Выход в свет этой книги (Античная философия. Энциклопедический словарь / Под ред. П.П. Гайденко, М.А. Солоповой. М.: "Прогресс-Традиция", 2008, 896 с.) безусловно следует считать событием в научной и культурной жизни нашей страны. Впервые на русском языке сделана попытка, и попытка очень впечатляющая, в едином своде представить всю массу необычайно разнородных фактов и гипотез, сведений и характеристик, составляющих современное знание об античной философии. Трудно не заметить, как много потрудились составители для того, чтобы их Словарь был не только полезен, но и удобен читателю, будь то профессионал - философ и историк - или просвещенный дилетант. Они не пожалели сил на продумывание и осуществление рациональной структуры книги: здесь есть и общий словник, и список статей по авторам, и хронологическая таблица, связывающая историю философии с событиями в политике, культуре, науке и религии, и даже карты, совсем нелишние, учитывая пестроту географии античной философии, особенно в поздний ее период.

В кратком Предисловии редколлегия указывает на зарубежные издания сходной тематики, в известном смысле послужившие образцом для новой работы, - словари под редакцией Гуле, Зейля и Хорна-Раппа. Из этих сочинений только словарь Р. Гуле может поспорить с нашим Словарем в основательности, однако и в данном случае между двумя изданиями существует лишь относительное сходство: французский словарь претендует на исчерпывающую подробность в освещении отдельных античных авторов, особенно в том, что касается источниковедения (дополнительный том - впечатляющий пример исследования прежде всего обойденных доселе вниманием памятников[2]), однако это словарь именно философов, как и гласит его название, заведомо ограничивающий свой предмет действующими лицами античной философии и не стремящийся к теоретическому осмыслению общих для нее проблем. В этом отношении Энциклопедический словарь продолжает достойную традицию, заложенную в свое время "Философским энциклопедическим словарем" (М., 1983, 1989): словник его стремится охватить ключевые для античной философии понятия, для которых далеко не всегда имеются внятные соответствия в современном философском лексиконе. Разумеется, ныне эти понятия и связанные с ними проблемы анализируются намного тщательнее и глубже, чем это было возможно в общефилософском справочнике, хотя и теперь список их хотелось бы пополнить.

Особую ценность данному изданию придает то, что большая часть статей написана действующими исследователями и отражает индивидуальную позицию авторов, что обеспечивает истинную глубину проникновения в проблематику каждого вопроса. Нельзя не приветствовать появление таких насыщенных информацией и глубоко продуманных статей, как обзорные систематизирующие статьи о комментаторах Аристотеля и Платона, равно как и статьи об отдельных комментаторах; необыкновенно емкие и компетентные блоки статей о стоицизме и неоплатонизме, над общим высоким уровнем которых возвышается беспрецедентная по полноте и свежести оригинального взгляда статья о Прокле, впервые приближающая нас к пониманию истинного масштаба этого философа; в качестве образцовых можно также отметить статьи про софистов, автору которых в полной мере удалось достичь столь желанного баланса учености философской и филологической, составляющей неотъемлемую сторону исследования памятников такой сохранности и порой засвидетельствованных лишь косвенно. В целом полнота, ясность, осмысленность предложенных авторами Словаря трактовок заслуживает самой энергичной похвалы.

