The complexity of post-nonclassical practices and future // Post-nonclassical practices: an experience of conceptualization/ Edited by Arshinov V.I., Astafieva O.N. Saint Petersburg, 2012. P. 165–187 (In Russian).

Aseeva I.A. Transdisciplinary approaches to the modeling of the future: innovative aspect // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 526–542] (In Russian).

Avtonomova N.S., Shchedrina T.G. (eds.). Cultural historical epistemology: problems and perspectives. Moscow: Politiсheskaya enciklopedia, 2014 (In Russian).

Bazhanov V.A. On the phenomenon of the transdisciplinary scientific revolution // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 136–144] (In Russian).

Bazhanov V.A., Scholz R.V. (eds.). Transdisciplinarity in philosophy and science: approaches, problems, perspectives. Moscow: Navigator, 2015 (In Russian).

Budanov V.G. Transdisciplinary discourses of post-nonclassics: cognition, communication, self-organization in antroposphere [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 145–159] (In Russian).

Dijk T.A. van. Language, Cognition and Communication. Blagoveschensk: BGK, 2000 (Russian Translation).

Gerasimova I.A. Types of argumentation and its possibilities in transdisciplinary dialog // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 433–450] (In Russian).

Gutner G.B. Transdisciplinarity as transdiscoursivity // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 263–280] (In Russian).

Hacking 1992 – Hacking I. «Style» for historians and philosophers // Studies in history and philosophy of science. 1992. Vol. 23. № 1. P. 1–20.

Holton G. Thematic Analysis in Science. Moscow: Progress, 1981 (Russian translation).

Ishchenko Yu.A. Tolerance in discourse of transdisciplinarity // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 302–318] (In Russian).

Keestra 2015 – Keestra M. Understanding human action: integraiting meanings, mechanisms, causes, and contexts // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 201–235].

Kiyashchenko L.P. An experience of philosophy of transdisciplinarity (incident of «bioethics») // Voprosy Filosofii. 2005. Vol. 8. P. 105–117 (In Russian).

Kiyashchenko L.P. Ethos of post-nonclassical science // Ethos of science. Moscow: Academia, 2008. P. 205–234 (In Russian).

Kiyashchenko L.P., Moiseev V.I. Interval approach in transdisciplinary measuring (Onto-gnoseological aspect) // Academia znaniy. Simferopol, 2010. Vol. 3. P. 27–36 (In Russian).

Kiyashchenko L.P., Moiseev V.I. Philosophy of transdisciplinarity. Moscow: IF RAN, 2009 (In Russian).

Kiyashchenko L.P. Tishchenko P.D. An experience of limited – strategy of “solving” paradoxicality in cognition // Synergetic paradigm. Cognitive-communicative strategies of modern scientific knowledge. Moscow: Progress-Tradition, 2004. P. 232–259 (In Russian).

Kiyashchenko L.P. Tishchenko P.D. Ellipse of interfluve: an experience bio-concepto-graphy // Languages of cultures: image – notion – image. Saint Petersburg: RHGA, 2009. P. 129–155 (In Russian).

Klein 1990 – Klein J. T. Interdisciplinarity: history, theory, and practice. Detroit MI: Wayne state university press, 1990.

Kuraev V.I., Lazarev F.V. Exactness, truth and growth of knowledge. Moscow: Nauka, 1988 (In Russian).

Mamardashvili M. How I understand philosophy. Moscow: Progress, 1990 (In Russian).

Neretina S.S. Concept // New Philosophy Encyclopedia. In 4 vol. Vol. 2. Moscow: Mysl, 2010. (In Russian).

Nicolescu 2015 – Nicolescu B. The hidden third and the multiple splendor of being // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 61–79].

Novoselov M.M. Abstraction in the labyrinths of cognition. (Logical analysis). Moscow: Idea-Press, 2010 (In Russian).

Ogurtsov A.P. Thematisation // Encyclopedia of epistemology and philosophy of science. Moscow: Kanon+, 2009. P. 958–959 (In Russian).

Ogurtsov A.P. Divergence and convergence of concepts of discourse – its epistemic basis (article first) // Methodology of science and discourse-analysis / Ed. by A.P. Ogurtsov. Moscow: IF RAN, 2014. P. 7–47 (In Russian).

Pohl 2015 – Pohl Ch. What is progress in Transdisciplinary research? // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 451–468].

Porus V.N. From interdisciplinarity to transdisciplinarity: bridges between philosophy of science and philosophy of culture // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 416–433] (In Russian).

Pruzhinin B.I. Transdisciplinarity in the context of dichotomy of applied and fundamental in science // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 252–262] (In Russian).

Sidorova T.A. Transintervality of norm in bioethics // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 346–341] (In Russian).

Svirsky Ya.I. Transdisciplinarity at the crossroads between transcendent and immanent // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 346–361] (In Russian).

Tishchenko P.D. Transdisciplinarity and/or transductivity: context of language // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 469–483] (In Russian).

Vizgin V.P. Essays on history of French thought. Moscow: IF RAN, 2013 (In Russian).

Yudin B.G. Transdisciplinary character of humanitarian examination // [Бажанов, Шольц (ред.) 2015, 319–333] (In Russian).

Zlotnikova T.S., Erokhina T.I., Letina N.N., Kiyashchenko L.P. Russian province in philosophical discourse: conceptualization of the metaphor // Voprosy Filosofii. 2014. Vol. 11. P. 126–136 (In Russian).