В статье, являющейся предисловием к публикации фрагмента переписки    С. Л. Франка и  Н. А. Бердяева, восстанавливается история их взаимоотношений в контексте культуры  Русского Зарубежья, проблем русской религиозной философии и церковной жизни. Центральное звено многочисленных размышлений двух русских философов – судьба христианства в Европе и России, свободное философское творчество в неблагоприятных исторических условиях, способность «выразить свое впечатление о бытии».

In this article, an introduction to the piece published correspondence Semyon Frank and  Nikolai Berdiaev, recovering the history of their relations in the context of Russian culture abroad, problems of  Russian religious philosophy and church life. The central part of  the many reflections of the two Russian philosophers – the fate of Christianity in Europe and Russia, free philosophical creativity in unfavorable historical conditions, the ability to «express their impression of  being»

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Русское Зарубежье, центры эмиграции – Берлин и Париж, русская религиозная философия, Франк, Бердяев, переписка.

KEYWORDS:  Russian diaspora, the centers of emigration – Berlin and Paris, Russian religious philosophy, Frank, Berdiaev, correspondence.

Переписка Семена Людвиговича Франка и Николая Александровича Бердяева с 1923 по 1947 год не опубликована и хранится в основном в Бахметевском архиве Колумбийского университета (Нью-Йорк), отдельные корреспонденции – в РГАЛИ (Москва). Чем объяснить столь долгое отсутствие публикаций этих документов (всего 45 писем Франка и  31 – Бердяева, 7 из которых адресованы Татьяне Сергеевне Франк), проливающих свет на взаимоотношения крупнейших русских философов эмиграции? Нельзя сказать, что их переписка не попадала в поле зрения исследователей  и не цитировалась, но до сих пор не были приложены должные текстологические усилия по подготовке писем к печати. В целостном виде переписка, длившаяся много лет, включает обширный контекст культурной жизни Русского Зарубежья, в основном двух центров диаспоры – Берлина и Парижа, развития русской философии в тесном контакте с европейской философской мыслью, – и всё это на фоне мировых исторических событий 1920–1940-х гг.

Эпистолярный жанр мало вдохновлял Бердяева. В «Самопознании» он высказался предельно откровенно: «Обширная переписка составляет мое несчастье, так как я мучительно не люблю и не умею писать письма» [Бердяев 1990, 322]. Он часто посылал Франку почтовые открытки, исписанные мелким почерком, с необходимой информацией, не более. Франк, напротив, отправлял обстоятельные корреспонденции и был очень педантичен в ответах, желая доставить новую важную информацию и поделиться духовным опытом, видел в этом возможность объясниться с собеседником. Вероятно, поэтому письма его представлены в большем количестве и по тональности более исповедальны.

Бердяев и Франк, в прошлом «критические марксисты» на пути к религии, авторы сборника «Вехи», работы которых появлялись часто в одних и тех же органах печати («Вопросы жизни», «Русская мысль», «Русская свобода»), особенно сблизились в последний год перед высылкой, в деятельности  Вольной академии духовной культуры. Оба оказались вынужденными пассажирами знаменитого теперь «философского парохода» «Обербургомистр Хаген» в 1922 г. В Берлине они заняли резко критическую позицию по отношению к сторонникам и защитникам «белой идеи», героического сопротивления большевизму. Франк вступил из-за этого в спор с П. Б. Струве (см.: [Буббайер 2001,157–171]), а Бердяев обвинил последнего в недостаточном знании России. Новые беженцы, прожив несколько лет под властью большевизма, получили другие представления о свершившихся на родине духовных процессах, пришли к пониманию невозможности побороть установившийся советский режим извне, силой оружия. Не одобряли они и тех, кто «сменил вехи» или ждал от советской власти осуществления геополитических идеалов «Евразии».

В Берлине Бердяев и Франк занялись активной общественной деятельностью по созданию русских организаций за границей, чтением лекций, изданием своих книг и философско-публицистических сборников. Не без их постоянных усилий был образован Русский научный институт. Они включились в кружковую работу Русского студенческого христианского движения (РСХД), стояли у истоков создания Религиозно-философской академии, вошли в Братство св. Софии.

Писатель Б. К. Зайцев провел лето 1923 г. с Бердяевым и Франком на немецком курорте Преров на берегу Балтийского моря. Вместе с семьями все они жили в одном доме, а в ноябре оказались в Риме по приглашению профессора Этторе Ло Гатто для чтения лекций в Институте Восточной Европы.  В воспоминаниях «Латинское небо» Зайцев запечатлел русских философов в непринужденной обстановке древнего города: «Не помню, кто из нас начал чтения. <…> Бердяев, Франк, Вышеславцев читали по-французски. Осоргин, Чупров, я по-итальянски. <…> Мы были пришельцами из загадочной страны. <…> Читали через день, два. У каждого своя манера. Бердяев говорил торжественно. Франк глубоко. Вышеславцев блестяще. <…> Ясно вижу всех наших тогдашних: южнорусского живописного Бердяева, немногословно-глубокого Франка, Вышеславцева, артистичного и элегантного…» [Зайцев 1999, 263–270]. Вскоре все разъехались по своим странам, городам.

Бердяев недолго оставался в немецкой столице и, в конце концов, осенью 1923 г. переехал во Францию. Он поселился недалеко от Парижа, в Кламаре, сначала на квартире, а с 1938 г. – в своём доме, полученном в наследство от английской почитательницы его таланта Ф. Вест; жил вместе с женой Лидией Юдифовной (её дневник опубликован отдельным изданием, см.: [Бердяева 2002]), свояченицей Евгенией Юдифовной Рапп и тещей И. В. Трушевой. Франк, переезжая с женой Татьяной Сергеевной и четырьмя детьми с места на место по арендованным берлинским квартирам, до поры до времени сохранял неизменное желание жить в германской столице. Приведем свидетельство Василия Франка: «Для отца Германия была второй культурной родиной. Он учился в немецких университетах, писал и говорил по-немецки так же хорошо, как и по-русски, и коль скоро речь заходила о немецкой культуре, чувствовал себя “как дома”. Потому-то, в отличие от многих своих коллег, он никогда и думать не думал переезжать во Францию» [Франк Вас. 1998, 114].

