Интеллектуальные интуиции евразийской философии права

И.Д. Осипов, А.М. Соколов

Вектор цивилизационного развития России определен двумя ключевыми моментами истории. Первый – православное крещение, принятое от Византии и включившее восточнославянские земли в христианский мир. Второй – Петровское просвещение, превратившее Московское царство в Императорскую Россию – часть европейского мира.

Крещение породило в нашем обществе творческое напряжение духа, объединившего русские земли, преодолевшего ордынское владычество, преобразившего хаос московской Смуты. Символическое завершение первой фазы нашей истории выражено сентенцией: «Наша вера не греческая, но Православная». В ней провозглашена духовная самостоятельность московских земель, образующих центр нового православного Царства.

Петровским просвещением предвосхищено создание империи, небывалой по обширности и могуществу. Решительность, с какой было изменено направление цивилизационного развития России, по-прежнему вызывает непримиримые споры. Тем не менее, нельзя не признать свершившегося факта. Радикальный рационализм Запада, повсеместно активирующий индивидуализм и прагматизм, не только проник во все области и на все уровни русской жизни, но и освободил такое количество духовной энергии, что интенсивность преобразований российской действительности принципиально превосходила интенсивность их осмысления.

Проблема усугублялась тем, что зрелость российского самосознания еще не достигла той степени, которая соответствовала бы масштабу культурно-исторической драмы, охватившей пространство от Причерноморских степей и Прибалтийских болот до берегов Ледовитого и Тихого океанов. Религиозно-философский синтез, в котором осуществилась русская мысль начала ХХ столетия, стал только завершением длительного духовного поиска на путях примирения византийского мистицизма и латинского рационализма. Его мировоззренческий горизонт в значительной степени был ограничен исторической ретроспективой, а методолого-эвристические возможности – критическим анализом текущего момента. Даже утопичность русского марксизма в теории не продвинулась дальше диктатуры пролетариата. Разумеется, эта ограниченность, в первую очередь, сказывалась в области социально-экономического и политико-правового строительства. Три революции, гражданская война, белый и красный террор, репрессии и разруха – это все опыт, который организовывался в соответствии с принципами, сформулированными нашими цивилизационными «наставниками». Но это российский опыт, в котором очень часто не хватало по-настоящему новаторской инициативы, подкрепленной теоретическим основанием.

Таким образом, встает вопрос о характере нового основания. Вероятно, содержательно оно не может вступать в радикальную конфронтацию со своими предшественниками, но оно должно не только существенно отличаться от них, но включать их в создаваемую систему миропонимания. Вместе с тем следует учитывать, что новаторство, присущее интуициям, открывающим новый взгляд на порядок мироустройства, может мешать полноценному их пониманию. Не исключено, что именно так случилось с научно-философскими поисками и открытиями евразийцев, совпавшими по времени с эпохальными преобразованиями в Советской России. Ведь преимущественно геополитическое толкование их учения чрезвычайно умаляет глубину их прозрений. Для Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Р.О. Якобсона, Г.В. Вернадского, Л.П. Карсавина, Н.Н. Алексеева Евразия открылась не как географический феномен, а как аксиоматическая предпосылка концептуального переосмысления всего порядка сущего.

Другими словами, в учении евразийцев отчетливо просматривается интеллектуальная интуиция, раскрывающаяся в очевидности того, что П.Н. Савицкий назвал «месторазвитием» и что применительно к России означает Евразию. Здесь мы имеем дело со своего рода геософией, которую следует рассматривать как одну из возможных концепций сущего. В ней согласуются исторические, политико-правовые, экономические, лингвистические аспекты бытия. Причем каждый из них обретает значимость только в смысле проявления людьми скрытых форм ландшафтно-климатического субстрата. Субъектом познания в таком случае оказывается не отдельный индивид, а субъектом истории – не просто какое-то сообщество, а сообщество в его неразрывной связи со средой его обитания, которую люди выбрали согласно собственному душевному строю, для того чтобы в ней освоиться.

