В статье показывается, что современные исследования науки и техники включают анализ политических, экономических, культурных и идеологических контекстов, расширяющих представление о науке как системообразующем элементе масштабных социальных проектов. Последние, нередко обозначаемые как мегапроекты, характеризуются парадоксальным характером. Несмотря на хроническое превышение запланированных затрат и фатальную недоокупаемость, мегапроекты продолжают финансироваться государством и частными инвесторами. В статье предлагается разрешение данного парадокса путем различения мегапроектов (более точная калькуляция которых способна повысить эффективность) и глобальных проектов, содержащих неустранимый элемент утопии и относящихся не только к области экономики, но и к более широкой сфере социальности, культуры и мировоззрения. В таком случае критика утопических глобальных проектов с позиции социальной инженерии К. Поппера и адаптивного менеджмента оказывается сомнительной, а всякое глобальное историческое событие обнаруживает в себе одновременно и человеческую проективность, и непрогнозируемую стихийность. В качестве примера глобального проекта берется история Каракумского канала, восходящая к эпохе Петра I и скрывающая в себе связь с русской философско-литературной традицией.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: исследования науки и техники, мегапроект, глобальный проект, социальная инженерия, общество риска, общество нулевого трения, утопия, русский космизм, Каракумский канал.

The article demonstrates how the science and technology studies include nowadays the analysis of political, economic, cultural and ideological contexts and extend the idea of science as the backbone of large-scale social projects. The latter, often referred to as the mega-projects are characterized by a paradoxical nature. Despite permanent cost overruns and the fatal benefit shortfalls, mega-projects continue to be financed by the public and private investors. The article offers a resolution of this paradox by distinguishing between mega-projects (which more accurate calculation can improve efficiency) and global projects that contain an inherent element of utopia and relating not only to the economy but also to the broader sphere of sociality, culture and worldview. In this case, the criticism of utopian global projects from the perspective of K. Popper’s social engineering and adaptive management is questionable, and any global historical event appears as hiding the human projectivity and unanticipated spontaneity. As an example of the global project, the history of the Karakum Canal is analyzed going back to the era of Peter the Great and various connections to Russian philosophical and literary tradition.

KEY WORDS: STS, mega-project, global project, social engineering, risk society, zero-friction society, utopia, Russian cosmism, Karakum Canal.

Чем больше пустынь мы превратим в цветущие сады, тем больше цветущих садов мы превратим в пустыни.

Николай Федорович Реймерс, зоолог

Распространено мнение, что главные методы философии – рефлексия, анализ, терапия. Философия в отличие от технического знания не есть проективная деятельность (см. [Пржиленский 2014]). Нацеливаясь на проектирование при отсутствии адекватных средств, философия занимается не своим делом, пытается применить идеи разума в сфере явлений (И. Кант) и потому вырождается в бесплодную утопию.

Однако как быть с тем фактом, что именно философия провозгласила человека проектом, который сам себя проектирует? Как можно отрицать, что философы не только анализируют наличные смыслы, но и выдвигают новые идеи и проекты? История философии показывает, что именно в идейном противостоянии, в продуцировании альтернативных концепций, не опирающихся на дедуктивную логику и проверенные факты, в конструировании новых смыслов и состоит важнейшая сторона философской работы. И не так важно, что философские идеи не находят немедленного практического воплощения или даже напоминают собой утопии. Техническое мышление тоже на каждом шагу порождает утопии: достаточно ознакомиться с проектами Леонардо, чтобы убедиться в этом. Философия создает возможные миры в сфере теоретического мировоззрения и тем самым проектирует будущую культурную и социальную реальность. Технические науки делают примерно то же самое в мире предметной реальности, расширяя наше представление о последней. И то обстоятельство, что любой проект отделяет от реализации определенная дистанция, показывает сходство философского и технического знания.

SТS, философия природы и социальная философия

Последние годы все слышнее упреки в адрес исследований науки и техники (STS) по поводу того, что они пренебрегают философией, сосредоточившись на исторических и социологических «кейсах» – ситуационных исследованиях (см. [Fuller, Lepinski 2014]). Можно ли рассуждать о науке и технике в полном отрыве от философии природы и социальной философии? Вероятно, можно, но тогда идея науки приобретает выраженную приземленность. Наука как социальный институт и способ исследования утрачивает особый эпистемологический статус и становится делом секты чудаков, которые требуют щедрого государственного финансирования и слепого доверия честных налогоплательщиков без достаточных для того оснований.

В таком случае обращает на себя внимание развилка, наметившаяся в STS. Все более расходятся в разные стороны два подхода к науке и технике и, соответственно, два понимания самих STS. В первом традиционном виде STS предстают как ситуационные исследования науки и техники историко-социологическими методами, в которых философия как предмет исследования и как метод находится на периферии. Характерным примером может служить недавняя книга основателя «Сильной программы» в социологии научного знания Д. Блура [Bloor 2011] или учебник С. Сисмондо [Sismondo 2010]. Вторая стратегия акцентирует эпистемологические, онтологические, социальные и этические проблемы и направлена на поиск новой философии STS. Эта линия была представлена, среди прочего, на международной конференции Social Philosophy of Science. Russian Prospects (2014, Москва) докладами С. Фуллера, И. Хамати-Атайи, Р. Харре и автора этих строк [Kasavin (Ed.) 2014]. В этом контексте ставился вопрос о релевантности для российской версии STS онтологии науки и философии природы холистского типа (от натуралистического пантеизма до русского космизма, марксизма и А.Н. Уайтхеда).

В самом деле, если бы не специфическая философская онтология, сложившаяся под влиянием протестантизма, то в Новое время обосновать ценность научного знания было бы значительно труднее. Не только наука лежит в основе определенной философии природы (механицизма, эволюционизма), но и философия природы формирует научную картину мира (атомизм, пантеизм, эмпиризм), обеспечивая условия возможности научного мышления и исследования.

И с социальной философией дело обстоит точно так же. Идея научного закона, как известно, есть калька с закона юридического. Процедура научного предвидения, в свою очередь, есть функция теории социального прогресса, в котором одна стадия закономерно сменяет другую. Диалектика Гегеля, далекого от пропаганды резких социальных преобразований, на самом деле была философской теорией революции, поскольку предполагала скачкообразное развитие. И хотя Гегель порой высказывался вполне в духе кумулятивистского истолкования развития научного знания (см. [Огурцов 1975, 610]), ему кое-что задолжал Т. Кун, даже если его смена парадигм не выражает собой никакой логической закономерности.

Поэтому вполне вероятно, что противостояние технократических и гуманистических, натуралистических и социокультурных тенденций отражает поляризацию концепций STS именно по философским основаниям. Какое понимание природы принимается в рамках STS: механицизм или органицизм, материализм или витализм, атомизм или холизм, самоорганизация или система с внешним управлением (креационизм) и пр.? Каково понимание социальности, свойственное данной концепции STS? Как соотносятся между собой в общественном развитии социальность и культура, социальное и природное, коллективное и индивидуальное, стихийное и сознательное, история и современность? Эти вопросы актуализируют известный онтологический поворот, и ответы на них выявляют явные и скрытые предпосылки исследования, позволяя нащупать точки кризиса и роста.

Чем интересны ситуационные исследования гидротехники?

