Парижские францисканцы 1320-х гг. – Франциск из Марша, Франциск из Меронна и Гвалтерий Бурлей – использовали устоявшееся к их времени понятие «несложных членов противоречия» (contradictoria incomplexa), которые образуются с помощью номинального отрицания. Возникновение этого понятия связано с тем, что сочинения Аристотеля допускают различные, вплоть до противоположных, трактовки отрицания. В эти же годы в парижской философии происходит поворот от концепции «несложных членов противоречия» к представлению о том, что для образования противоречия отрицание необходимо ставить при глаголе. Ключевой фигурой в этом повороте является Гиральд От, раскритиковавший понятие “contradictoria incomplexa”. Его критика была обращена против Бурлея, однако с ней могли быть знакомы и другие францисканцы, находившиеся в первой половине 1320-гг. в Париже – в частности, Франциск из Меронна, который предпринял попытку защитить свои взгляды на соотношение отрицания и противоречия, отвечая на доводы, которые могли исходить от его собратьев, в своем малом трактате «О первом сложном принципе».

The Parisian Franciscans of the 1320-s – Francis of Marchia, Francis of Meyronnes, and Walter Burley were using by that time the commonly accepted notion of the "incomplex contradictories" which are formed with the nominal negation. This notion sprang partly from the ambiguity in Aristotle, whose works led to the diametrically opposite treatments of negation. The 1320-s witnessed the turn in Parisian philosophy from the concept of the “incomplex contradictories” to an idea that to make the contradiction, the negation sign should be put at a verb. The key thinker of this “turn” was Giraldus Odonis, who severely criticized the notion of the "contradictoria incomplexa”. His critique was directed at Burley, yet other Franciscans who were in Paris in the 1320-s – Francis of Meyronnes among them – might have well been aware of Giraldus’ arguments. Thus, Francis of Meyronnes is defending his peculiar views on contradiction and negation in the short treatise “On the First Complex Principle”, where he answers to the arguments that may have been put against him by his confrere at the Franciscan studium.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: отрицание, противоречие, Аристотель, Франциск из Марша, Франциск из Меронна, Гвалтерий Бурлей, Гиральд От.

KEY WORDS: negation, contradiction, Aristotle, Francis of Marchia, Francis of Meyronnes, Walter Burley, Giraldus Odonis.

Согласно Аристотелю («Первая аналитика» I, 46), выражения «не быть этим» и «быть не этим», «не быть белым» и «быть не белым» имеют разное значение, и отрицанием для «быть белым» является не «быть не белым», а «не быть белым»[i]. Чуть ниже Аристотель говорит, что противоречие может быть образовано с помощью номинального отрицания, и называет «быть белым» и «быть не белым» утверждением и отрицанием. При этом всему тому, чему присуще «быть не благом», присуще и «не быть благом», но наоборот бывает не во всех случаях: так то, что вообще не является деревом, не будет и не белым деревом (а не только белым деревом)[ii]. Тем самым, там, где предикация вообще возможна, членами противоречия могут быть утверждение и отрицание, которые Аристотель здесь понимает как предикаты – один из них «утвердительный», а другой содержит номинальное отрицание. В отношении так понятых членов противоречия, по Аристотелю, действует принцип противоречия. Во всех остальных случаях противоречие образуется только при помощи того, что Боэций и схоластики назовут «отрицанием при глаголе», которое я далее буду вслед за ними называть «вербальным» отрицанием (в противоположность «номинальному»). Как видно из аристотелевского примера, номинальное отрицание не переводится в вербальное в том случае, когда предикат является составным и в силу своей составности ограничивает множество, исключаемое номинальным отрицанием, определенным классом объектов, который не пересекается с классом, обозначаемым субъектом предложения.

Таким образом, в «Первой аналитике» Аристотель, как можно подумать, противоречит сам себе: с одной стороны, утверждение с номинальным отрицанием в предикате не есть отрицание, а с другой стороны, сам предикат, когда он берется со связкой и номинальным отрицанием, является «отрицанием» противоречащего ему утверждения. Тем не менее, если пользоваться терминологией Лукасевича (которая не тождественна терминологии Аристотеля), то предложения с вербальным отрицанием, согласно Аристотелю, не всегда эквивалентны предложениям с номинальным отрицанием и не являются синонимами («не обозначают одно и то же»), поэтому никакого противоречия здесь нет: синонимия с необходимостью влечет за собой эквивалентность, тогда как отсутствие синонимии не означает неэквивалентности (класс эквивалентных высказываний шире класса синонимичных высказываний).

