Проблематика духовности простого человека в духовно-просветительских и богословских трудах Жана Жерсона

В статье исследуются произведения выдающегося французского богослова и педагога Жана Жерсона (1363–1429), связанные с проблемой духовности простого человека. Данные работы религиозно-этической, мистической и педагогической тематики, созданные для просвещения простецов, рассматриваются как проявление эволюции позднесредневековой мысли – изменения отношения к человеку, не имеющему богословского образования. Творчество Жерсона анализируется в связи с его биографией и общеисторическими предпосылками. Новый образ простого человека в позднесредневековой мысли, отражённый в работах Жерсона, рассматривается как культурная предпосылка Реформации.

The article reviews the works of the prominent French theologian and educator Jean Gerson (1363 – 1429) which are connected with the topic of the common man’s spirituality. These works on religious and ethical, mystical and pedagogical topics, written in order to enlighten the commoners, are viewed as a manifestation of the evolution of medieval thought, namely changing the attitude to a man who has no theological education. The work of Gerson is analysed in connection with his biography and the common historical background. Changing the image of a common man in late medieval thought, reflected in the works of Gerson, is viewed as a cultural background of the Reformation.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: devotio moderna, Жерсон, миряне, мистика, пастырство, педагогика, повседневность, позднее средневековье, Реформация, этика.

KEY WORDS: Church ministry, daily life, devotio moderna, ethics, Gerson, Late Middle Ages, laity, mystics, pedagogics, Reformation.

Один из наиболее примечательных этапов истории европейской богословской мысли представляет собой предреформационный период. Именно в это время были сформированы предпосылки дальнейших изменений в истории церкви, проявившихся не только в формировании протестантизма, но и в реформе внутри католической церкви. В данном исследовании нас интересует лишь одна из тенденций развития предреформационной мысли, ярко представленная в деятельности выдающегося французского богослова и педагога Жана Жерсона (1363–1429). На материале его биографии и творчества мы исследуем рост интереса к духовности людей, не обладающих специальным богословским образованием. Развитие этой тенденции заложило основы дальнейшей эволюции европейской культуры, что наиболее ярко проявилось в церковной и образовательной сферах.

Богословскую мысль, предшествующую Жерсону, сравнительно мало интересовала культура повседневности, в особенности религиозность простых людей. Деятельность орденов терциариев и Милиции Иисуса Христа, в состав которых входили миряне, под контролем, соответственно, францисканского и доминиканского орденов, являлась скорее исключением из правил. В средневековой культуре мирянам традиционно отводилась пассивная роль в духовной жизни, и большая часть религиозной литературы создавалась духовенством и для духовенства. Аудитория религиозно-этических произведений была ограничена, и миряне, не имеющие соответствующего образования, практически не имели возможности религиозного саморазвития без прямого участия духовенства, оставаясь в рамках учения церкви.

На рубеже XIV–XV вв. богословская мысль католической церкви претерпела существенное изменение: в поле культурной рефлексии была включена духовная жизнь мирян. Именно в тот период создаются приближенные к тексту переводы фрагментов Библии и молитв, широко распространяется богословская литература на народных языках.

Рассуждая о причине подобных изменений и проявления данной тенденции в творчестве Жерсона, следует обратиться как к общеисторическим предпосылкам, так и к биографии богослова. В работе «Жан Жерсон и последняя средневековая реформация» исследователь Брайан Патрик МакГуайр задаётся вопросом, каким образом Жерсону, человеку низкого происхождения, старшему из двенадцати детей в крестьянской семье, удалось сделать столь головокружительную карьеру. МакГуайр предполагает, что одной из причин этого был демографический кризис 1340 – 1360-х гг., связанный с эпидемией чумы в Западной Европе. Эти трагические события сыграли и положительную роль в европейской культуре, увеличив социальную мобильность и позволив многим отпрыскам крестьянских семейств заняться церковной карьерой, что было бы немыслимо в таком масштабе при условии стабильного демографического роста [МакГуайр 2005, 1–2]. Мы полагаем, что данные исторические предпосылки стали основой для обращения богословской мысли позднего средневековья и Реформации к проблеме духовности простого человека.

Если для дворянской семьи уход одного из сыновей на стезю духовной карьеры являлся одним из способов решения материальных проблем, в соответствии с правом майората, для крестьян подобное событие прежде всего означало потерю рабочих рук и ущерб для хозяйства. Для семьи крестьянина было предпочтительней, чтобы в таком случае сын становился приходским священником, нежели монахом, не имеющим возможности оказывать материальную помощь родным и во многих случаях – вообще поддерживать связи с ними.

Выходцы из крестьянских семей, посвятившие себя церковному служению, как правило, в большей степени поддерживали связь с миром – не только с семьёй, но и с приходом, о котором должен заботиться пастырь. Данная историческая закономерность, характерная для позднего средневековья, распространилась и на Жерсона.