Эпистолярный диалог Франка и Бердяева наполнен различными пластами обсуждаемых культурных тем и в целом – осознанием судьбы христианства в Европе и России. Это характеристики и аттестации общих знакомых и лиц (Л. П. Карсавин, П. Б. Струве,  Лев Шестов, И. А. Ильин, Б. П. Вышеславцев, о. Сергий Булгаков, Г. Д. Гурвич, Ж. Маритен, Г. Марсель, Г. Кайзерлинг, В. Я. Ясинский, Г. Г. Кульман, Ф. Т. Пьянов,  П. Андерсон,  Э. Мак-Нотон и др.), организаций и обществ (YMCA, «Kantgesellschaft»), издательств («Обелиск», «YMCA-Press»), журналов («Путь», «Kantstudien», «Evropäische Revue», «Hochland», «Monde Slave», «Revue de Philosophie» и т.д.), докладов, кружков РСХД, учебных заведений. Корреспонденты освещают деятельность Русского научного института, Религиозно-философской академии, Свято-Сергиевского Богословского института (иначе – Духовная Академия преп. Сергия).  Важнейшими для собеседников становятся  мотивы разъединения Патриаршей и Русской зарубежной церкви, позиция митрополита Евлогия (Георгиевского).

В марте 1926 г. Бердяев и Франк обменялись письмами по ключевым вероисповедным вопросам. Поводом к очень откровенному диалогу послужила статья Бердяева в журнале «Путь» – «Спасение и творчество (Два понимания христианства)» [Бердяев 1926], вызвавшая неодобрительные отклики в эмигрантской среде. Чуть ранее он дискутировал с епископом Вениамином на втором съезде РСХД  в  г. Аржероне (Франция) о христианском призвании в современном мире.  Должны ли христиане, православная молодежь идти по пути аскетического личного спасения? Бердяев отстаивал иной  взгляд на христианство как на деятельную религию преображения мира. Высказавшись о наболевшем со всей страстностью своего темперамента, он ждал поддержки со стороны людей, близких ему по духу.

Бердяев как всегда прямолинейно и остро обратился к Франку: «Я почувствовал, что и Вы задеты той религиозной реакцией, которая сейчас происходит. <...> На нас надвигается православное мракобесие, которое и привело христианство к упадку» (25 марта 1926). Свое негодование Бердяев распространил на иерархов церкви, как дореволюционных, так и зарубежных, «казенное» православие: «Лет 15–16 тому назад епископ Федор, ректор Московской духовной академии, сказал мне: что наука, зачем наука, когда речь идет о вечном спасении или вечной гибели челов<еческой> души. И это все повторяют» (Там же).

Отметив насущную необходимость выхода бердяевской статьи, Франк без полемического пристрастия напомнил об общей религиозно-философской установке, сближавшей мыслителей:  «Ваша статья, продуманная до конца, рискует привести к утрате главного нашего общего достижения – утверждения неадекватности всего земного и относительного вечному и  абсолютному» (28 марта 1926). На самом деле, он испытал «серьезное беспокойство» из-за её содержания. Второй пункт разногласий Франк сформулировал не менее определенно: «Я по совести не могу разделять Вашей религиозной метафизики человека, хотя и очень чувствую элемент правды в ней» (Там же).

Слова Бердяева в письме наполнены нескрываемым чувством  превосходства над собеседником: «Если не считать о. С. Булгакова, то из всех нас, религиозных мыслителей и писателей, – я наиболее старый, уже двадцатилетний христианин и православный. У меня есть уже довольно богатый опыт. Я был в общении с настоящими старцами, одно время был близок к Новоселовско-Самаринскому кружку, много читал святых отцов и в жилах моих течет кровь двух бабушек монахинь» (25 марта 1926). Франк не оставил этот пассаж без ответа и высказался «из глубины» души: «Во мне тоже течет древняя кровь (хотя Вы и не хотите меня признать евреем), и вместе с моими далекими предками я пред лицом Божиим падаю ниц и чувствую всё своё ничтожество, и думаю, что кто этого не чувствует, и кто не определен этим чувством  как доминирующим, тот – на пути к безбожию» (28 марта 1926).

Неожиданно для Бердяева, но по сути своих духовных устремлений и логике письма, Франк  берет под защиту епископа Феодора: «Я все же в известном смысле понимаю и всей душой ощущаю те слова епископа Федора, которые Вы приводите как устрашающий пример мракобесия. Действительно, что значат все наши человеческие знания и достижения перед лицом вечной  и абсолютной  Божьей правды!» (28 марта 1926).

Статья Бердяева поднимала еще одну важную тему личного спасения – «трансцендентный эгоизм». Слова эти принадлежат  К. Н. Леонтьеву и употреблены им были в письме к В. В. Розанову из Оптиной пустыни (см. мой комментарий к публикации). Франк вполне разделяет мнение Бердяева: «Т<ак> к<ак> человек вообще не существует как одинокое, замкнутое в себе существо, и этот взгляд есть просто плохая выдумка (или абсолютизация греховного состояния), то он не может и спастись в одиночку» (28 марта 1926). Однако далее, уже полемизируя с Бердяевым, Франк делает ключевое добавление, доводя свою мысль до широкого обобщения: «Но и тут надо помнить<...>,  что истинная общность – внутри, а не вовне <...> И не только политическая общественность, но и романтически-интеллигентская интеллектуально-духовная общественность имеет лишь весьма относительную ценность, и в этом смысле нельзя и преувеличивать значения даже русской религиозной литературы ХIХ в. За вычетом немногих одиноких религиозных гениев, нельзя не признать, что и пресловутые “русские мальчики” слишком много болтали языком и слишком мало молились» (Там же).

Конечный вывод из письма Франка захватывает всю духовную сферу взаимоотношений с собеседником на многие годы вперед: «Я никогда не мог разделять Ваших метафизических идей и вместе с тем всегда любил Вас – и чем ближе знал, тем больше люблю – за жизненную верность, и чуткость к правде, Ваших непосредственных волевых устремлений, и потому, несмотря на все разногласия, считаю себя Вашим союзником в борьбе» (Там же).

