Л.А. МАРКОВА. Наука на грани с ненаукой. М.: Канон+, 2013, 335 с.

Интерес к изучению развития науки сегодня не является признаком только «рубежного сознания», т.е. стремления на стыке веков поразмышлять о произошедших изменениях. Стремительные изменения в научном сознании привлекают внимание исследователей уже более полувека. Иное дело, что историки нередко ограничиваются феноменологией научных открытий, а философы науки – реконструкцией логики научного мышления. Особенностью же книги Л.А. Марковой является попытка предложить широкую картину преобразований в научном мышлении XX и XXI вв., опираясь на единство исторического и логического подходов.

Обращаясь к историческому контексту развития науки, автор исходит из того, что в Новое время именно по образу научного мышления строилась философия и в значительной степени общественные науки. Аналогично такое же большое значение для философии имели изменения в науке в ходе революции начала ХХ в. и те перемены, которые происходят в ней сегодня. Не только философы, но и физики, авторы научной революции (Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Борн) в ХХ в. неизбежно начинают разрабатывать философские проблемы. Автор книги видит основное значение философских размышлений великих физиков в том, что они ориентируют внимание изучающих науку на субъектный полюс научной деятельности. Эта ориентация сопряжена и с поисками в области философии и социально-гуманитарных наук соответствующего понимания мышления и особенностей научного знания.

В книге показано, что тенденция уделять максимум внимания возникновению нового знания стала доминирующей в философии и социологии науки во второй половине ХХ в. Отныне процесс творчества и его предпосылки становятся главным предметом исследования. В философии науки и социальной эпистемологии появляется и прочно утверждается понятие контекста. Контекст рождения нового каждый раз другой, он индивидуален, контекстов много, и это порождает фундаментальную трудность нового типа мышления: появляется реальная угроза релятивизма. Каждый результат, рождённый из конкретного контекста, может претендовать на истинность. Возможно ли, чтобы при изучении одного и того же предмета мы получали несколько или бесконечно много истинных ответов? С точки зрения классической рациональности, в этом случае вообще невозможно говорить о какой бы то ни было науке.

В книге Л.А. Марковой индивидуальное, особенное, уникальное выдвигаются на первый план, и это обстоятельство особенно интересно в ракурсе произошедших в прошлом веке изменений в науке, в том числе в аспектах усиления внимания к экзистенциальному контексту познания. Можно проследить сближение того, как понимается сегодня научное мышление, с одной стороны, и способ рассуждений в области экзистенциальной философии – с другой. Изучение проблем, возникающих в этом случае, может быть полезным для каждой из сторон. Экзистенциальная философия никогда не рассматривалась и не могла рассматриваться как выстраивающая свою структуру по образу научного мышления. Скорее наоборот, хотя и это можно  расценить как своего рода «зависимость» от науки: ведь чтобы от науки отмежеваться, надо быть с ней в определенном отношении. Классическая наука всегда стремилась к обобщению: её законы, теории, парадигмы всегда относились к  некоторой группе изучаемых  вещей, в этом всегда была (и продолжает оставаться) их сила. И если неклассическая наука тяготеет к анализу изучаемых ею предметов с точки зрения их особенности и уникальности, то легко можно усмотреть в этом сближение научного мышления с экзистенциальным.

Постараюсь, однако, уточнить этот свой тезис. Главным для Л.А. Марковой является не столько ориентация научного мышления на индивидуальное, особенное в изучаемых предметах, и даже не столько несоизмеримость между ними (об этом она уже писала во многих своих прошлых работах), сколько проблема возможности включения  результата, полученного в уникальных условиях, в уже существующий корпус структурированного, принятого научным сообществом знания. Контекст как ненаука может породить и порождает науку. Но эта ненаука как контекст рождения нового понимается Марковой определённым образом. «Получить новое - это значит получить такой результат, - читаем мы в книге, - который не содержался в прошлом, поэтому он и новый. Но если не из прошлого знания выводится новая теория, то откуда же? Новый результат генерируется из того, что наукой не является, из контекста. При этом под ненаукой имеются в виду не сосуществующие с ней в одном пространстве культура, социум, религия и прочие составляющие окружающего мира, а именно контекст, который не является наукой, но её порождает. Наука анализируется на грани своего бытия» (с. 4).  