А.Н. Уайтхед как-то сказал, что к XVI в. европейские технические знания не превосходили того, что уже было известно древним римлянам. Эта критическая оценка вынуждает более внимательно посмотреть на римскую эпоху и те достижения архимедовой науки, которые развивались Героном, Витрувием и другими. Оказывается, быть на их уровне – вовсе не так плохо. Секст Юлий Фронтин (ок. 30–103) среди прочих своих военных и гражданских должностей занимал пост куратора римских акведуков. О них он написал специальную книгу (De Aquaeductu Urbis Romae), которая, чудом сохранившись в отличие от многих его работ, в XV в. использовалась как руководство для римских водопроводчиков.

Фалесу приписывают утверждение, что вода есть основа основ мироздания, всеобщая субстанция вещей. Если вспомнить, какое значение придается в науке о космосе поискам воды на Луне и Марсе, то станет ясно: вода является если не универсальной субстанцией, то, по меньшей мере, неизбежным условием (органической) жизни. Вода всегда была тем самым уникальным фактором, который и создавал, и решал самые насущные проблемы человечества. Поэтому римский акведук – отнюдь не первое гидротехническое сооружение, известное в истории. Так, первая плотина «Ява», остатки которой обнаружены английскими археологами в Иордании в 1970-е гг., была построена для спасения от непредсказуемых разливов Тигра и Евфрата еще до прихода древних аммонитян и датируется 3000 г. до н.э. (см. [Helms 1977, 21–35]). Вода как угроза; как транспортный канал; как сельскохозяйственный и энергетический ресурс; как условие питания и гигиены – все это испокон веков превращало регуляцию водных потоков едва ли не в более насущную техническую задачу, чем регуляция финансовых потоков в современной экономике. И подобно тому, как Д. Маккензи [Mackenzie 2006] сделал финансовые рынки предметом STS, так гидротехника и гидромелиорация могут обнаружить неожиданные контексты во взаимодействии науки, техники и общества.

С этими оговорками можно вернуться к той актуальности ситуационных исследований, которая принимается в современных STS в качестве самоочевидной. История аналитической философии показала, что одни лишь методы концептуального анализа даже вкупе с мысленными экспериментами не в состоянии предложить сколько-нибудь правдоподобную картину развития науки и техники в социальном контексте. Отсюда резкий рост интереса к исследованиям исторических случаев и современных лабораторий, которые могут служить и на деле нередко становятся материалом для самых разных философских интерпретаций.

При выборе объекта ситуационного исследования особенно важно, чтобы взгляд исследователя сфокусировался на парадигмальном случае. Если он может быть представлен как перекресток магистральных общественных интересов, это позволит возвысить его до масштабов исторического события, социальный и мировоззренческий эффект которого невозможно переоценить. В нашем случае это явление, задевающее самые глубинные слои российской действительности и потому заслуживающее эпитета «глобальный». Речь идет о проектах высокой технической сложности и большого политико-экономического значения. Не менее важно их соотношение с мировоззренческими программами и универсалиями, с национальным самосознанием. Вся совокупность этих аспектов в значительной мере характеризует великие гидротехнические проекты эпохи Петра I. Сложность такого рода проектов требует не столько математической калькуляции, сколько интенсификации философской, критико-рефлексивной составляющей при анализе взаимоотношений науки, техники и общества.

Петровские проекты

«Взбесившийся проектировщик» – историческая фигура, воображение которой подвигает ее на самые немыслимые проекты, – такой образ нередко ассоциируется с Петром Великим. Он и в самом деле в самодержавном угаре вздергивал Россию на дыбы, прорубая «окна» за пределы и так немаленькой страны. Однако в действительности его проективная деятельность соединяла в себе масштабную утопию с конкретной практической целью. Среди прочего Петра всегда увлекало то, что сегодня может быть названо «геополитическим инфраструктурным проектированием».

В петровской России рубежа XVII–XVIII вв. гидротехника инспирируется двумя главными факторами. Петр I провозглашает развитие науки и техники одним из государственных приоритетов, создает учебные заведения, стимулирует книгопечатание. В 1714 г. он основывает Кунсткамеру – музей естествознания и техники и Государственную библиотеку – основу библиотеки Российской академии наук. Образ Голландии с ее бесконечными водными артериями – там Петр начинал свое зарубежное образование – витает в его голове. На это накладываются первоначальные неудачи в войнах, призванных решить важнейшие экономические задачи – выход к Черному и Балтийскому морям (см. [Смирнов 1946; Покровский 1911]). Так, русско-турецкие войны конца XVII – начала XVIII в., в итоге которых пришлось сдать недавно захваченный Азов (Прутский договор 1711 г.), не только не смогли обеспечить выход России в Черное море. Это поражение не дало закрепиться даже на Азовском море и создать условия для торговой деятельности на юге России. Одновременно переживая провалы в Северной войне со шведами, Петр видит необходимость организовать регулярное транспортное сообщение между южными регионами, а также между югом и севером России – Балтийским морем (выход к которому еще только будет официально закреплен Ништадтским миром со Швецией 1721 г.).

Частично компенсировать трудности внешней торговли можно за счет активизирования внутрироссийского товарооборота. В то время главной «логистической структурой» являлись моря и реки – риски и затраты наземного передвижения были слишком велики. Это побудило Петра внимательнее изучить возможности внутренних речных коммуникаций. А. Платонов в «Епифанских шлюзах» так описывает замысел Петра: «Царь желает создать сплошной водный тракт меж Балтикой и Черным и Каспийским морем, дабы превозмочь обширные пространства континента в Индию, в Средиземные царства и в Европу. Сие зело задумано царем. А догадку к тому подает торговля и купецкое сословие, кое все, почитай, промышляет в Москве и смежных городах; да и богатства страны расположение имеют в глубине континента, откель нету выхода, кроме как сплотить каналами великие реки и плавать по ним сплошь от персов до Санкт-Петербурга и от Афин до Москвы, а также под Урал, на Ладогу, в Калмыцкие степи и далее» [Платонов 1966, 107–108].

Эта общая идея предусматривала два направления реализации. Перед внутренним взором Петра возникают два возможных проекта: европейский и азиатский. Первый из них связан с объединением бассейнов Дона и Волги и тем самым Каспия и Черного моря. Благодаря этому создаются транспортные артерии, связывающие между собой южную и северную, западную и центральную Россию. В перспективе, с завоеванием выхода к Черному и Балтийскому морю, Россия займет уникальное место посредника для всех окружающих стран – торговать через Россию станет выгоднее, чем в обход. Идею Волго-Донского канала Петр решил реализовать, будучи умудрен неудачной попыткой турок в районе нынешнего Волгограда. Он передвинул место строительства севернее, в район между притоками Волги и Дона, Камышинкой и Иловлей. Начало работ датируется 1697 г. Ими руководил «иностранный специалист» Иоганн Бреккель, но потерпел неудачу. Стройку продолжил английский инженер Джон Перри, сместив ее далее в северном направлении, на пересечение Тульской и Рязанской областей, в район Иван-озера и уездного городка Епифань. Ее неуспех определялся изначальным заблуждением по поводу местонахождения истока Дона, которым в то время считалось Иван-озеро. В «Книге Большому чертежу» (1627) – официальном источнике почтового ведомства – значится: «РҌка ДонҌ вытекла изъ Иваня озера, отъ ДҌдилова верстъ съ 30, и потекла подъ Епифань. Да изъ того жъ Иваня озера потекла рҌка Шать и пала въ pҌку въ Упу выше города Тулы верстъ съ 8 и больши». Представление об Иван-озере как об истоке Дона повлияло на его возвеличивающее именование в казачьих песнях: «Дон Иванович» [Малеча 1960, 29]. Здесь примечательно то, что само понятие «исток» претерпевает различные интерпретации. Район Иван-озера и в самом деле когда-то был истоком Дона, но ко времени Петра он фактически перестал им быть, т.е. эта идея сохранила лишь историческое содержание, но не имела уже технического значения.

