K. STOECKL. Community after Totalitarianism. The Russian Orthodox Intellectual Tradition and the Philosophical Discourse of Political Modernity. Frankfurt am Main, 2008, 199 р.

К. ШТЁКЛЬ. Сообщество после тоталитаризма. Интеллектуальная традиция русского православия и философские размышления о политической современности.

Автор книги - Кристина Штёкль, доктор философии, исследователь Департамента социальных и политических наук Европейского университета[1]. Она осуществляет свое исследование в русле политической философии. Причем отмечается, что после сталинизма и фашизма с особой силой проявили себя вопросы о соотношении личности и общества в свете «абсолютной коммунизации социума и абсолютной атомизации индивидуумов», к которой стремились тоталитарные режимы. С окончанием холодной войны начались дискуссии об истинных и воображаемых границах теперешней Европы, о разграничении Запада и Востока. Отсюда и следует понимать намерение автора сопоставить современность и традицию, идеи русских интеллигентов и европейских интеллектуалов, православный христианский Восток и светскую философию Запада.

[1] Ее статья « Сообщество после субъекта. Православная интеллектуальная традиция и философский дискурс политического модерна» опубликована в «Вопросах философии», 2007, № 8. - Ред.

Последнее сопоставление нуждается в некоторых комментариях. Штекль отмечает, что в ее задачу не входило установить некое жанровое сродство западной философии и православной теологии. Задачей было раскрыть, как два дискурса работают в едином проблемном поле, как они пытаются понять посттоталитарную жизнь общества (р. 175-176.). Решения данной задачи автор прослеживает на нескольких уровнях. На самом фундаментальном уровне работает «мета-теория политической философии», на другом уровне сопоставляются между собой разные квалификации свободы, субъекта и общества; основной упор делается именно на данный уровень. И, наконец, на прикладном уровне философскому анализу подвергаются конкретные события политической современности. Представляя панораму разных уровней разработки темы, автор четко оговаривает пределы своего исследования, дальше которых оно простираться не рассчитывает. Это позволяет продвигаться последовательно, выверенным путем, сосредоточиться на постановке, прояснении и решении оптимального круга проблем, среди которых и проблема свободы во всей ее интеллектуальной неподатливости. 

После нескольких десятилетий тоталитаризма, по выводам К. Штекль, рассуждать о «свободе в принципе», отрицательной или положительной, становится затруднительно. Вместо этого выдвигается альтернативное понятие - «свобода в практике». Здесь подразумеваются практики себя (концепт, разрабатывавшийся М. Фуко) и сопряженные с ними практики сообщества (practices of community). Анализируя подобные практики, К. Штекль указывает на существующие к настоящему моменту разработки Запада и Востока: Ж. Л. Нанси в этой связи рассуждает об актах коммуникации, А. Макинтайр - об устойчивых паттернах, С. С. Хоружий - о психосоматических проявлениях во время аскезы, Х. Яннарас - о литургических взаимодействиях.

Согласно Макинтайру, свобода практикуется в пространстве традиции. Штекль оговаривает, что традиционность привыкли считать преодоленной под напором современности, однако такое мнение не стоит считать единственно возможным. Что же предлагается взамен? «Традиция в условиях современности». Это понятие побуждает признавать за традицией значимость, что не возвращает нас к предсовременному пониманию традиции, а направляет к тому, чтобы демифологизировать «победу современности над традицией».

Достаточно полно присутствует в книге традиция православной мысли. Есть не только то, что непосредственно раскрывает тему исследования, но и то, что позволяет читателю увидеть культурно-исторический фон данной традиции. Это оправданно сразу по нескольким причинам. Книга вышла в серии Эрфуртских штудий по истории и культуре восточного христианства. Штекль уделяет достаточное место прошлому мысли Востока, то есть греческой патристике, русской религиозной, философской мысли в условиях эмиграции и при советской власти. Здесь интерпретируются метафизика всеединства и идея соборности, имяславский спор и философско-богословская софиология, «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» и выход в 1960-е годы в СССР пятитомной философской энциклопедии.

