Памяти Татьяны Петровны Григорьевой

От редакции. Т.П. Григорьева (1929‒1914) была постоянным автором нашего журнала. Благодаря ее статьям и книгам многие отечественные читатели впервые познакомились с философской традицией Дальнего Востока. Мы предоставляем слово нашим коллегам, философам-японоведам Е.Л. Скворцовой и А.А. Луцкому, а также публикуем тексты из архива Т.П. Григорьевой.

22 декабря прошлого года она ушла от нас, но навсегда остались с нами мысли мудрой, царственно красивой, солнечной Татьяны Петровны Григорьевой. Через всю свою жизнь она победительно пронесла редкий дар — дар независимости от суетных, сиюминутных жизненных обстоятельств, выступая постоянным творцом новой научной реальности. Чудесная, тёплая, душевно прекрасная женщина, она подарила радость общения и обогатила этим самых разных людей: от физиков-теоретиков до филологов и культурологов. Заслуженный деятель науки РФ, действительный член Общественной Академии эстетики и свободных искусств, профессор, доктор филологических наук, автор сотен академических статей и десятка монографий, главный научный сотрудник Института Востоковедения, Татьяна Петровна олицетворяла собой образ Учёного с большой буквы. Она была замечательным учителем для своих учеников-аспирантов. Широта её научных интересов простиралась далеко за пределы филологических изысканий.

Т.П. Григорьева продолжила деятельность блестящей плеяды отечественных востоковедов: Н.А. Невского, Н.И. Конрада, В.И. Алексеева, Ф.И. Щербатского и О.О. Розенберга. Её главная книга, «Японская художественная традиция», посвящена философскому анализу традиционной эстетики Японии, японской философии красоты. Оставаясь японоведом, Татьяна Петровна уделила пристальное внимание изучению духовной традиции Китая: в книге «Китай, Россия и Всечеловек» она подняла вопрос о соотношении нового типа западной науки – синергетики и важнейшего понятия восточной традиции ‒ Дао, а в многотомном издании «Синергетическая парадигма» она предложила синергетическую модель японской культуры и рассмотрела проблему Хаоса и Гармонии. Работы Т.П. Григорьевой не просто открывают нам окно в неведомые доселе миры, но состыковывают ключевые понятия Востока и Запада, Дао и Логоса. Всю свою сознательную жизнь Татьяна Петровна жила в обществе Будды, Конфуция, Платона, Христа, что и сделало её по-настоящему свободным человеком в нашем несвободном мире.

Они сошлись. Вода и камень,

Стихи и проза, лед и пламень

Не так различны меж собой…

Подумаем, чем вызван интерес к Востоку в ХХ в. и что может перейти в ХХI в. из восточных учений, из буддизма прежде всего. Для чего-то ум сохранял знание древних на протяжении тысячелетий. Значит, оно для чего-то нужно, если согласиться с мыслью, что все действительное разумно и все разумное действительно, то есть рано или поздно разумное становится реальностью. Но для того, чтобы ответить на этот вопрос, следует, видимо, принять во внимание характер “как бы двойного бытия”, чтобы не принимать видимое за сущее. Все имеет две природы, неявленную и явленную, вечную и преходящую, небесную и земную. В первой, небесной природе, все вещи едины, во второй, земной, различны и преходящи. И очень важно понять, как соотносятся два уровня Бытия, чтобы не принять временное за вечное, часть за целое. Живя в этом мире, не забывать, что существует мир иной, невидимый, но истинно-сущий, хотя называют его по-разному. И как бы человек ни отводил от него глаза, ибо знание истинно-сущего требует немалых душевных усилий, оно все равно о себе напомнит и обяжет человека жить в согласии с ним, с извечными и благими законами Бытия, если он не хочет выпасть из него окончательно.