Жанр энциклопедии по своей природе не допускает совершенства: не может в принципе быть такой энциклопедии, в которой не было бы ощутимых недостатков. В особенности это верно для такого предмета, как античная философия: при попытке охватить ее целиком, как того требует сверхзадача жанра, энциклопедист сталкивается, наряду с мыслителями, оставившими по себе значительный объем вполне наукообразных текстов, с фигурами, о которых имеются в лучшем случае анекдотические сведения. Однако и те, и другие - античные философы, и каждый из них равно неустраним из традиции. Энциклопедия вынуждена применять при анализе тех и других одинаковые критерии, самой своей научной честностью заведомо обрекая себя на поражение. Уже поэтому интересующий нас здесь Словарь не может быть равномерно безукоризнен. Вряд ли стоит останавливаться на подобных, заданных самим материалом, несовершенствах. Наряду с ними, однако, в книге есть недостатки, которых можно было бы избежать, и спорные моменты, которые следовало бы прояснить. Среди последних прежде всего надо назвать, если позволено так выразиться, степень молчаливой интернационализации работы. Речь идет, естественно, не о включенности научного аппарата Словаря в контекст международной науки - это черта в высшей степени похвальная и необходимая, - но именно о некоторых допущениях и упущениях, которые авторы делают неявно, по умолчанию. Замечательно, что сокращения в Словаре даны в общем в согласии с общепринятыми системами: в том, что касается научных трудов и периодических изданий, список Словаря (с. 7-13) приближается к принятому в Année philologique, а сокращения в перечне имен античных писателей (с. 16-31) подобны правилам словаря Лидделла-Скотта-Джоунза[3]. В то же время ссылки на латинизированные названия сочинений греческих авторов выглядят невразумительно в отсутствие указания конкретных изданий, которые имеют в виду составители Словаря, а ведь какой-либо смысл эти названия, будучи продуктом творчества издателей, имеют только вместе с изданиями. Будучи от них оторваны, эти фетишизированные латинские переводы названий могут послужить разве только элементом игры, в которой люди, не обладающие знаниями, напускают на себя ученый вид. Составитель данного списка вряд ли отдавал себе в этом отчет[4].

Вторая, менее очевидная проблема из того же разряда касается доступности текстов античных философов на русском языке. Словарь написан так, словно в этой области нет никакого особого неблагополучия, по крайней мере, этот вопрос никак не проговаривается. В лучшем случае в статьях, посвященных тому или иному произведению древних авторов, просто упоминаются существующие переводы. Так могут позволить себе поступать составители аналогичных словарей в Англии, Франции, Германии и других странах, где исследования в античной философии и классической филологии традиционно ведутся куда более оживленными темпами, чем у нас: там каждый год выходят новые переводы и комментарии классических философских сочинений античности, так что в большинстве случаев ученому, пишущему соответствующую статью, нетрудно выбрать из всего множества один-два надежных, по его мнению, и дать на них ссылку. В России, как известно, ситуация совсем иная. Все, что имеется у нас даже для "отцов-основателей", - это, как правило, единственные переводы, далеко не всегда вполне удачные; достаточно вспомнить светло-бежевого Платона и темно-бежевого Аристотеля. Избегая разговора о качестве античной философской литературы в русском ее представлении, мы невольно поддерживаем бытующее в отечественной философской среде бессознательное заблуждение, будто четырехтомный Аристотель и такой же Платон - это и есть собственно текст, едва ли не оригинал Платона и Аристотеля. Необходимость дать в предисловии к подобному энциклопедическому изданию общую панораму и оценку рецепции античной философии в русской культуре, включая историю ее изучения и переводы, представляется мне столь же очевидной, сколь и насущной. Не менее важно было бы в статьях, посвященных каждому отдельному крупному и важному сочинению, дать оценку существующих переводов (чаще всего - единственного перевода). Все это позволило бы значительно "русифицировать" слишком нейтральный в этом отношении Словарь и дать полезный материал в руки его будущих пользователей.

     Выше уже говорилось, сколь отрадно присутствие в Словаре статей, посвященных важнейшим теоретическим понятиям античной философии. Однако сам перечень таких понятий, включенных в словник, кажется мне неполным. Превосходна написанная П.П. Гайденко статья про бытие, но напрасно вдохновленный ею читатель станет искать статью про становление, gignesthai (или изменение, поток и проч.), хотя полноценное понимание онтологии античных мыслителей без этого вряд ли возможно.

Раз в словнике присутствует движение, мы естественным образом будем ждать наличия статьи, посвященной категории пространства, точнее - если выражаться в духе именно античной философии, - "места", однако такой статьи нет. Не менее ключевое значение имеют категории знания (эпистемы) и мнения (доксы)[5], а также кажимости (видимости)[6], равно как основополагающие для всей античности, но совершенно лишенные очевидности для нас этические категории, такие как софросюне[7] и справедливость, в структуре своей у греков несравнимо более симметричны, нежели соответствующие понятия Нового времени (древний афинянин может быть "несправедлив" по отношению к государству, равно как и государство по отношению к нему, для нас же такого рода отношение мыслится направленным только со стороны большего в сторону меньшего; отчасти это различие объясняется тем, что античная "справедливость" одновременно и более абстрактна, и теснее связана с судебной практикой, нежели наша). Такие лакуны в номенклатуре Словаря заставляют предположить некоторый момент импровизационности в разработке словника, что, конечно, в изданиях такого рода недопустимо: ради успеха предприятия словник должен прорабатываться как можно тщательнее и по возможности широко обсуждаться.

