В данной статье рассматривается феномен геополитического утопизма накануне первой мировой войны. Вторая промышленная революция, колониализм, национализм, милитаризм и расизм повлияли на становление суб-жанра империалистической утопии, в котором элементы научно-технической фантастики соседствовали с анти-модернистскими, консервативными социальными идеями. Империалистические утопии оправдывали существующие политические режимы и отвлекали народ от повседневных социальных проблем, спекулируя на патриотических чувствах и изображая военные триумфы будущего. В статье показано, что на характер империалистических утопий главное влияние оказал интеллектуальный контекст. В частности, сравнительная малочисленность российских геополитических утопий связана с кризисом идеологии панславизма на рубеже XIX - XX вв. В то же время, необозримое количество геополитических фантазий в США связано с успешным (в теории и практике) развитием идеологии пан-американизма и мессианизма. 

This article considers the phenomenon of geopolitical utopianism in the last three decades before the First World War. Geopolitical utopianism of this time acquired features of imperialism due to the unfolding Second industrial revolution, growth of colonialism, nationalism, racialism and militarism. The sub-genre of imperialist utopianism paradoxically combined elements of science fiction with political conservatism. Imperialist utopias legitimized the existing political regimes and diverted people from their social problems by picturing military triumphs and appealing to readers' patriotic feelings. This study shows that imperialist utopias were greatly influenced by the intellectual context of that time. Thus, the relative scarcity of Russian geopolitical fantasies was predetermined by the crisis of pan-Slavism, the Russia's principal geopolitical doctrine. At the same time, American Messianism of the Manifest Destiny stamp and pan-Americanism gained momentum and rendered geopolitical utopias exceptionally popular and numerous.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: утопия, утопизм, империализм, геополитика, консерватизм, фундаментализм, национализм, расизм, мессианизм

KEYWORDS: utopia, utopianism, imperialism, geopolitics, conservatism, fundamentalism, nationalism, racialism, Messianism

В настоящей работе понятие империализма рассматривается в контексте исследований утопизма. Мы исходим из того, что утопические произведения эпохи «империи», то есть рубежа XIX - XX вв., находятся в тесной взаимосвязи с империалистическими концепциями. Это позволяет говорить об особом суб-жанре «империалистической утопии». Как отмечают методологически подкованные исследователи, любая литература, в конечном счете, «политична», поэтому политическая интерпретация утопий должна быть основной [Джеймсон 1986, 17-20]. Однако, вопрос об организации власти в утопии подразумевает ее пространственное размещение. Поэтому, с одной стороны, любая политическая утопия - «геополитична».

С другой стороны, создающая воображаемый мир из обломков мира реального [Джеймсон 2005, xiii], даже самая буйная утопическая фантазия ограничена социальным опытом автора. Поэтому утопии эпохи империализма всегда, хотя бы немного, «про империализм»; они дают представление о господствующих геополитических концепциях, о народных убеждениях, мифах и предрассудках, господствовавших во времена колониализма, национализма, расизма и захватнических войн. 

            Среди исследователей принято полагать, что империалистическая политика обусловлена политикой внутренней [Бассен 1999, 11; Гейер 1987, 125-149], а следовательно представления о внутреннем устройстве общества определяют представления о месте этого общества на политической карте мира. Если принять высказывание Маркса, что «ручная мельница даст вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница - общество с промышленным капиталистом» [Маркс, Энгельс 1955 IV, 133], то можно заключить, что империалистическая утопия - это интеллектуальный эксперимент о геополитических возможностях цивилизации угля и пара, цивилизации дредноутов, пушек Круппа и цеппелинов.

            На империалистической стадии развития цивилизации угля и пара происходит превращение национальной политики в активную мировую политику, что в частности означает создание военных блоков и альянсов, приобретение новых территорий и колоний, расширение сферы влияния, установление контроля над другими государствами [Дойль 1986, 19]. Средствами империализма являются сильный флот, совершенная военная техника, могущественная армия, экономическое господство. К факторам, способствующим империалистической политике, относятся экономический протекционизм, борьба за рынки сбыта, идеология национализма и мессианизма [Голльвитцер 1969, 10-11].

Целью идеологов империализма не обязательно были приобретения во внешней политике. Очень часто империализм выступал лишь эпифеноменом внутренних сдвигов, а пророки социальных реформ надевали панцири конкистадоров. Таков, например, социальный империализм Великобритании, задуманный как средство снять классовое напряжение за счет внешней экспансии [Скалли 1975, 8]. С одной стороны, экономические средства, полученные от ограбления колоний, направлялись на социальные реформы. С другой стороны, гордость за победоносное отечество было более сильной эмоцией, чем горечь обездоленных. Классовая ненависть легко преобразуется в топливо для расового чванства и военных авантюр. «Империализм поощряет массы, и особенно потенциально недовольные, к тому, чтобы они идентифицировали себя с имперским государством и нацией, и таким образом, бессознательно обеспечивает социальную и политическую систему, представленную государством, легитимностью» [Шумпетер 1951, 128].

            В случае с Россией, империализм выступал средством поддержания обветшалого царского режима за счет повышения военно-политического престижа государства перед лицом экономически более прогрессивного Запада. Империализм с элементами мессианизма, таким образом, был, по словам А. Улама,  «компенсаторным механизмом для преодоления отсталости» [Улам 1981, 131]. Территориальный рост, в представлении консервативных идеологов империализма, мог бы законсервировать существующие порядки, не разрешив внутренних проблем, а загнав их внутрь «расширенного издания» империи Романовых.

Поэтому можно утверждать, что империалистические утопии тесно связаны с патриархализмом и радикальным традиционализмом. Действительно, пасторальное общество может противостоять натиску капиталистических индустриальных хищников только за счет экстенсивного территориального роста, то есть, войны. Такие «воинственные» пасторали создавались на рубеже веков в изобилии: «В мире будущего» (1892) Н. Н. Шелонского лишь один из примеров [Шелонский 1892].