Кроме того, аристотелевский текст можно прочитать и в том смысле, что в общем случае номинальное отрицание отрицанием не является, тогда как в частном случае, когда для этого нет препятствия в виде составного предиката, вербальное отрицание может быть выражено через номинальное. Схоластики могли бы прибегнуть здесь к хорошо знакомому им аристотелевскому паралогизму – fallacia secundum quid et simpliciter: нечто может быть истинно «вообще», но ложно «в некотором отношении», и наоборот.

И все же, несмотря на возможность прочтения аристотелевского анализа отрицания в «Первой аналитике» как непротиворечивого, вопреки словам Аристотеля о том, что «быть не белым» не есть отрицание, и одновременно по умолчанию, во всех случаях, когда предикат является простым, предложения с вербальным и номинальным отрицанием эквивалентны и синонимичны. Как следует из слов Аристотеля, невозможность использовать номинальное отрицание вместо вербального – это не общий, а наоборот, особый случай, который следует специально оговаривать. Кроме того, по всей видимости, согласно Аристотелю, предложения с номинальным и вербальным отрицанием не обозначают одно и то же не потому, что одно есть утверждение, а другое – отрицание: «быть не белым» есть именно «отрицание», и не имеет значения отрицания лишь в тех случаях, когда отрицательный предикат дополнительно что-то утверждает о субъекте (например, что он «есть не белое дерево»).

По всей вероятности, в схоластической программе обучения трактат Аристотеля «Об истолковании» играл более важную роль, чем «Первая аналитика». В гл. 12 «Об истолковании» Аристотель кратко говорит о том же, о чем сказано в «Первой аналитике» I, 46: отрицание образуется при помощи вербального отрицания, а не номинального. Пример с неправильным использованием номинального отрицания вместо вербального предваряется здесь формулировкой принципа исключенного третьего: «Если относительно всего правильно утверждение или отрицание, то правильно будет сказать о куске дерева, что он есть не бледный человек»[iii]. Аристотель очевидным образом имеет в виду, что номинальное отрицание отрицанием не является, в противном случае, имея составной предикат и следуя принципу исключенного третьего, мы бы получили в качестве истинного ложное высказывание. В гл. 10 «Об истолковании» Аристотель говорит об отрицании в двух значениях – о «вербальном» отрицании (это не сказано прямо, но явствует из примеров) и об «отрицании как лишенности», то есть о привативном отрицании, близком к номинальному. Пары противоречащих друг другу высказываний образуются здесь с помощью вербального отрицания, и соотношение между парой с номинальным отрицанием и парой без номинального отрицания поясняется лишь ссылкой на «Первую аналитику» (19b 23–31); см.: [Боэций 1880, 274]. Поскольку речь идет о лишенности (privatio), которая выражается без отдельного знака отрицания, Боэций вводит различение между «привативными» и «бесконечными» предложениями с соответствующими предикатами «несправедливый» и «не справедливый». По отношению к простым предложениям бесконечные и привативные предложения ведут себя одинаково. В комментарии к гл. 10 «Об истолковании» Боэций обстоятельно объясняет, как соотносятся друг с другом четыре аристотелевских предложения: «есть справедливый человек», «не есть справедливый человек», «есть несправедливый человек», «не есть несправедливый человек». С точки зрения Боэция, который здесь ссылается на толкование Порфирия и оспаривает толкование Гермина, «человек» в аристотелевских примерах должен браться не как субъект, но как часть предиката [Боэций 1880, 275–276]. Таким образом, из утвердительного привативного (а также и «бесконечного») предложения следует простое отрицательное предложение, но не наоборот, так как о коне нельзя сказать, что он «есть несправедливый человек» [Боэций 1880, 279–280]. При этом, в отличие от Аристотеля, Боэций не называет утвердительное бесконечное предложение «отрицанием».