Несмотря на все трудности, был построен Ивановский канал, соединявший верховья реки Оки через её приток реку Упу с Доном. По некоторым сведениям, он даже обладал ограниченной судоходностью. Канал является первым известным опытом строительства судоходного гидротехнического сооружения в России. Этот в целом неудачный опыт оказался, вместе с тем, полезным для позднейшего строительства Волго-Донского канала в районе современного Волгограда.

Азиатский проект Петра I

Амударья – одна крупнейших рек: «Из рек Европы многоводнее Аму-Дарьи лишь две – Волга и Дунай. Немногим она уступает Нилу. Однако по быстроте течения Аму значительно превосходит их» [Рубчиков 1948, 6]. От отрогов Памира по территории Хивинского ханства (включавшего некоторые территории современного Афганистана, Узбекистана, Казахстана и Туркмении) текли в XVIII в. воды Амударьи, впадая в Аральское море. В древности Амударья носила несколько названий, например, в Авесте – имя «Вахш» (богиня воды и плодородия). Амударья служила торговым путем с Востока на Запад: сведения об этом обнаруживаются в трудах Геродота, Страбона, Плиния, Марко Поло. По Геродоту, Амударья («Аранха» или «Арахна») разделяется на множество каналов и рукавов и только одним из них впадает в Каспийское море. Исходя из этого, исследователи рассматривали западное сухое русло в качестве возможного пути из Амударьи в Каспий [История народов Узбекистана 1950, 42]. Некоторые из них доказывали, что еще в XVI в. по этому старому руслу, известному как Узбой, Амударья впадала и в Каспийское море, снабжая жителей водой, а также обеспечивая водный путь в Европу.

Вот выдержка из труда хорезмийского автора Абульгази (1603–1664): «…весь путь от Ургенча до Абуль‑Хана был покрыт аулами, потому что Амударья, пройдя под стенами Ургенча, текла до восточного склона горы, где река поворачивала на юго‑запад, чтобы направиться затем на запад и излиться у Огурчи (поселение на восточном Каспии, сейчас остров. – И.К.) в Мезандеранское (Каспийское море. – И.К.) море. Оба берега реки до Огурчи представляли сплошной ряд возделанных земель, виноградников и садов. Весной жители удалялись в горы, а во время комаров и слепней они отгоняли свои стада к колодцам, находящимся в расстоянии одного или двух дней пути от реки, к которой они приближались, лишь когда насекомые пропадали. Вся страна была очень многолюдна и в самом цветущем состоянии» (цит. по: [Глуховский 1893, 34–35]).

У С.П. Толстова, под руководством которого проводились длительные и детальные археологические раскопки в древней дельте Амударьи, читаем: «…под именем Кангюй, тождественным с Кангхой Авесты, скрывается Хорезм. Самый термин "капгха", связанный с иранской (и общеиндоевропейской) основой "канн", откуда узбекское и таджикское "кан" – канал, да и само слово "канал" может быть переведено как "страна арыков" или "страна протоков", дельта; характерно, что дельта Гильменда в Сеистане носит название Ниян-и-Канг; на юго-западе Хорезма крайний к югу проток Сарыкамышской древней дельты Амударьи носит до сих пор имя Кангадарьи (курсив мой. – И.К.), а смежная с ним возвышенность – имя Кангагыра» [Толстов 1948, 145]. Э.М. Мурзаев добавляет к этому, что «…не только "канал", но и наше "канава", латинское canalis, немецкое kanal (пролив, канава), английское canal и т.д. связаны с тем же термином. И термин "канг" тогда означал просто "река", "проток". С тех пор советские археологи, применив аэрофотосъёмку, увидели в Сарыкамышской впадине и в древней дельте Амударьи громадную и разветвлённую сеть древних ирригационных сооружений, ныне сухих и мёртвых. Они питали водой городища, следы которых ясно видны и сегодня, и большие площади орошаемого земледелия» [Мурзаев 1973, 28].

Петр I, заинтересовавшись возможностями использования древнего русла Амударьи, направляет в 1714–1717 гг. под видом посольства три экспедиции для обследования восточного побережья Каспия, а также территории Хивинского ханства под начальством князя А. Бековича-Черкасского (см. [Ниязматов 2010]). В инструкции Петра I ему, кроме строительства крепостей в Красноводском заливе и районе Узбоя, изучения Амударьи и водных путей к Аральскому морю, в частности, поручалось:

– «хана хивинского склонить к верности и подданству, обещая наследственное владение оному, для чего представлять ему гвардию к его службе»;

– просить его послать «своих людей (при которых и наших два бы человека было) водою по Сырдарье реке вверх до Иркети городка для осмотрения золота»;

– «просить у него судов и на них отпустить купчину по Амударье реке в Индию, наказав, чтоб изъехал ее пока суда могут идти, и оттоль бы ехал в Индию» [Ниязматов web].

Из этого видно, что Петра интересовала не столько ирригация пустынных земель, сколько решение другой глобальной проблемы: открытие торговых путей на юг, вплоть до Индии (вспомним Колумба). Без сомнения, обустройство водного пути от Каспия до Хивы, открывавшей дорогу в  в Персию, Индию и, через казахские джузы, в Китай, являлось задачей беспрецедентной по смелости замысла и богатству перспектив. Однако для России, распространившей свое влияние в XIX в. на Хивинское ханство, вектор проблемы радикально изменился. Орошение местности, в которой 4/5 плодородных земель в условиях благоприятного климата не использовалось для сельскохозяйственных работ, стало приоритетом.

Отсюда берет практическое начало идея Каракумского канала, который стал одним из крупнейших мегапроектов СССР и едва ли не самой длинной искусственной водной артерией в мире. В этом проекте переплелись между собой новаторские научные разработки и оригинальные технические решения, конфликтующие идеологические стереотипы и философские представления, интересы партийных чиновников, организаторов науки, строителей, хозяйственных управленцев, журналистов, надежды и опасения местного населения. Данный проект едва ли можно рассматривать в полной изоляции от аналогичных идей техноприродного и не в последнюю очередь именно гидротехнического переустройства России вообще.

Губмелиоратор Платонов

Особый интерес к глобальным проектам обнаруживается у находившегося под влиянием русского космизма А. Платонова, что отчасти объясняется его своеобразным отношением к природе (см. [Семенова 1989]). С одной стороны, это «алхимический», «антропный» подход к природе как нуждающейся в человеке для избавления от слепой случайности, для возвышающего развития. Человек нужен природе как способ ее самосознания и как инженер, с помощью машин и механизмов вносящий в природу разум. С другой стороны, это натуралистический взгляд на природу как «прекрасный и яростный» мир, в который человек способен гармонически встроиться для самореализации в качестве своеобразной части природы (см. [Мохнаткина 2005]).

