Публикуя эту статью мы хотим отдать дань памяти нашему постоянному автору, ушедшему из жизни в прошлом году, и представляем слово его постоянному редактору, члену редколлегии нашего журнала В.К. Кантору.

12 ноября 2014 г. скоропостижно скончался Валерий Анатольевич Сендеров  (родился 17 марта 1945 г.). Трудно перечислить, что он делал в своей жизни. Математик, правозащитник, находившийся в заключении с 1982 по 1987 г., где перенес многое, в том числе одиночку, ШИЗО и пр., публицист, блестящий культурфилософ, автор  самых крупных российских журналов («Новый мир», «Знамя», «Вопросы философии»). Я познакомился с ним вначале как с автором «Вопросов философии» (все эти годы я был его постоянным редактором). Потихоньку мы подружились. Отзывчивость его и разумность были удивительны. Редактор журнала «Грани», член редколлегии журнала «Посев», он никогда не был радикалом, а настоящим либералом-консерватором, сторонником правового начала, которого так не хватает России. Всякий бунт вызывал у него идиосинкразию.

Он был моим ровесником, тяжело, когда уходят люди твоего возраста, но страшно, когда уходят такие замечательные люди. Его называли князем Мышкиным нашего времени, но все сравнения не точны.  Могу сказать, что это был один из самых светлых людей, которых я встречал на своем пути. Светлая и вечная ему память.

Отпевание состоялось 15 ноября 2014 года в 12 часов в Андреевском монастыре.

Владимир Кантор

Необходимость выработки национальной идеи России была естественной, это вытекает из некоторых (свойственных и ряду других европейских стран) черт исторического менталитета страны. Однако бойкот либеральных кругов отдал формирование национальной идеи в руки советско-реставрационных интеллектуальных сил. Итогом стала неопанславистская идея “Русского мира”. Статья рассказывает о формировании полтора века назад “первой версии” русского панславизма. Долго рассматривая панславизм как антигосударственную идеологию, правительство в начале 1850-х гг. приняло её как официальную. Статья напоминает как о последующем крахе надежд на “славянское братство”, так и о более серьёзной роли панславизма в подготовке крушения исторической России. Указано на аналогичность сегодняшнего развития событий (пока – от отвержения государством изоляционистских панславистских идей до принятия им идеи “Русского мира” практически в качестве государственной).

The necessity of national idea for Russia became urgent, it consequences from some  features of historical mentality of the country (which are also typical for some other European countries). However, the boycott by liberal circles gave the formation of  national ideas into the hands of Soviet restoring intellectual forces. As a result a neopanslavic idea of "Russian World" was formed. The article describes the formation of a half century ago, "the first edition" Russian Panslavism. Considering for a long time the Panslavism as an antistate ideology in the early 1850s government had taken it as official. The article recalls the following disillusion for the "Slavic Brotherhood" and much more significant role of  Panslavism in the ruination of historical Russia. The article points out that today's developments are similar (currently: the state at  first has rejected Panslavist isolationist ideas, later accepts the idea of the "Russian  world" almost as a state idea).

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: идеология, национализм, панславизм, православие, самодержавие, славянофильство.

KEYWORDS: ideology, nationalism, Рanslavism, orthodoxy, autocracy.