Когда схоластическая мысль затрагивает номинальное отрицание, она использует в качестве примеров отдельно взятые термины, такие как «белый» и «не белый», и называет их «несложными членами противоречия» (contradictoria incomplexa). С чем связано такое словоупотребление? Во-первых, это может быть связано с распространенным в схоластике представлением о сводимости значения предложения к значению терминов. Термин – основная анализируемая единица, когда речь идет о семантике, привлекавшей основное внимание логиков XIII в. Во-вторых, схоластики следуют за Аристотелем, который в «Метафизике» (IV, 4) использует пары «человек», «не-человек» и «быть человеком», «быть не-человеком». Если «человек» и «не-человек» обозначают одно, то и «быть человеком» и «быть не-человеком» – это одно[iv]. Кроме того, здесь Аристотель рассматривает вербальное и номинальное отрицание как синонимы: «Если что-то истинно есть бытие человеком, то это не бытие не-человеком или не бытие человеком (при том, что они – отрицания первого)»[v]. Складывая воедино рассуждения Аристотеля о том, что за обозначением «не-человеком» стоит «бытие не-человеком», и «быть не-человеком» есть отрицание «быть человеком», уже нетрудно сделать следующий шаг — к представлению о противоречащих друг другу терминах «человек» и «не-человек». В самом деле, Аристотель говорит здесь не о возможных предикатах какого-нибудь коня или осла, а о сущности человека или о бытии человеком и его отрицании самих по себе.

Еще одно высказывание из «Метафизики» IV, 4 Дунс Скот берет как довод против утверждения о том, что «между несложными нет противоречия»: «Если истинно, что кто-то есть человек и не-человек, то ясно, что истинно также то, что он не есть ни человек, ни не-человек, ибо для двух утверждений имеются два отрицания»[vi]. Дунс Скот полагает, что Аристотель «говорит о предикации членов противоречия в утвердительных предложениях, отрицания которых он принимает»[vii]. Дунс Скот соглашается с этим аргументом от авторитета, направленным против его же собственного утверждения о наличии противоречия между “incomplexa”. См.: [Дунс Скот 1997, 388.51]. Таким образом, двойственность позиции Аристотеля переходит и к Тонкому Доктору, который не поясняет явного противоречия в своих словах. Его единственное пояснение, которое нисколько не проливает свет на предмет обсуждения, касается необходимости утверждать или отрицать несложные члены противоречия в отношении чего-то одного, а не разных вещей [Дунс Скот 1997, 389.56]. В более ранних «Вопросах к трактату “Об истолковании”» мы встречаем еще более курьезный случай: Дунс Скот переводит вербальное отрицание в номинальное в рамках софистического аргумента, в котором истинность предложения «Цезарь есть Цезарь» доказывается из ложности этого же предложения[viii].

В парижском францисканском studium первой половины 1320-х гг. понятия противоречия и contradictoria, то есть членов противоречия, рассматривают Франциск из Марша, Франциск из Меронна, Гвалтерий Бурлей и Гиральд От. Так, Франциск из Марша последовательно обсуждает «несложные» и «сложные» члены противоречия в своих «Вопросах к “Метафизике” Аристотеля» и показывает, что эти “contradictoria” принципиально отличаются друг от друга. Франциск из Марша считает возможным говорить о “contradictoria” как об отдельных терминах, но при этом утверждает, что они не подчиняются правилу Аристотеля – «между членами противоречия нет промежуточного»[ix]. Тем самым, следуя логике самого Франциска из Марша, в отношении таких терминов, как «человек» и «не-человек», неизбежно встает вопрос о том, подпадают ли они под принцип исключенного третьего, однако Лаконичный Доктор (Doctor succintus) не делает (во всяком случае, в явном виде) отрицательного вывода.