Оттого мудрецы древности и делали упор на этом различии: «Явленное Дао не есть постоянное (истинное) Дао» — с этого предупреждения начинается трактат Лао-цзы «Книга о Дао и Дэ» («Дао-дэ-цзин»). Люди склонны считаться лишь с тем, что доступно зрению и слуху и из чего они могут извлечь, как им кажется, непосредственную для себя пользу. Но, с точки зрения буддизма, в этом и кроется причина напастей, ибо человек сам обрекает себя на зависимость от тех ощущений, которые порабощают его душу.  Пребывая в мире иллюзий (майи), зацикленный на внешних вещах, человек забывает дорогу к себе и вместо «иметь, чтобы быть» впадает в дурную бесконечность жажды: «быть, чтобы иметь», утрачивает свою человеческую сущность. В буддизме этот круговорот бытия называется двенадцатичленным законом зависимого существования (пратитья-самутпада). Это открылось Будде Шакьямуни, когда он остановил свой ум на цепи причинности: «Из неведения (авидья) возникают очертания (санскара). Из санскар возникает сознание. Из сознания возникает имя и форма. Из имени и формы возникают шесть областей, сопряженных с органами чувств. Из шести областей возникает соприкосновение. Из соприкосновения возникает ощущение. Из ощущения возникает жажда. Из жажды возникает привязанность; из привязанности — становление; из становления — рождение; из рождения — старость и смерть, скорбь, страдание, стенание».

Чтобы избавить человека от страданий, Шакьямуни размышлял долгие годы, пока не пережил под деревом бодхи Просветление, не стал Пробужденным-Буддой. Ему открылись четыре благородные истины. 1. Жизнь есть дукха, что не совсем точно переводится как «страдание». Это волнение дхарм (психофизических элементов, из которых состоит все сущее). Волнение дхарм или суетные мысли не дают проникнуть изначальному Свету. Но это и не отрицание жизни как таковой: это отрицание неправильного образа жизни, неистинных связей и представлений, обрекающих человека на зависимость. Живя в неведении, человек сам обрекает себя на дукху, засоряет свое сознание клешами (ментальные функции: гнев, злоба, зависть, суетность). То есть дукха — не столько страдание (страдание ведет к очищению), сколько суетные желания, порабощающие человека, хотя чаще всего он не отдает себе отчета, что живет в дисгармонии с миром, в несвободе, все более запутываясь в сетях майи.

Вторая истина, открывшаяся Будде: дукха имеет причину, то есть не изначальна, вторична. Но все, имеющее причину, возникающее, подвержено исчезновению. Не подвержено исчезновению лишь то, что не имеет причины, не возникает и не исчезает. Значит, можно избавиться от зависимости, стать свободным. Такова третья истина. И есть путь освобождения: это благородный восьмеричный Путь: это правильный взгляд, правильное намерение, правильная речь, правильное дело, правильный образ жизни, правильная устремленность, правильная сосредоточенность, правильная концентрация (самадхи). К этому идут Срединным Путем, следуя образу Будды Татхагаты («Кто приходит и уходит Так, самоестественно»). Тогда и появляется истинное видение вещей, успокоение, благодаря которому ум постигает изначальную Мудрость-Праджню, которая едина с Вселенским Состраданием-Каруной. Человек выходит из порочного круговорота бытия, переправляется на тот берег, достигает блаженного покоя – Нирваны.

Собственно, цель буддизма – очищение сознания от иллюзий, от клеш, тогда проявится в человеке его истинная природа — природа будды. Достигается это успокоением волнующихся дхарм, которые стремятся к изначальному покою. «Вечный покой – это цель, к которой стремится каждая дхарма, каждый индивидуальный истинно-сущий субстрат. Ибо в каждом субстрате содержатся и те дхармы, которые являются путем к покою, то есть “мудрость”, различающая суетное от несуетного, и ее спутники»[1]. Естественно, речь идет об устранении вторичного, отягощающего человека, во имя пробуждения истинного, внутреннего человека, первичной благой природы. И человеку не только дано узнать это истинно-сущее и уподобиться ему, стать буддой, Дао-человеком, Богочеловеком, но вывести к Спасению все сущее, ибо спасая, освобождая себя от волнующихся дхарм, он привносит покой во Вселенную. Спасая себя, спасает всех — говорят буддисты разных толков. И в этом его высшее назначение, та Истина, которая ждет своего часа.