На страницах книги представлены те православные теологи, которые считали для себя в условиях современности необходимым отчетливо сформулировать позиции по отношению к современности. Г. Флоровский (начинал он как философ, затем перешел к теологической проблематике) выдвинул программу неопатристического синтеза, она в целом реализовывала достаточно консервативную позицию. Богословские труды И. Мейендорфа принято считать основополагающими для такого направления православной мысли как неопаламизм. Обратим внимание, что работы двух эмигранских мыслителей, Флоровского и Мейендорфа, определяются как нео-патристические, нео-паламистские, что подчеркивает соотнесенность этих трудов с современностью. В СССР А. Мень выпускал самиздатовские книги по библейской теологии и ряду других церковных наук в духе либеральных православных позиций. Их акцентированное современное звучание, может быть, лучше всего выразили критики А. Меня, упрекавшие его в богословском модернизме.

Неизбежную при обсуждении современности, а также тоталитаризма тему - преемство и разрыв прошлого и настоящего русской мысли - Штекль показывает на примере А. Лосева и тех, кто принял от него интеллектуальную эстафету. Прежде всего упоминается С. Аверинцев и его труды по византинистике, а также В. Бибихин, который в 1970-е годы  исполнял обязанности личного секретаря Лосева и переводил М. Хайдеггера, Григория Паламу...

Интересное и, более того, значимое для заглавной темы сочетание: Палама и Хайдеггер. Штекль предметно и детально обдумывает встречу западной философии с неопаламизмом, неопатристическим синтезом и его философским осмыслением той встречи уже в наши дни. Внимание автора останавливается на конце 1970-х, когда появилось исследование по исихастской антропологии, где эта восточно-христианская антропологическая традиция раскрывалась в продуктивном сопоставлении с хайдеггеровской аналитикой Dasein. Исследование, начавшееся самиздатовской книгой «Диптих безмолвия», привело к созданию в России нового философского направления - синергийной антропологии. К настоящему моменту данное направление получило ясную формулировку и обоснование в своих принципиальных моментах, намечена дальнейшая программа развития и появились тексты, в которых синергийно-антропологический подход применяется к различным областям гуманитарного знания. Штекль наблюдает, как это российское философское направление может проецироваться и проецируется на новое для него проблемное поле.

Среди положений, интересных с точки зрения политической философии, синергийная антропология выдвинула критику картезианского субъекта и предложила альтернативную «субъектологию» в контексте практик себя, отстранилась от классического дискурса сущности в пользу дискурса энергии. И, соответственно, перешла от новоевропейской «антропологии центра» к (пост)неклассической «антропологии границы». Согласно новой антропологической модели, человек, устремляясь к границе своего бытия, освобождается от предзаданности своего режима существования. Человек свободно полагает свое бытийное назначение (телос) вне структур повседневности, размыкает свое бытие по отношению к выбранному телосу и поэтапно приближается к телосу, целенаправленно изменяя себя. Для предельного сближения с телосом энергии одного, сингулярного человека недостаточно, требуется взаимодействие с внешними энергиями. Каковы возможные сценарии подобных взаимодействий? Их немало.

К. Штекль обоснованно регистрирует присутствующий в отдельных сценариях риск. К сверхцели, к некоему вненаходимому телосу нередко апеллируют традиции и сообщества тоталитарного типа. Здесь автор умело раскрывает творческий потенциал разбираемого материала, поскольку синергийная антропология, как она выстраивается в работах С. Хоружего, предполагает открытость человека иному, опирается на интерсубъективность в организации и проверке опыта и традицию опытно обоснованных практик. Эта сторона синергийной парадигмы не получила пока всесторонней детальной разработки в терминах политической философии.

Автор книги констатирует, что посттоталитарный подход к проблеме телоса может быть трояким: либеральный подход предлагает отвержение телоса, коммунитаристский - плюрализацию телоса, постмодернистский подход избирает путь деконструкции телоса. С этими вариантами читатель может познакомиться по трем частям книги, которые располагаются между введением и эпилогом. Названия этих частей на русском языке звучат так: «Политическая современность в пространстве интерпретаций: основные черты», «Традиция в условиях современности: русское православие», «Политическая современность в пространстве интерпретаций: связи и разрывы».