Стремление обнаружить в пространстве человеческого бытия по возможности наибольшее число подобий ориентирует мысль на отыскание общего в разнообразии, на усмотрение Единого во Многом, на выявление архетипического начала, или Сущности. Мысль не выступает нарративом по отношению к объективной реальности, не выстраивает ее в соответствии со своим рациональным принципом. Мысль вступает в диалог с каждым из элементов сущего, тем самым осуществляя опыт подлинного со-знания. Западный тип мысли утверждает в лучшем случае социальную природу сознания, евразийцы же возвращают сознание к традиционному – космическому истолкованию.

«Теоретический разум» способен продвигаться вслед за «практическим», усматривая родство там, где оно ранее установлено в ходе освоения человеком «дикого поля». Неслучайно евразийцы отождествляют Евразию и Россию. Что такое Евразия, если не Россия, шаг за шагом открываемая ее народом. Вряд ли сумели бы наши землепроходцы Ермак, Хабаров, Дежнев и др. не только проникнуть в самые отдаленные уголки материка, но и удержать их за Россией, если бы не чувствовали, не понимали, что находятся у себя дома. «Материк Евразия имеет свою многотысячную историю, и в то же время материк этот есть нечто творимое. Русский народ создает Евразию», – писал Савицкий в письме к Якобсону (цит. по [Алексеев 1998^а, 248]).

Трубецкой увязывал европейский индивидуализм со спецификой ландшафта, выражавшейся в естественной локализации отдельных территорий. К этому вполне можно добавить и фактор социально-исторического порядка. Европейский индивидуализм развился благодаря ограниченности естественных ресурсов. Изначальная невозможность обеспечить достаток из наличного окружения способствовала укреплению такой добродетели как частная инициатива, оформившаяся со временем в идею гражданского общества, охраняемого правовым государством. Отсюда понятна неприязнь европейцев к идее превалирования общего над частным.

В перспективе русского самосознания тема человечности с самого начала опиралась на идею соборности. Поэтому все содержание антропологического горизонта раскрывается в виде социализированной реальности. Мышление утверждается как со-знание, участие – как со-участие, действие – как со-действие. В словах Савицкого о том, что «русский народ создает Евразию», заключается суть русского гуманизма, который распространяется гораздо дальше частных интересов. Его характер имеет космический масштаб, при котором не мир существует для благополучия человека, а человек актуализирует полноту и упорядоченность бытия.

Подхватывая идею Савицкого, Роман Якобсон в 1931 г. писал: «С каждым годом все нагляднее обнаруживается соотнесенность, тесная закономерная связь между явлениями различных сфер. <…> Явления могут быть сопряжены хронологически либо территориально». При этом соответствия должны признаваться не на феноменально-формальном уровне случайных соответствий, а через уяснение «самозаконности» каждой из сопрягаемых сфер. В силу того, что «…соотнесенности не найти без предварительного имманентного рассмотрения отдельной сферы. <…> Подлежит изучению каждая сфера в структуральном многообразии ее конкретных проявлений…». И далее: «Многообразие одной сферы не может быть механически выделено из многообразия другой; здесь нет однозначного соотношения надстроек и базы. Задача науки – уловить сопряженность разноплановых явлений, вскрыть в этой междупланной связанности закономерный строй» (цит. по: [Алексеев 1998^а, 234]).

Другими словами, нельзя упускать из виду, что ни «исторический», ни «хозяйственный» факторы ничего не прибавляют, не навязывают естественному порядку «месторазвития», а согласованно разворачивают его внутреннюю потенцию. Более того, истоки искомых соответствий имманентны человеческой природе. Сама суть человеческого соучастия, его творческое предназначение состоит в том, чтобы раскрывать подлинный смысл своей ойкумены. Вот почему, «не зная свойств территории, совершенно немыслимо хоть сколько-нибудь понять особенностей и “образа жизни” социально-исторической среды». С другой стороны, «образ жизни» той или иной общности людей – это завершающий этап актуализации мира в виде символических объективаций.