Поэтому древние не уставали напоминать о двух типах знания, чтобы не приняли ложное за истинное, но и не отбрасывали знание мирское, которое, хотя и не ведет к Спасению, пригодится человеку на многотрудном пути. Об этом много сказано уже в Упанишадах: «Два знания должны быть познаны, — говорят знатоки Брахмана, — высшее и низшее... Низшее — это Ригведа... (знание) произношения, обрядов, грамматики, толкования слов, метрики, науки о светилах. Высшее же – это то, которым постигается непреходящее»[2]. Высшее знание останавливает круговорот бытия, в покое проявляется Мудрость (Праджня) — основа и двигатель сущего. «Самосущий проделал (для чувств) отверстия наружу — поэтому (человек) глядит вовне, а не внутрь себя. (Но) великий мудрец, стремясь к бессмертию, глядел внутрь себя, закрыв глаза»[3].

Есть знание преходящее, функциональное, оно сходит вместе со своим временем, выполнив свое назначение. Оно пестует ум, но не ведет к Спасению. Оно созидает цивилизации, но не дает Свободы. И есть знание непреходящее, высшая Истина, верховный Разум, приобщаясь к которому, человек становится свободным, то есть обретает не иллюзорную свободу, а ту, которую рождает высшая мудрость, Истина, от которой ни убавить, ни прибавить, ибо она есть все, полнота сущего. Как сказано у третьего патриарха чань, Сэн Цаня: «Совершенный Путь подобен бездне, где нет недостатка и нет избытка. Лишь оттого, что выбираем, теряем его. Не привязывайтесь ни к чему внешнему и не живите во внутренней пустоте. Когда мир покоится в единстве, двойственность сама собой исчезает» («Доверяющий разум»).

И всё же: что же такое то, что невидимо присутствует и всё предопределяет, благотворно сказывается на человеке, возвышает его до будды, если он следует Срединным Путем, о котором, казалось бы, так неопределенно говорит чаньский патриарх? Буддийские мудрецы избегают говорить о высшем состоянии сознания — здесь слова останавливаются. Нирвану трудно описать, поэтому прибегают к иносказанию или отрицательным утверждениям. Скажем, буддийский мудрец Нагарджуна описывает истинное видение через «восемь не»: ничто не рождается, не исчезает, не постоянно и не прерывно, не едино и не множественно, не приходит и не уходит. А говоря словами Будды: «Существует, монахи, нерожденное, неставшее, несотворенное, неоформленное. Если, монахи, не существовало бы нерожденного, неставшего, несотворенного, неоформленного, то не было бы спасения от рождения, становления, сотворения, оформления. Но так как, монахи, существет нерожденное, неставшее, несотворенное, неоформленное, то и можно избежать рождения, становления, сотворения, оформления» («Удана»).

Для европейского ума все это звучит неожиданно, как бы наоборот, отрицается все то, к чему направлены усилия интеллекта.  Но с буддийской точки зрения в мире сотворенном, оформленном, невозможна Свобода, ибо, согласно закону причинного возникновения, одно тянет за собой другое и нет этому конца в кружении причин и следствий. Обрести Свободу можно лишь выйдя за пределы эмпирического бытия, сансары. Если в основе европейского миросозерцания, начиная со времен Аристотеля, лежит идея Бытия, то в основе буддийского — идея Небытия или Пустоты (Шуньи). Шунья — это то, «что не имеет причины, находится вне сознания или понятия, не рождается и не исчисляется» («Аштасахасрика-праджняпарамита-сутра», 18). Но, видимо, это самое блаженное состояние души, если ради него готовы отказаться от всех благ земных, на созидание которых уходит большая часть умственных и физических усилий западного человека.

Другое дело даосы. Лао-цзы, можно сказать, проницает мир невидимый, сферу неявленного Дао, о чем свидетельствует, в частности «Дао-дэ-цзин», 21: «Великое Дэ и есть Дао. Дао — зыбкое, неясное. Неясное, зыбкое — в нем Образы (сян). Зыбкое, неясное — в нем Вещи. Глубинное, темное — внутри этого Семена (цзин, тончайшая, духовная энергия ци). В этих Семенах — Истина (чжэнь), Искренность (синь)». То есть Образы, Истина, искренность существуют изначально, имманентны Бытию, точнее – Небытию (У), миру непроявленного или истинного, постоянного Дао. И значит, человек не может с этим не считаться, если не хочет своей погибели. Раз это существует извечно, то и не могло не явиться интуиции гения, где бы и когда бы он ни жил. «Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Вот почему и говорят философы, что сущности вещей нельзя постичь на земле. Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушен и даже возненавидишь ее» (Достоевский).