Успехи Жана Жерсона были обусловлены и личным стремлением к образованию, а также тем, что его родители заботились о просвещении каждого из своих детей. Не только Жан, но и все его братья, за исключением Пьера, умершего в раннем детстве, избрали для себя духовную карьеру. Старший из братьев, также получивший имя Жан, стал монахом-бенедиктинцем. Самые младшие сыновья из этой большой семьи, Николай (родился в 1382 г., дата смерти неизвестна) и еще один Жан (1384–1434), получили образование в Парижском университете. Впоследствии они вступили соответственно в бенедиктинский и целестинский ордены; примечательно, что каждый из них принял постриг под именем Жан. Стоит заметить, что и сёстры Жерсона были обучены грамоте. До нашего времени сохранилось письмо, в котором мать Жерсона Елизавета Шарденская обращается к двум своим младшим сыновьям. В этом документе присутствует упоминание о том, что письмо было записано рукой Понсеты, младшей из дочерей в семействе [Документы 1883, 24–25]. Следует упомянуть о том, что многие исследователи приписывают авторство данного письма самому Жану Жерсону [Документы 1883, 22; МакГуайр 2005, 5]. Тем не менее, даже в случае правильности этой гипотезы примечательно, что ни автор, ни адресаты письма не видят ничего удивительного в том, что младшая дочь в их семье умеет писать.

В одном из писем Жерсон обращается к своим сёстрам, замечая: «У вас достаточно писем и книг, чтобы вы всегда могли учиться тому, как служить Богу и обретать духовные утешения» [Жерсон 1998, 157]. Таким образом, мы можем сделать вывод, что чтение занимало важное место в повседневном быте крестьянской семьи, в которой вырос известный богослов.

Жан Жерсон провёл большую часть своей жизни вдали от семьи. История не сохранила каких-либо свидетельств его возвращения на малую родину с тех пор, как он отправился на обучение в Парижский университет в 1377 г. Парадоксальным для нынешнего времени является тот факт, что Жерсон, вероятно, впервые встретился со своими младшими братьями Николаем и Жаном только тогда, когда они приехали в Париж на обучение.

Для молодого Жерсона возвращение домой было бы позором. В одном из писем к покровителю (вероятно, к Пьеру Д’Айи), прося о материальной помощи, он подчёркивает, сколь тяжело было бы для его родителей узнать, что старший сын был вынужден оставить обучение. «Я боюсь, что, не дай Бог, они станут притчей во языцех для соседей, посмешищем для посторонних и грубым анекдотом для низких людей. Быть может, несправедливые обратят своё презрение против тебя, насмехаясь над моими родителями…» [Жерсон 1998, 152]. Хотя подобные просительные письма к родителям или покровителям были типичны для студентов в Средние века, МакГуайр отмечает, что в послании Жерсона детально описаны, скорее всего, реальные трудности [МакГуайр 2005, 31]. Обратим внимание на то, что Жерсону-студенту был свойствен страх перед возможным прекращением университетской карьеры.

Стремление найти своё место в интеллектуальной среде Парижа, сделать изучение богословия своим призванием в определённой степени побуждало юного Жерсона к отчуждению от семьи. Но, без сомнения, связи Жерсона с родителями, братьями и сёстрами не прерывались – он поддерживал переписку с родными и периодически виделся с братьями в годы их обучения, а затем и монашеского служения.

Говоря о ностальгии Жерсона по родному дому, следует сделать небольшое отступление о его сочинении под заглавием «Маленький поучительный трактатец о том, что состояние девства лучше, чем замужество» (“Petit traitie exhortant à prendre l’éstat de virginité plus que de mariage”), также известном как «Речь о превосходстве девства» (“Discours de l’excellence de la virginité”). Текст был написан в промежутке между 1395 и 1399 г. Произведение, написанное на французском языке, было рассчитано на женскую аудиторию, в первую очередь на сестёр автора. Жерсон, ссылаясь на опыт своих знакомых женщин, как замужних, так и не состоящих в браке, стремится убедить читательниц в том, что сохранение девства предпочтительней, чем вступление в брак.

«Речь» содержит многочисленные предостережения, касающиеся невзгод супружеской жизни. Муж может оказаться пьяницей, игроком, транжиром или, напротив, скупцом. Даже жизнь с добродетельным человеком может стать источником бед и ущерба для хозяйства в случае неудач в делах. Более того, муж может потерять интерес к жене, принося ей страдания своими изменами, и, возможно, даже совсем оставить её. Если супруга привлекательна, мужчина может замучить её ревностью и подозрениями. Болезнь, измены и смерть спутника жизни могут принести горе каждому из состоящих в браке [МакГуайр 2005, 103–104].

Даже о воспитании детей Жерсон пишет в негативном ключе, подчёркивая тяжесть всех возможных забот, с которыми может столкнуться мать. Он упоминает о ссорах, о болезни детей и о расходах, которые могут стать непосильными для семьи в случае смерти мужа. С другой стороны, потакание желаниям своих детей может толкнуть мать на путь греха и поставить под угрозу спасение её души [МакГуайр 2005, 103–104].