Платонов, работая инженером-мелиоратором, решал практические задачи орошения и осушения и одновременно задумывался о мировоззренческом значении техники для российской деревни. Его ранние публикации посвящены проектам мелиорации, регуляции климата, электрификации. Это уже упомянутые «Епифанские шлюзы», но также и «Электрификация», «Свет и социализм», «Родина электричества», «О потухшей лампе Ильича», «Сампо», «Ювенильное море», «Человек и пустыня». В письмах жене и сыну из Воронежа, Тамбова и Туркмении, в служебных записках, в публицистике Платонов дает неутешительный анализ экономики в российской глубинке. В первую очередь он подчеркивает глобальные задачи мелиорации («О ликвидации катастроф сельского хозяйства»). Называя Каракумскую пустыню «горячей Арктикой», Платонов пишет: «Задача социалистической туркменской культуры заключается, однако, не в уважении к глиняным развалинам древнего мощного мира и не в изучении их – хотя эта задача также занимает наше внимание, – наша задача заключается в полном промышленном и сельскохозяйственном освоении Кара-Кумов, в создании великого туркменистанского оазиса на одном из самых печальных мест нашей планеты» [Платонов 1990, 675]. Эта мысль выражена художественным образом в «Ювенильном море»: «Товарищ Босталоева, – сказал Вермо, – давайте покроем всю степь, всю Среднюю Азию озерами ювенильной воды! Мы освежим климат и на берегах новой воды разведем миллионы коров! Я сознаю все ясно!» [Платонов 1990, 326].

«Губмелиоратор» Платонов разворачивает в 1921–1926 гг. широкий фронт работ в Воронежской губернии, – там нарастает угроза засухи и голода. Вот что он пишет в одной из докладных записок в Наркомат земледелия:

Отношение населения к общественно-мелиоративным работам в Воронежской губернии всюду самое сочувственное. Это сочувствие отнюдь не ограничивается хорошим отношением к мелиораторам, а идет дальше – к безвозмездному участию в работах рабсилой, подводами и материалами. Такое положительное отношение имеет причиной остро-хозяйственную нужду населения в мелиоративных сооружениях. В Воронежской губернии, расположенной в бассейне реки Дона, орошаемой редкими его притоками, гидрологические условия, главным образом, обусловили всю структуру сельского хозяйства. Уже давно назрел момент раздвинуть естественные гидрологические рамки – обводнить степи и плато на водоразделах, обеспечив тем надлежащее использование земель, удаленных от естественных открытых водоемов, необходимо двинуть хозяйствующее население вглубь безводных территорий, расселив приречные селения, страдающие от дальноземелья и чересполосицы. Наличие лишь естественных водоемов и отсутствие искусственных создали пробку и предел дальнейшему прогрессу земледелия в нашей губернии. Всякое серьезное мероприятие по развитию и улучшению с[ельского] х[озяйства] в нашей губернии необходимо должно упереться в обводнение и с него начинать. Обводнение – это первое и потому самое важное мероприятие для восстановления и развития с[ельского] х[озяйства] в губернии. Обводнение – это база, на которой должно строиться все остальное. Никто лучше, как само же крестьянство, учитывает это положение, и отсюда крайне высокая оценка им мелиоративных работ. Но крестьянство же видит, что сеть сооружений, исполняемых за счет правительства, не покроет всей нужды в сооружениях: посредством этого количества сооружений еще нельзя завоевать безводных степей, поэтому оно непрестанно множит сооружения за свой счет, используя лишь наш техперсонал, отчасти средства (на приобретение материала) и в редких случаях испрашивает средства на частичную оплату пешей рабсилы [Губмелиоратор тов. Платонов 1999, 496].

Однако при всем его сознании необходимости орошения Платонова нельзя причислить к бездумным пропагандистам, готовым повернуть реки вспять, строить огромные водохранилища и вообще орошать и осушать все подряд. Напротив, он мудрее многих «крупных специалистов» и понимает, что нужно «мыслить глобально, но действовать локально» (формулировка «Римского клуба»). Вот что пишет Платонов в то же самое время, в статье 1924 г.: «Есть так называемый водный режим страны, то есть определенный круговорот и порядок ее влагооборота, дождей, рек, подземных грунтовых вод. Своим сельским хозяйством человек врывается в этот природный порядок выпадения, стока и распределения воды. Человек вырубает леса, распахивает залежи и степи и думает, что от этого ничего не изменится. Водное же хозяйство природы – очень нежная вещь и чувствительная… Человек есть хищник и разрушитель природы. Мы теперь, идя к коммунизму, не только должны всемерно использовать природу, но и хранить ее и чинить от последствий нашего хозяйствования. Ремонт и починка природы производится посредством так называемых мелиораций (коренных улучшений земель)» [Платонов 1990, 653–654].

У Платонова вполне частная и не слишком помпезная технология мелиорации приобретает глобальное общественное и философское значение. Он видит мелиорацию не просто как производство гидротехнических работ, но как бы с учетом латинской этимологии и философского смысла термина «мелиоризм» (обозначающего взвешенное прогрессивное развитие). И поэтому (как отмечается во введении к публикации архивов Наркомата земледелия) мелиоративная деятельность Платонова становится важным источником формирования его мировоззренческих и творческих установок.

Вообще интерес к гидротехнической и, шире, научно-экологической тематике является константой литературно-философской мысли в России. Герои К. Паустовского выдвигают проекты по двум основным линиям, заложенным еще Петром I – на Каспии и на Черном море («Кара-Бугаз», «Черное море»). Несмотря на их полуфантастический характер, они обнаруживают в себе и черты системного технокультурного планирования, и конкретные научно-технические прозрения. В частности, писатель и метеоролог в «Черном море» обсуждают причины черноморской боры (местной ледяной бури – от «Борей», северный ветер) и предлагают способ ее предотвращения путем прокладывания тоннеля в хребте Варада, отгораживающем Новороссийск от Крымска и создающем резкий перепад давления. Не здесь ли разгадка недавнего катастрофического наводнения в Крымске (тайфун в Новороссийской бухте или волна по типу боры в реке Адагум)?

В романе Ю. Трифонова о Каракумском канале прямо указывается на мировоззренческое значение гидротехнических мегапроектов: они являются выражением глобальных сдвигов в сознании: «Люди спорили о крутизне откосов, о дамбах, о фразах, о мелочах, но на самом деле это были споры о времени и о судьбе» [Трифонов 1985, 449].

Каракумский канал: технология социального скачка

«Кара-Кум» переводится с туркменского языка как «Черный песок». Однако черного песка как такового здесь нет. Скорее всего, это название связано с тем, что 95% территории Каракумов в той или иной степени покрыто растительностью, летом сгорающей до черноты. Соответственно, остальные 5% – песчаные барханы – туркмены называют «Ак-Кум» («Белый песок»). По другой версии название этой пустыни носит символический характер: «черный» – тяжелый, не приспособленный для жизни. Туркмены и другие народы южного Приаралья и юго-восточного Прикаспия живут только вблизи воды. Территории пустыни незначительно использовались в сельском хозяйстве, хотя почва и погода этому весьма благоприятствует. Люди издавна мечтали о том, что воды Амударьи, мощной реки, несущей с собой богатые осадочные породы, могли бы превратить территорию Туркменистана между Сарыкамышской впадиной и предгорьями Копетдага во второй Египет. Изыскательские экспедиции работали в Каракумах долгие годы как до, так и после установления Советской власти. Технические проекты канала, использующего старые русла Амударьи и бассейны рек Мургаб и Теджен, создавались в XIX–XX вв. десятками. Научные дискуссии по выбору лучшего варианта отличались чрезвычайной остротой.