Франциск из Меронна анализирует функции отрицания в схоластическом вопросе «Может ли первый сложный принцип быть нарушен [или «поставлен под сомнение»]?», входящем в большой трактат «О первом сложном принципе». Рассматривая отрицание при глаголе, Франциск уравнивает номинальное отрицание с вербальным: «Отрицательное предложение с конечным предикатом эквивалентно утвердительному предложению с бесконечным предикатом»[x]. Те случаи, когда члены противоречия не могут возникнуть с помощью номинального отрицания, объясняются, с точки зрения Франциска, разнообразными «модусами», под которыми имеются в виду, прежде всего, некоторые характеристики предикации, выраженные в таких словах, как «через себя» (per se), «адекватно», «акцидентально», «непосредственно»[xi]. Большинство модусов представлено примерами с парой отрицательных предложений, одно из которых содержит и вербальное, и номинальное отрицания, при этом модусы играют роль, аналогичную «справедливому человеку» или «белому дереву», делая невозможной предикацию. Из перечисляемых Франциском модусов наиболее примечателен модус ограничения, в котором противоречие возникает не только с номинальным, но и с вербальным отрицанием. Смысл «модуса ограничения» или «уточнения» проясняется в ответе Франциска на четвертую «инстанцию», которая гласит, что «человек не есть ни субстанция, потому что он добавляется к [понятию] субстанции, ни не-субстанция, потому что он включает [понятие] субстанции»[xii]. Франциск разрешает «инстанцию» следующим образом: «Модус ограничения разрушает противоречие – так же, как исключающее высказывание (dictio exclusiva), ибо они имеют один и тот же смысл»[xiii]. Человек не есть ни субстанция, ни не-субстанция на разных основаниях, которые связаны с «уточнением» понятия человека, то есть с тем, что «человек» взят как отличный от «субстанции» – одно не есть другое, но стоит к нему в некотором отношении. Этот «модус уточнения» можно наблюдать во всех соподчиненных понятиях порфириева древа: «уточнение» понятия действует в обоих направлениях – вверх по отношению к вышестоящему понятию и вниз – по отношению к нижестоящим. Что имеет в виду Франциск, когда он говорит об «одном и том же смысле» модуса уточнения и «исключающего высказывания» или «исключающего слова» (dictio exclusiva)? Чуть ниже мы встречаем пример «исключающего высказывания» в предложениях «Solus Sor currit», «Solus Sor non currit», которые, как полагает Франциск, не образуют противоречия[xiv]. Но как эти предложения могут не противоречить друг другу? «Solus» здесь исключает разное: в одном случае людей или животных, в другом случае «человека» или «животное». При переводе мы получаем следующую пару предложений: «Сократ – единственный [из людей или животных], кто бежит» и «Бежит не только Сократ» [потому что бежит «человек» или «животное»]. Иными словами, Сократ не может бежать, если не бежит человек Сократ, но он может быть помыслен отдельно от человека, в модусе уточнения, который здесь выражен с помощью dictio exclusiva, то есть с помощью синкатегорематического термина «solus». В «модусе ограничения» мы в каждом случае имеем два разных субъекта с двумя разными дескрипциями – «Сократ как человек и животное», «Сократ как отличный от человека и животного», «человек как включающий понятие животного», «человек как дополняющий понятие животного» и т. д.

Согласно Франциску, отрицание противоречит утверждению в силу формальных смыслов того и другого (ex suis rationibus formalibus). Что имеется в виду под «формальными смыслами»? Устойчивое словосочетание «ratio formalis» привычно употреблялось в схоластике по отношению к отдельным терминам – так, о «формальных смыслах» терминов сам Франциск говорит в малом трактате «О первом сложном принципе»[xv]. В самом деле, под «утверждением» и «отрицанием» Франциск понимает вовсе не предложения, а термины. Он спрашивает: может ли какой-либо модус сделать утверждение и отрицание непротиворечащими друг другу, если остаются в силе ведущие к противоречию «формальные смыслы»?[xvi] Ответ состоит в том, что метафизическое противоречие никуда не денется, если остаются «формальные смыслы», тогда как «логическое благо» требует большего, нежели то, что определяется формальными смыслами или основаниями, и потому термины (extrema) – положительный и отрицательный – примененные в паре предложений, не образуют противоречия[xvii]. Точнее будет сказать, что Франциск имеет в виду не просто термины, а утвердительный и отрицательный предикаты. То, о чем здесь говорит Франциск, может быть пояснено с помощью уже упомянутого примера: «Solus Sor currit» должно противоречить «Solus Sor non currit» в метафизике, в которой Сократ есть человек, но не обязательно противоречит ему в логике, которая может принимать словосочетание «solus Sor» под двумя разными дескрипциями. «Сократ» может быть отличен от «человека» лишь «логически», и здесь «логически» будет антонимом для «реально» и синонимом для «в уме».