     Было бы странно, если бы нельзя было предъявить каких-либо претензий к статьям об отдельных античных авторах и избранных сочинениях. Стоит еще раз повторить, что Словарь вообще очень хорош, и статей, которые можно было бы счесть в прямом смысле слова "неудачными", я в нем не обнаружил. Но отдельные, и порой досадные упущения встречаются, и не все из возникающих нареканий можно объяснить за счет различий в подходах автора Словаря и автора настоящего текста. Рассмотрим, к примеру, статью Платон; я останавливаюсь именно на ней не оттого, что она будто бы неудачна - напротив, по-своему она как раз очень и очень хороша, - но просто потому, что ее тема особенно близка мне самому. В этой статье прекрасно излагается теория идей, однако читающий вряд ли получит полное представление о всех проблемах, порождаемых этой теорией. Мы не найдем здесь упоминания об "отделении" идей от индивидов (chorismos), и, естественно, не отдадим должное логическим и метафизическим проблемам, этим отделением порождаемым. Первая часть диалога "Парменид" не будет оценена как симптом кризиса в философии Платона, эксплицированного самим философом[8]. Конечно, такая интерпретация поворотного момента в эволюции учения Платона, хотя и является на сегодняшний день более или менее общепринятой, необязательно должна приниматься автором Словаря, однако в таком случае хотелось бы услышать аргументы против нее. Другой момент, вызывающий в этой статье неудовлетворенность, - то, как трактуется в ней проблема т.н. "неписаного учения" Платона. В последнее время исследователями было сделано достаточно, чтобы показать, чтó именно в записанных трудах Платона позволяет установить связь между постулируемой приверженцами Тюбингенской школы системой неоплатонического типа и бессистемной философией диалогов. Дело касается в первую очередь роли математики у Платона, и любопытно, что наиболее проницательные мысли на сей счет пришли не из Тюбингена, а из рядов аналитических философов: это в их трудах впервые наметилось убедительное объяснение того, каким образом Платон мог связывать представление о благе именно с наиболее абстрактными понятиями[9]. В библиографии рассматриваемой статьи, в целом подобранной с большим знанием и вкусом, я с досадой отметил бы присутствие откровенно поверхностной работы Тигерстедта и отсутствие книги, не только ответственной за изобретение важного для платоновской хронологии метода стилометрии, но являющей собой один из лучших образцов философской (и филологической) интерпретации поздних диалогов (The Sophistes and Politicus of Plato, with a revised text and English notes, by the Rev. Lewis Campbell. Oxford, 1867), а также блестящей и очень поучительной, хотя и не бесспорной, книги Р. Робинсона об аргументации в ранних диалогах (Robinson R. Plato's Earlier Dialectic. Oxford, 1953).

     Некоторые из статей про отдельные сочинения Платона и Аристотеля в какой-то мере воспроизводят написанное теми же авторами для упомянутого уже "Философского энциклопедического словаря". Это в высшей степени достойные статьи, но формат нового издания предполагает бóльшую подробность анализа, нежели общефилософский справочник, призванный обеспечить читателю лишь первое знакомство с предметом. Заведомо понятны трудности, с которыми должны были столкнуться составители Словаря, но сделанный ими выбор в пользу легкого пути на сей раз нельзя одобрить - ведь речь идет о поистине ключевых текстах античной философии, и досадно, к примеру, что из статьи о диалоге "Федон" мы так и не можем уловить философского содержания знаменитых аргументов о бессмертии души, не говоря уже о разборе каждого из них, в особенности труднейшего третьего. Интересная статья посвящена в Словаре Платонову "Государству", но прочитав ее, можно остаться в неведении относительно богатейшего метафизического содержания этого творения Платона, которое предстает в словарной статье скорее политическим трактатом с учением о душе. Между тем именно в "Государстве" важнейшие проблемы платоновской метафизики символически выражены в ярчайших художественных образах, таких как деление линии[10], столь богатый на позднейшие подражания миф о пещере и, наконец, гармония сфер. Как известно, именно в этих эпизодах Платон художественно подводит читателя к пониманию своей концепции объективной истины и возможности ее познания, связи истины и блага, способа познания (через диалектический процесс к преодолению границ чувственного восприятия), к вопросу об отношении математического знания и философской истины. Речь здесь идет не о каких-то произвольных деталях произведения, которые лично мне хотелось бы видеть наряду с описанными с словарной статье, но именно о центральных мотивах "Государства", определяющих его философское содержание, без которых оно превращается по преимуществу в политическую утопию. Скорее всего, данное упущение объясняется простым недосмотром, ведь в других случаях авторам Словаря прекрасно удалось соединить сжатость изложения с учетом всех значимых философских мотивов, в этих диалогах заключенных, - такова статья про диалог "Тимей" и великолепная статья про платоновского "Филеба", где автору нисколько не помешала подобная "Государству" двойственность анализируемого произведения, наряду с декларируемой эстетической темой содержащего сложнейшие элементы поздней метафизики Платона. В статьях о некоторых из диалогов не очень уместны безальтернативные ссылки на хронологию Теслеффа, не являющуюся общепринятой.