Восток и Запад как путь мирового развития

Т.П. Григорьева[4]

1. Отношение Восток ‒ Запад меня давно уже интересует как проявление некоей закономерности, всеобщего закона или того типа связи, который дает о себе знать на любом уровне, от клетки до галактики, от отдельного человека до человечества в целом, то есть не в физическом или географическом плане, а скорее в психологическом или метафизическом. Если принять во внимание, что функциональная асимметрия есть закон Целого, то Восток и Запад не могут совпадать по определению, то есть на функциональном уровне призваны дополнять друг друга как два модуса единой Вселенной, как взаимодействующие Инь-Ян, двигающие Вселенную к совершенству, к абсолютному Благу, как сказано в древнем комментарии к «И-цзину», «Сицы-чжуань», или к «предустановленной гармонии» — по Лейбницу. Для идеальной модели пространство и время, в человеческом измерении, не имеют большого значения, в силу их относительности, вторичности по отношению к высшему Закону, которому подчинено все сущее.

Естественно, ученый не может не опираться на факты, и я веду речь о конкретных регионах, скажем, о буддийском Востоке и христианском Западе, исторические и религиозные характеристики мне нужны как подспорье (упая), как система доказательств, — но, в сущности, по тому же принципу дополнительности соотносятся любые пары на макро- и микроуровне, если их связь естественна, органична, обусловлена законом Целого или самой Жизни. Китайцы назвали это законом Дао, путем мирового становления и определили его сущность: «Одно Инь, одно Ян и есть Дао» («Сицы-чжуань»). То есть изначально две стороны предназначены друг другу, а значит, не могут быть подобны и не могут обходиться друг без друга, ибо взаимонеобходимы, как вдох и выдох. В процессе их взаимодействия реализуются потенции каждой из сторон, внутренняя программа каждой сущности, устремленной к целостности или свободе.

Но если в процессе Эволюции мир движется к Целому или Благу, как уверяли мудрецы Востока и Запада и к чему приходит современная наука, убеждаясь в правоте Гегеля, что истина есть целое, то, значит, не правы и те, кто отождествлял Восток и Запад, уверяя, что все едино под луной; и те, кто противопоставлял Восток и Запад, не видя общего: то, что различается на уровне множества, едино на высшем уровне, где все пути сходятся. А потому те и те препятствовали предназначенной народам Встрече, к которой ведет не исчезновение граней, а их проницаемость, не умаление национальной сущности, а ее самореализация. Народ, как и человек, утративший свою неповторимость, никому не интересен. И то же в масштабе Востока и Запада: могут меняться их роли в процессе исторических перемен, меняться ценностные ориентиры, но не исчезнет их взаимная необходимость как условие самореализации. То есть не разница со временем исчезнет, а непонимание, отчужденность, порождаемые одномерным мышлением — «или то, или это», «третьего не дано». Судя по всему, современная мысль приближается именно к «третьему», или к идее триединства, подключая к горизонтальному, однолинейному мышлению вертикаль, соединяющую Землю с Небом, материю с духовным началом, присущем ей изначально.

2. А подвигли меня на эти размышления разгоревшиеся в 70-е годы споры о Возрождении и Просвещении на Востоке, которые я так и не смогла обнаружить ни в Китае, ни в Японии, ни тем более в Индии. Споры эти доказывали, сколь трудно изживается европоцентристский подход, который, в свою очередь, был следствием односторонности, или того самого «одномерного мышления», которое ставит часть на место целого, тем самым волей-неволей искажает общую картину, уводит от истины; или воспринимает целое как сумму частей, хотя уже со времен элеатов известно, что целое больше суммы частей. Ну, а проще говоря, легче подогнать материал под готовую схему, чем понять значение каждой из сторон в общем процессе, — голограмму мировой культуры.

В каком-то смысле «ренессанс» в Китае никогда не кончался, ум постоянно обращался в прошлое, к мыслям совершенномудрых. В Китае носители культуры видели свою задачу в сохранении того, что было предначертано Небом и явлено мудрецами, считали главной охранительную функцию культуры, в которой видели основу жизни: новое призвано не дать исчезнуть той основе, без которой нет будущего. Высшую степень «просвещения» являет собой Конфуций, но и он говорил: «Не сочиняю, а следую древности и люблю ее». Для китайской истории не характерен скачкообразный ритм, порождаемый определенным типом сознания, устремленного вперед за счет отрицания, преодоления предыдущего как «пройденного этапа».