Ко времени написания малого трактата «О первом сложном принципе» (по всей вероятности, в 1320-х гг.)[xviii], Франциск из Меронна, по-видимому, столкнулся с критикой своих «модусов», отвечая на которую, он четче сформулировал свою точку зрения:

«Но, далее, возникает сомнение: ни в одном из примеров не берется истинное противоречие, как когда говорится “это чтойностно белое” и “чтойностно не-белое”, потому что оба предложения утвердительные, хотя одно имеет бесконечный предикат. [На это] отвечаю, что это не есть сложное противоречие, которое возникает между двумя предложениями, но несложное, которое имеет место между двумя терминами, ибо “белое” и “не-белое” противоречат друг другу в силу своих формальных смыслов, где бы они [то есть белое и не-белое] ни встречались, подобно тому как противоположны белизна и чернота. Ибо следует понимать, что сложное противоречие не имеет отношения к этому принципу [то есть принципу противоречия]»[xix].

Франциск подкрепляет последнее утверждение несколькими доводами, первый из которых гласит, что «ни у какого категорического предложения предикат не есть предложение, но только лишь термин», поэтому утверждение и отрицание, которые соединены или разъединены в первом сложном принципе («о чем угодно [истинно] утверждение либо отрицание, и ни о чем одновременно оба») могут быть только терминами[xx].

Во втором, заключительном, «сомнении» Франциск полемизирует с теми, кто полагает, что противоречие образуется через отрицание при глаголе:

«Второе сомнение: несмотря на то что “утверждение либо отрицание” не истинно в отношении как-либо модифицированного [принципа], когда отрицание ставится при предикате, однако оно [то есть либо утверждение, либо отрицание] истинно, когда отрицание ставится при глаголе, как когда говорится, что о каком-либо сущем утверждение есть истинное чтойностно либо не есть истинное чтойностно, и так может быть сохранен этот модифицированный принцип [противоречия и исключенного третьего]. Отвечаю, что такая составленность не имеет отношения к первому принципу, чей предикат есть “утверждение либо отрицание”, тогда как в таком предложении в предикате полагается одно лишь утверждение. Отрицание же полагается несложное, которое не есть предикат. Ибо надлежит понимать, что в выдвинутых примерах модифицированных предложений отрицание ставится четырьмя способами: [1] либо оно применяется к предикату, как в словах “человек есть весьма белый и весьма не-белый”, и тогда оба утверждения могут быть одновременно ложными, потому что человек не есть ни весьма белый, ни весьма не-белый; [2] либо применяется к субъекту, как в словах “человек есть справедливый”, “не-человек есть справедливый”, и тогда оба предложения могут быть одновременно истинными, потому что и человек справедлив, и ангел, который не есть человек, справедлив; [3] либо применяется к модусу, как в словах “человек есть весьма справедливый” [и “не весьма справедливый”], и тогда эти предложения могут быть одновременно ложными, так как человек ни с необходимостью справедлив, ни не с необходимостью справедлив, когда у него нет совсем никакой справедливости; [4] либо применяется к глаголу, и тогда одно предложение есть истинное, а другое ложное, поскольку всякий человек есть с необходимостью справедливый, либо не есть с необходимостью справедливый, и так во всех других [предложениях]. Но когда отрицание ставится при глаголе, тогда то, что сказывает о чем-либо утверждение и отрицание, не имеет отношения к первому принципу (“о чем-либо утверждение либо отрицание”), то есть не сказывается или предицируется о нем, так как по отношению к нему предикат есть только “утверждение либо отрицание”. Но когда отрицание ставится при предикате, [тогда оно имеет отношение к первому принципу] потому что так [правильно] передается форма этого принципа»[xxi].