В итоге после 1925 г. стартовали работы по прокладке «пилотного» Боссаго-Керкинского канала, которые продолжились после окончания Второй мировой войны. И. Сталин в 1950 г. дал старт строительству Главного Туркменского канала, что обстоятельно описано в апологетическом тоне В.И. Рубчиковым [Рубчиков 1948]. После смерти Сталина название и трасса канала были изменены. Первый этап в 400 км, ведущий от Амударьи до р. Мургаб, завершился в 1959 г. в районе г. Мары (древний город Мерв до 1937 г.). Это тоже было немедленно отражено тем же автором сотоварищи, как если бы предыдущего варианта не существовало вовсе [Рубчиков, Ветров 1959]. На деле же обсуждение разных трасс, методов прокладки, техники выемки грунта, хозяйственного обеспечения работ, экологических следствий и даже идеологической основы тех или иных технологических решений не прекращалось в ходе всего строительства.

«Утоление жажды»

То, что это гидротехническое мероприятие было не только рутинной стройкой, но и драматической социальной коллизией в жизни сотен тысяч людей, показано Ю.В. Трифоновым в его первом романе «Утоление жажды». Роман написан в промежутке 1959–1963 гг. по итогам многочисленных поездок в Туркмению; роману предшествовало издание сборника рассказов и очерков «Под солнцем» (1959).

Безотносительно художественных достоинств именно данный роман создал влиятельный образец восприятия постройки Каракумского канала в эпоху хрущевской оттепели, а также отразил личную ситуацию писателя и ситуацию ожесточенного общественного противостояния. Последнее раскрывается через конфликты идеологии XX съезда КПСС с рутинной партийной практикой; несовпадение технических разработок и регламентов с практическим опытом строительства, устоявшихся и новаторских строительных методов, технократического и экологического видения природы; ценностные коллизии личной выгоды и общественного блага, личной ответственности и социального приспособленчества.

Ключевой момент романа – выбор подходящего метода строительства канала в рамках ограниченного финансирования и временного пресса на фоне экстремальных климатических и бытовых условий. Проектировщиками было предложено использовать технологию выемки грунта однокубовыми экскаваторами и скреперами. Когда выяснилось, что в барханных песках так работать неэффективно, строители решили использовать в основном бульдозеры с соответствующим увеличением пологости склонов канала. Однако это противоречило проекту. Так столкнулись позиции строителей и ученых, практиков и теоретиков. Трифонов обобщает этот и другие подобные конфликты до противостояния новаторов и консерваторов в обществе в целом (в строительстве, в быту, в партийной жизни, в средствах массовой информации). Линия ХХ съезда и наследие сталинизма образуют мировоззренческую подоплеку всех конфликтов. В итоге побеждают представители нового мышления, а их противники посрамлены: несмотря на все трудности, первую очередь канала удается построить с большим опережением.

Роман и реальность: к историографии проекта[1]

Для понимания того, насколько адекватно в романе эксплицируется собственно научно-техническая сторона проекта и его реализации, нужно сопоставить с ним релевантные научные тексты. Историография исследований по Каракумскому каналу показывает, что наиболее полное освещение истории строительства выполнено именно в публикациях его свидетелей.

Из сканированного фрагмента оригинального текста (содержащий арифметические ошибки: земляные работы объемом 5092,0 тыс. кв. м., или 9,7%, здесь меньше 9,6%, или 5184,0 тыс. кв. м.) видно, что основная нагрузка в проекте ложится на скреперы, которые формируют черновое русло проекта, в дальнейшем дорабатываемое землесосами. Проектировщики явно ориентировались на известный опыт строительства каналов, отличающихся иными гидрогеологическими условиями. Как видно из скана таблицы 13, в земляных работах на большинстве каналов в СССР до 1952 г. основная нагрузка приходилась на экскаваторы, скреперы и земснаряды, в то время как бульдозеры выполняли лишь вспомогательные работы.

 Так что для строительства первой очереди Каракумского канала пришлось действительно пойти на радикальный пересмотр проекта в части использования землеройной техники. «Значительный интерес представляет использование бульдозеров на разработке в барханных песках выемок глубиной более 10 м. Опыта таких разработок бульдозерами не было, и рациональный метод производства этих работ найден экспериментальным путем на строительстве Каракумского канала» [Гринберг 1963, 67]. Бульдозеры идут поперек, а не вдоль трассы, поднимаясь по откосам под углом 90 градусов к направлению канала. Оставшиеся перемычки убираются скреперами. Следующая таблица показывает фактическую эффективность бульдозеров – она превышает производительность других агрегатов в 3–5 раз при минимальном количестве персонала. Одновременно достигалась экономия стоимости 1 м. куб. перемещаемого грунта в 1,5–4,5 раз.

В целом, как показывает анализ проектной документации, техническая сторона строительства отражена в романе Ю. Трифонова вполне адкватно. Однако она лишь фон, на котором развертывались личные биографии героев и, что еще важнее, идеологические контроверзы. Именно здесь проявилась ограниченность авторского видения.

Роман был написан в трудный период, когда Трифонов, родителей и родственников которого репрессировали перед войной, мучительно осмысливал сложившуюся ситуацию (последние годы культа личности, XX съезд партии, «оттепель»). Он не продолжает линию своей успешной повести «Студенты» (1951, Сталинская премия), но и не может выйти за переделы схематических идейных конфликтов, которые являются движущими силами романа «Утоление жажды». В фигуре журналиста Коришева видны биографические черты (травма, связанная с репрессированным отцом; мечта о высокой литературе; поиск места в жизни). Его неуверенность оттеняют полярные персонажи: новаторы и энтузиасты, начальник строительства Ермасов и инженер Карабаш противостоят ретроградам и карьеристам Хореву и Смирнову. Аналогичное противостояние живописует Трифонов и в журналистской среде, где на фоне дискуссий и компромиссов жестко проводится идеологическая линия.

В условиях «бульдозерного прорыва» возражения проектировщиков об угле откосов (бульдозерные откосы более пологие) кажутся строителям ненужным педантизмом. Смирнов убеждает Карабаша в том, что «качество – это соответствие проекту», но для Карабаша проект – всего лишь бумажка, а сроки горят. Все равно за бульдозерами хлынет вода, размывающая откосы, пойдут земснаряды, углубляющие русло. На строителей сыпятся обвинения со стороны Управления водными ресурсами, но канал – это Всесоюзная стройка, ее нужно двигать, и главный редактор местной газеты это понимает. Поэтому журналист Коришев получает задание поехать на трассу и написать положительный репортаж. Его статья в поддержку новых методов строительства сыграет ключевую роль в истории первой очереди канала.