3. Чем более я углублялась в восточные учения, тем более убеждалась в их несоответствии греко-римским идеалам, породившим европейский тип цивилизации, а порой — в их зеркальности, наоборотности, что не могло быть случайным; это несоответствие и позволяло выполнять некую общую задачу, т.е. на более высоком уровне составлять единство. А потому и писала уже в 1971 г.: «Принимать нормы, выведенные на основе европейского опыта, за всеобщие, абсолютные значит препятствовать собственной цели, если эта цель сближение народов. Наше признание Востока заключается не в признании за ним права походить на нас, а в признании за ним права на собственные ощущения, на собственные откровения и принципы, которые не исключают существование противоположных, а предполагают, дополняя их, как две стороны одного процесса дополняют друг друга. Формула “Запад есть Запад, Восток есть Восток” так же неверна и одностороння, как формула “Восток и есть Запад, Запад и есть Восток”. Наше время подсказывает формулу: “Нет Востока без Запада и нет Запада без Востока” - одно необходимо другому, одно неотъемлемо от другого, одно помогает другому осознать себя»[5]. В последующих книгах и статьях я фактически развертывала эти идеи.

Разные пути ведут к Единому. Но в чем эта разница? Я попробовала найти ответ в статье, опубликованной в 1973 г. «Махаяна и китайские учения»[6], где выдвинула сразу две гипотезы. В основе западного типа мышления лежит Единица (греческая монада, христианский Бог — абсолютная Единица, по Бёме). Изначальная Единица как точка отсчета предполагает последовательный, причинно-следственный ряд, располагающий к линейному, дискурсивному, экстравертному типу мышления, что не могло не сказаться на характере логики и на ритмах истории или общественной жизни. В основе восточного или буддийского типа мышления лежит Ноль, абсолютный Ноль (Шунья) или полнота непроявленного мира, как на буддийском Востоке понимают Ничто (в противоположность, за некоторым исключением, пониманию Ничто на Западе). Такое представление не могло не породить недуальную модель мира со всеми вытекающими отсюда последствиями, как буддийскую логику Целого, недвойственности, непротиворечивости сущего, что, в свою очередь, обусловило характер художественного сознания, отношения человека к жизни и к самому себе.

Следуя тезису, что все пары соотносятся как дополнительные, в том числе внутри самого восточного мира, я предложила три модели, или три типа господствующих форм сознания: белое или черное — европейская модель; белое станет черным и наоборот — китайская модель; белое и есть черное — индийская модель. (Естественно, эта разница исчезает на высшем, боговдохновенном уровне культуры, но постоянно дает о себе знать на уровне массового сознания.)

В последней книге «Дао и Логос» (1992 г.) я развиваю эти идеи, пытаясь показать взаимодополнительность двух великих космических программ, плетущих мировую ткань Истории: Логос как Основа, Дао как «уток», движение по спирали, чередование и взаимодействие двух типов или двух состояний Энергии: Инь и Ян, постоянно порождающих Перемены. Собственно, Книга Перемен именно об этом: как вести себя человеку в меняющихся ситуациях, чтобы не приходить в противоречие с мировым ритмом или с законом Бытия, Дао, если он хочет избежать катастрофы. Суть этого учения - в умении уравновесить ситуацию разумным поведением. Скажем, ХХ век свидетельствует, что изначально светлая энергия Ян превращается в свою противоположность, низшее Ян, агрессивное, разрушительное, если не уравновешивается спокойствием, самообладанием Инь. Сдвоенное Ян, чрезмерная энергия Огня, ведет к погибели, к «мировому пожару», самовозгоранию, что предчувствовали древние пророки и современные писатели, обеспокоенные судьбой человечества. Объективно пришло время «Иньской фазы Эволюции» (как называется одна из моих последних статей[7]), если учесть, что символ Инь — Вода, способная уравновесить стихию Огня. Пришло время сначала думать, потом действовать, — чему нас учит мудрость Востока и Запада, и что на собственном опыте так трудно удается.