 Империалистические утопии изображают политические, исторически преходящие структуры как географические, то есть природные, вечные. Абстрактное понятие политического режима заменяется конкретным образом «своей» и «чужой» территории [Кристоф 1967, 941]. Так например, понятие «империя Романовых» заменяться образом «Россия» и «родина», и тем самым узаконивалось и оправдывалось.

Во многих случаях геополитическое воображение служило для разрешения внутренних социальных конфликтов. Пространственное напряжение между полюсами геополитических сил было лишь отражением противоречий в самом обществе. Внешний враг наделялся всеми «пороками нашего времени», а победа над ним была символическим торжеством принципов «старого доброго времени». Такова победа патриархальной и глубоко религиозной России над капиталистической Англией в утопии Н. Н. Шелонского [Шелонский 1892, 310].

 Или наоборот, поражение своей страны было обусловлено «загниванием» общества, разложением морали и отпадением от патриархальной старины. Например, британские дистопии о вторжении на острова доказывают, что «общество было готово для падения» и показывают, как надо «очиститься» и реформироваться, чтобы противостоять внешнему врагу [Кларк 1992, 30]. В утопии А. Доусона «Послание» победить немцев помогает лишь преображение британского общества в духе твердой веры, лояльности королю, чувства долга, простоты и трезвости жизни [Доусон 1907, 293-329].

Не случайно геополитический утопизм был столь популярен в эпоху быстрой модернизации 1880-1914 гг., вызывающей психологический дискомфорт и желание вернуться в «доброе старое время». Этот период был расцветом утопической литературы в целом, и империалистических утопий в частности. Стиль лапидарной брошюры уступил место полновесному, хорошо продаваемому роману, иногда в виде серии, о геополитических делах будущего [Кларк (ред.) 1997, 2; Кларк (ред.) 1995, 15]. Например, Э. Дриан (1855-1916) с 1889 по 1910 г. выпустил 12 романов под общим заголовком «Война, которая будет». «Битва при Доркинге» (1871) Г. Чесни (1830-1895) породила несколько десятков аналогичных сочинений и послужила классическим образцом для жанра воображаемой войны [Кларк 1992, 224-226]. В Германии таким бестселлером оказался геополитический роман «1906 год. Крушение старого  мира», автор Ф. Граутоф. Опубликованная в 1905 г., эта утопия в том же году была переиздана 20 раз, а к 1907 г. всего появилось 125 тысяч экземпляров, причем популярность ее продолжалась вплоть до 30-х гг.[Фишер 1991, 4; Франке 1985, 335]

Популярность геополитической фантастики росла на фоне общего увлечения социальным утопизмом. Наиболее популярная и влиятельная социалистическая утопия Э. Беллами (1850-1898) «Взгляд назад» (1888) оказалась третьей книгой в рейтинге американских бестселлеров всех времен. Сотни продолжений и переложений этой утопии, а также ответов на нее появилось по всему свету. В России «Взгляд назад» вышел в семи переводах, причем никто иной, как Л. Н. Толстой был первым пропагандистом и зачинщиком перевода этой книги [Кумар 1987, 135]. «Что делать?» Чернышевского (1863) пользовалось сопоставимой славой среди российской интеллигенции.

 Всего же, в последние три десятилетия перед первой мировой войной в США появилось не менее трех сотен утопий, больше половины из которых были с геополитическим содержанием [Матарез 2001, 2]. Около пятидесяти «военных фантазий» было опубликовано в Германии [Франке 1985, 543-545]. Двести пятьдесят утопий было написано в Великобритании [Кларк 1992, 226-236]. В целом же, между 1880 и 1914 гг. в Европе и Северной Америке было создано семь сотен утопий [Кларк 1992, 224-237; Сарджент 1988; Клэйс, Сарджент 1999; Льюис 1984]. Отсутствие полных библиографических списков по многим странам заставляет, как минимум, удвоить эту цифру, а если учесть утопические зарисовки в периодических изданиях, то количество утопий становится почти необозримым.

Надо заметить, что российские утопии не столь впечатляюще многочисленны. Начиная с середины XVIII в. и до настоящего времени насчитывают около 80 работ в этом жанре, из которых, включая журнальные публикации, около 40 приходится на рассматриваемый период рубежа веков [Бугров 2001, Халымбаджа 1983, 337-352]. Можно предположить, что часть утопий еще не описана и не извлечена исследователями из библиотек, но в любом случае, существенного количественного сдвига не ожидается. Конечно, качественный показатель важнее количественного, а качество российских утопий вполне соответствует статусу великой русской литературы в мире. «Что делать?» Чернышевского, «Красная звезда» А. А. Богданова, «Мы» Замятина, утопические очерки Достоевского, Куприна и Брюсова показывают, что этот жанр не был белым пятном в российской литературе.

Итак, империалистические утопии были распространенным, возможно, самым популярным жанром массовой литературы на Западе, объединенным сходством сюжетов и единой стилистикой. Очевидный фактор популярности этого жанра на рубеже веков - это прогресс культуры, науки и технологии, нередко именуемый в литературе «второй индустриальной революцией» [например, Магдофф 1969, 27-34]. Паровые турбины, автомобили, дирижабли, самолеты, трамваи, кинематограф, телефоны вошли в повседневную жизнь людей того времени. Военные фантасты были очарованы новыми возможностями техники массового душегубства, такими как бездымный порох, динамит, бетонные укрепления, подводные лодки, дредноуты, пулеметы, радары. Хилэр Беллок выразил этот восторг в часто цитируемых строках:

                        Whatever happens, we have got

The Maxim gun, and they have not![1]

Вместо «пулемета Максима» можно подставить любое оружие из утопического арсенала, начиная с тепловых лучей из «Войны миров» Г. Уэллса (1898) и заканчивая бомбой невероятной взрывчатой силы из романа Ф. Стоктона «Великий военный синдикат» [Стоктон 1889, 186-191]. Иногда чудеса военной техники нужны для того, чтобы устрашить читателя опасностями иностранного вторжения, как в случае с боевыми велосипедами Д. И. Иловайского (1832-1920) в утопии «Тридцать лет спустя» (1897) [Иловайский 1897, 1]. В других же случаях супер-оружие (пусть даже пока еще не изобретенное), должно было показать непобедимость своей страны, как в романе «Война в открытом поле» полковника Дриана (1891), где французские плавающие крепости должны были преодолеть военную мощь немецкого флота [Дриан 1891 I, 146-195].