Вместе с тем автор полагает, «что контекст, порождающий новое в науке, формируется не произвольным образом, что этот процесс формирования как-то связан с существующим научным знанием и предопределяется возникающими в нём трудностями и потребностями» (с. 96). Научный результат не может быть получен из любых условий. Не только контекст определяет научный результат, но и научная проблема формирует условия своего решения.

Таким образом, важным для понимания науки становится анализ отношения науки и ненауки. Как преодолеть границу, которая их разделяет? Что для науки значит быть? Как построить учение о бытии науки? Такими вопросами задаётся Л.А. Маркова. По её мнению, формируется новая онтология науки. Если классическая философия науки занималась в первую очередь отношением субъективного и объективного, истины и лжи, учёного и предмета его изучения, то теперь эти отношения и соответствующие им понятия отходят на второй план, в новых условиях границы между ними становятся подвижными и даже стираются. В результате такой подвижности создаётся поверхность, где нет уже чёткой границы между перечисленными выше, фундаментальными для классической науки, понятиями. Важной становится другая граница: между контекстом-поверхностью, ненаукой и рождающимся из неё новым знанием. Вот этот важный для автора тезис и привлекает внимание в первую очередь.

В экзистенциальной философии он приобретает, разумеется, другое звучание, выражается в других понятиях, но суть его имеет сходный смысл. Если в научном мышлении предметом исследования становится творческий процесс, который в классике рассматривался как нечто неуловимое, то в экзистенциальной философии предметом исследования является живой опыт человека, феномен во многом спонтанный, латентный, требующий специальных усилий, чтобы осознавать его как порядок и структуру. Важно, что в экзистенциальной философии понимание опыта (как в философии науки понимание творческих процессов) ведёт к его рационализации и гармонизации, что оказывает на опыт обратное влияние. Рационализировать, или распутать (в экзистенциальной терминологии) живой опыт, значит структурировать, упорядочить многообразие переживаний эмпирического индивида. Для этого нужно создать соответствующие концептуальные средства. Добавим опять для сравнения: в неклассической философии науки доминирующими становятся тоже не те понятия, которые формировали концептуальный каркас нововременной философии (прежде всего субъективный – объективный, истина – ложь), а новые, такие, как дискурс, смысл, контекст, жизненное пространство и др. И эти новые понятия по своей роли в мышлении во многом совпадают с уже функционирующими понятиями в экзистенциальной философии. Если в философии науки большую роль, как отмечает Маркова, начинает играть понятие контекста, в котором рождается новое знание, то в понимании экзистенциального опыта это понятие помогает осмыслить специфику собственно человеческого, индивидуального и культурного бытия человека, внести определённый порядок в наличный хаос того, что на деле является лишь феноменальной, наиболее явной формой человеческого существования.

Как и акт творчества в науке, живой опыт локален, ограничен наличными условиями. Новое знание, принятое научным сообществом как истинное, включается во всеобщее содержание науки, которое является  некоторой целостностью. В то же время с самого начала в него заложена возможность его преобразования, опровержения в мышлении учёного, то есть его возврата в уникальную ситуацию творческого акта (перманентная революция К. Поппера). Так и экзистенциальный опыт, зафиксированный в культурной памяти, потенциально универсален, но способен обрести локальные черты, выступая в качестве строительного камня нового живого опыта в другом контексте.

Экзистенциальная философия мало совместима с классическим мышлением, которое стремится к завершённости, цельности, но исключает пути достижения последней. Экзистенциальный опыт, опыт человеческого существования – это опыт «собирания себя» (Г. Померанц) из разрозненных частей, где нужно не только жить, но и осмысливать, создавать себя в процессе этого осмысления. Другими словами, результат деятельности человека – это не отчуждаемый от него продукт, а произведение, в котором сохраняется деятельность его автора. Нельзя не заметить, что современная интерпретация научного творчества в социальной эпистемологии, о чём пишет Л.А. Маркова, вполне совместима с пониманием существования человека как существа сознающего и рефлексирующего в экзистенциальной философии.