Как можно заметить, Франциск из Меронна постоянно меняет предмет рассмотрения, переходя от предложений, подпадающих под принципы противоречия и исключенного третьего, к своей формулировке «первого сложного принципа». Таким образом, он de facto признает, что принцип исключенного третьего работает только с отрицанием, стоящим при глаголе, однако, очевидно, в полемических целях, отстаивает свои примеры «модусов» с номинальным отрицанием, прибегая к аргументу от формулировки «первого сложного принципа», к которому, как он стремится показать, «имеют отношение» лишь «contradictoria incomplexa» или положительные и отрицательные предикаты-термины.

Франциск из Меронна был не единственным автором, который полагал, что противоречие образуется «отрицательными» и «утвердительными» терминами. Его современник Гвалтерий Бурлей (Уолтер Берли) широко использует «бесконечные» имена в аргументах своего вопроса «Есть ли противоречие наибольшее противолежание», примыкающего к «Первому трактату», написанному, как полагает Де Рейк, в начале 1320-х гг. [Де Рейк 1996, 164], когда Бурлей находился в Париже. Гиральд От раскритиковал позицию Бурлея в одном из вопросов «Комментария к “Сентенциям”», который был написан, как считает Де Рейк, не позднее 1325 г.[xxii]. В сочинении «О чистоте искусства логики. Краткий трактат», которое предположительно было написано до 1323 г., Гвалтерий совершенно определенно говорит, что между утвердительными предложениями противоречие возникает лишь тогда, когда отрицание ставится при глаголе[xxiii]. Таким образом, если не ставить под сомнение датировки трактатов, то довольно сложно говорить о какой-либо эволюции взглядов Гвалтерия как результате критики Гиральда. И все же, если quaestio Гиральда, направленный против Бурлея, был написан в самом начале 1320-х гг., одновременно с трактатом Гиральда «О двух общих принципах наук», то Бурлей мог учесть критику в кратком трактате «О чистоте искусства логики». Кроме того, мы можем предположить, что в небольшом сообществе парижской францисканской школы, где одновременно находились Гвалтерий и Гиральд, обмен аргументами происходил не только письменно, но и устно, так что Гвалтерий мог «успеть» скорректировать свою точку зрения при написании трактата «О чистоте искусства логики», в котором проводится четкое различение между вербальным и номинальным отрицаниями [Гвалтерий Бурлей 1955, 223.1.8]; см. также: [Хенри 1972, 79–88].

Вопрос Гвалтерия Бурлея «Есть ли противоречие наибольшее противолежание?» очевидным образом произошел из стандартного схоластического вопроса к книге IV «Метафизики»: «Есть ли промежуточное между членами противоречия?»[xxiv]. Бурлей доказывает, что члены противоречия противолежат не максимально, но минимально, и что противоречие есть минимальное противолежание[xxv]. Доказывая первый из этих тезисов (члены противоречия противолежат не максимально), Гвалтерий использует шесть доводов, первый из которых складывается из ряда однотипных аргументов, построенных на оппозиции между «белым», «не-белым» и «белейшим». Если контрадиктории максимально противопоставлялись бы друг другу, считает Гвалтерий, то «чем больше одна из контрадикторий была бы присуща чему-либо, тем больше она противопоставлялась бы другой»[xxvi]. Так, «наиболее белое больше противопоставляется не-белому. Но белейшее есть максимально белое. Следовательно, белейшее максимально противопоставлялось бы не-белому. Но белейшее не противостоит не-белому контрадикторно. Следовательно, нечто противолежит не-белому больше, чем контрадиктория не-белого. И, следовательно, контрадикторное противолежание не есть наибольшее противолежание»[xxvii]. Гвалтерий обстоятельно развивает эту мысль, и в частности, возражает на утверждение, что «белое» и «не-белое» – не контрадиктории: у «белого» есть контрарное, а «всякое противолежание включает в себя противоречие», поэтому «если у белого есть контрарное, то есть и контрадикторное»[xxviii]. Кроме того, Гвалтерий утверждает противоположное тому, что стремится доказать Франциск из Марша: между сложными членами противоречия (contradictoria complexa) есть среднее, тогда как между простыми членами противоречия (contradictoria incomplexa) среднего нет. Так, «камень есть среднее по отрицанию между предложениями “Всякий человек бежит” и “Некоторый человек не бежит”», потому что ни одно из них не предицируется о камне. Поэтому «остается, что противоречие возникает между несложными [терминами], в противном случае не могло бы верифицироваться то, что обычно говорится о противоречии, а именно, что между членами противоречия нет среднего, и что о чем-либо истинно сказывается [только] один из членов противоречия»[xxix]. Последний из доводов Гвалтерия гласит, что «могущие быть одновременно в одном и том же менее противолежат, чем не могущие одновременно быть в одном и том же», и потому противоположности, которые не могут быть в одном и том же одновременно, противолежат больше, чем члены противоречия, ибо в молоке одновременно могут быть белизна и не-белизна (например, сладость) [Де Рейк 1996, 183].