Когда Борис Ельцин заговорил о необходимости выработки национальной идеи России, либеральная интеллигенция чрезвычайно скептически восприняла этот призыв: «всеобщая идеология» ассоциировалась ею с навязыванием, с тоталитаризмом. «Хватит с нас господствующих идей. Будем теперь как все страны жить!» Между тем «все страны» живут, по отношению к этому понятию, очень по-разному. Например, США без торжественно декларируемой, постоянно провозглашаемой национальной идеологии и представить себе, кажется, нельзя. Этим же свойством обладает и наша страна. И её первый президент, демократизм которого не вызывает сомнений, понимал это. Но произошла роковая подмена. Либеральный бойкот президентского “заказа” отдал его выполнение отнюдь не либеральным силам. Новая идея должна была способствовать изживанию советского менталитета – далеко не сводящегося, как совершенно очевидно сегодня, к бормотанию псевдомарксистских мантр. Произошло же как раз обратное. Реставрационные интеллектуальные силы свели поиск национальной идеи к поиску новой внешней формы, окаймляющей и оформляющей этот менталитет. Об изменении существа не могло, разумеется, при этом быть и речи. Временный “застой” сменился агрессивным подъёмом. И вопрос для реставраторов встал лишь об одном: в каких формулах, в каких формах начнёт советчина новое наступление на страну и мир.

В хоре идей – выразителей сокровенной российской сущности давно уже слышен и голос панславизма1. До последнего времени, однако, эта идея не предъявляла претензий на ведущую роль. И причины понятны. На беду свою, и не только свою, панславизм абстрактной идеей отнюдь не является. Он уже был ведущей российской идеологией: на рубеже XIX-XX вв. И именно он привёл страну к поражению и гибели. Даже на таком опыте адепты подобных идей редко чему-либо учатся. Но в такой ситуации велик шанс услыхать простой ответ: “Опять... на те же грабли...” И потому панславизм, накапливая артиллерию и тренируясь, много лет был, так сказать, в запасных рядах. В резерве патриотических сил идеологического фронта.

Но опыт столетней давности оказался неоднозначным. Гибель от идеологической болезни нельзя уподобить несчастному случаю: прежде неё происходит заражение болезнетворными идеями, проявляется склонность к болезни. И при изменении внешних обстоятельств, при возникновении условий для заражения предупреждения уже не воздействуют ни на кого. Теперь уже не до логики, не до исторических воспоминаний. Национальный организм оказывается в болезнетворной среде, противостоять которой он, как выясняется, не в силах.

Перемены в российской идеологии происходят без скачков. И рассмотрение вчерашних, позавчерашних позиций не даст нам представления об их масштабе. Но для того, чтобы оценить его, довольно обратиться к некоторым текстам 10-12-летней давности.

“Сущность любой страны и существо народа определяется культурой. С географической точки зрения Россия, конечно, евроазиатская страна. Но несмотря на разный уровень благосостояния в её восточной части или, скажем, в Москве, все мы люди одной культуры. В этом смысле Россия без всяких сомнений европейская страна, потому что это страна европейской культуры. Сомнений быть не может никаких. Это вечный вопрос во внутриполитической жизни страны. Россия страна очень своеобразная, со своей собственной историей, со своими особенностями. Но почти каждая страна имеет такие особенности. Россия в этом смысле ничем не отличается от любой другой европейской страны. Но это страна европейской культуры, а значит это страна европейская” [Янов 2007, 386-387].

Этот национал-предательский, по сегодняшней терминологии, текст принадлежит Владимиру Путину.

Что же перед нами? Причина изменений? Их следствие? Симптом? Но выступая в одной из этих ролей, власть не может не выступать и во всех остальных. Перед нами процесс неуклонного скатывания, ускоряющейся деевропеизации страны, подчинения её неопанславистской идеологии.

Вот мы и перешли уже к уточнению термина. Близкая к панславизму идеология “Русского мира” не может всё-таки с ним совпадать. Мощным корректором выступает советский менталитет, “упаковкой” которого новая идеология, как мы уже констатировали выше, как раз и является. Но есть и более неожиданные эффекты. Сегодняшняя версия панславизма позволяет бросить новый взгляд и на “классику” и делает ясными некоторые недостаточно, как представляется, изученные черты последней.

Рассмотрению этих и смежных вопросов и посвящена настоящая статья.