Особенно воодушевляла утопистов авиация [Воль 1994]. «Робур-завоеватель» Ж. Верна (1886) и «Война в воздухе» Г. Уэллса (1908) дают «аэрофантастике» неплохую родословную. В Германии трубадуром военной авиации был Р. Мартин, который в своей утопии «Берлин-Багдад: Мировая война Германии в эпоху воздухоплавания» (1907) переиначил высказывание кайзера Вильгельма II так: «Будущее Германии в воздухе!» [Мартин 1907, 5] В России возможности военной авиации рассматриваются в дилогии В. И. Семенова «Царица мира» (1908) и «Цари воздуха» (1909). Однако, в отличие от Мартина, рисующего картины мирового господства германской расы, вооруженной дирижаблями и аэропланами, роман Семенова является скорее дистопией, в которой безграничные возможности воздушного флота приводят к наступлению нового средневековья и одичанию народов [Семенов 1908; Семенов 1909].

Другим фактором, способствовавшим расцвету империалистического утопизма, являлась милитаризация и мифологизация массового сознания, господство геополитических представлений, в которых своя страна предстает в качестве осажденной крепости, а ее соседи - коварными  врагами, выжидающими удобный для нападения момент. Возможным объяснением милитаристического менталитета является экономический империализм, борьба ведущих капиталистических государств за сферы влияния, за колониальные владения и финансовое господство. Политика протекционизма и экономическое соперничество превращали конкуренцию фирм в конкуренцию наций [Хобсбаум 1995, 42] и подстегивали империалистическую, экспансионистскую политику. Экономический и «литературный» империализм довольно тесно, но неоднозначно взаимосвязаны. Так, например, территориальная и «утопическая экспансия» явно не совпадают. Между 1876 и 1915 гг. Британия приобрела четыре миллиона квадратных миль новых колоний, Франция - три с половиной, в то время, как США - только сто тысяч. В литературе, напротив, британские и французские утопии отличались относительной скромностью, в то время как литературные аппетиты американцев были почти безграничными. Следует предположить, что территориальные захваты были лишь средством для достижения целей геополитической неуязвимости.

Высказывалось предположение, что агрессивность империалистических государств накануне первой мировой войны была связана с господством в этих странах остатков «старого режима», в частности, феодальной верхушки, которая мечтала об укреплении своего положения за счет "маленькой победоносной войны» [Майер 1981, 4; Шумпетер 1951, 128]. Исследование империалистических утопий не подкрепляет эту точку зрения. Беспрецедентный уровень внешнеполитической агрессии выражался, как уже отмечалось, в американских утопиях, в то время как российские утопии на шкале «воинственности» заняли бы место где-то чуть выше нуля, между преимущественно пессимистическими британскими и осторожно оптимистическими французскими утопиями. То есть корреляции между «ветхостью» режима и агрессивностью его пишущей и читающей публики не наблюдается.

Можно, скорее, сделать другое наблюдение. Волны империалистического утопизма расходятся от конкретных исторических событий. В США таким событием стало начало войны с Испанией (1898), когда борьба между сторонниками активной внешней политики и изоляционистами выплеснулась на страницы утопических произведений. В Германии стимулом послужило принятие второго закона о военно-морском флоте в 1900 г.[2] Действительно, в том же году появилась «морская фантазия» Г. Эрдманна «Беспомощны на море», изображающая поражение Германии в войне с Россией и Британией как раз по причине слабости флота [Эрдманн 1900, 39-81]. Наоборот, опубликованная в этом году утопия К. Айзенхарта «Расплата с Англией» рассматривает возможность победы над британским львом благодаря усилению флота [Айзенхарт 1900, 69]. Начало первого марокканского кризиса[3] послужило стимулом для утопии Ф. Граутоффа; победа над Британией и Францией в этом произведение обусловлена укреплением военно-морских сил Империи [Граутофф 1905, 185-186].

            На количество утопий влияли и другие факторы, такие как степень развития читательской аудитории, свирепость цензуры и возможность общества влиять на принятие политических решений. Эти обстоятельства, однако, не вполне объясняют относительно слабую популярность жанра империалистической утопии в России. Во-первых, размер рынка популярной литературы в России накануне первой мировой войны был сопоставим с любым европейским [Брукс 1988, 60]. Во-вторых, литературоцентризм дореволюционного общества делал перо писателя сильнее иного меча, да и описания блестящих побед российского оружия не могли бы возбудить подозрений «в цензурном отношении».

Переходя к качественному анализу этого феномена, надо подчеркнуть, что содержание и основные характеристики утопий можно правильно интерпретировать только в конкретном интеллектуально-политическом контексте, который включает в себя господствующие геополитические теории и идеологии, политические партии и их программы, популярные представления о своей стране и ее соседях.