В пространном quaestio, посвященном критике Гвалтерия Бурлея, Гиральд От развернуто цитирует аргументы Гвалтерия, а затем обстоятельно показывает их самопротиворечивость и содержащиеся в них «дефекты». С его точки зрения, «белый» и «не-белый» не являются «contradictoria»: «Во-первых потому, что они сказываются при помощи дизъюнкции о всяком умопостигаемом, в силу принципа “О всяком быть или не быть”. Но белое и не-белое не сказываются о всяком умопостигаемом также и при помощи дизъюнкции, ибо химера не есть ни белая, ни не-белая» [Гиральд От 1997, 203.57]. Гиральд подкрепляет этот довод ссылкой на знакомый нам текст «Первой аналитики» I, 46, давая ему неожиданную интерпретацию: «не быть этим» имеет «больше причин истинности», чем «быть не этим», ибо «о некотором можно сказать, что оно не есть белое дерево, но нельзя сказать, что оно есть дерево не-белое или не-дерево белое, потому что эти предикаты невозможно верифицировать в отношении сущего и не-сущего, ведь бытие не-этим верифицируется только в отношении сущего». Поэтому очевидно, что, в соответствии с замыслом Аристотеля, «химера есть не-белая» – ложное предложение [Гиральд От 1997, 203.58]. Гиральд не только приписывает Аристотелю «замысел» (intentio), которого у того не было, но и противоречит сам себе: связка «есть» не имеет экзистенциального смысла, поэтому, с точки зрения Гиральда, вполне возможно было бы сказать «химера есть химера» или «о химере можно иметь мнение» (chimera est opinabilis). Гиральда можно, конечно, понять в том смысле, что так же, как то, что вообще не есть дерево, не будет и не-белым деревом, то, что вообще не имеет цвета, не будет и не-белым. Тем не менее, очевидно, что не имеющее цвета не обязательно должно быть несуществующим.

Ссылаясь на «Первую аналитику» I, 46 (51b 10–12), Гиральд формулирует общее правило, в соответствии с которым «всякое предложение о присущности является утвердительным, когда отрицание не стоит при [глаголе] “быть”, и всякое предложение о не-необходимом является утвердительным, когда отрицание не стоит при [глаголе] “случаться”». Поэтому «белый» и «не-белый» – не противоречащие друг другу предикаты [Гиральд От 1997, 204.59].

Здесь нет возможности приводить многочисленные замысловатые аргументы Гиральда. Уже процитированного достаточно, чтобы увидеть, что аристотелевский текст допускал противоположные толкования отрицания, которые у схоластиков заостряются и даже утрируются. По всей вероятности, именно в 1320-е гг. в парижской философии происходит поворот от представления о том, что противоречие может быть получено при помощи номинального отрицания, а основными членами противоречия являются предикаты, понятые как термины, – к представлению о том, что противоречие не возникает между терминами, но только между предложениями, утвердительным и отрицательным в общепринятом смысле слова. Ключевой фигурой в этом повороте являлся, по-видимому, Гиральд От, чья критика концепции «contradictoria incomplexa» могла быть известна не только Гвалтерию Бурлею, но также и Франциску из Меронна, который, как можно предположить, пытается оппонировать точке зрения Гиральда в своем малом трактате «О первом сложном принципе».

Литература

Рукописи:

Franciscus de Marchia. Quaestiones in Metaphysicam Aristotelis – Bibliothèque Mazarine Paris, Ms. 3490, ff. 1 – 57r.

Franciscus de Mayronis. De primo principio complexo [tractatus brevior] – Mss. Biblioteca Apostolica Vaticana, Reginensi latini, 373, ff. 1r – 5r; Firenze, Biblioteca Nazionale Centrale, Conventi Soppressi, A. 3 641, ff. 119r – 121v.