Как не без ехидства подчёркивали противники панславизма в России, продукт этот — иноземного производства: возник он в Богемии в конце XVIII в. в процессе зарождения и других европейских национализмов (об этом процессе см., например, [Кантор 2008]). Основная идея движения была простой. «Все народы славянского происхождения, рассеянные по Европе и подвластные разным скипетрам, должны когда-либо слиться в одно целое и составить государство славянское» [Уваров 2010, 497]. Неудивительно, что идея эта встретила сочувствие и поддержку угнетённых славянских народов. Распространяясь по Европе, не миновал панславизм и русских эмигрантских кругов. Ментальное родство панславистов с революционерами не вызывало сомнений. Требовался, конечно, определённый творческий подход для применения панславистских идей непосредственно к России. Но окружение Александра Герцена справилось с проблемой. «Я бы сказал о немцах то, что Вольтер говорил о Боге: если бы немцев не было, их стоило бы выдумать, ибо ничто так успешно не объединяет славян, как укоренившаяся в них ненависть к немцам», - писал Михаил Бакунин [Лакер 1991, 36]. Россия - «кнуто-германская империя», славяне в ней — угнетённый народ... Схематическое революционное мышление такими конструкциями вполне удовлетворялось.

Что ж, у маленьких эмигрантских колоний своя логика, свой масштаб. В “континентальную” же Россию панславизм явился в ином облике. Империя не одно из антиславянских чудовищ. Империя – завтрашняя объединительница славян! И не какое-то абстрактное “славянское государство” возникнет вот-вот на карте мира. Россия спасёт наконец народы, соединённые с ней орбитой общей судьбы!

Разницу между этой идеологией и сегодняшней - “Русского мира” - указать нелегко. И реакция общества была очень сходной, но всё-таки не всего общества. Крупнейшие консервативные мыслители решительно предупреждали, и в тот, и в более поздний периоды, о катастрофичности панславизма с точки зрения интересов нашей страны.

“...И если в самом деле у нас есть в истории какое-нибудь особое, истинно национальное, мало-мальски своеобразное, другими словами – культурное, а не чисто политическое призвание, то мы впредь должны смотреть на панславизм как на дело весьма опасное, если не совсем губительное... Истинное... славянофильство (или – точнее – культурофильство) должно отныне стать жестоким противником опрометчивого, чисто политического панславизма” [Леонтьев 1996, 529]. Так с обычной своей ясностью и прямотой писал Константин Леонтьев. Но не будем останавливаться ни на многочисленных антипанславистских письмах и статьях этого мыслителя, ни на “Дневнике писателя” Фёдора Достоевского. Все эти работы известны и широко доступны. В рамках настоящей статьи задержимся более подробно на правительственной реакции на панславизм.

До середины XIX в. об (этническом) национализме в государственной политике России не приходится и говорить. Русский национализм в точности совпадал с имперским: слуги Престола, такие как Нессельроде, Бенкендорф, безоговорочно считались русскими. И более того. После выступления декабристов, ярко окрашенного в националистические тона (материалы по этому поводу см., например, в [14 декабря 1825 года 1994, 76, 86]), националистическая пропаганда рассматривалась Петербургом как одна из форм пропаганды антиправительственной. А такие оценки влекли за собой практические выводы. К 1848 г. К. Аксаков и И. Киреевский оказались под надзором полиции, И. Аксаков и Ю. Самарин — в тюрьме.

Но «классическое» славянофильство не могло быть предметом особого беспокойства: было уже ясно, чего от него можно ждать. Перспективы же панславизма были до конца не ясны. В глазах правительства он был «западным понятием, могущим увлечь людей пылких и не прозревающих опасности своих мечтаний» [Уваров 2010, 497]. И вот граф Уваров, идеолог царствования и министр народного просвещения, составляет для руководителей учебных заведений специальные циркуляры. В них исчерпывающе изложена точка зрения правительства на вопрос.