С точки зрения евразийцев Россия-Евразия должна быть понята как самобытный и ни к чему не сводимый культурно-исторический тип, общие черты которого с другими типами не имеют никакой прямой связи. Возможные сходства не более чем случайные совпадения, вызванные сходством каких-либо обстоятельств. Трубецкой особенно на этом настаивал, когда писал о принципиальной контрпродуктивности культурной прививки. Отсюда – стремление выработать оригинальные способы изучения предмета своего интереса. Савицкий вообще отдавал преимущество нахождению новой точки зрения на уже известный материал, а не открытию новых фактов. Эвристическое новаторство евразийцев связано с созданием такой картины мира, в которой ключевую роль играет принцип взаимодополнения (конвергенции). Полная экспликация идей евразийцев захватывает эпистемологичекий горизонт от почвоведения и эволюционной теории до экономической географии, истории и лингвистики. Сведенные воедино они призваны были явить полноту лика Евразийского мира, возделываемого евразийской нацией. Обоснование действительности этой нации и составляло проблему, насколько трудную, настолько же и важную. Важную, потому что от ее прояснения во многом зависело, найдет ли русское самосознание способ адекватного толкования происходящих в мире изменений. Трудную, потому что известные способы решения подобных проблем обнаружили свою несостоятельность.

Интеллектуальные интуиции евразийцев проявились и в области философии права, где ставилась цель вывить специфику российской правовой культуры, создания «гарантийного и праведного государства». В исследованиях евразийцев политико-правовая тематика занимает значительное место, особенно в трудах Н.Н. Алексеева, Г.В. Вернадского, П.Н. Савицкого, Н.А. Дунаева, Н.С. Трубецкого, В.Н. Ильина. Следует отметить, что в трактовках евразийцами сущности права имелись и различия: так, право понималось как сфера ценностей (Н.Н. Алексеев) или как отражение правды (В.Н. Ильин). Но имелось и нечто общее в категориальном отношении, в частности категория идеократии [Назмутдинов 2013, 163]. При этом наиболее полно и аргументированно философия права евразийства разработана Н.Н. Алексеевым. И уже в первом совместном сборнике евразийцев «Исход к Востоку» на правовую культуру Европы обратил внимание Г.В. Флоровский. Он писал, что правовые нормы современной Европы «покоятся на римском праве» и на их преемстве от античности до Кодекса Наполеона и Германского уложения [Исход... 1997, 166], и отмечал, что возрождение естественного права в европейской философии представляет собой всего лишь последовательную реакцию «рационалистического духа» против «скромного интуитивизма» исторической школы права [Исход... 1997, 111]. Следует отметить, что в самой методологии евразийцев отсутствует нигилистическое отношение к правовой культуре Европы, они во многом исходили из критики европоцентризма в философии государственной науки, предлагая свое видение развития современной философии политики и права.

В философии права евразийцы использовали культурологический подход, основанный на синтезе философии и гуманитарных наук – истории, географии, психологии, филологии и правоведения. Они полагали, что исследование права требует не только научного анализа, но и интуитивного, «эйдетического» подхода, «гностической работы», по словам Алексеева, подхода, в рамках которого совмещались бы рациональный анализ и осмысление духовно-нравственной сущности права. Данное феноменологическое понимание выходило за рамки формального исследования права, ставило задачу раскрыть смыслы и значения юридических норм, и для этого требовался определенный духовный опыт. Своеобразие методологии Алексеева заключено в аксиологическом анализе, который позволял выявить структурную специфику различных правовых культур. «Правовая структура, – писал он, – для нас есть идеальная целостность явлений права. <…> В созерцании отдельных моментов этой целостности и обнаруживается структура права» [Алексеев 1998^а, 180–181]. По мнению Алексеева, наиболее глубоким элементом правовой структуры является носитель права, или его субъект. Он отмечал, что учение о ценностях, или аксиология, составляет важнейшую часть современной западной философии. «Никогда еще за многие столетия развития человеческой мысли учение о ценностях не играло столь значительной роли в философских исследованиях, какую оно играет в наши дни» [Алексеев 1998^а, 96].