Безусловно, очень важной и для социальной эпистемологии, и для экзистенциальной философии является проблема «творения заново». Экзистенциальный опыт – это не столько результат, состояние сознания, сколько выход человека за свои пределы, к тому, на границе с чем он сможет проявить и рассмотреть самого себя. Живой опыт – это путь примирения индивидуального существования с существованием культуры, путь, на котором и культура, и индивид творятся заново. Речь идёт в данном случае не об объединении человека с другими людьми через включение в общий контекст. Опыт позволяет человеку становиться собой, преодолевая себя, пропуская через себя культурные ценности и творя культурные смыслы. Другими словами, человек формирует себя как культурного человека не из того, что уже есть в культуре, он творит себя из своих собственных начал и из культуры, которую он трансформирует, пропуская через себя. Осуществляется челночное движение от индивидуального к общему и обратно, при этом создаётся заново и то, и другое. Человек всегда на пути от локального к универсальному и обратно.

Вернёмся к книге Л.А. Марковой. Здесь тоже новая теория не выводится из прошлого знания. Оно признаётся на данный момент научным сообществом истинным. Теория возникает из своих собственных оснований. В результате меняется как существующее научное знание (в экзистенциальной философии – культура), так и мышление учёного (жизненный опыт человека, принадлежащего культуре). При этом в обоих случаях возникает вопрос, можно ли оставаться в рамках субъекта (субъекта жизненного опыта или думающего учёного), не выходя за пределы его собственных оснований? Не получим ли мы в этом случае логический круг? Выше я уже упоминала о том, что в экзистенциальной философии выход человека за пределы своего «я» необходим. Маркова рассматривает рождение нового знания в науке с точки зрения его возникновения из своих собственных начал. Но нельзя не видеть, пишет она, что мы здесь сталкиваемся с трудностью. Можно ли не учитывать при этом, что начало должно принадлежать, с одной стороны, тому, началом чего оно является, то есть новой теории, ведь именно об её начале идёт речь, а с другой стороны, начало должно выходить за пределы того, что оно обосновывает, то есть за пределы нового знания. В противном случае не удастся обосновать, что мы получили действительно новую теорию, отличную от той, которая ей предшествовала, или от той, которая, не совпадая,  сосуществует с ней в научном поле и конкурирует. В этом смысле наука, при таком её понимании, находится на грани с ненаукой.

В классической философии науки тщательно разработана последовательность перехода от старой теории к новой, когда новая теория включает в себя всё, приемлемое для неё, из своей предшественницы. Как правило, это касается в основном фактического материала, но не построения теории, поэтому эти теории несоизмеримы. Классическая модель не работает, когда дело касается коммуникации между теориями, структура которых базируется на разных основаниях, когда в философию науки вторгается плюрализм и научное знание начинает анализироваться в рамках социальной эпистемологии. В этой книге Марковой основное внимание уделяется не столько проблемам коммуникации (диалог, интерсубъективность), сколько проблеме рождения нового научного знания из того, что наукой не является, из условий возникновения нового, из контекста. Научная теория, рождённая только таким способом, может быть «на равных» с другими теориями, в том числе и со своей предшественницей.

Когда автор книги анализирует проблему общения, она опирается в основном на диалогику В.С. Библера, на идеи М.К. Мамардашвили, на философию науки В.С. Стёпина. В понимании процесса рождения нового знания ей помогает концепция смысла Ж. Делёза, а также работы И.Т. Касавина, особенно те, где он рассматривает роль контекста в развитии науки, а также анализирует понятия дискурса, смысла, языка.

Маркова рассматривает механизм рождения смысла из того, что смыслом не является, обращаясь к Ж. Делёзу, и считает возможным применить его идеи для понимания процесса рождения научного знания из ненаучного контекста. Воспроизведу очень кратко рассуждения автора на эту тему.

Для Делёза, чтобы понять смысл, нет необходимости противопоставлять его нонсенсу. Подобным же образом, полагает Маркова, хотя контекст и не является наукой, противопоставлять их друг другу нельзя. Между ними существует специфическое отношение, подобное тому, которое у Делёза устанавливает связь между смыслом и нонсенсом. Смысл и нонсенс не взаимоисключают друг друга, их отношение не совпадает с отношением истины и лжи в классическом мышлении. В этом Делёз видит главнейшую проблему смысла. «Утверждение между смыслом и нонсенсом изначального типа внутренней связи, некоего способа их соприсутствия необходимым образом задаёт всю логику смысла. У нонсенса нет какого-то специфического смысла, но он противоположен отсутствию смысла, а не самому смыслу, который он производит в избытке» (с. 162-163).