«Все славянские государства были в своё время славны и могущественны, и все, как бы по очереди, пали... Многие славяне даже потеряли язык свой... Этим славянам, утратившим значение своё, свойственно с сожаленьем вспоминать своё прошлое. Но Россия, по воле Провидения, выдержала удары судеб и приобрела самобытность, претерпев многоразличные, долговременные бедствия, она одна возносится над могилами единородных государств и своею собственною личностью представляет беспримерную историю по необъятности владений, многочисленности обитателей и могуществу народного духа... Тогда как прочие славянские народы, в изнеможении своём от чуждого владычества, ещё гордятся общим славянским происхождением, Россия, не помрачившая славы предков, славна и прошедшим, и настоящим.

Итак, независимо от общего славянства, в действительности не существующего... мы должны следовать за своими судьбами... Чего ж нам ожидать от соплеменных народов? Ответ мы находим в истории и прошедшей, и современной. Святая Русь бедствовала и страдала одна, одна проливала кровь свою за престол и веру, одна подвигалась твёрдым и быстрым шагом на поприще гражданского своего развития; одна ополчилась против двадцати народов, вторгнувшихся в её пределы с огнём и мечом в руках. Всё, что имеем мы на Руси, принадлежит нам одним, без участия других славянских народов, ныне простирающих к нам руки и молящих о покровительстве, не столько по внушению братской любви, как по расчётам мелкого и не всегда бескорыстного эгоизма» [Уваров 2010, 499-500].

Но на рубеже 1840-50-х гг. эта ясная оценка неожиданно меняется на противоположную. Обстановка в России уже другая. Уваров вынужден уйти в отставку. Идеологом новой системы фактически становится историк Михаил Погодин, выходец из крепостных.

«Подготовляется судьба великих вопросов, созревших для решения. Вопрос Европейский об уничтожении варварского турецкого владычества в Европе... Вопрос Славянский об освобождении достойнейшего, древнейшего и вместе многочисленнейшего племени от чуждого ига... Новый порядок, новая эра наступает в истории... Двадцать новых государств призываются к жизни. Владычество и влияние уходят от одних народов к другим» [Погодин 1874, 122-123].

Так писал новый идеолог — в полном противоречии с легитимизмом и другими базовыми принципами николаевского царствования. Что стало причиной кардинальных перемен? Ответ неизвестен. Но чтение воспоминаний, дневников, писем той поры позволяет сформулировать некоторую гипотезу.

Самодержавие XIX в. мы подчас подсознательно представляем себе чем-то вроде «Сказки о Золотом Петушке». «Царь велит своим боярам, Времени не тратя даром...» Между тем такого самодержавия уже не существовало. Царь, конечно, мог в любой момент уволить министра. Но это не уменьшало его зависимости от среды: придворной, дворянской в целом... А дворянская масса Николая ненавидела. Подчёркиваемый легитимизм царя, ставка на право, уважение к классической Европе, осторожное реформаторство... Образ такого правителя массе был абсолютно чужд, в том числе и массе придворной: панславизм же... Он был не только простой, понятной, всем доступной идеей. Он инкорпорировал, спроецировал на себя некую глубоко российскую, почвенную суть, которая не часто находит внятное отражение на поверхности истории. (К этому вопросу нам ещё предстоит вернуться.)

«Обвиняют его [Николая] в чисто личной политике, которая ради удовлетворения его собственного самолюбия, ради достижения европейской славы... предала наших братьев, православных славян, и превратила в полицмейстера Европы государя, который мог и должен был возродить Восток и церковь... Он пытался гальванизировать тело, находящееся уже в состоянии разложения — еретический и революционный Запад — вместо того, чтобы дать свободу прикованному цепями, но живому рабу — славянскому и православному Востоку...

…Условия развития России зависят... от будущего славянских народов, освобождённых от... иноземного ига, потому что эти народы — наши братья по крови и по вере и наши естественные союзники» [Тютчева 2002, 203-204, 92-93].