На основе ценностного подхода Н.Н. Алексеев стремится преодолеть дилемму естественно-правовой, индивидуалистической и органической концепций права. В ходе критики первой концепции он отмечал, что не личность сама по себе, а определенные ее свойства являются предметом правовой защиты. Личность может быть только носительницей высших ценностей, но ценность личности является служебной, исполнительной, а не первоначальной. По его мнению, выработанное в рамках протестантизма западноевропейское понимание личных прав является односторонним, поскольку в нем права личности по существу отрывались от ее обязанностей. Органицизм также ошибочен, так как под целым он понимает ассоциацию людей с более или менее случайными интересами и потребностями. В итоге делается вывод: право должно быть рассмотрено в единстве с обязанностями, обязанность должна обосновывать правомочие и соединяться в правоотношении в одно органическое целое, что соответствует духу христианского вероучения.

Сосуществование реализованных ценностей на почве общего взаимного признания и есть порядок общественной справедливости, служащий основой для идеи права. Общие законы социальной справедливости заключались в следующем:

1) каждая реализованная ценность находится в ценностном отношении к любой из других реализованных ценностей;

2) каждая реализованная ценность имеет право на полноту достойного существования и развития в пределах общей системы ценностей;

3) каждая реализованная ценность в случае нарушения нормальных отношений с другой ценностью имеет право на установление равновесия;

4) отношения реализованных ценностей определяются мерой достоинства, присущей каждой из ценностей;

5) отношения эти составляют общий порядок реальной солидарности.

Н.Н. Алексеев подчеркивает: «В нормальной и здоровой правовой системе внешнему статусу справедливости должен соответствовать внутренний статус добродетели» [Алексеев 1998^а, 121]. Так семья основана на любви, но в ней существуют и отношения, которые являются самостоятельной сферой правовой жизни, которые определяются исходя из категории правовой справедливости. Подобная логика может быть применена и в отношении других союзов, например, церкви.

Особое место в философии права Н.Н. Алексеева занимает понятие этоса права. Оно используется в связи с понятиями правосознания, правового чувства, выражая как их предметные, объективные формы, но при этом является и категорией, отражающей «месторазвитие» реализованных ценностей. Существо этоса определяется прежде всего тем, что он не является продуктом произвольных действий, целеполаганий и волеизъявлений. «Этос не создается ни договорами, ни соглашениями, ни актами учредительного характера. Этос родится сам собою как результат медленного органического процесса. Однако процесс этот не есть процесс бессмысленной природной необходимости, напротив, он полон глубокого внутреннего смысла. По существу своему этос является созданием глубоких и еще не сознанных эмоций, которые несут в себе и обнаруживают ценности», – писал философ [Алексеев 1998^а, 147]. Понятие этоса права не было оригинальным, ранее оно встречалось у представителя исторической школы права Юлиуса Шталя, и русский философ отмечает, что «незаслуженно забытый» Шталь писал об идее мирового плана, который присутствует в глубине каждого отдельного жизненного отношения; реализация ее составляет задачу права. Алексеев переводит термин Шталя словами «мировая икономия», «домостроительство», и подчеркивает, что, конечно, существует в процессе анализа опасность придать фактическим юридическим отношениям «эйдетический» характер, но анализ этоса права выявляет единство целого и отдельного, раскрывает единство правовой культуры. Данное единство берет начало в традициях народа, его религиозных верованиях; существуют предпосылки исторического этоса, сформированные на протяжении жизни ряда поколений, которые отражаются в ценностной структуре общества. Потому право и государство представляют собой некоторую исторически возникшую целостную структуру. Использование категории «этос» во многом оказалось продуктивным в евразийской философии права. Благодаря этому право приобрело историческое измерение и стало рассматриваться в широком духовном пространстве; оно соответствовало геософскому видению Евразии как мира различных народных культур, населяющих евразийское пространство – «многонародному» евразийскому социуму. «И свой национализм мы обращаем, как к субъекту, не только к славянам, но к целому кругу народов “евразийского” мира, между которыми народ российский занимает срединное положение», – отмечалось в предисловии к сборнику «Исход к Востоку» [Исход... 1997, 51–52].