Вопрос церковного размежевания в православном зарубежье не раз будет подниматься в переписке. Франк и его семья были прихожанами  православного  храма в Берлине:  «Я здесь погружен в хлопоты в связи с церковным расколом, который здесь привел к расколу прихода. К несчастью, сторонники митрополита Евлогия здесь в большинстве – столь же культурно-темный и неотесанный народ, как и противная сторона; с обеих сторон кипят страсти злобы и ненависти, и поэтому все это очень тяжело, но по чувству долга нельзя в этом не участвовать» (28 августа 1926). На вопрос о возможности чтения лекций в Богословском институте Бердяев в 1933 году отвечает: «Я ведь никакого отношения к Дух<овной> академии не имею. К тому же мирополит <Евлогий> не может мне простить, что я остался в патриаршей церкви. Меня считают еретиком, критическим модернистом, очень левым и пр., и пр.» (27 октября 1933).

Книга Бердяева «Судьба человека в современном мире. К пониманию нашей эпохи» (Париж, 1934) вызвала «открытое письмо» прот. Сергея Четверикова (Путь. 1935. № 42), который напомнил, что выходом из беспросветности пессимизма человеческого существования является жизнь в Святой Христовой Церкви. Философ ответил статьей «О христианском пессимизме и оптимизме» (Там же), отделив тех, кто спасается в ограде церкви, от  современного человека,  выносящего страшные муки мира. Франк, противник «резкого» противопоставления «ортодоксии»  и «истины» в духовно-жизненном смысле, отметил: «Я отстал от «патриаршей церкви», п<отому> ч<то> и в митрополите Елевферии, и в нашем здешнем батюшке Прозорове чувствовал тот совершенно невыносимый семинарски-провинциальный дух, о котором Вы говорите – но не пристал и к «евлогианской» церкви» (19 января 1935). В 1934 г. прот. Григорий (Прозоров) объявил себя законным представителем митрополита Московского Сергия (Страгородского). Московские приходы в Европе подчинялись в то время митрополиту Литовскому и Виленскому Елевферию. Публикация его беседы была помещена в журнале «Путь» следом за упомянутой статьей Бердяева.

Стоит напомнить, что оба философа (принимая во внимание высказанную ими  критику «казенного» православия) принадлежали к Московской Патриаршей церкви и сохранили ей верность до конца дней. Этот факт их духовно сближал на фоне постоянных распрей между различными зарубежными приходами. Бердяев и Франк были союзниками, потому что, прежде всего, видели друг в друге свободных мыслителей, исповедующих христианство и не являющихся богословами. Бердяев философски объяснял «непонимание» своей мысли о мире православным духовенством, церковными иерархами: «…я мыслю антиномиями, противоречиями, парадоксами, трагическими конфликтами. Делаю я это вследствие моего абсолютного убеждения в том, что лишь антиномически-парадоксальное мышление соответствует структуре мира и даже глубине бытия» [Бердяев 1935, 31]. Франк, как известно, создал философскую систему антиномистического монодуализма, искал пути примирения противоречий и борющихся сторон в мире, богочеловечности, «я-ты»-отношений в их укорененности в Боге, что не соответствовало экзистенциально-персоналистической установке Бердяева.

Испытывая трудности общения в среде русской эмиграции, оба философа пытались наладить совместное обсуждение духовных проблем среди немцев и французов. Бердяеву это удалось в большей степени в силу литературной известности во Франции [см.: Маркадэ 1975; Визгин 2010 и др.]: он был инициатором в 1926–1928 гг. интерконфессиональных собраний французских католиков и протестантов, католиков-модернистов и католиков-томистов. В этих собраниях принимали участие: о. Л. Жилле, о. Л. Лабертоньер, Ж. Маритен, пастор Бегнер, проф. Лесерер, В. Моно. «Все сознавали, что мы представляем собой христианский оазис в безрелигиозной пустыне, в мире, христианству враждебном. На этих собраниях выяснилось основное единство во Христе и вместе различие типов религиозной мысли и характеров духовности», – вспоминал Бердяев [Бердяев 1990, 243–244]. В общении с Ж. Маритеном, Э. Жильсоном и другими русский философ видел обновление и развитие классического католицизма, которое стало ответом на распространение католического модернизма. В начале 1930-х годов он проводит регулярные собеседования с католическими философами в своей квартире, посещает культурфилософские «Декады Pontigny», ежегодные десятидневные конференции, на которых собиралась интеллектуальная элита Франции до 1939 г. К концу 1930-х гг. его философия соединяет привычный для него примат духовной свободы, «бунтарства», мотивы христианской веры и социальной справедливости.       

Большинство писем посвящено сотрудничеству Франка в бердяевском журнале «Путь». Отклики на книги и статьи со стороны обоих авторов составляют философскую сердцевину переписки. Встречаются и краткие отчеты об их выступлениях. Переписка открывает много важнейших биографических моментов повседневной жизни русского философа в Берлине. Письма Франка свидетельствуют о руководстве им насыщенной деятельностью «берлинского отделения» Религиозно-философской академии в середине 1920-х гг., тогда как историкам философии в большей степени известна ее работа в Париже, организованная Бердяевым. Один из докладов Франка, с которым он выступал во многих немецких городах и специально для немцев, – «Die russische Weltanschauung» («Русское мировоззрение») 1926  г.  Переписка содержит сюжеты о научных встречах Франка с правоведом и социологом  Г. Д. Гурвичем, французскими философами, о неизвестной  рецензии на одну из книг Освальда Шпенглера…  Почти не исследованный материал – отсылки к рецензиям на французский перевод книги Франка «Предмет знания» («La Connaissance et L’Etre», 1937), написанным Étienne Borne, Yves de Montchenil, J. Delessalle. Об этом еще предстоит рассказать. В письмах 1940-х годов обсуждается предпринятый Франком проект составления антологии по истории русской религиозно-философской мысли конца XIX – начала ХХ в. для английского издательства  «Harvill-Press» (при жизни философа так и не была издана, подготовлена к печати Виктором Франком, см.:  [Франк 1965]).