И здесь оказывается, что волюнтаризм культа личности плавно сменяется таким же волюнтаризмом хрущевской эпохи. Недоверие к интеллектуалам, к науке (даже прикладной, изыскательской, инженерной) свойственно и строителям, и партийным работникам, и сталинистам, и их противникам. Наука есть дело «человека в очках и шляпе». А Карабашу важно пустить воду в пустыню, он одержим большой идеей, и вообще нужно быть оптимистом. Но просчитать все по-научному он забывает или не может. Пусть бульдозеры роют пологий профиль, демонстрируя эффективность. Но к чему она, если происходит и увеличение объема земляных работ в 2 раза (таблица 9) [Гринберг 1963, 51]?

Эта дополнительная работа выпадает на долю земснарядов, которые не успевают за разливом воды, выходящей из берегов и прорывающей дамбы (в романе это представлено как случайность). Среди очевидных последствий – повышенная фильтрация и испарение, засоление и заболачивание почвы, т.е. неэффективное использование воды и экологический урон. Но можно ли было избежать этого при соблюдении проекта? И на этот вопрос нет однозначного ответа. Ведь проект изначально весьма несовершенен (объемы бетонных и асфальтобетонных работ первой и второй очереди незначительны, откосы никак не укрепляются). По современным требованиям воду следовало пустить в бетонную или даже пластиковую трубу, чтобы исключить все негативные последствия. Правда, тогда потребовались бы совсем иные затраты и сроки, и скорее всего канал вообще не был бы построен. И в южных Каракумах не возникло бы оросительной и судоходной артерии длиной 1100 км, питающей грунтовые воды и бассейны рек Мургаб и Тенжен. Что же касается высохшего Арала, то пополнение испаряющегося соленого озера пресной водой Амударьи являлось расточительством, тем более что нынешний Арал находится вообще вне Туркмении.

Представляется, что при всех негативных последствиях проект Каракумского канала дал старт модернизации Туркменистана, благодаря которой сегодня он является одним из крупных газодобытчиков и четвертым в мире по разведанным запасам природного газа. Сотни тысяч туркмен превратились из «кетменщиков» в рабочих самых разных специальностей. Созданы условия для развития сельского хозяйства, судоходства, рыболовства, туризма. После отделения от СССР Туркмения – единственная страна в мире, где введены лимиты на бесплатную электроэнергию, водопользование и газопотребление, коммунальные и транспортные расходы имеют символический характер, а по размеру средней заработной платы Туркмения опережает Таджикистан, Киргизию, Молдову и догоняет Армению.

Социальное предвидение и социальное действие в обществе риска

Идея глобального проектирования имеет глубокие исторические корни, но актуализировалась она ко времени формирования единых национальных государств и развитого капитализма. В.И. Ленин, В.И. Вернадский, К.Э. Циолковский являлись сторонниками этой идеи в рамках марксизма и русского космизма. Ей противостояла стратегия постепенного общественного развития, социальной инженерии (П. Сорокин, К. Поппер, Э. Гоулднер), отвергавшая всякие «социальные скачки» и социальные утопии. Несмотря на кажущуюся несовместимость, оба эти течения объединялись склонностью к социальному технократизму, который в свою очередь представлял собой очередную социальную утопию. Сторонники и глобального проектирования, и социальной инженерии подвергались критике за поиски алгоритма социального изменения, игнорирование стихийно-исторического формирования общественных институтов, неформальных элементов политической и экономической жизни (Ч.Р. Миллс, Ф.А. Хайек, Айн Рэнд, Т. Шанин).

Противостояние в области экономической и политической мысли выводит на фундаментальные философские вопросы о судьбе философских идей. Философия, понятая как анализ и конструирование универсалий культуры – фундаментальных идей и ценностей, актуально работает с наличным предметом и одновременно выдает заделы на перспективу. Образ философа как черпающего аргументы из воздуха и кричащего в пустоту есть не более чем полемическая фигура речи. Философия не остается безразличной к будущему своих проектов, даже если их утопический характер осознается вполне. Философ отличается от беспочвенного фантазера среди прочего, тем, что адресует свои идеи людям вполне определенной интеллектуальной культуры и даже исторической эпохи. Именно в контексте данной культуры и эпохи и можно адекватно услышать голос философа. В свою очередь эти культуры и эпохи доступны с помощью далеко не всякой культурной и исторической оптики.

В этом смысле конструирование философских идей не есть лишь утопическое предвидение того, чего не существует. Конструирование будущего предполагает анализ наличных тенденций. В философии и фундаментальной науке вообще предвидение смыкается с проектированием, с созданием идеальной модели будущего действия и общения, которая в принципе может быть реализована на практике. «Дом Соломона» Ф. Бэкона казался его современникам совершенной утопией, однако инспирировал реальную деятельность европейских ученых и уже через сорок лет был реализован в Кольберовской академии наук. Т. Джефферсон писал «Декларацию независимости», побуждаясь идеями Дж. Локка через семьдесят лет после его смерти. Такая же временная дистанция отделяет «Коммунистический манифест» К. Маркса и Ф. Энгельса от Октябрьской революции в России. Кстати, идеи самого К. Поппера получили реализацию в деятельности государственных и общественных институтов чуть не через полвека после их артикуляции и в этом смысле едва ли более практичны, чем критикуемые им утопии.

Вообще, тезису о невозможности социального предвидения трудно избежать саморефлексивности. Попперовское опровержение некоторого предвидения требует указания на противоречащий факт. Если этот факт извлекается из прошлого, то лишь индукция может соотнести его с будущим. А если он рассматривается как невозможный в будущем, то это также форма предвидения, которая ранее объявлялась несостоятельной. И даже общее высказывание типа «Будущего не существует» является ненаучным и метафизическим, поскольку в принципе не может быть опровергнуто. Отсюда следует теоретическая слабость радикальной критики всяких утопических проектов и стратегии социальной инженерии (мелких шагов, адаптивного менеджмента). Поскольку же она рассматривается в качестве альтернативы именно практике глобального проектирования, то следует обратиться к конкретным разработкам социальных инженеров.

Общество нулевого трения

Датские исследователи Бент Фливберг, Нильс Бруцелиус и Вернер Ротенгаттер публикуют в 2003 г. книгу «Мегапроекты и риск. Анатомия амбиции» [Flyvbjerg, Bruzelius, Rothengatter 2003], быстро получившую широкую известность. При этом они опираются на статью З. Баумана [Bauman 1998, 2–3], в которой он формулирует социально-онтологическую метафору «общества нулевого трения» (zero-friction society). Бауман считает важнейшей чертой мегапроекта метафизическую составляющую, которая репрезентирует его как «великую войну за независимость от пространства». В современном обществе товары, деньги, информация и даже люди перемещаются непостижимо быстро и на не доступные прежде расстояния. Все это обязано инфраструктурным мегапроектам, экономика которых приносится в жертву политике. Они всегда обходятся дороже, чем ожидалось, и почти всегда их востребованность ниже, чем планировали. Парадокс в том, что практика мегапроектов по-прежнему продолжается как ни в чем не бывало, как если бы экономика не интересует ни государство, ни частных инвесторов.

Для конкретизации этих положений авторы со своей исследовательской группой проводят обстоятельный анализ 258 проектов транспортной инфраструктуры и выделяют основные характеристики мегапроектов. Это, во-первых, неустранимые внутренние риски в силу долгосрочного горизонта планирования и сложности интерфейсов между проектом и его контекстами, между различными аспектами проекта. Далее, планирование, принятие решений и менеджмент суть полисубъектные процессы на фоне конфликтующих интересов. В-третьих, область проекта, или уровень амбиций, существенно изменяется во времени, что меняет всю совокупность его целей и задач. Наконец, статистика показывает, что такого рода неточно планируемые события не подлежат калькуляции, следствием чего является неадекватный бюджет и недополученная прибыль. Данные недостатки мегапроектов, как полагают авторы, могут быть компенсированы более адекватной информацией об условиях проекта, более совершенными методиками расчета, планирования, прогнозирования и контроля.