             Геополитические теории - это знание о пространственной организации власти [Энью 2002, 14-15], выраженное в представлениях о границах, пограничье, центре, провинции, опорном пункте, зависимой территории и т.д. Геополитическое знание оценочно дифференцировано, так как разным элементам пространства приписываются такие значения, как «братский», «враждебный», «развитый», «отсталый», «цивилизованный», «варварский» и т.п. Империалистические утопии используют геополитическое знание для того, чтобы оправдать господство своей страны над какой-либо областью, выработать план идеального геополитического положения и способы, чтобы его достичь. В частности, империалистические утопии могут претендовать на господство над расово неполноценными «варварами», как в русофобской утопии «Торжествующая Германия», анонимно опубликованной в 1895 г. [Кэргер 1895] Другие утопии, скажем, пан-славистские, доказывают необходимость создания всеславянского союза национальной близостью входящих в него народов (к примеру, «Через полвека» С. Ф. Шарапова [Шарапов 1902]) Таким образом, геополитические концепции, владеющие настроением публики, оказывают решающее влияние на характер империалистических утопий.

            Американские империалистические утопии конца XIX века находились под безусловным влиянием доктрины Монро, реанимированной президентом Грантом в 1869-1870 гг. Тезис о том, что ни одна территория Нового Света не может перейти под контроль стран Европы, использовался для обоснования империалистической политики США на континенте [Лафебер 1980, 36]. Ф. Тернер (1861-1932) добавил доктрине Монро новые грани: окончание эпохи покорения «дикого Запада» означает начало экономической, и по возможности территориальной экспансии США за счет соседних стран [Тернер 1996, 38]. Дж. Стронг (1847-1916) интерпретировал американский империализм в терминах расизма и религиозного мессианства. По его мнению, англо-саксам предстоит создать величайшую в мире империю, своего рода геополитическую проекцию Христа, превращающего камни в хлеба благодаря чудесам капиталистической экономики. А. Мэхэн (1840-1914) выразил эту идею в конкретных терминах внешней политики. По его концепции, геополитическое могущество США может быть основано только на сильном флоте, а сильный флот нуждается в военно-морских базах. Соответствующую инфраструктуру предлагалось создавать на основе торговых баз и сфер экономического господства [Сумида 1997, 95].

            Доктрина Монро является несущей идеологической структурой большинства американских империалистических утопий. Канвой многих из них было приобретение Канады и посрамление главного конкурента на морях - Британский империи. Такова утопия С. Бартона «Битва при Свош и захват Канады» (1890) [Бартон 1890, 120-121]. Такое же геополитическое положение описано в романе А. Фуллера «2000 год н. э.» [Фуллер 1890, 203-205] Религиозный мессианизм и расизм примешиваются к традиционной американской геополитике в утопии А. Бирда «Глядя вперед: Мечта о Соединенных Штатах Америк в 1999 году» (1899). Это помпезное сочинение изображает США, простирающиеся от Аляски до Патагонии: «Когда Господь всемогущей создавал землю, Он оставил Западную полусферу для эксклюзивного использования янки» [Бирд 1899, 100]. Освободившись от расово неполноценных народов, США становятся первым в мире государством, «светом миру» и утешением угнетенным [Бирд 1899, 234].  Политическая цель книги Бирда в обосновании агрессии США в отношении Испании в 1898 г., так как эта война предстает как эпохальное событие, бросившее все страны Нового Света в объятия своего северного старшего брата. Автор не забывает и расквитаться за взрыв американского броненосца «Мейн» на рейде Гаваны. В книге описано полное уничтожение Испании как государства и нации в результате воздушной бомбардировки.

            Роман И. Доннелли (1831-1901) «Золотой флакон» (1892) еще более амбициозен. США начинают крестовый поход против монархий Европы. «Мы пришли не поработить, а освободить вас, дать вам блага, которыми пользуются жители Америки: образование, свобода, братство, процветание» - гласят прокламации оккупационной армии [Доннелли 1892, 239]. Результатом победы «света» над «тьмой» (решающая битва американцев с русскими описана в главе «Армагеддон») становится образование Соединенных Штатов Земли под верховенством американцев.  С утомительным однообразием образование «Соединенных Штатов Мира» описано в книге С. Оделла «Последняя война» (1898) [Оделл 1898, 162], проводящая мысль о расовом превосходстве англо-саксов и их вселенской миссии. В романе С. Ватерлу «Армагеддон» (1898) борьба сил добра и зла опять-таки передана в расистских тонах, но здесь англо-саксонская ярость изливается на Испанию (обратим внимание на год написания романа!) и латинский мир в целом, причем мимоходом достается и России [Ватерлу 1898, 220-244]. Таким образом, геополитические концепции пан-американизма и «божественного предначертания» (Manifest Destiny) определили вкус американской публики к агрессивным, экспансионистским империалистическим утопиям.

Более сдержанный подход к геополитике свойственен британской интеллектуальной традиции. Х. Макиндер (1861-1947), возможно самый влиятельный геополитик всех времен и народов, известен своей теорией «географического опорного пункта» (geographical pivot), которым он считал обширные территории Евразии, недоступные для морской торговли. Евразия, некогда горнило мировой истории, теперь (то есть в начале XX века) оказалась обрамленной не менее могущественными морскими государствами - отпрысками Западной Европы. Борьба Кита, воплощения «атлантической цивилизации» со Слоном - символом евразийской государственности - является, согласно Макиндеру, основным моментом современной истории. Исход ее зависит от того, сможет ли Россия, контролирующая основную часть «опорного пункта», эффективно разработать безграничные людские и природные ресурсы этого региона. Такой устрашающий для брита сценарий представлялся вполне возможным при условии союза России и Германии. Соответственно, политика разъединения этих стран, подрыв мощи Германии, окружение России враждебными соседями казалась наиболее мудрой [Макиндер 2005, 124-139].