Аксиологический подход использован Алексеевым и при создании концепции государства. В работе «Гарантийное государство» он осуществляет дифференциацию ценностей исходя из их важности для формирования государства. Они включают:

– ценностные принципы, которые лежат в основе отдельных культур и определяют все направление культурного творчества. Они оказали влияние на общее понимание государства, и к ним можно отнести, в частности, религиозные верования;

 – частные ценности, раскрывающиеся в жизни принадлежащих к общему культурному миру расовых, племенных и национальных «личностей». Они в большей мере проявляются в политической системе; например, туранская психология, полагали евразийцы, способствует построению крепкого государственного уклада, основанного на «проникновении» всей жизни единым миросозерцанием;

– производные ценности – право, конституционализм, отдельные государственные институты, которые играют важную роль в развитии политической и правовой культуры отдельных народов. В этой связи Н.Н. Алексеев писал, что «для народов России-Евразии римское право не обладало значением образца, не было нормативным фактом, не считалось исторической традицией» [Алексеев 1998^б, 458].

Н.Н. Алексеев разрабатывает концепцию гарантийного государства. В нем обеспечивается реализация социальной программы, рассчитанной на всеобщее признание людей различных философских, научных и религиозных убеждений. Важно, что гарантийное государство является конституционным, его основой является Декларация обязанностей государства по обеспечению достойной культурной и материальной жизни людей. Оно занимается развитием духовных потребностей своих граждан, созданием культуры, которая реализовала бы идею общечеловеческого достоинства, позволила бы проявлять национальные и местные особенности евразийских народов. Принципиальное значение имеет и то обстоятельство, что гарантийное государство реализует принцип организации культуры как сверхнационального целого на многонациональной основе и стремится к вовлечению в экономическое, политическое и культурное строительство возможно большего числа граждан (принцип демотизма). При этом Конституция гарантийного государства находится «по ту сторону» либерализма и экономического романтизма, так как принцип личной свободы в нем сочетается с государственной организацией экономики и общественной жизни. Для евразийцев были неприемлемы стяжательский характер западной цивилизации, подчинение всех действий человека погоне за прибылью, замена человеческих отношений жестким экономическим расчетом. Основная правовая ценность-справедливость и здесь играла для них важную роль для понимания хозяйства. «Совокупность посылок и требований, заключенных в проблеме хозяйнодержавия, – писал П.Н. Савицкий, – поддается определению как система особого рода хозяйственной соборности. Соборность, в противоположность коллективизму, не пригнетает, но утверждает личность и через нее раскрывает некоторое общее (общественное) начало» [Савицкий 1997, 242]. В этой связи евразийцы развивали концепцию «доброго хозяина», который рассматривает хозяйство не просто как средство получения прибыли, а как некоторую нравственную миссию перед людьми.

Подводя некоторые итоги, следует заметить, что философия права евразийства занимает особое место в истории философии права. Ставя целью разработку новой евразийской концепции общества, евразийцы выработали категориальный аппарат, основанный на аксиологии, феноменологии, культурологии; их суждения о ценностной природе права и государства оказались актуальны в контексте исследования проблем правосознания и политики в глобальном мире. Евразийцы поставили проблему определения специфики национального и универсального в философии права, взаимодействия различных правовых культур, и дали свое решение данной проблемы.

Источники – Primary Sources in Russian

Алексеев 1998^а – Алексеев Н.Н. Основы философии права. СПб.: Юридич. ин-т, 1998. (Alekseev N.N. Basics of philosophy of law. In Russian).

Алексеев 1998^б – Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998. (Alekseev N.N. Russian people and state. In Russian).

Исход... 1997 – Исход к Востоку. М.: Добросвет, 1997. (Exodus to the East. In Russian).

Савицкий 1997 – Савицкий П.Н. Континент Евразия. М.: Аграф, 1997. (Savitsky P.N. Continent Eurasia. In Russian).

Ссылки – References in Russian

Назмутдинов 2013 – Назмутдинов Б.В. Политико-правовые воззрения евразийцев в российском государствоведении ХХ века. М.: Высшая школа экономики. 2013.

References

Nazmutdinov B.V. Political legal views of Eurasians in Russian study of state. M.: Higher school of economics, 2013. (In Russian).