С любезного разрешения автора публикуется перевод статьи «Heidegger et nous», (Le Monde, 26 сентября 2014 г.) с дополнениями, сделанными Ж.-Л. Нанси специально для данной публикации. Перевод осуществил А.В. Гаpаджа.

“Heidegger et nous” (Le Monde, September 26, 2014). Kindly permitted and amended specially for this publication by Jean-Luc Nancy. Translated by Alexey V. Garadja.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: М. Хайдеггер, «Черные тетради», антисемитизм, судьба Запада.

KEY WORDS: M. Heidegger, “Black Notebooks”, anti-Semitism, Fate of the West.

Вот уже лет пятьдесят ни у кого не может возникнуть сомнений в том, что Хайдеггеру был присущ антисемитизм, господствовавший в Европе 30-х гг., пусть даже в его текстах не найти открытых заявлений такого рода. На этот счет «Черные тетради» ничего нового нам не сообщают. А вызываемые ими вопли и проклятия — скорее показатель трудно объяснимой наивности. Разве уже не разобрано давным-давно в деталях, что иудейский или иудео-христианский исток был [у Хайдеггера] оттеснен, даже подвергнут отлучению (la forclusion), идеей архиизначальной Греции? Прежде всего, Лиотар, Деррида, Лаку-Лабарт, как и немало других (Левинас, Гранель, Хаас, Куртин, Зарадер, Жанико, Марион, Бадью, если ограничиться лишь кое-кем из французов), могут на разных уровнях предъявить пример прозорливой сдержанности при рассмотрении Хайдеггера. Нужно еще почитать, само собой, и потрудиться вникнуть, прежде чем руки-то заламывать. (Почитать, к примеру, «Psyché» (II) Деррида[1], где на с. 46 встречаем ясное свидетельство того, что хайдеггеровский антисемитизм им полностью осознавался: имея в виду «Ректорскую речь», Деррида пишет о том, что «выливается в почвенническую реакцию, призыв к кустарщине и опрощению, в обличение торговли и капитала, которые в то время известно с кем ассоциировались». Куда уж яснее.)

Конечно же, не избежало изобличения молчанье Хайдеггера — упорное, ожесточенное, нестерпимое — насчет концлагерей. Но, как знать, не связано ли это молчание как раз с содержимым «Тетрадей»?

Ставит ли их издание новые вопросы? Да, но какие именно?

Нужно задаться вопросом, почему Хайдеггер исключил из всех своих опубликованных текстов любые, содержащиеся в этих частных дневниках, упоминания о том, что Петер Травны, их издатель, абсолютно справедливо называет «историческим антисемитизмом».

Другой вопрос, который встает перед нами, каким бы ни было наше личное отношение к Хайдеггеру, – вопрос не столько провоцируемый, сколько реактивируемый этими тетрадями: в самом ли деле нам всё ясно относительно того, что поставлено на карту в антисемитизме? И действительно ли мы знаем, в чем именно повинен Хайдеггер? Ибо он повинен, как и многие другие, но все же в чем? Что, собственно, подразумевает антисемитизм? Вопрос, никогда достаточно четко не ставившийся — и адресованный решительно всем, а не только Хайдеггеру (или лишь явным и открытым антисемитам).

Предварительно на первый вопрос можно ответить так. Хайдеггер исключил всякое упоминание антисемитизма (и антииудеохристианства) из своих сочинений, поскольку осознавал, что такое упоминание обяжет его пойти дальше по одному из двух путей: либо поддержать нацистский биологический детерминизм, который он не жаловал (ср. его «Beiträge»), либо обосновать, почему антисемитизм должен играть структурную роль в мышлении судьбы Запада, но такое обоснование, возможно, поставило бы эту мысль в затруднительное положение. Уклоняясь от выбора второго пути, Хайдеггер показывает, что он не мог или не решался принять его рисков — хотя бы потому, что угадывал, наступая на горло собственной песне, его несостоятельность. А значит, коснулся предела собственной мысли.

Тут же цепляется второй вопрос: а не остается ли этот предел нашим собственным, если мы мало или плохо продумываем фундаментальную — «духовную», как сказал бы Лаку-Лабарт, — конституцию антисемитизма на Западе?

Гегель подал определенный знак, увязав еврейский народ с «несчастным сознанием». Только никто не захотел выяснять, в чем именно это присущее Западу несчастье, и спрятанная боль усугублялась. Даже энергия и доблесть дрейфусаров обошли стороной глубинную проблему (свидетель тому Бланшо, который, вновь поднимая уроки «дела», хочет лишь превзойти этику Закона)[*].

Фрейд видел в христианстве укор в адрес еврейского забвения отцеубийства. Но укоризна эта — не более чем конверсия недомогания: что еще означает очеловечение непредставимого Бога? Таким образом, иудаизму диаспоры суждено было впредь отстаивать то, что оказалось предано христианами: разделение двух царств. А запрет на владение землей заставил евреев принять на себя позор ростовщичества.