Религиозно-философская жизнь двух крупнейших центров русского рассеяния – Берлина и Парижа, пропущенная через восприятие адресатов, представлена в переписке многими запоминающимися моментами. Вот Бердяев только задумывает «Путь»: «Журнал должен быть актуальным, отвечать на острые вопросы религиозного сознания. Но постановка тем должна быть углубленной, с точки зрения вечности» (18 декабря 1924). Он возмущен парижской русской атмосферой: «Я задыхаюсь от этой подозрительности, вражды, злобы, взаимного поедания. Немного утешает меня общение с французами, главным образом с католиками, с неотомистами» (1 апреля 1925).

Наилучшие отношения у него складываются с Жаком Маритеном: «Маритен – очаровательный человек, один из лучших людей, которых я знаю, в нём есть почти черты святости. Он совсем не характерный француз, свободен от всякого национализма, это скорее тип русского интеллигента, в молодости был анархистом» (21 марта 1938). В этом же письме Бердяев сближает его манеру философствования со своей: «Сам Маритен не пользуется никаким авторитетом в академических сорбонских кругах как католик-томист эстетики – литературного, а не наукообразного типа. В профессорских официальных католических кругах к нему сейчас относятся подозрительно, как к очень левому в социальном отношении, и правая католическая печать называет его католиком-марксистом и несколько раз даже указывала на мое дурное влияние, что мне было очень неприятно, т<ак> к<ак> это может раздражать». К середине 1930-х годов Бердяев себя воспринимает «очень левым» мыслителем.     

Он предлагает Франку написать обзорную статью о философских трудах эмиграции за 10 лет, для того чтобы «поднять престиж русских в глазах иностранцев» (4 декабря 1929), причем просит включить в обзор работы по религии, богословию, психологии и социологии. Франк уже писал подобный обзор русской философии за последние 10–15 лет  для «Kantstudien» [Франк 1926] и предложил знакомого автора – молодого философа Д. И. Чижевского.  В  другом  письме Бердяев  озабочен языковым барьером для  русской философии в Европе: «На русском языке философские книги проходят незамеченными и почти бесплодны. Интересны только издания на иностранных языках» (27 октября 1933). Бердяевские книги переводят на многие европейские языки, и вот уже Франк, получив одну из них с надписью, называет своего корреспондента «теперь уже знаменитым писателем» (16 февраля 1938).  Бердяев с горечью не устаёт повторять и после Второй мировой войны: «Я задыхаюсь от парижской русской атмосферы. Главная беда в том, что почти все перестали интересоваться истиной и правдой, все оценивается исключительно с точки зрения пользы и выгоды для той или иной стороны» (25 ноября 1946).        

Берлинская политическая атмосфера была морально намного тяжелее парижской, а с приходом к власти нацистов стала угрожающей. Еще в 1924 г. Франк писал Бердяеву: «В Берлине я испытываю большие духовные трудности. <…> И вообще я очень остро ощущаю слабость всех творческих и здоровых сил и стихийное засилье всего больного и разлагающего. В академических и общественных делах мое положение весьма трудное – в промежутке между «правыми», морально весьма нечистыми, и «левыми», духовно мне чуждыми, и я обречен попадать то в объятия Лоллия Львова, то в объятия Ясинского и Каминки – то и другое одинаково неприятно» (12 декабря 1924).  Бердяев, напротив, воодушевлен сложившимся для него положением дел: «Все, что Вы пишите о Берлине, не очень утешительно. В Париже все-таки атмосфера лучше. Рел<игиозно>-фил<ософская> академия функционирует недурно. Мой курс слушает 45–50 человек и очень регулярно посещает. Вышеславцева слушает человек 35–40. Политикой молодежь интересуется гораздо меньше, чем в Берлине» (18 декабря 1924).

Кружковая работа по линии РСХД в значительной степени  не удовлетворяла Франка. Русская молодежь в поисках лучшей жизни в годы падения немецкой марки перемещалась в другие столицы Европы, а оставшаяся часть – подпадала под сильное влияние правых монархистов. В 1920-е  – начало1930-х гг. Франк регулярно выступал перед слушателями  Русского научного института, вел кружок РСХД в Берлине, ездил с докладами по европейским странам. Сохранились некоторые конспекты его выступлений: «Русская духовная культура», «Религиозное начало в русской мысли», «Кризис миросозерцания и судьба России», «Чаадаев», «Новое варварство» и др. Известно, что русский философ помогал разрабатывать идеологию «движения», его задачи. Он искренне хотел помочь молодым людям, оторванным от родной почвы, найти опору в духовной жизни (см.: [Гапоненков 2012, 115]).

Франк являлся проректором Русского научного института, и ему приходилось помимо учебной работы (курс «Введение в философию», семинарий по новейшей русской философии) заниматься административной рутиной, разрешать споры на заседаниях правления Института, вызванные в большинстве случаев недостатком денежных средств для оплаты труда преподавателей. Франк поначалу подробно информирует Бердяева как бывшего декана духовного отделения о происходящем в Русском научном институте. С 1926 г. Франк становится еще и деканом историко-филологического отделения, а с ноября 1931 до 1933 г. – ректором Института. Многие научные сборники по русской мысли, запланированные под маркой этого учреждения и инициированные в письмах к Бердяеву, так и не удалось осуществить из-за нехватки денег.      

Общение с философами, близкими Франку, было эпизодическим. Л. П. Карсавин, с которым он  ненадолго сблизился, вскоре покинул Берлин. «Хотя мне мало нравятся выступления Карсавина, но злобная травля евразийцев меня возмущает» (9 марта 1927). Франк принял участие в некоторых евразийских изданиях, навлекая на себя «гнев» П. Б. Струве. С И. А. Ильиным, духовно чуждым, Франк сталкивался на заседаниях правления Русского научного института и в Религиозно-философской академии. Из правых монархистов Ильин был ближе к центру. И в одном из писем к Бердяеву Франк заметил: «В Институте с приходом Ильина, который из весьма естественных личных соображений не пожелал возглавлять “правую” оппозицию и занял позицию осторожную, положение несколько смягчилось, но все же я страдаю в тисках между тупостью оголтелых правых и тупостью Ясинского» (6 апреля 1925). Через несколько лет Франк характеризовал Ильина без всяких прикрас: «Ильин морально совершенно разложился: зарабатывает большие деньги как присяжный агитатор немецких правых, а в Институте из корыстных побуждений поддерживает Ясинского и всякое вообще зло. Он стал законченным типом фарисея, чистым орудием дьявольских сил» (конец декабря 1928).