Вполне ожидаемо, что в британских утопиях начала 1890-х господствующей темой является низвержение России и дружба с Германией. «Великая война 189... г.» Ф. Коломба (1891) и «Последняя война» Л. Траси (1893) изображают, как соединенные силы англо-саксов посрамляют алчные планы России относительно Турции и Индии [Кларк (ред.) 1997, 51-80]. Сближение Франции с Россией и Британии с Францией с одной стороны, военный и экономический прогресс Германии с другой стороны, переориентировал общественное мнение на анти-немецкие империалистические утопии. «Как немцы захватили Лондон» (1900) и «Угроза Лондону» (1900) рассматривают возможности немецкого вторжения на острова.

            Идеи «более великой Германии» витали в воздухе второй Империи со времен ее основания в 1871 г. Немецкие интеллектуалы и геополитически озабоченные теоретики лелеяли надежду на то, что объединение Германии еще не завершено. Возможности территориальной экспансии рассматривались, в частности, деятелями Пангерманской лиги, образованной в 1891 г. Первая версия пангерманизма, поддержанная лидерами Лиги Э. Хассе (1846 - 1908) и Х. Классом (1868 - 1953), ставила целью полное совпадение «народа» и «государства», то есть инкорпорацию австрийцев и других немецко-говорящих народов в одну Империю [Класс 1906, 30]. В практическом плане эти пангерманисты настаивали на активной, экспансионистской политике Германии в Центральной Европе. Другая версия пангерманизма, признавая необходимость немецкого ирредентизма, делала акцент на колониальной политике [Коринман 1999, 23]. Отец-основатель немецкой геополитики Ф. Ратцель (1844-1904) обосновал теоретические принципы пангерманизма. Опираясь на социал-дарвинизм, Ратцель утверждал, что государства, подобно биологическим организмам, существуют в определенной среде обитания, борются с другими организмами и страдают от потери своих членов. Молодая Германская империя, таким образом, может и должна сражаться за увеличение своей территории обитания и присоединение родственных народов [Ратцель 1988, 129]. В отличие от высоких принципов американского мессианизма, германские империалистические утопии были прагматичнее и циничнее; они не ссылались на права человека и принципы конституции, а прямо утверждали, что, например, Россия, как сильный сосед, должна быть раздавлена или, по крайней мере, отброшена на восток. Идеи Ратцеля и пангерманистов разделяли и многие либеральные империалисты, вынашивающие план обустройства Срединной Европы (Mitteleuropa). Ф. Науманн (1860-1919), например, полагал, что Германия и Австро-Венгрия должны вовлечь в орбиту своего экономического и культурного влияния другие страны Европы: Турцию, Балканы, возможно Италию и Францию [Мейер 1955, 202-204; Шультц 1989, 316].

            Пангерманская программа изложена в утопии Т. Кэммерера «Грядущая мировая война как предвестница вселенского мира» (1909), в которой Великая Германия создается на месте старой Империи, Австрии и Нидерландов [Кэммерер 1909, 16]. Пангерманизм, колониализм, «Срединная Европа», «жизненное пространство» и расовая теория сливаются воедино в железной поступи тевтонов на страницах утопии «Торжествующая Германия» и «Берлин-Багдад». Первая, написанная К. Кэргером, но опубликованная анонимно, рисует Рейх, включающий в себя Украину, Поволжье, Прибалтику и Балканский полуостров. Таможенный союз расширяет сферу влияния Германии на Турцию, Австро-Венгрию, Италию и Францию, а приобретенные колонии в Азии, Африке и Америке превращают немцев в господ всего человечества [Кэргер 1895, 3-10]. В утопии «Берлин-Багдад» Р. Мартина Германия контролирует всю Восточную Европу (включая Польшу, Прибалтику и Украину), Анатолию и Персию, а также приобретает владения в Африке [Мартин 1907]. То есть империалистические претензии немецких утопий были обусловлены в основном расовыми предрассудками.

            Французская третья Республика, раздираемая внутренними кризисами и униженная в ходе франко-прусской войны, не распространяла свои геополитические амбиции на чужие континенты. Ее внешнеполитическая программа диктовалась принципами реваншизма, которые развивались такими организациями, как Лига патриотов под руководством П. Деруледа (1846-1914) [Стернхелл 2000, 103-112; Стернхелл 1971, 56], и буланжистами. Генерал Реванш, как звали Ж. Буланже (1837-1891), был автором благожелательных комментариев к утопической брошюре «Первая франко-немецкая битва 18 августа 18... года» (1887), которая доказывала неизбежность полного краха германской армии в случае военных действий [Монфалькон, Кастелен 1887]. При этом врагом номер один не обязательно назначалась Германия; возвращение ампутированных провинций происходило, например, в результате войны с Британией, как в анонимной утопии «Покончить с Англией!» (1887), где описана успешная высадка на острова и сдача Лондона. Убоявшись столь решительной Франции, Германия добровольно отдает Эльзас и Лотарингию в обмен на какие-то незначительные колонии [Аноним 1887, 2-6].

Но излюбленный сюжет французских империалистических утопий - это, конечно же, месть за Седан и победный марш на Берлин. В произведении Ш. Ропа «Рим и Берлин» (1888), французский флот сначала парализует итальянскую армию, а затем высаживает десант в Свинемюнде. Французские войска побеждают немцев при Штеттине и наносят молниеносный удар по столице. Далее следует мирный договор и долгожданное урезание Германии Роп 1888, 285]. Э. Дриан, автор многочисленных утопий на эту тему, следует более традиционной стратегии: Битва при Нефшато в утопии «Война в открытом поле» открывает дорогу французам в Рурский бассейн. После победы под Франкфуртом-на-Майне, французская армия победоносно продвигается через всю Германию и заканчивает поход на озерах Потсдама и Шпандау. Правительство в окруженном Берлине просит пощады и уступает Эльзас-Лотарингию, причем Францию не упускает возможности прибрать к рукам Бельгию и заморские колонии [Дриан 1891 I, 146-195].