Это была программа, последовательная антиниколаевская программа. И Николай эту программу принял. Российский патриотизм... Русский... Славянский... Может, разница, в конце концов, – не так уж и велика...

«Николай постарел, так же как его министры и близкие советники... По мере того как их ряды редели, заменяли их люди малоспособные... И среди них не было старых друзей, которые могли бы говорить царю правду... Сам он слишком устал от напряжения править Россией четверть столетия» [Линкольн 1989, 294, 297]. Так пишет о последнем периоде жизни Николая авторитетный американский историк Брюс Линкольн.

Так Империя вступила в последний, панславистский период своего бытия. Начался этот период Крымской войной, Первая мировая его завершила... Но когда размышляешь о роли панславизма в нашей истории, показательным представляется даже не это. Любую войну, в конце концов, можно проиграть, и из проигрыша ещё не будет следовать катастрофичность твоей идеологии. Более показательно, то, чем оборачивались для нас одержанные во имя панславизма победы.

Самой крупной из таких побед оказались итоги русско-турецкой войны 1877-78 гг. Одним из таких итогов было международное признание Сербского княжества независимым государством. Однако в Белграде были недовольны Петербургом: на Берлинском конгрессе в 1878 г. при утверждении итогов войны Сербия «недополучила своё». Россия, как и другие европейские страны, стремилась к балансу сил на Балканах — сербские политики грезили о возрождении «Великой Сербии». Освобождённая Россией страна резко меняет внешнеполитическую ориентацию, становится союзницей Австро-Венгрии – злейшего врага освободительницы.

С Болгарией дело обстояло по-другому. Непосредственной причиной войны как раз и стало очередное жестокое избиение турками болгар. И вот война завершена. Двести тысяч жизней положила Россия на алтарь балканской свободы. Теперь в обеих странах ликуют, все уверены: братство двух народов – навек. Петербург дарует Болгарии конституцию с такими правами и свободами, которые и не снятся русским либералам у себя в стране. Империя ясно показывает болгарам: она уважает, принимает в расчёт их пожелания относительно государственного устройства княжества. Между тем правитель княжества, принц Александр, и его окружение думают лишь о собственных интересах, они стремятся вовлечь и Болгарию в русло австро-германской политики. Впрочем, политические круги, грезящие о воссоздании «Великой Болгарии», надеются всё же на помощь России. Пока...

Планы России совершенно иные: поддержка славян и подготовка их полного освобождения. Дни Блистательной Порты сочтены, это ясно всем. Ответственна Россия и за сохранение status quo на Балканах – в большей мере, чем другие члены «европейского концерта».

России удаётся сдерживать авантюризм болгарских правителей. Однако отношения неуклонно портятся. В 1913 г. Болгария нападает на Сербию. Начинается Вторая Балканская война, в которой София терпит поражение. Болгарские власти винят в нём Россию. «Мы не славяне – мы монголы», – торжественно заявляет болгарский премьер-министр. Ставка Софии на Берлин и Вену представляется теперь уже окончательной.

Но окончим на этом разговор о прошлом российского панславизма. Всё равно история ничему не учит. Особенно когда для таких теорий приходит время... И имеет смысл поэтому к самой теории и перейти. Ведь панславизм возвращается сейчас в Россию в своей теоретической, так сказать, ипостаси.

Возвращается он прежде всего книгой и статьями политического мыслителя XIX в. Николая Данилевского. “Россия и Европа” переиздаётся солидными издательствами едва ли не каждый год; в прошлом году Российский институт стратегических исследований издал в качестве дополнений к “России и Европе” ещё и том политических статей Данилевского. Книги предваряются солидными, авторитетными предисловиями; иначе как “гениальным”, “великим русским мыслителем” автор в этих рекламных заставках не именуется. Сопровождает обычно тексты Данилевского солидный научный аппарат.