Какой же подход оказывается ближе к разбираемой синергийной антропологии? Видимо, плюрализация телоса (см. р. 150-151). Действительно, синергийная антропология различает три движения человека к телосу, они соответствуют трем антропологическим топикам: топике трансцензуса, топике бессознательного, топике виртуального. Топика трансцензуса обнаруживает свое присутствие в связи с особым классом практик себя, а именно с духовными практиками, которые исторически развиваются в традициях мировых религий.

В ходе политико-философских рассуждений К. Штекль анализирует «политическое» как «место человеческого сосуществования», прослеживает пути самоорганизации сообщества, искания свободы в практиках сообщества и приступает к изучению исихастской традиции с ее изощренной организацией и герменевтикой особого опыта - опыта преобразования себя в качестве лично пережитого опыта, сопровождающегося скоординированными действиями многих людей из исихастской традиции. Казалось бы, дальше напрашивается анализ этой традиции в ее генезисе, начиная с момента установления межличностных отношений старца и послушника. Далее будут интерпретированы практики отсечения воли, затронуты и другие вопросы о свободе и интесубъективности: откровение помыслов и свобода, борьба со страстными помыслами под руководством старца и освобождение от страстей, младостарчество и техника абсолютной власти над человеком. Однако разработка этих вопросов, к сожалению, в тексте книги не присутствует.

К. Штекль  рассматривает философские интерпретации современности на базе либерализма, постмодернизма, синергийной антропологии. Она не просто выводит интерпретации одну за другой, аккуратно отделяя их друг от друга и сопровождая полагающимися комментариями. Тогда, может быть, не стоило бы обращать внимание читателей на эту книгу. И без того на полиграфическом конвейере побывало много заурядных работ по компаративистике. Они излагают идеи Запада и Востока, проверяют их на предмет сходства и различия, фиксируют влияния и аналогии, заканчивают прогнозами и выводами, часть которых обусловлена более или менее явными авторскими предпочтениями. Книга Штекль выгодно отличается от среднестатистической монографии по заданной теме.

Компаративистика в книге выполнена неординарно: перед читателями автор выстраивает многомерное пространство изощренных философских интерпретаций. На такое масштабное построение приходится отбирать пригодный материал в условиях, когда выбор не столь очевиден. Штекль упоминает об этой методологической сложности. Подбор материала и его анализ, предложенный в книге, оставляют впечатление продуктивного диалога культур, поскольку диалог, организованный автором, задействовал разные культуры с полной интеллектуальной отдачей. В начале книги К. Штекль признает, что ее работа написана как бы в продолжение разговора о Востоке и Западе, начатого  Ю. Лотманом и Б. Успенским (см. р. 7.). Читая книгу, убеждаешься, что обращение к русской интеллектуальной традиции в этом случае больше, чем право автора на самоопределение.

Автор политико-философского исследования отталкивается от теорий о множестве современностей (theory of multiple modernities), о переплетении современностей (‘entagled modernities'), от стереотипного «противопоставления православного традиционализма и западной современности», «коллективистской России и индивидуализма на Западе» (р. 32-33.). И Штекль осуществляет обоснованный пересмотр западных и восточноевропейских философских позиций. Итоги критического пересмотра оказываются во многом положительными. Книга свидетельствует, что российская мысль в своем прошлом и настоящем представляет немалый интерес для Запада. При сравнении с современными западными философскими трудами она оказывается дееспособной и, так сказать, конкурентноспособной. Она позволяет строить рабочие концепты политической современности, не впадая в зависимость от чужеродных построений и настроений, составляя вместе с западными разработками целое пространство для актуальных философских интерпретаций.

П.Б. Сержантов

[1] Ее статья « Сообщество после субъекта. Православная интеллектуальная традиция и философский дискурс политического модерна» опубликована в «Вопросах философии», 2007, № 8. - Ред.