В самом деле, многие крупные проекты базируются не столько на тщательных расчетах и их научной и гуманитарной экспертизе, сколько на волюнтаристических решениях. Это прослеживается на всей истории Каракумского канала, который был начат по воле И. Сталина в одном месте, а затем после его смерти перенесен в другое. Получается, что датские ученые поистине открыли Америку! Отныне проблем станет существенно меньше, если следовать их методике. Кстати, один из принципов последней звучит так: «превышение запланированных затрат завтра будет таким же, каким оно является сегодня (cost overrun tomorrow will be like cost overrun today)», т.е. оно остается постоянным. Для разных типов инфраструктурных проектов датские авторы предлагают особый коэффициент превышения затрат, найденный путем эмпирического обобщения. Как же это понимать? Если мы сегодня рассчитали затраты на проект в сумме x, то для оптимизации мы должны умножить x на некий коэффициент n. Но если мы увеличим затраты таким образом, это будет означать, что мы их рассчитали в сумме xn. Не следует ли эту сумму также умножить на некий новый коэффициент n₁ по итогам последующей экспертизы затрат другой группой экспертов и так до бесконечности? Неужели второй расчет лучше первого тем, что учитывает не реальные текущие затраты, а работу дополнительной группы экспертов – в данном случае статистические выкладки датских авторов? Какой смысл заранее учитывать несовершенство долгосрочного планирования, если это несовершенство фиксируется чисто статистически, а причины остаются неустранимыми? Не лучше ли действительно руководствоваться тактикой малых шагов и вообще отказаться от мегапроектов?

Если принять идею адаптивного менеджмента как универсального метода принятия и реализации решений в области общественного развития, то нужно согласиться: лучшие результаты давало строительство храмов и дворцов в средние века, когда это занимало десятилетия или даже столетия и было достаточно времени для размышления и уточнения плана. Однако сегодня ситуация меняется. Можно ли жить в обществе риска, ничем особенно не рискуя, лишь адаптируясь к текущей ситуации post factum путем минимизации рисков? Или напротив, нужно встречать риск с открытым забралом в надежде героическим прыжком взлететь на Олимп?

Глобальный проект

Яркая пространственная метафора Баумана явно уходит у датских исследователей на второй план: они не обращают внимания на то, что эта идея задает для их построений особую картину мира, и вообще избегают философских спекуляций. Мегапроект рассматривается ими просто как крупный и сложный проект, недостатки которого можно учесть с помощью некоторой методики расчетов. Пусть так, но тогда стоит провести различие между мегапроектом и глобальным проектом. Идея глобального проекта не имеет прямого отношения к современной тенденции глобализации, представляющей собой распространение некоторой частной модели общества на все человечество и благодаря этому объединяющей разные типы обществ. Глобальный проект отсылает к холистическому пониманию общественного развития, в рамках которого фрагменты человеческого мира (политика, экономика, культура) связываются воедино. Это проект, в котором скрещиваются история и география, традиция и новация, наука и повседневность, стихийная неравномерность и конструктивная целесообразность развития, национальный менталитет и дух целой эпохи. Глобальные изменения мировоззрения лежат в основе таких проектов и являются их следствиями. Глобальный проект не может отвечать критериям калькулируемости и эффективности, применяемым для оценки мегапроектов, поскольку он сам является универсальной проектной платформой: создает условия возможности частных проектов. Среди характеристик глобального проекта упомянем следующие.

Во-первых, его отличает не следование частной цели, а «сверхзадача» – высшая, часто недостижимая цель. Так происходит потому, что он, во-вторых, выступает как событие, отвечающее глубинным чаяниям народа, творящее историю, определяющее контуры будущего. Неудивительно, что его обоснование обычно включает элементы мифа, утопической идеологии, «национальной идеи». В-третьих, глобальный проект отдает проектированию приоритет перед прогнозом; идеал довлеет над знанием. Такой проект сам выступает условием знания: будучи задуман, он уже содержит в себе перспективы многообразных исследований и требует их проведения. В-четвертых, глобальный проект основан на «диалектической» социальной онтологии: фундаментальное значение придается идее стихийной неравномерности развития, которая может быть использована для проектирования «социального скачка». Наконец, в-пятых, технические параметры глобального проекта – это комплексность, концентрация ресурсов, высокая рискованность, низкая окупаемость. Их, однако, не следует рассматривать по аналогии с мегапроектом как доступные оптимизации. Технические оценки глобального проекта не играют значимой роли для принятия решения.

Вообще глобальный проект обычно выступает в форме того, что можно назвать «Колумбовой проблемой». Как известно, комиссия Талаверы, назначенная Изабеллой Кастильской для оценки проекта, обладала достаточной компетенцией с точки зрения знаний той эпохи, а потому дала отрицательное заключение. И его не оспорить, если рассматривать проект Колумба просто как мегапроект. Однако Изабелле, менее внимательной к техническим деталям, удалось увидеть в нем черты именно глобального проекта. Конечно, все нужно тщательно считать, и Колумб вооружился всеми доступными ему познаниями и умениями. Но сегодня нам известно: он искал страну, не зная, где она; не зная, каков размер Земли и как ориентироваться в открытом океане (как определить долготу); не зная, сможет ли он найти эту страну; не зная точно, принесет ли это прибыль; он нашел совершенно иную страну и не узнал об этом. И все же он открыл Америку, а Испания совершила скачок в разряд самых богатых мировых держав.

Конечно, все могло бы случиться иначе, но Изабелла рисковала тремя небольшими кораблями и неполной сотней матросов. В глобальном проекте, помимо риска, должен содержаться шанс огромного выигрыша, не сопоставимого с затратами. Туркменам тоже повезло: первая и вторая очереди Каракумского канала полностью окупились и стали приносить прибыль уже через четыре года после их завершения в 1964 г. (см. [Сарыев, Ходжамурадов, Гринберг 1982, 133]).

Заключение

Экономисты строят математические прогнозы, практики апеллируют к опыту, власть демонстрирует политическую волю, обыватели адаптируются, и всем вместе приходится жить в ожидании драматических перемен, которые приходят нежданно. Нужна ли идея глобального проекта обществу политической демократии, социально-ориентированному государству и рыночному хозяйству? За что проголосует большинство налогоплательщиков – за бюджетные инвестиции в медицину и образование или в скоростную железную дорогу от Москвы до Владивостока? В чем поучаствуют своим рублем предприниматели – в полете на Марс или в разработке «пилюли бессмертия»? Что и когда принесет ожидаемые плоды? Трезвый расчет требует отказа от глобальных проектов. Но история свидетельствует, что выдающиеся события трудно поддаются объяснению и тем более прогнозированию. Великие люди и великие идеи захватывают людей и веками ведут их за собой. Temple Expiatori de la Sagrada Família (Искупительный храм Святого Семейства) в Барселоне уже 133 года строится на частные пожертвования. Можно, конечно, посчитать его экономический эффект…

Ссылки – References in Russian

Глуховский 1893 – Глуховский А.И. Пропуск вод р. Амударьи по старому её руслу в Каспийское море. СПб., 1893.