Впрочем, ситуация неоднозначна. Было бы несправедливо обвинить в излишней солидности упомянутое нами издание статей. В восьмистраничном предисловии к сборнику М. Смолину удалось передразнить Алексея Хомякова2, многократно и со вкусом выругать “гордого... рьяного, не очень разборчивого в средствах” [Данилевский 2013, 13] Владимира Соловьёва... Заслуживает также внимания дублирование в предисловии особо ценных мыслей автора статей.

“Если настоящая война, все её жертвы, всё горе нами перенесённое, все ошибки нами сделанные, всё криводушие наших противников и союзников, все оскорбления нами претерпенные – будут иметь своим результатом, что факт антагонизма Европы и России достигнет наконец до нашего сознания, станет нашим политическим догматом, то, несмотря на всю горечь испитой нами чаши, мы не напрасно воевали, не напрасно тратили достояние и кровь России. Такой результат был бы драгоценнее всяких материальных приобретений, всякого видимого успеха, даже такого как овладение проливами и водружение креста на куполе святой Софии” [Данилевский 2013, 9].

Так что – не в Софии какой-то там дело. Драгоценная наша задача – Европу покрепче возненавидеть...

Но перейдём наконец к основным идеям упомянутых книг.

Основой всех построений Данилевского является так называемый “органический” подход к истории. При таком подходе различные “большие” культуры (в англоамериканской традиции их называют цивилизациями) рассматриваются как особые организмы, каждый из них рождается, живёт и умирает – подобно растению или человеку. Ясно, что такой подход часто оказывается более продуктивным, чем обычное, “линейное” рассмотрение истории. Собственную версию органического подхода Данилевский и попытался разработать, чтобы затем с её помощью разрешить современные ему глобальные политические проблемы. Рассмотрим – по небходимости, очень схематично – основные построения конструкции Данилевского.

1. “Человечество не представляет собой чего-то действительно конституированного... а есть только отвлечение от понятия о правах отдельного человека, распространённое на всех ему подобных... Что такое интерес человечества? Кем сознаваем он, кроме одного Бога, которому, следовательно, только и принадлежит ведение его дел” [Данилевский 2008, 130-131]. И потому обязанности у человека существуют лишь по отношению к государству, а также “к той высшей единице, которую мы называем культурно-историческим типом” [Данилевский 2008, 130].

2. Таких единиц существует ровно десять. Вот они: “1) египетский, 2) китайский, 3) ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский или древне-семитический, 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) ново-семитический или аравийский, 10) германо-романский” типы [Данилевский 2008, 111]. Все эти типы абсолютно автономны: они не могут учиться друг у друга, наследовать друг другу. Следствием их автономности является и неприменимость к ним оценочных суждений: ни один тип не “хуже” и не “лучше” других.

3. По какому же признаку племена и народы объединяются в тип? Данилевский разъясняет и это. Тип есть “племя или семейство языков, характеризуемое отдельным языком или группой языков довольно близких между собою – для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно” [Данилевский 2008, 115].

Переведём дух. Рассмотрим, прежде чем идти дальше, уже сформулированные тезисы.

1. Отрицание человечества как всеединства выводит любые дальнейшие рассуждения за пределы христианства. Как, впрочем, и за пределы любой иной мировой религии. Бог оказывается лишь богом места, кумиром какого-либо народа. Данилевский пытается справиться с этим очевидным противоречием, он – разумеется! – неоднократно декларирует уникальность и абсолютность Православия. Но это лишь усиливает в его построениях логический хаос и не только логический: ощущение всеединства человечества – одна из главных и самых глубоких интуиций именно Православия3.

2. Все критики Данилевского констатируют полную произвольность его классификации. “Откуда взялось целых три культурно-исторических типа для одного семитического племени, которое говорило и говорит на языках настолько близких друг к другу, что Ренан признаёт неточным даже само выражение “семитические языки”, так как существует, собственно, только один семитический язык?” [Соловьёв 1989 II, 368] Это, разумеется, всего лишь пример. Таких вопросов можно задать сколько угодно. Ответа на них нет.