Литературный критик, получивший в юности профессиональное философское образование, Ю. И. Айхенвальд  оставался, пожалуй, единственным близким собеседником и другом Франка в Берлине. Но и это общение внезапно и трагически оборвалось. Страдавший близорукостью, Айхенвальд погиб в 1928 г., попав под берлинский трамвай. Франк испытал большое душевное потрясение. В письме к Бердяеву в конце декабря 1928 г. находим откровенное признание: «Я живу, в особенности со смерти Ю. И. Айхенвальда, в совершенном духовном одиночестве. Кроме представителей двух коренных русских стихий – черносотенства и «жидомасонства» – здесь не осталось буквально ни одного человека. С первыми я не встречаюсь, а вторые, с которыми приходится иметь дело, не только абсолютно мне чужды, но в последнее время меня стали травить – обижены, что я назвал Айхенвальда человеком христианской души, и даже обвиняют меня в том, что я самовольно похоронил его на православном кладбище (!) и заставляю евреев ходить на православную панихиду. Это довольно смешно, но нельзя сказать, чтобы было весело жить в такой атмосфере». Подобное расположение духа не влекло к общественно-философской деятельности. Франк уходит в себя, погружаясь в свои интуиции. Предстояло завершить давно начатый труд – книгу по социальной философии «Духовные основы общества», родившуюся из опыта мировой войны, революции и гражданской смуты в России, надвигавшегося варварства на христианскую Европу.

Бердяев, будучи штатным директором и редактором «YMCA-Press», помогал Франку в издании его книг. Франк  же уведомлял Бердяева о своих крупных замыслах и предстоящих публикациях в журнале «Путь», являясь ближайшим сотрудником и рецензентом, прежде всего, немецких книг (в комментариях к переписке эта тема развернута со всеми необходимыми подробностями). Бердяев просил об откликах на свои новые книги, посылая их своему корреспонденту. «Я Вам до сих пор еще не ответил на Ваш запрос о Вашей книге “Философия свободного духа”, – писал Франк. – С основной позицией ее я совершенно согласен и считаю ее очень важным философским достижением. Я считаю – с чем Вы, вероятно, не согласитесь – что в моем “Предмете знания” я на свой лад и другими словами пытался высказать то же самое, противопоставив абсолютное бытие, погашающее противоположность между субъектом и объектом и достижимое лишь живому знанию, знанию-жизни, – всякому предметному знанию  как объекту отвлеченной метафизики. Истинное бытие я тоже понимаю как жизнь, раскрывающуюся в живом внутреннем опыте» (27 марта 1928). Книга «Философия свободного духа» (Париж, 1927–1928. Т. 1–2) имела подзаголовок «Проблематика и апология христианства».

Переписка проливает свет на творческую историю «Духовных основ общества», «Непостижимого», цикла статей о Пушкине, многих других работ Франка.  26 мая 1928 г. он обращался к Бердяеву с просьбой: «Я Вас очень прошу <...> провести мою книгу <«Духовные основы общества»> в издат<ельский> план 1929 г.  Для меня это совсем не вопрос материальный, а моральный. Здоровье мое шатко, думаешь уже о конце жизни, и больше всего озабочивает мысль исполнить свой творческий долг, довести до конца труд, в который вложил всё свое духовное существо».

После сложных переговоров и отсрочек из-за стесненного бюджета книга вышла в «YMCA-Press», она была встречена положительно разными политическими группировками эмиграции. А мысли автора о категории «соборности», началах «служения», «авторитета» и «обязанности», о высшем принципе «правды» вызвали  интерес консервативной части Русского Зарубежья. Рецензия в журнале «Путь», автором которой был Б. П. Вышеславцев, Франка не удовлетворила: «Я был немного огорчен той игривостью, с которой милейший Б. П. Вышеславцев отозвался о моей книге, не вдумавшись как следует в ее содержание. Но успокоился на мысли, что печатные отзывы есть суета сует» (3 марта 1930). Рецензент противопоставил утверждениям автора книги «этику  благодати», которая «должна исходить не из принципа правды, а из принципа любви»,  свободной, творческой, «преображенного Эроса человеческой души» [Вышеславцев 1930, 108, 110].  Суть разногласий Вышеславцев предельно упростил: «Кто ищет консервативно-смиренного успокоения от социальных бурь, тот всегда предпочтет принципы служения, долга, обязанности, – и с радостью отвергнет всякие прирожденные права и “самочинную” свободу» [Вышеславцев 1930, 110]. Спустя более 80 лет «Духовные основы общества» – одна из лучших книг ХХ в. по социальной философии, необходимых для понимания современности. О «смысле и значении созданной Франком концепции общественного бытия» [см.: Мотрошилова 2006] стоит задуматься  разработчикам новой российской идеологии, близкой к «либеральному консерватизму».

Оставалась еще какая-то надежда удовлетворить духовные запросы: «В Берлине всё русское замирает. Зато есть надежда возможности действия для немцев. Я в течение этой зимы объездил 6 немецких городов с докладом «Die russische Weltanschauung», и предстоят еще поездки. Немцы страстно интересуются Россией и те круги, с которыми я имел дело – именно духовными проблемами русской мысли» (5 января 1926). Франк  находил  кроме Берлина «очень живой и благодарный студенческий материал в Йене и Фрейберге» (21 ноября 1927). В качестве доцента он читал курс по русской мысли и литературе немецким студентам Славянского отделения Берлинского университета им. Фридриха Вильгельма  (1931– апрель 1933 г.) по приглашению давнего знакомого по Петрограду и Саратову – профессора-лингвиста Макса Фасмера.

Наконец, 14 апреля 1933 года был сделан  горестный выбор русского философа: «Желаю полного успеха немцам в их национальном возрождении, но, будучи иностранцем и тем самым иноверцем, не могу быть активным на идеологическом фронте и хочу помочь немцам одним – не обременять их больше моим присутствием. Приходится вторично, на старости лет, стать беженцем». Грозные исторические события, если и прямо не называются, то в подтексте писем передаются через особую взволнованность авторов от  происходящего в Европе. Краткие замечания Бердяева лишь подчеркивают ощущение трагизма надвигавшихся событий: «Я только что вернулся из Монпелье, где читал доклад на конгрессе социального христианства. Видел много людей, и впечатление от разговоров у меня получилось отчаянное. Не знаю, как удастся избежать диктатуры Германии над всей Европой, эта диктатура уже есть» (14 ноября 1933).