В российской геополитической игре все козырные карты традиционно принадлежали панславистам. Идеологи панславизма, В. В. Комаров (1838-1907), И. С. Аксаков (1823-1886), М. Д. Скобелев (1843-1882), в 1870-1880-е гг. выступали за ту или иную степень политической интеграции с южными и западными славянами. Однако, неудачи на Берлинском конгрессе 1878 г. и образование тройственного союза заставили отказаться от мечтаний славянофилов до и во время русско-турецкой войны о включении славян в Империю. Речь теперь шла о дружественном и уважительном отношении к славянам - возможным союзникам в условиях международной изоляции и враждебности всей Европы. Так, утопия Г.  П. Данилевского  (1829-1890) «Жизнь через сто лет» (1879), написанная не без влияния Комарова и других панславистов, упоминает возникновение Славянской Империи, союзной России, и смакует унижение Европы, попавшей в кабальную зависимость от китайского богдыхана [Данилевский 1901, 16-26].

Обострение отношений с Британией в 1880-х гг. отразилось в сочинениях А. Е. Конкевича (1842-1917?), который под псевдонимом А. Беломор опубликовал утопические работы «Крейсер Русская надежда» (1885) и «Роковая война 18?? года» (1889). Автор, морской офицер, настаивает на развитии российского флота как условия успешной борьбы с Британской империей и ее союзниками - всеми великими державами Европы [Широкорад 2005, 316; Конкевич 1889, 14-19]. Славяне в этих произведениях почти не фигурируют. Это обстоятельство связано с разочарованием в панславистских схемах в 1880-90-х гг. Крах российской политики на Балканах и, наоборот, впечатляющие успехи на Дальнем Востоке создали впечатление, что России пора покончить с дремучим провинциализмом панславистов, выйти в мировой океан и повести за собой древние цивилизации Востока. Призрак великой Евразийской империи будоражил воображение утопистов.

Одним из первых свидетельств «нового мышления» стало сочинение И. Ф. Романова «Вечер черной и белой магии» (1891), в котором Россия находится в центре православного геополитического союза, включающего в себя Сербию, Оттоманскую империю, Японию, Абиссинию, Румынию и Грецию [Романов 1892, 10-12]. В утопии Н. Н. Шелонского «В мире будущего» (1892) Россия раскинулась на просторах Евразии от океана до океана, и только Британия, Индия и Китай представляют собой независимые государства [Шелонский 1892, 244-245]. Даже убежденные панслависты к концу XIX века теряли веру в спасительность Всеславянского союза. А. А. Красницкий, автор панславистской утопии «За приподнятой завесой» (1900), довольно пренебрежительно отзывается о «братушках», которые вольны присоединиться к победоносной России и получить свою долю трофеев, или же, цепляясь за свои национальные суверенитеты, остаться ни с чем. А делить, между прочим, в этой утопии есть что: благодаря союзу с могущественными цивилизациями Востока, Россия «берет в опеку все человечество» [Красницкий 1900, 58, 174-190].

Представление о России как о Святой Руси, осаждаемой бесовскими царствами Запада, в начале XX века казалось экстравагантным уделом нео-славянофилов вроде И. Ф. Романова. Цусимский финал рывка на Восток показал, что надежды на евразийское будущее России пока ничем не обеспечены. Южные и западные славяне, ненадежные и слабые друзья в представлении российского общественного мнения, в качестве равноправных партнеров были никому не интересны, а в то, что они согласятся на роль довеска к империи, верили только закоренелые консерваторы из Петербургского славянского благотворительного общества. Таким образом, кризис геополитических представлений можно считать главной причиной слабости империалистического утопизма России.

Геополитические теории подпитывают утопическое воображение «сверху», из среды интеллектуалов и политических элит. Но и массовые представления о месте своей страны, ее друзьях и ее геополитических врагах влияют на национальную специфику империалистического утопизма. С точки зрения структуры произведения, империалистические утопии представляют собой рассказ о драматической ситуации, в которую попал герой произведения (то есть государство/нация), и о том, как этот герой с честью преодолел обстоятельства или пал в битве с ними [Кларк 1992, 30]. Протагонист такой утопии поставлен перед лицом могущественного врага, сила которого находится в прямой зависимости от настроений неуверенности и пессимизма, испытываемых обществом эпохи fin de siècle. Геополитической проекцией этих настроений является страх иностранного вторжения. В лучших образцах жанра рассматриваются обобщенные, сущностные свойства этого страха, как романах Г. Уэллса и К. Лассвица, описывающих инопланетное вторжение на Землю. Тривиальная литература разрабатывает «страх вторжения» в форме различных «угроз» и фобий, каковы «желтая опасность», русофобия, германофобия, а также локальные «геополитические ненависти»: против Франции в Италии, против Британии в Германии, против США в Британии и т.п.

«Геополитические ненависти» приобретали особенную ядовитость в интеллектуальной атмосфере расизма, религиозного фундаментализма и реакционного национализма [Хокингз 1997, 203-206]. Империалистические утопии объясняли необходимость агрессии и геноцида тем, что изображали врага полностью «чужим», лишенным человеческих свойств, биологически или культурно недоразвитым [Нолан 2005, 1-4]. Например, немецкие русофобские утопии задолго до Гитлера предлагали этническую чистку захваченных территорий с последующей их германизацией [Кэргер 1895, 13-16, 68-76]. Россия как государство представлена в этих произведениях с известной долей уважительности, так как социально-политические институты, техника и технология империи Романовых представлялись результатом благотворного тевтонского влияния. Российский народ и славяне в целом показаны, напротив, в образе неспособных к высокой культуре варваров. Американские русофобские утопии имеют иной оттенок. Главный враг для них - это российское государство, тюрьма народов и царство азиатского деспотизма. Однако, после победы над «империей зла» американская администрация, насаждение английского языка и принципов западной демократии очень скоро вводит и русских в семью цивилизованных народов [Оделл 1898, 159-161]. Надо заметить, что «геополитическая ненависть» была вполне взаимной. Одни российские империалистические утопии характеризовали Запад как потенциального агрессора и коварного врага, лицемерно прикрывающегося договорами о сотрудничестве [Иловайский 1897, 1-2]. Другие видели на Западе торжество вавилонской блудницы, восседающей на золотом тельце: капитализм, индустриализм, социализм западной жизни считались признаками того, что европейская цивилизация катится прямо в ад [Витберг 1904, 1, 9].