Этих вех достаточно, чтобы обозначить суть действительно «исторического» антисемитизма: еврейский народ был признан болезнью, которой, как чувствовал Запад, он поневоле должен расплачиваться за безграничный рост своего знания и своей мощи. Для Хайдеггера этот рост (техника, капитал, нормативный разум) должен был пониматься как забвение Западом собственного истока и предназначения. Свидетелями же и одновременно, в силу фантазматической подмены, агентами этого забвения — начало которому, впрочем, положено еще Платоном… — оказываются евреи, Рим и иудеохристианство.

Именно это позволяет разглядеть, каким образом Хайдеггеру удавалось мыслить сразу в двух разнородных плоскостях. С одной стороны, он поднимал так называемый «вопрос о бытии»: коренным образом перестраивал то, что вплоть до Гуссерля называлось «трансцендентностью». Мы ещё не закончили с этой перестройкой — которая вовсе не обязательно должна быть антисемитской. С другой стороны, он хотел в весьма конформистском и мифологизирующем, по сути, духе, чтобы этим мановением вновь запустилась «судьба» Запада — из источника уникального, исключительного, исключающего и даже искореняющего. История реинтегрировала то, что суждено было рассеять жизни. И не случайно в пику и наперекор Хайдеггеру Деррида (который с 1964-го изучал историю у Хайдеггера) изобретает слово «судьбоблуждание» (destinerrance). Его можно толковать двояко: 1) идея судьбы была заблуждением Хайдеггера; 2) нам теперь надлежит сбить с пути или даже выбить из наезженной колеи «западную судьбу». И по ходу покончить с антисемитизмом.

Разумеется, всё вышесказанное представляет собой лишь обобщенный и предварительный набросок. Даже мотив судьбы у Хайдеггера предстоит еще как следует разобрать. Вернер Хамахер, например, подсказывает мне, что «судьбоблуждание» можно рассматривать и как восходящее к самому Хайдеггеру. Возможно, у него действительно налицо два регистра или две партитуры «судьбы». Несомненно, здесь есть изрядная пища для размышления, причем такая, что позволит нам продвинуться дальше на нашем пути, вечно влекущем нас задумываться о своем происхождении, а значит, и о грядущем.

Итак, вот ясный, программно оформленный вывод.

На мой взгляд, у Хайдеггера не было намерения исследовать «еврейский» феномен, как он представлен, например, в ходульном антисемитизме (типа «Протоколов сионских мудрецов»), поскольку он чувствовал, что такое исследование обязывает погрузиться в поиски того, что в истории христианства образует отторжение, доходящее до осуждения евреев (а это предполагает анализ разграничения между христианством более «жидовствующим» и другим, скорее «греко-римским», а также между христианством больше духовным и христианством скорее политическим и властвующим), встречая по пути как раз-таки Лютера, с которым Хайдеггер связан достаточно тесными узами. Хайдеггер действительно вполне четко осознавал это внутреннее разделение христианства и не раз намекал на него, толкуя о христианстве римском и «апологетическом», каковое он критиковал самым явным образом. А это значит, что он сознавал возможность раскрыть в другом аспекте христианства (и иудаизма) ресурс мышления, потенциально не сводимый к «усугублению метафизики», к каковому им сводилась совокупность христианства и латинства. Ведь он совершенно отказывается принять, что история Запада отлична от истории «забвения бытия», изначально греческого. А значит, готов в самом что ни на есть отъявленном антисемитизме признать превосходный инструмент для изобличения «утраты корней» Западом.

Но ему известно также и то, что погружением в исследование такого рода, как я это здесь наметил, он ослабил бы свой основополагающий тезис, который ему хочется сохранить всецело греко-немецким и философским, вне всякого сообщения с каким-либо иным источником мысли. Таким образом, история-судьба Запада может и должна дойти до самого дна в своем упадке, чтобы появилась возможность какого-либо возобновления, «нового начала».

Говоря предельно лаконично: отвергая всякое другое возобновление кроме того, о котором он толкует, Хайдеггер не в силах допустить, чтобы по ходу предшествующей ему истории мысли «возобновлялось»  что-либо другое.

И потому самым ужасным оказывается то, что его молчание после войны — это, может статься, молчание кого-то, кто думает, что уничтожение евреев вписано в возможность «нового начала» — пусть даже таковое и не удалось нацизму, которому (в глазах Хайдеггера) поставленная задача тоже пришлась не по плечу.

Перевел с французского А.В. Гаpаджа

Литература

Деррида 2003 – Derrida J. Psyché: Inventions de l'autre. Vol. II  Paris: Galilée, 2003.

Примечания