В апреле 1933 г. у Франка созрел план писать книгу «Духовный мир Пушкина» («около 10 листов»), 20 мая он посылает в «Путь» статью «Религиозность Пушкина» со словами: «Т<ак> к<ак> пристроить задуманную мною книгу, очевидно, нельзя, то я разбазариваю ее на отдельные статьи, да и статью, посылаемую Вам, я сознательно сокращал, чтобы не обременять “Пути”» (20 мая 1933). Сокращения статей требовали «американцы», ужесточившие бюджет журнала. А восприятие личности Пушкина скорее разделяло Франка с Бердяевым, который писал: «Конечно, было бы хорошо выпустить сборник о Пушкине, но при культурном одичании эмиграции он вряд ли имел бы успех. Сам я гораздо больше люблю Лермонтова, он мне ближе, и я считаю его более религиозным по натуре» (12 февраля 1935).             

Франка  начинают одолевать разного рода болезни, в первую очередь, нервное переутомление и сердечная слабость. Он нуждался в лечении и отдыхе, а денег на содержание семьи почти не было. Среди корреспонденций «затерялось» всего лишь одно письмо Т. С. Франк к Бердяеву от 22 апреля 1934 г., полное тревоги за мужа, судьбу детей и с просьбой о помощи: «Он и дети обречены на полное молчание и бездействие – результаты этого очень тяжелы. Жизнь наша трудна невыносимо, и надеяться мне на сегодня, завтра станет безвыходно». Бердяев скоро ответил:  «Мое несчастье обратное Семену Людвиговичу. Я обречен не на молчание и бездействие, а на то, чтобы говорить и действовать сверх своих сил» (26 апреля 1934). Не сообщая ничего Франку, он просил американца Д. Мотта по линии YMCA экстренно прислать денег, так удалось добыть  небольшие средства (300 долларов) для поправления здоровья Семена Людвиговича. В это время идет катастрофическое падение доллара в самой Америке, бюджет YMCA уменьшен для русских дел на 60 %.

Отношения с «американцами» складывались у Франка сложно, противоречиво и даже драматически. Бердяев был в большей степени вовлечен в проекты Джона Мотта, Пола Андерсона и Густава Кульмана. Пожалуй, Кульман, швейцарец, очень чуткий к русским эмигрантам, непосредственно к Франку и Бердяеву, в большей степени понимал специфику работы с христианскими организациями, в русской среде [см.: Кантор 1911]. Но Бердяев предупреждал Франка: «В Америке, среди американских протестантов, очень сейчас сильно течение против Правос<лавной> церкви, есть мнение, что она умерла и что это факт отрадный. Отсюда делают вывод, что нужно насаждать в России истинное христианство, т<о> е<сть> протестантизм, а движение связи с православием перестать поддерживать. Американцы боятся реакционных религии и теологии и опасаются, что мы к ним принадлежим. Трудно русским» (1 апреля 1925).

Особенно нетерпимая обстановка возникла для Франка с приездом Эдгара Макнотона (Мак-Нотона), представителя YMCA. Он предпринял попытку «американизировать» религиозную работу в РСХД, мало понимая существо дела, и настоял на сокращении финансирования от YMCA, лишив Франка содержания. Руководство «движения» (В. В. Зеньковский и др.), несмотря на просьбы Бердяева, помочь также ничем не смогло. По сути, вследствие недостатка финансирования, перестала существовать и Религиозно-философская академия в Берлине. В 1927 г. Франк серьезно думал об отъезде. Бердяев хлопотал, пытался писать письма, советовал ему: «В Берлине Вы объективно нужнее» (16 ноября 1927). И Франку пришлось согласиться с этим: «Трудность и рискованность переезда в Париж я очень хорошо понимаю, и этот переезд во всех отношениях мне не очень улыбается, я решился бы на него лишь в самом крайнем случае. Да и объективно я здесь нужен. Как ни мало здесь работы, без меня здесь все сразу кончится» (21 ноября 1927). У него сохранилось лишь небольшое жалование из Русского научного института. Франк надеялся получить преподавательское место в немецком университете. «Крайний случай» наступил через десять лет, и уже ранней весной 1937 г. под угрозой ареста русский философ переедет на жительство во Францию. С «YMCA-Press» и журналом «Путь» он будет продолжать сотрудничество.      

Особо ценным материалом переписки являются свидетельства Франка о работе над его книгой «Непостижимое», которую он писал в первоначальном варианте по-немецки. Первое упоминание о ней находим в письме к Бердяеву от 25 января 1934  г. Франк пишет о том, что Ф. А. Степун рекомендовал швейцарское издание «Reihe religiöser Russen»: «Он считает вполне возможным пристроить там и мою книгу религиозно-философского содержания. Я в последние годы работаю и думаю именно над такой книгой – отчасти уже написанной по-немецки – на тему «отрицательного богословия» (заглавие ее по-немецки «Das Unergrünliche»)» – применение моего учения о живом знании и металогике к философии мистики». Об особом творческом подъеме при написании этого труда  читаем в письме Франка от 19 января 1935 г.: «Я испытываю как особый дар Божий то, что, несмотря на очень трудное материальное положение и слабеющее здоровье, мною удалось некоторое – хотя, вероятно, и несовершенное, но подлинно творческое осуществление моей интуиции».

Готовящееся немецкое издание книги так и не вышло при жизни Франка по политическим условиям. После выхода русской редакции «Непостижимого» (Париж, 1939)  Бердяев заметил в письме: «Меня немного смущает обозначенное Вами название Вашей книги, оно отталкивает всех рационалистов» (21 марта 1938). В рецензии на это издание в журнале «Путь» он пояснит: «Границы мысли С. Франка суть границы мысли платонизирующей, границы монистической философии, и границы его эмоциональности суть границы немецкого романтизма» [Бердяев 1939, 67].  Вместе с проблемами метафизики религии он заботился о том, как книга будет воспринята европейским читателем, профессиональным сообществом философов.