3. Сформулированный Данилевским “критерий типа” не работает. В частности, между многими языками Европы ни малейшего сродства нет. Отсюда трудно не сделать вывод, что в классификации допущена, как минимум, одна ошибка: никакого “германо-романского типа” в природе нет. А ведь этот тип, как легко догадаться, будет – наряду со славянским – играть в дальнейших построениях автора основную роль.

Всё это вызывает просто недоумение. Да как такая книга может оказывать серьёзное влияние? Да неужели перед нами – просто затянувшийся на полтора столетия интеллектуальный блеф? Однако пойдём дальше. Продолжим рассмотрение базовых тезисов теории Данилевского.

4. Культурно-исторические типы хоть и равны, да не совсем: существует “иерархия типов”. Пять из них (египетский, китайский, вавилонский, индийский и иранский) ничего не оставили потомству: они были лишь “культурами подготовительными” [Данилевский 2008, 576]. Аравийский тип вообще выпал из рассмотрения (ну, бывает...). Три из оставшихся четырёх типов (евреи, эллины, римляне) – “одноосновные”: каждый из них развивал только одну какую-либо сторону человеческой культуры (религиозную, художественную, политическую соответственно). Германо-романский же тип поважней: “…должны мы установить за германо-романским культурно-историческим типом название двухосновного политико-культурного типа с преимущественно научным и промышленным характером культуры” [Данилевский 2008, 585].

А теперь переходим к самому главному. “Славянский тип будет первым полным четырёхосновным культурно-историческим типом” [Данилевский 2008, 620]. Коротко говоря, у нас будет всё (в данном контексте под “всё” разумеется “все возможные таланты”).

5. Но, как говорится, кому многое дано... Поскольку европейская цивилизация “угасает”, “гниёт” – славянский тип обязан заменить её на посту “живого и деятельного органа человечества” [Данилевский 2008, 155].

Именно обязан. Умеренные сочувственники идей изоляционизма любят доказывать, что уж во всяком случае “камня за пазухой” у евразийцев, панславистов и т. п. нет, они хотят только, чтоб Европа эта самая оставила нас в покое... Другая же версия: да, нам придётся ударить, но лишь потому, что нет у нас выхода: иначе первыми ударят они... Но неверно ни то, ни другое. Если мы не выполним свою историческую миссию – то нам: “ничего другого не остаётся, как распуститься, раствориться и обратиться в этнографический материал, в средство для достижения посторонних целей” [Данилевский 2008, 155].

6. Итак, мы обязаны победить. Но победить может лишь тип в целом. Русские же – всего лишь его часть. А потому первая их обязанность: досоздать тип, объединить всех славян в едином Славянском союзе. Если же “Россия не поймёт своего назначения, её неминуемо постигнет участь всего устарелого, лишнего, ненужного... Потерявшей причину своего бытия, свою жизненную сущность, свою идею, ей ничего не останется, как бесславно доживать свой жалкий век, перегнивать как исторический хлам, лишённый смысла и значения” [Данилевский 2008, 490-491].

Кажется, всё ясно. И совершенно бессмысленно рассуждать о том, что вторая часть текста полностью противоречит первой. Словно бы перед нами какое-нибудь упражнение по презренной логике... Но в подобных текстах вывод – вовсе не примитивное логическое следствие исходных посылок: вывод задан. В вывод верят, веруют и подстраивают под него посылки, эрудицию, логику. “Знание того, что именно ты хочешь узнать, есть необходимое предварительное условие всякого научного действия” [Бержье, Повель 1991, 25]. Так писал апологет и провозвестник другого национализма, Ганс Горбигер...

И в этом слове вера ключ к книге Данилевского. Перед нами в действительности глубоко религиозный текст. Автор его искренне верует. Только, конечно же, христианство здесь ни при чём. Предметы верования совсем иные: кровь, племя, государство.