     Скажу и о мелких, более технического свойства изъянах, обязательно имеющихся в каждом научном труде. Не миновал их и наш Словарь. Было бы обременительно приводить здесь результаты сплошной вычитки текста - это задача редакторов; я ограничусь краткой сводкой недочетов, обнаруженных в отдельно взятом замкнутом фрагменте книги - первом Введении, посвященном собственно античной философии. На с. 32 речь идет о материальных носителях античной письменности; в том числе упоминается "пергамент". Подобный варваризм был бы простителен в любом ином контексте, но не в рассуждении относительно специального вопроса, находящегося в ведении палеографии и кодикологии. Правильно, конечно, "пергамен". Здесь же (с. 33), говоря о вновь открывшихся источниках античной философии, надо либо воздержаться от упоминания произвольно выбранных среди них, как папирус из Дервени, либо стремиться дать всему этому корпусу более или менее исчерпывающую характеристику, и тогда нельзя умолчать об орфических золотых погребальных табличках (Le lamine d'oro orfiche. Istruzioni per il viaggio oltremondano degli iniziati Greci, a cura di Giovanni Pugliese Carratelli, Milano, 2001) и о многом другом. В параграфе о ранней греческой философии (с. 33-34) недостаточно четко обозначен водораздел между двумя основными линиями древнегреческой мысли в этот период - материалистическим монизмом ионийцев и "трансцендентальным" дуализмом элеатов; без должного внимания к этому вопросу вряд ли возможно адекватное изложение не только этого, но и последующих периодов греческой философии. На с. 35 - досадная опечатка: "Джинантони" вместо "Джаннантони" (Giannantoni, как правильно воспроизведено в "Принятых сокращениях" на с. 12). На с. 36 рассказ о традициях пагинации сочинений Платона (по гуманистическому изданию Анри Этьена) и Аристотеля (по изданию Прусской Академии, выполненному Иммануилом Беккером) вызывает недоумение: был ли смысл вообще об этом упоминать, если вместо общепринятых библиографических данных говорится лишь, что одно из них относится к XVI, а другое к XIX  веку?

     Еще одна особенность, неприятно бросающаяся в глаза во многих словарных статьях, - это странная запись греческих имен так, как они приводятся в списках Диогена Лаэртия, например, Alexandros ho Aphrodisieus. Что, собственно хотят нам сказать авторы этих статей подобным школярством? Что они представляют себе, как мог бы сослаться на Александра какой-нибудь другой позднеантичный автор, желающий предотвратить путаницу с другими Александрами? Никакой иной функции подобная артиклевая акцентация, пусть и прописанная в формальных грамматиках греческого языка, не имеет. Топоним в имени античного (а также и средневекового, и в эпоху Возрождения) персонажа - не фамилия, а всего лишь дифференцирующий признак, который и для грека всегда звучал с некоторой эмфазой ("Александр - тот, что из Афродисия"). Еще удивительнее смотрится, когда подряд идут статьи, герой одной из которых Philippos ho Opuntios, а другой - просто Philodemos (про которого, кстати, Словарь дает в высшей степени грамотный и примечательный материал). Стоит ли говорить, что всех этих оплошностей легко было избежать, дав прочитать рукопись словаря компетентному редактору.