В Париже 1937–1939 гг. Бердяев и Франк встречаются и обмениваются краткими посланиями. Большое письмо отправлено 21 марта 1938 г. с просьбой Франка к Бердяеву о поддержке академической стипендии из Лондона. Прочитав его, можно восстановить круг общения Бердяева и Франка с французскими философами: Э. Жильсон, Г. Марсель, Л. Бруншвиг, Ж. Маритен и др. С  Жильсоном  Франк был знаком и до своего переезда в Париж. Напомним, что в то время Бердяев во Франции – знаменитый писатель. Франк не имел такого европейского признания: «В известном смысле даже противоестественно, чтобы независимый и духовно настроенный мыслитель мог в нынешнем мире получить поддержку. Гораздо естественнее ему голодать; это я очень хорошо понимаю, но есть долг перед семьёй, к<ото>рый заставляет заботиться о куске хлеба» (23 марта 1938). С юга Франции из Ла-Фавьер Франк описывает быт своей семьи: «Мы живем здесь по «толстовски», т<о> е<сть> всей семьей много занимаемся физическим трудом – над устройством домика и сада – что очень полезно и для здоровья, и для души.  Кругом нас – русские соседи – весь поселок состоит из русских интеллигентов – все очень милые и благожелательные люди. Только вот гостей для нашего «пансиона» пока еще нет. Пожалуйста, при случае пропагандируйте наш пансион (мы можем сдавать четыре комнаты и вместить до 8 или даже 9 человек)» (18 апреля 1938).

Перед самой войной Франк поддерживает «мужественную позицию» Бердяева в защиту Г. П. Федотова, обвиненного руководством Богословского института в «левой» политической деятельности (печатание статей в журнале «Новая Россия» А. Ф. Керенского). Статья Бердяева называлась смело – «Существует ли в православии свобода мысли и совести?» (Путь. 1939. № 59). «Очень рад, что Вы сочувственно относитесь к моей статье в «Пути», – благодарил он Франка. – Она вызывает целые бури и создает для «Пути» затруднение. У нас есть с Вами философские и социальные разногласия, но нас объединяет то, что мы свободные мыслители, чего не любят и с трудом выносят. В Богосл<овском> институте образовалось стоячее болото» (15 июня 1939).

После Второй мировой войны эпистолярный диалог их  вновь возобновился 9 октября 1945 г. по случаю смерти жены Бердяева – Лидии Юдифовны, он был уже менее драматичным и по фактам личного бытия, и религиозно-общественного. Философам  хотелось говорить о самом главном на их пути. Франк прекрасно был осведомлен о политических предпочтениях «последнего Бердяева» [Иоанн Шаховской 1992, 413–417],  намеренно не поднимая тему его сближения с советской властью. В основе симпатий Бердяева к послевоенному  СССР лежала вера в историческое и универсальное русское призвание в мире, исключая поверхностное политическое одобрение действий верхушки компартии и ее философии – материализма. Преувеличенную «национальную самовлюбленность» Бердяева Франк осудил в известном письме к  Г. П. Федотову (1949) [см.: Кантор 2006]. По «ясности и трезвости» понимания событий, происходивших в Советском Союзе [см: Элен 2012, 20], Франк превзошел многих современников, включая Бердяева, Карсавина и Струве.

А в 1946 г. Бердяев все также ждал откликов на свои новые книги: «Русская среда – совершенно мертвая, когда речь идет о философской мысли, никаких откликов ждать нельзя» (18 декабря). Подводя  итог  философскому творчеству, он писал: «Наиболее важной для себя с чисто философской стороны я считаю идею объективации. Я на днях пришлю Вам по-французски мою новую книгу «Творческий акт и объективация. Опыт эсхатологической метафизики» [Бердяев 1947]. Это моя главная метафизическая книга» (1 ноября 1946).  

Получив обещанный труд, Франк в последний раз попытался сформулировать свое расхождение с философией Бердяева. Как и много лет назад адресаты выявляли «основную интуицию», спор затронул проблему первичности личного духа по отношению к бытию. Франк сначала солидаризировался с автором книги: «Что творчество и свобода первичнее и глубже всякого готового бытия, – я всецело признаю» (Лондон, 6 декабря 1946). И затем выразил негативную оценку того, что у Бердяева носило характер «отрицаний»: «беспочвенности», бунтарства и индивидуализма. «Я признаю законность и праведного бунтарства, но только как подчиненного момента, – размышлял Франк. – Боюсь, что Ваше восстание против объективации есть отрицание идеи воплощения, и доведенное до конца ведет к чему-то вроде отвлеченного идеализма и спиритуализма» (6 декабря 1946).

Он завершал письмо, не надеясь логически «доказать» свою правоту, но обозначив миссию философа: «Каждый из нас призван выразить своё впечатление о бытии, сказать своё слово, а кто из нас правее – это знает только сама абсолютная Истина» (Там же).

После смерти Бердяева в письме к Евгении Юдифовне Рапп  от 31 марта 1948 г. Франк  почтил его  память: «С его кончиной я чувствую себя духовно осиротелым. Ушел последний товарищ из старой гвардии, которая почти полвека тому назад начала борьбу за духовное возрождение» [Франк 1997, 275].

К «старой гвардии» принадлежали уже почившие П. Б. Струве и о. Сергий Булгаков.        

ЛИТЕРАТУРА

Бахметевский архив, письма Франка – BAR. Ms. Coll / N. A. Berdyaev. Box 1. Bakhmeteff Archive. Rare Book and Manuscript Library. Columbia University, New York, USA.

РГАЛИ, письма Франка – РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Ед. хр. 788: Письма С. Л. Франка к  Н. А. Бердяеву (1924–1934).

Бахметевский архив, письма Бердяева – BAR. Ms. Coll / S. L. Frank. Box 1. Bakhmeteff Archive. Rare Book and Manuscript Library. Columbia University, New York, USA.

Андерсон 1985 – Андерсон П. Ф. «Бердяевские годы» (1922–1939) // Вестник РХД. 1985. № 144. С.244–291.