Автор настоящей статьи хочет быть понятым правильно. Он вовсе ни на что не “намекает”. Перед нами ещё не нацизм. Сколько немцев, рассуждавших сходным образом, не сделали следующего шага и погибли на эшафоте. Но перед нами нечто, к чему следует присмотреться со всей серьёзностью. Это не одна из вариаций русского консерватизма. Консерваторы у нас всегда искали идею России. “Избави Боже большинству русских дойти до того, до чего, шаг за шагом, дошли уже многие французы, то есть до привычки служить всякой Франции и всякую Францию любить!” – писал Константин Леонтьев [Бердяев 1926, 200]. А Достоевский, когда началась публикация “России и Европы”, с нетерпением ждал, что автор её “укажет в полной силе окончательную сущность русского призвания, которое состоит в разоблачении перед миром Русского Христа, миру невидимого, и которого начала заключаются в нашем родном Православии…” [Достоевский 1930, 181]

Но ничего подобного от “России и Европы” писатель, разумеется, не дождался.

“Россия и Европа” – плохая книга. Дурно написанная, сумбурная, алогичная. Вряд ли многие читатели продираются сквозь неё до конца. Но это сильная книга. Она не выдумана. Она выплеснута. И когда открываешь её, не ощутить этого трудно.

“Этот человек воплотил в своих творениях болезненные стихии той самой “почвы”, которую он считал единственной основой дальнейшего “строительства” России. Он шёл от непросветлённой, неодухотворённой “почвы” – и отсюда его национальная гордыня, отсюда порочность и безнравственность многих его идей” [Пивоваров 1989, 89]. Так завершил Ю. С. Пивоваров вышедшую в свет в 1989 г. статью о творчестве Данилевского. Это точный вывод. И сегодня он ещё важней и актуальней в России, чем четверть века назад.

Литература

Бердяев 1926 – Бердяев Н. Константин Леонтьев. Paris: YMCA-Press, 1926.

Бержье 1991 – Бержье Ж., Повель Л. Утро магов. М.: Миф, 1991.

Данилевский 2008 – Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 2008.

Данилевский 2013 –  Данилевский Н.Я. Политическая философия. Дополнения к книге «Россия и Европа». М.: Издательство «ФИВ», 2013.

Достоевский 1930 – Достоевский Ф.М. Письма. М.–Л., 1930. Т. 2.

Кантор 2008 - Кантор В.К. Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса. М.: Росспэн, 2008.

Лакер 1991 - Лакер У. Россия и Германия. Наставники Гитлера (Проблемы Восточной Европы). Вашингтон: Problems of Eastern Europe, 1991.

Леонтьев 1996 – Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство. М.: Республика, 1996.

Линкольн 1989 - Lincoln В. Nicholas I. Emperor and Autocrat of All Russias. Nothem Illinois Univ. Press, 1989.

Пивоваров 1989 – Пивоваров Ю.С. Николай Яковлевич Данилевский. Проблема целостности этико-политических воззрений // Русская политическая мысль второй половины XIX в. М.: ИНИОНАН, 1989.

Погодин 1874 – Погодин М.П. Историко-политические письма и записки. М., 1874.

Соловьёв 1989 – Соловьёв В.С. Сочинения в двух томах. М., 1989.

Творения… 1911 – Творения аввы Исаака Сириянина, подвижника и отшельника. Слова подвижнические. Изд. 3. Серг. Посад. 1911. Слово 48.

Тютчева 2002 – Тютчева А.Ф. Воспоминания. М., 2002.

Уваров 2010 - Уваров С.С. Избранные труды. М.: РОССПЭН, 2010.

Янов 2007 -Янов А. Загадка николаевской России. М. Новый Хронограф, 2007.

14 декабря 1825 года 1994 - 14 декабря 1825 года и его истолкователи (Герцен и Огарев против барона Корфа). М.: Наука, 1994.

Примечания