Я надеюсь, что сами критические замечания, сделанные выше, помогут увидеть богатейшее содержание и очень высокий уровень Словаря. Это работа вполне мирового класса, которая даст в руки отечественным философам, историкам и иным специалистам очень важный инструмент, а всем интересующимся подарит многие часы полезного чтения.

Словарь создан совсем небольшим, по обычным меркам таких начинаний, коллективом авторов, и некоторые среди них, судя по числу и многообразию написанных ими статей, совершили истинный научный подвиг.

[1] Несколько смущает, что этот замечательный материал композиционно поставлен в параллель с первым введением: это заставляет читателя ждать наличия в Словаре статей, посвященных упомянутым здесь персоналиям, чего на деле, разумеется, не происходит (за исключением превосходной, но одинокой - если говорить именно о философах - статьи о Бл. Августине), так как Словарь посвящен философии, а не патристике (хотя статьи, раскрывающие философские воззрения виднейших представителей античной христианской мысли, ему бы и не повредили). С другой стороны, для обычной словарной статьи данное эссе очевидным образом слишком велико. Возможно, лучше было бы разместить его среди приложений.

[2] Dictionnaire des philosophes antiques, publié sous la direction de Richard Goulet. Supplément, P., 2003.

[3] Еще удобнее было бы, если бы сокращения Словаря полностью соответствовали одному из избранных международных стандартов, так как эпизодическая самодеятельность в этом вопросе только сбивает с толка профессионального пользователя и никак не помогает менее осведомленной публике.

[4] Естественно, латинизированные названия трудов греческих философов в той или иной степени входят в научный жаргон, которым оперируют историки философии, и, по всей видимости, именно это обстоятельство стало косвенным побуждением к включению в список авторов подобных усеченных конструктов. Однако энциклопедический словарь античной философии - это не словарь жаргона, пусть даже научного. Есть в списке авторов и банальные оплошности - мы находим в нем, к примеру, сочинение Сенеки, озаглавленное De tranquillitate animae. Конечно, общепринятый заголовок IX диалога Сенеки De tranquillitate animi точно так же принадлежит издателям, а не античной традиции, однако ведь и авторы Словаря дают перевод его именно в согласии с этим вариантом - "О невозмутимости духа".

[5] Отсутствие их тем сильнее бросается в глаза, что в Словаре имеются заметки о диэрезе и дианойе и отличная подробная статья о диалектике.

[6] На с. 220 П.П. Гайденко отождествляет мнение с видимостью; это, разумеется, справедливо для Парменида, о котором в данном случае и пишет автор, но слишком схематично уже для Платона; если бы соответствующие категории разбирались в отдельных статьях, читатель не подвергался бы соблазну впасть в заблуждение.

[7] Статьи о софросюне особенно не хватает на фоне имеющихся в Словаре достойных и ярких статей о таких родственных и родовых для нее понятиях, как калокагатия и добродетель (арете).

[8] Учение об идеях рассматривается в Словаре также и в специальной одноименной статье, однако и там, несмотря на упоминание механизмов "причастности" индивидов к эйдосам и "присутствия" эйдосов в чувственном мире, нет внятного анализа отделения идей от индивидов как главного условия построения всей теории с ее выдающейся эвристической силой и вместе с тем как подрывающего теорию источника ее внутренней противоречивости; все это, вкупе с отсутствием анализа аргументов, выдвинутых против первоначальной версии теории идей самим Платоном (в статье, посвященной диалогу "Парменид", такие проблемы как автопредикация идей и "третий человек" даны лишь намеком), затрудняет понимание читателем Словаря философского содержания и значения Платоновой теории в ее раннем и позднем изводах и мешает уяснению наиболее вероятной картины эволюции онтологии Платона.

[9] См. в особенности: Burnyeat M.F. Plato on Why Mathematics is Good for the Soul, in: T. Smiley (ed.), Mathematics and Necessity: Essays in the History of Philosophy, Proceedings of the British Academy 103, Oxford, 1999, 1-81.

[10] Краткая интерпретация деления линии дана в статье Платон для иллюстрации учения об идеях, однако философское содержание данного эпизода в "Государстве" богаче.