В течение последних трех десятилетий до 1914 г. империалистические утопии были выгодным, востребованным и повсеместно распространенным жанром «интенциональной» литературы [Кларк 1992, 31], которому до сих пор уделялось неадекватно мало исследовательского внимания [Бугров 2001, 59-78; Харитонов 1995, 50-57, Бугров, Халымбаджа 1983]. Между тем, взаимосвязь этой литературы с внешней политикой кажется очевидной [Матарез 2001, 2-9], хотя и не однозначной. Вряд ли можно утверждать, что империалистические утопии привели к первой мировой войне, но они определенно культивировали «военный менталитет» масс того времени. Эти сгустки геополитической ненависти выполняли компенсаторную функцию символической победы над реальным геополитическим противником [Фишер 1991, 4], отвлекали от проблем повседневной жизни, и тем самым развязывали руки военным преступникам и тиранам.

Литература

Айзенхарт 1900 - Eisenhart K. Die Abrechnung mit England. Munchen,1900.

Аноним 1887 - Plus d'Angleterre! Paris, 1887.

Бартон 1890 - Barton S. The Battle of the Swash and the Capture of Canada. New York, 1890.

Бассен 1999 - Bassin M. Imperial Visions, Nationalist Imagination and Geographical Expansion in the Russian Far East, 1840-1865. Cambridge, 1999.

Бирд 1899 - Bird A. Looking Forward: A Dream of the United States of the Americas in 1999. Port-au-Prince, Hayti, 1899.

Брукс 1988 - Brooks J. When Russia Learned to Read, Literacy and Popular Literature, 1861-1917. Princeton, 1988.

Бугров 2001 - Бугров Д. В. Германизм в зеркале русской идеи: Исторические перспективы Германии в отражении русского утопического традиционализма рубежа XIX - XX веков // Известия Уральского государственного университета. 2001. № 21.

Бугров, Халымбаджа 1983 - Бугров Д. В., И. Халыбмаджа. Фантастика в дореволюционной русской литературе: Опыт библиографии // Поиск-83. Свердловск, 1983.

Ватерлу 1898 - Waterloo S. Armageddon: A Tale of Love, War and Invention. Chicago, 1898.

Витберг 1904 - Ф. В. [Витберг Ф. А.] Политические мечты русского патриота. Харьков, 1904.

Воль 1994 - Wohl R. A Passion for Wings: Aviation and the Westrn Imagination, 1908-1918. New Haven, 1994.

Гейер 1987 - Geyer D.  Russian Imperialism: The Interaction of Domestic and Foreign Policy, 1860-1914. New Haven, 1987.

Граутофф 1905 - Seestern [Grautoff F.] „1906": Der Zusammenbruch der alten Welt. Leipzig, 1905.

Данилевский 1901 - Данилевский Г. П. Жизнь через сто лет // Он же. Сочинения. СПб., 1901. Т. 19.

Джеймсон 1986 - Jameson F. The Political Unconscious: Narrative as a Socially Symbolic Act. London, 1986.

Джеймсон 2005 - Jameson F. Archaeologies of the Future. The Desire Called Utopia and Other Science Fiction. London, 2005.

Дойль 1986 - Doyle M. W. Empires. Ithaca, N.Y., 1986.

Доннелли 1892 - Donnelly I. The Golden Bottle, or The Story of Ephraim Benezet. New York, 1892.

Доусон 1907 - Dawson A. J. The Message. London, 1907.

Дриан 1891 - Capitaine Danrit [Driant E.- C.] La guerre en rase campagne. Paris, 1891. Vol. 1.

Иловайский 1897 -  Иловайский Д. И. Более тридцати лет спустя. Святочный сон // Кремль. 1897. № 5.

Кларк 1992 - Clarke I. F. Voices Prophesying War. Future Wars 1763-3749. Oxford, 1992.

Кларк 1995 - Clarke I. F. (ed.) The Tale of the Next Great War. Fictions of Future Warfare and of Battles Still-to-come. Liverpool, 1995.

Кларк 1997 - Clarke I. F. (ed.) The Great War with Germany, 1890-1914: Fictions and Fantasies of the War-to-come.  Liverpool, 1997.

Класс 1906 - Claß H. Deutsche Grenzpolitik // Alldeutsche Blätter. 27.01.1906.

Клэйс, Сарджент 1999 - Claeys G and L. T. Sargent. The Utopia Reader. New York, 1999.

Конкевич 1889 - А. Беломор [Конкевич А. Е.] Роковая война 18?? года. СПб., 1889.

Коринман 1999 - Korinman M. Deutschland über alles. Le pangermanisme, 1890-1945. Paris, 1999.

Красницкий 1900 - Красницкий И. И. За приподнятой завесой. Фантастическая повесть о делах будущего (XX век). СПб., 1900.

Кристоф 1967 - Kristof L. K. D. The Geopolitical Image of the Fatherland: The Case of Russia // The Western Political Quarterly. Vol. 20. No. 4 (Dec., 1967).

Кумар 1987 - Kumar К. Utopia and Anti-Utopia in Modern Times. Oxford, 1987.

Кэммерер 1909 - Kämmerer Th. Der „bevorstehende" Weltkrieg als Vorläufer des Weltfriedens. Leipzig, 1909.

Кэргер 1895 - Grösstdeutsche [Kärger К.] Germania triumphans. Rückblick auf die weltgeschichlichen Ereignisse der Jahre 1900-1915. Berlin, 1895.