В случае науки, по мнению Марковой, контекст не является наукой, но он формируется возникающими в науке проблемами. «Именно поэтому он не образуется произвольно, из случайно подобранных элементов. Контекст это ненаука, но всё-таки это именно ненаука, а не нефилософия, например. Имеет место обратное влияние науки на контекст. Поэтому отметаются сразу же элементы контекста, которые часто упоминаются в социологических работах и которые не имеют отношения к научному знанию…» (с. 174-175).

Маркова ссылается на М. Мамардашвили, который считает, что акт рождения нового в науке «выпадает» из временного ряда развития научного знания, но при этом результат не является случайным. Логика нового знания возникает из нелогики, в терминологии Мамардашвили, которая логикой не является, но логику порождает.

В книге показано, как в неклассическом научном мышлении начинает формироваться новая структура тесно связанных друг с другом взаимозависимых понятий. Эта структура вытесняет с первого плана такие классические понятия как развитие, эволюция, революция, истина, ложь, предмет, субъект и многие другие, образующие, все вместе, строгую систему, обеспечившую на несколько столетий успешное развитие естествознания. В ХХ в. «работающими» становятся другие механизмы, другие понятия, такие как диалог, интерсубъективность, коммуникация, а позже – поверхность, контекст, смысл, нелогика, ненаука, дискурс, поле референции, жизненное пространство и т.д.

В заключении автор намечает точки роста философии науки и социальной эпистемологии. Необходима, по её мнению, дальнейшая неклассическая разработка понятия границы в мышлении, не предполагающей противоположности и несовместимости научного знания и его контекста. Эта граница, более того, представляет собой не линию, а скорее плоскость, поверхность. Важно не исчезновение прежних и появление новых границ, а то, что эти новые границы обладают принципиально другими свойствами.

С тем, что граница не разделяет противоположности, связана её способность с лёгкостью встраиваться в любую из сторон, и этот акт является необходимым для благополучного существования системы. «В систему науки включается граница науки и ненауки, их взаимодействие не является результатом некоторого толчка извне. Научное знание развивается при постоянном взаимовлиянии с окружающим миром, в том числе и с общественными, социальными структурами» (с. 333-334).

Отсюда выводится следующая проблема, требующая, по мнению Марковой, своего решения. При таком тесном взаимодействии с обществом «сама научная деятельность формирует новые запросы общества, неожиданные и для самого общества, и для науки… Отсюда появление нового, приобретающего всё большее значение понятия «инновация», которое, в отличие от понятия “новое научное знание”, включает в себя научный и социальный, чаще всего технологический, смысл» (с. 334). Вместе с понятием «инновация» появляются такие понятия как «инновационный центр» или «технопарк» (вместо «наукоград»), а также и новое понимание того, что же значит социальный характер науки.

Есть ещё одно возможное направление исследования неклассической науки, которое лишь бегло затрагивается в работах Л.А. Марковой. Долгое время классическая философия науки старалась отмежеваться от экзистенциальной философии как далёкой от нее по своим целям и характеристикам. Да и философы-экзистенциалисты не торопились (возможно, по привычке) разбираться в переменах, которые происходят в науке. Между тем эти перемены способствовали возникновению точек соприкосновения между ними, появлению целых направлений социально-гуманитарного знания на стыке проблем и категорий экзистенциальной философии и специально-научных теорий. Пожалуй, наиболее разработанными являются экзистенциальная психология и социология, хотя экзистенциальное направление наметилось и в других науках, например, в лингвистике, хотя и не получило еще институционального оформления. В философии науки эти процессы исследуются пока только эпизодически, в основном в связи с философией гуманитарных наук, анализом природы научного творчества и личностных измерений познающего субъекта. Представляется, тем не менее, что фундаментальные измерения научной картины мира и стиля научного мышления как в классике, так и в современности, обнаруживают в себе влияние экзистенциального аспекта универсалий культуры. Истина и объективность, познание и заблуждение, традиции и революции в науке – не холодные и бесстрастные мыслительные конструкции. Это ориентиры и характеристики научного поиска, полного драматических событий и рискованных решений, которые вызывают душевный трепет и определяют историю. Граница, привлекающая особое внимание автора книги, есть инобытие того самого «пограничного опыта» (К. Ясперс), в котором просвечивает экзистенция – еще одно интересное и актуальное поле в осмыслении развития научного познания и практики.       

Н.А. Касавина