Franciscus de Mayronis. De primo principio complexo [sive De principiis], [tractatus longior]. Mss. Biblioteca Apostolica Vaticana, Vaticani latini, 3052, ff. 1r – 34v; Vaticani latini, 4385, ff. 55r – 88v.

Richardus Rufus Cornubiensis. Scriptum in Metaphysicam. Ms Erfurt, Universitäts- und Forschungsbibliothek (UFB) Erfurt-Gotha, Dep. Erf., CA Q. 290.

Источники и исследования:

Аристотель 1962 – Aristoteles Latinus III. 1–4. Analytica priora. Ed. L. Minio-Paluello. Bruges-Paris, 1962.

Аристотель 1995 – Aristoteles Latinus XXV 3.1. Metaphysica, Lib. I–XIV. Recensio et translatio Guillelmi de Moerbeka. Ed. G. Vuillemin-Diem. Leiden–NY–Köln, 1995.

Боэций 1880 – A.M.S. Boetii Commentarii in librum Aristotelis Peri Hermeneias. Recensuit Carolus Meiser. Lipsiae, 1880.

Буридан 2008 – Johannes Buridanus. Lectura Erfordiensis in I–VI Metaphysicam together with the 15^th century Abbreviatio Caminensis. Ed. by L.M. de Rijk. Turnhout, 2008.

Витторини 2013 – Vittorini M. Life and Works. Appendix A: A Complete List of Burley’s Works / A Companion to Walter Burley: late medieval logician and metaphysician. Ed. by A.D. Conti. Leiden: E.J. Brill, 2013.

Гвалтерий Бурлей 1955 – Burleigh Walter. De puritate artis logicae tractatus longior. With a Revised Edition of the Tractatus brevior. Ed. Ph. Boehner. St. Bonaventure, NY: Franciscan Institute (Franciscan Institute Publications Text Series, Vol. 9), 1955.

Гвалтерий Бурлей 1996 – Burley Walter. Utrum contradictio sit maxima oppositio / Rijk L.M. de. Burley’s So-called Tractatus Primus, with an Edition of the Additional Quaestio “Utrum contradictio sit maxima oppositio” // Vivarium 34. 2, 1996.

Гвалтерий Бурлей 2000 – Burley Walter. On the Purity of the Art of Logic. The Shorter and the Longer Treatises. Tr. by P.V. Spade. New Haven & London: Yale University Press, 2000.

Гиральд От 1997 – Giraldus Odonis Opera philosophica. Vol. I: Logica. Ed. L.M. de Rijk. Leiden: E.J. Brill, 1997.

Де Рейк 1996 – Rijk L.M. de. Burley’s So-called Tractatus Primus, with an Edition of the Additional Quaestio “Utrum contradictio sit maxima oppositio” // Vivarium 34. 2, 1996.

Дунс Скот 1997 – Duns Scotus. Quaestiones super libros Metaphysicorum Aristotelis, Libri I–IV. Ed. R. Andrews, G. Etzkorn et al. / B. Ioanni Duns Scoti Opera philosophica III. St.Bonaventure, NY: Franciscan Institute Publications, 1997.

Дунс Скот 2004 – Duns Scotus. Quaestiones in libros Perihermeneias Aristotelis. Ed. R. Andrews, G. Etzkorn et al. / B. Ioanni Duns Scoti Opera philosophica II. St.Bonaventure, NY: Franciscan Institute Publications, 2004.

Спейд 2000 — Spade P.V. Burley’s On the Purity of Art of Logic / Burley. On the Purity of the Art of Logic. The Shorter and the Longer Treatises. Tr. by P.V. Spade. New Haven & London: Yale University Press, 2000.

Хенри 1972 – Henry D.P. Medieval Logic and Metaphysics. London: Hutchinson University Library, 1972.

Циммерманн 1971 – Zimmermann A. Verzeichnis Ungedrückter Kommentäre zur Metaphysik und Physik des Aristoteles aus der Zeit von etwa 1250–1350, Band I. – Leiden-Köln: E.J. Brill, 1971.