Гринберг 1963 – Гринберг Л.М. Каракумский канал. Ашхабад, 1963.

Губмелиоратор тов. Платонов 1999 – «Губмелиоратор тов. Платонов». По материалам Наркомата земледелия. 1921–1926 гг. // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М.: ИМЛИ, «Наследие», 1999.

История народов Узбекистана 1950 – История народов Узбекистана. Ташкент: Изд-во АН УзССР, 1950.

Малеча 1960 – Малеча Н.М. Сборник словарных статей территориального диалекта уральских казаков. Уральск, 1960.

Мохнаткина 2005 – Мохнаткина Ю.С. Философия природы в творчестве М.М. Пришвина и А.П. Платонова: автореф. дис. … канд. филол. наук:, 10.01.01. Владимир, Владимирский государственный педагогический университет, 2005.

Мурзаев 1973 – Мурзаев Э.М. Годы исканий в Азии. М.: Мысль, 1973.

Ниязматов 2010 – Ниязматов М. Поиск консенсуса. Российско-хивинские геополитические отношения в XVI – начале XX века. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2010.

Ниязматов web – Ниязматов М. Россия и Центральная Азия. Политика и практика геополитических отношений (http://www.apn.su/publications/article22418.htm).

Огурцов 1975 – Огурцов А.П. Философия природы Гегеля и ее место в истории философии науки // Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 2. Философия природы. М.: Мысль, 1975. (Филос. наследие. Т. 64).

Платонов 1966 – Платонов А. Избранное. М., 1966.

Платонов 1990 – Платонов А. Государственный житель. Минск: Мастацкая литература, 1990.

Покровский 1911 – Покровский М. Русская история с древнейших времен. При участии Н. Никольского и В. Сторожева. Т. III. М., 1911.

Пржиленский 2014 – Пржиленский В.И. Социальные технологии и гуманистические ценности. Pro et contra // Философские науки. 2014. № 10. C. 7–8.

Рубчиков 1948 – Рубчиков В.И. Кара-Кумский канал [Туркм. ССР] (Стройки новой сталинской пятилетки). Ашхабад: Туркменгосиздат, 1948.

Рубчиков, Ветров 1959 – Рубчиков В., Ветров Ан. Водная магистраль в Каракумах // Огонек. 1959. № 8.

Сарыев, Ходжамурадов, Гринберг 1982 – Сарыев Д., Ходжамурадов А., Гринберг А. Каракумский канал. Ашхабад, 1982.

Семенова 1989 – Семенова С. Преодоление трагедии: «Вечные вопросы» в литературе. М.: Советский писатель, 1989.

Смирнов 1946 – Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI–XVII вв. Т. 1. М., 1946.

Толстов 1948 – Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948.

Трифонов 1985 – Трифонов Ю.В. Собр. соч. Т. 1. М.: Художественная литература, 1985.

References

Bauman 1998 – Bauman Z. Time and Class: New Dimensions of Stratification // Sociologisk Rapportserie. № 7. Department of Sociology. University of Copenhagen, 1998.

Bloor 2011 – Bloor D. The Enigma of the Aerofoil. Rival theories in aerodynamics, 1909–1930. Chicago: University of Chicago Press, 2011.

Flyvbjerg, Bruzelius, Rothengatter 2003 – Flyvbjerg B., Bruzelius N., Rothengatter W. Megaprojects and Risk. An Anatomy of Ambition. Cambridge: CUP, 2003.

Fuller, Lepinski 2014 – Fuller S., Lepinski V. The Proactionary Imperative: A Foundation for Transhumanism. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2014.

Glukhovsky A.I. Pass of the water of Amudarja through its old bed into the Caspian Sea SPb., 1893. (In Russian).

Grinberg L.M. Karakum Сanal. Aschhabad, 1963. (In Russian).

Helms 1977 – Helms S.W. Jawa, Excavations 1975. Third Preliminary Report // Levant 9. 1977. P. 21–35.

Kasavin (Ed.) 2014 – Kasavin. I. (Ed.) Plenary Session. Proceedings of International Conference “Social Philosophy of Science: Russian Prospects”. Moscow November 18–19. Moscow, 2014.

Mackenzie 2006 – Mackenzie D. An Engine, Not a Camera: How Financial Models Shape Markets. Cambridge: MIT Press, 2006.

Malecha N.M. The collection of vocabulary papers of the territory dialects of Ural kasaks. Uralsk, 1960. (In Russian).

Mokhnatkina Y.S. The Philosophy of Nature in the works of M.M. Prishvin and A.P. Platonov. Referat of the PhD dissertation, discipline VAK RF 10.01.01. Vladimir, Vladimir State University, 2005. (In Russian).

Murzaev E.M. The Years of Quest in Asia. Moscow, Misl, 1973. (In Russian).

Nijazmatov M. A Quest for Consensus. Russian-hkhivin geopolitical relations in the XVIth – begin of the XXth century. SPb., Peterburgskoje Vostokovedenie, 2010. (In Russian).

Nijazmatov M. Russia and Central Asia. Politics and Practice of geopolitical relations (http://www.apn.su/publications/article22418.htm). (In Russian).

Ogurtsov A.P. Hegel’s Philosophy of Nature and its Plave in the philosophy of science // Hegel G.V.F. Encyclopedia of philosophical sciences. V. 2. Philosophy of Nature. М.: Misl, 1975. (In Russian).

Platonov A. Selected Papers. М., 1966. (In Russian).

Platonov A. State resident. Мinsk, 1990. (In Russian).

Pokrovsky M. Russian History from Ancient Times. Under the Participance of N.Nikolskij and V. Storozhev. V. III. Moscow, 1911. (In Russian).

«Province Meliorator com. Platonov». According to the papers of the Ministry of Agriculture 1921–1926 гг. // «The State of Pheilosophers» of Andrej Platonov: problems of creativity. Issue 3. М., IMLI, «Nasledie». 1999. (In Russian).

Przhilenskij V.I. Social technologies and humanist values. Pro et contra. Philosophical Sciences. 2014. Vol. 10 (in Russian). P. 7–8.

Rubchikov V., Vetrov An. Water Highway in Karakums // Ogonek. 1959. Vol. 8 (in Russian).

Rubchikov V.I. Karakum Canal [Turkm. SSR] (The Buildings of new Stalin’s five-year plan). Ashhabad, Turkmengosizdat, 1948. (In Russian).

Sariyev D., Hodzhamuradov A., Grinberg, A. Karakum Canal. Ashhabad, 1982 (in Russian)

Semenova S. Overcoming of tragedy: “Eternal Questions” in literature. M., 1989. P. 318–360. (In Russian).

Sismondo 2010 – Sismondo S. An Introduction to Science and Technology Studies. Chichester, West Sussex: Wiley-Blackwell, 2010.

Smirnov N.A. Russia and Turkey in the XVI–XVIIth centuries. V. 1, М., 1946. (In Russian).

The History of people of Usbekistan. L.: AN UzSSR, 1950. (In Russian).

Tolstov S.P. On the Trail of old Horesmcivilisation. М.–L., 1948. (In Russian).

Trifonov Y.V. Collected Works. V. 1. М., 1985. (In Russian).