Лафебер 1980 - Lafeber W. The New Empire, An Interpretation of American Expansion, 1860-1898.  Ithaca and London, 1980.

Льюис 1984 -  Lewis A. O. Utopian Literature in the Pennsylvania State University Libraries: A Selected Bibliography. University Park, 1984.

Магдофф 1969 - Magdoff H. The Age of Imperialism. The U. S. Foreign Policy. New York and London, 1969.

Майер 1981 - Mayer А. The Persistence of the Old Regime: Europe to the Great War. New York, 1981.

Макиндер 2005 - Mackinder H. J. The Geographical Pivot of History [1904] // K. R. Cox, ed. Political Geography: Critical Concepts in the Social Sciences. London, 2005. Vol. 1.

Маркс, Энгельс 1955 - Маркс К., Фр. Энгельс. Сочинения. Издание 2-е. М., 1955. Т. 4.

Мартин 1907 - Martin R. Berlin - Baghdad: Das deutsche Weltkrieg im Zeitalter der Luftschiffahrt. 1910-1931. Stuttgart und Leipzig, 1907.

Матарез 2001 - Matarese S. American Foreign Policy and the Utopian Imagination.  Amherst, 2001.

Мейер 1955 - Meyer С. Mitteleuropa in German Thought and Action, 1815-1945. The Hague, 1955.

Монфалькон, Кастелен 1887 - Monfalcone P. et A. Castelin. La Première Bataille franco-allemande, le 18 août 18... Paris, 1887.

Нолан 2005 - Nolan M. E. The Inverted Mirror, Mythologizing the Enemy in France and Germany, 1898 - 1914. New York, 2005.

Оделл 1898 - Odell S. W. The Last War. The Triumph of the English Tongue. A Story of the Twenty-sixth Century. Chicago, 1898.

Ратцель 1988 - Ratzel F. Géographie politique. Paris, 1988.

Романов 1892 - Рцы [Романов И. Ф.] Вечер черной и белой магии (Фантазии на тему «Через сто лет» Беллами». М., 1892.

Роп 1888 - Rope Сh. Rome et Berlin. Opérations sur les cotes de la Méditerrannée et de la Baltique au printemps de 1888. Paris, 1888.

Сарджент 1988 - Sargent L. T. British and American Utopian Literature, 1516-1985: An Annotated Chronological Bibliography. New York and London, 1988.

Семенов 1908 - Семенов В. И. Царица мира. Роман-фантазия. СПб., 1908.

Семенов 1909 - Семенов В. И. Цари воздуха. СПб., 1909.

Скалли 1975 - Scally R. The Origins of the Lloyd George Coalition : The Politics of Social-Imperialism, 1900-1918. Princeton, 1975.

Стернхелл 1971 - Sternhell Z. Déroulède and the Origins of Modern French nationalism // Journal of Contemporary History. Vol. 6. No. 4 (1971).

Стернхелл 2000 - Sternhell Z. La droite révolutionnaire, 1885-1914: Les origins françaises du fascisme. Paris, 2000.

Стоктон 1889 - Stockton F. R. The Great War Syndicate. New York, 1889 (reprint 1970).

Сумида 1997 - Sumida J. T. Inventing Grand Strategy and Teaching Command: The Classic Works of Alfred Thayer Mahan Reconsidered. Washington, DC, 1997.

Тернер 1996 - Turner F. J. The Significance of the Frontier in American History' [1893] //  F. J. Turner. The Frontier in American History. New York, 1996.

Улам 1981 - Ulam A. B. Russia's Failed Revolutions: from the Decembrists to the Dissidents. New York, 1981.

Фишер 1991 - Fisher P. S. Fantasy and Politics, Visions of the Future in the Weimar Republic. Madison, Wis., 1991.

Франке 1985 - Franke H. Der Politisch-Militärische Yukunftsroman in Deutschland, 1904-1914. Ein populäres Genre in seinem literarischen Umfeld. Frankfurt am Main, Bern, New York, 1985.

Фуллер 1890 - Fuller A. M. A. D. 2000. Chicago, 1890.

Харитонов 1995 - Харитонов Е. «Без войны они скучают...» Воображаемые войны в российской фантастике // Библиограф. 1995. №4.

Хобсбаум 1995 - Hobsbawm Е. The Age of Empire, 1875-1914. London, 1995.

Хокингз 1997 - Hawkings М. Social Darwinism in European and American Thought, 1860-1945. Cambridge, 1997.

Холльвитцер 1969 - Gollwitzer H. Europe in the Age of Imperialism, 1880-1914. London, 1969.

Шарапов 1902 - Шарапов С. Ф. Через полвека. М., 1902.

Шелонский 1892 -  Шелонский Н. Н. В мире будущего. СПб., 1892

Широкорад 2005 - Широкорад А. В. Россия выходит в мировой океан. М., 2005.

Шультц 1989 - Schultz H.-D. Fantasies of Mitte: Mittellage and Mitteleuropa in German Geographical Discussion in the 19th  and 20th Centuries // Political Geography Quarterly. Vol. 8. No. 4 (October, 1989).

Шумпетер 1951 - Schumpeter J. Imperialism and Social Classes.  New York, 1951.

Энью 2002 - Agnew J. Making Political Geography.  London, 2002.

Эрдманн 1900 - Erdmann G. A. Wehrlos zur See. Eine Flottenphantasie an der Jahrhundertwende. Berlin und Leipzig, 1900.

Примечания

[1] «Что бы ни случилось, у нас есть // Пулемет Максима, а у них нет». Из стихотворения „The Modern Traveller" 1898 г.

[2] Закон предполагал строительство около четырех десятков броненосцев на период до 1920 г.

[3] Первый марокканский кризис 1905-1906 гг. возник в результате международного конфликта между Францией и Германией по вопросу о контроле над султаном Марокко.