Бердяев 1926 – Бердяев Н. Спасение и творчество (Два понимания христианства.) // Путь. 1926. № 2. С. 26–46.

Бердяев 1935 – Бердяев Н. О христианском пессимизме и оптимизме. (По поводу письма протоиерея Сергея Четверикова.) // Путь. 1935. № 46. С. 31–36.

Бердяев 1939 – Бердяев Н. С. Л. Франк. Непостижимое // Путь. 1939. № 60. С. 65–67.

Бердяев 1947 – Бердяев Н. А. Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация. Париж: YMCA-Press, 1947.

Бердяев 1990 – Бердяев Н. А. Самопознание (опыт философской автобиографии) / кн. подг. А. В. Вадимовым. М.: Междунар. отношения, 1990.

Бердяев 1991 – Бердяев Н. А. О русской философии / сост., вступ. ст. и примеч. Б. В. Емельянова, А. И. Новикова. Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1991. Ч. 1.

Бердяева 2002 – Бердяева Л. Профессия: жена философа / сост., предисл., коммент. Е. В. Бронниковой. М.: Молодая гвардия, 2002.

Братство Святой Софии 2000 – Братство Святой Софии. Материалы и документы, 1923–1939 / сост. Н. А. Струве. М.: Русский путь; Париж: YMCA-Press, 2000.

Буббайер 2001 – Буббайер Ф. С.Л. Франк. Жизнь и творчество русского философа. 1877–1950 / пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2001.

Визгин 2010 – Визгин В. П. Николай Бердяев и Габриэль Марсель: к феномену встречи // Вопросы философии. 2010. № 3. С. 110–118.

Вышеславцев 1930 – Вышеславцев Б.  С. Л. Франк. Духовные основы общества. Введение в социальную философию… [Рецензия] // Путь. 1930. № 20. С.107–111.

Гапоненков 2012 – Гапоненков А. А. Две парадигмы в контексте русской мысли // Общая тетрадь. Вестник Московской школы политических исследований. 2012. № 1 (59). С.115–126.

Зайцев 1999 – Зайцев Б. К. Собр. соч.: в 5 т. Т. 6. (доп.). Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести. М.: Русская книга, 1999.

Зандер 1926 – Зандер Л. Съезд в Хопове // Путь. 1926. № 2. С. 117–118.

Из письма… 1977 – Из письма С. Л. Франка В. Федоровскому // Вестник РСХД. 1977. № 121. С.171–172.

Иоанн Шаховской 1992 – Архиеп. Иоанн Сан-Францисский. Избранное / сост., автор вступ. статьи Ю. Линник. Петрозаводск: Святой остров, 1992.

Кантор 2006 – Кантор В. К. Философия национальной самокритики (письмо С. Л. Франка Г. П. Федотову) // Вопросы философии. 2006. № 3. С. 132–143.

Кантор 2011 – Кантор В. К. «Положительно прекрасный человек», помогавший выжить (русская эмиграция и ее хранитель) // Вопросы философии. 2011. № 8. С. 111–115.

Колеров 2000 – Колеров М. А. Пять писем Н. А. Бердяева к П. Б. Струве (1922–1923) // Исследования по истории русской мысли: Ежегодник за 2000 год. М., 2000. С. 297–307.

Маркадэ 1975 – Маркадэ Ж. К. Проникновение русской мысли во французскую среду. Н. А. Бердяев и Л. И. Шестов // Полторацкий Н. П. Русская религиозно-философская мысль ХХ века. Питтсбург, 1975. С. 150–163.

Мотрошилова 2006 – Мотрошилова Н. В. Мыслители России и философия Запада (В. Соловьев, Н. Бердяев, С. Франк, Л. Шестов). М.: Республика; Культ. революция, 2006.

Половинкин 1995 – Половинкин С. М. Кружок ищущих христианского просвещения //  Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М.,1995. С.287–289.

Русский Берлин. 1921–1923, 2003 – Русский Берлин. 1921–1923. По материалам архива   Б. И. Николаевского в Гуверовском институте / изд. подг. Л. Флейшман, Р.Хьюз, О. Раевская-Хьюз. Paris: YMCA-Press; М.: Русский путь, 2003.

Русский Берлин 2003 – Русский Берлин / сост., предисл. и персоналии В. В. Сорокиной. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. С. 284–312.

C. Л. Франк  2006 – С. Л. Франк. Саратовский текст / сост. А. А. Гапоненков, Е. П. Никитина. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006.

Собрание… 1926 – Собрание православных, католиков и протестантов в Париже // Путь. 1926. № 3. С.150.

Трубецкой 1925 – Трубецкой Г. Католический богослов о русской религиозной психологии // Путь. 1925. № 1. С.171–175.

Франк 1926 – Frank S. L. Die Russische Philosophie der letzten fünfzehn jahre // Kantstudien. Bd. 31. no. 1. Berlin, 1926. P. 89–104.

Франк 1928 – Франк С. Русский богословский институт // Руль. 30 декабря 1928.

Франк 1965 – Из истории русской философской мысли конца XIX и начала XX века. Антология. Вашингтон: Inter-Language Literary Associates, 1965.

Франк 1996 – Франк С. Л. Русское мировоззрение / сост. и отв. ред. А. А. Ермичев. СПб.: Наука, 1996.

Франк 1997 – Шалимов П. С. Л. Франк о смерти Н. А. Бердяева (1948): письмо к Е. Ю. Рапп // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник за 1997 год / отв. ред. М. А. Колеров. СПб.: Алетейя, 1997. С. 275–276.

Франк 2001 – Франк С. Воспоминания о П. Б. Струве // Франк С. Непрочитанное… статьи, письма, воспоминания / сост. А. А. Гапоненков, Ю. П. Сенокосов. М.: МШПИ, 2001. С. 394-582.

Франк Василий 1998 – Франк В. Русский мальчик в Берлине: пер. с англ. В. Михайлина, Е. Зотовой / предисл. Г. Гусейнова, К. Павловской // Волга. 1998. № 10. С. 108–168.

Элен 2012 – Элен П. Семен Л. Франк: философ христианского гуманизма: пер. с нем. О. Назаровой. М.: Идея-Пресс, 2012.