Жерсон представляет брак как большое искушение для женщины, поскольку утоление плотских желаний лишь заново разжигает страсть и, кроме того, может побудить замужнюю даму к совершению прелюбодеяния, поскольку, познав одного мужчину, она может воспылать страстью к другому, который покажется ей лучше, чем её муж [МакГуайр 2005, 104–105].

По своему содержанию «Речь о превосходстве девства» перекликается с популярным в то время анонимным французским произведением «Пятнадцать радостей брака», созданным  в конце XIV в. Это сочинение представляет жизнь семьи в ироническом ключе, перечисляя женские привычки, мучительные для мужей. Здесь рассказывается о расточительстве жён, их капризах, лукавстве, лицемерии и склонности к прелюбодеяниям – многие из этих качеств Жерсон приписывает мужьям. Неизвестный автор «Пятнадцати радостей» представляет историю Святого Семейства как возможный аргумент оппонентов в пользу семейной жизни, сам же отстаивает ценность свободы со светских позиций [Бессмертный (ред.) 1991, 7]. При этом его практические аргументы в пользу безбрачия перекликаются с текстом Жерсона, хотя и отличаются по стилю.

Исследователи высказывают различные точки зрения на причины, побудившие Жерсона так резко высказаться против брака. В работе «Пастырь и миряне в богословии Жана Жерсона» историк Кэтрин Браун утверждает, что подобный взгляд свидетельствует о современной Жерсону критике взглядов Церкви на брак как на менее предпочтительный по сравнению с безбрачием образ жизни; трактаты богослова, рассказывающие о преимуществах девства[1], защищали позицию Церкви [Браун 2007, 228]. Однако при отсутствии свидетельств распространения подобной критики в конце XIV – начале XV в. данное предположение остаётся лишь гипотезой ad hoc.

Б.П. МакГуайр, отмечая, что автор не призывает читательниц к принятию монашества, полагает, что Жерсон побуждал своих сестёр к созданию «неформальной религиозной общины» [МакГуайр 2005, 103], подобной братствам Общей Жизни, появившимся в рамках движения «нового благочестия» на рубеже XIV – XV вв. Хотя вначале автор призывает своих сестёр выбрать в качестве жениха Иисуса Христа, а не земного мужчину [Там же, 105], в тексте не содержится прямых побуждений к принятию монашества. По мнению МакГуайра, ограниченность семьи в средствах не позволяла каждой из сестёр заплатить взнос монастырю, и продолжение совместной жизни в родительском доме избавляло их от расходов, требующихся как для вступления в брак, так и для ухода в монастырь [Там же, 103]. Данные объяснения представляются нам вероятными, но недостаточными для объяснения позиции Жерсона.

Прежде чем высказать нашу версию, обратим внимание на некоторые особенности позиции Жерсона. Прежде всего следует подчеркнуть, что автор не стремится к созданию универсального наставления для всех женщин – его рассуждения обращены именно к его сёстрам. Работа Жерсона не претендовала на общезначимость и, несмотря на название, носила характер в большей степени личного письма, нежели отвлечённого сочинения на этическую тему.

Общие взгляды Жерсона на таинство брака соответствовали учению апостола Павла, в соответствии с которым безбрачие предпочтительно, но вступление в брак является средством избежать искушения и блуда для тех, кто не в силах ограничить себя (1 Кор. VII, 1–11). В «Речи о превосходстве девства» также отмечается, что части женщин необходимо выходить замуж – как для того, чтобы избегать плотских грехов, так и для продолжения рода. И всё же Жерсон отмечает, что женщины, вступившие в брак, «выбрали менее благую долю» [Браун 2007, 227], и полагает, что его сёстры не должны следовать их примеру [Там же].

Автор не запрещает сёстрам выходить замуж, впрочем, подчёркивая, что та из них, которая пожелает вступить в брак, не должна пытаться переубедить своих сестёр также отказаться от безбрачной жизни в кругу семьи своих родителей [МакГуайр 2005, 106]. Тем не менее забота об отце и матери не являлась главным мотивом написания трактата. Жерсон сам признавал, что сгущает краски для того, чтобы убедить своих сестёр не выходить замуж. Он просит прощения у всех благочестивых замужних женщин, в том числе у своей матери, за столь резкие высказывания о браке [Там же, 105].

Опасения перед возможным замужеством сестёр настолько владели Жерсоном, что многие из его представлений и чувств были бы непонятны не только людям нашего времени, но и многим современникам богослова. В частности, в той же работе Жерсон сразу после выражения соболезнований сестре Марион в связи с недавней смертью её мужа заявляет о том, что это прискорбное событие избавило её от бремени семейной жизни. По его словам, утрата спутника жизни позволила Марион остаться в родительском доме и вернула ей «покой, отраду и удобство, большее, чем то, которым она обладала в браке» [Там же, 106].

Следует также обратить внимание на одно из замечаний в письме отца Жерсона, крестьянина Арно. Этот документ относится к промежутку между 1395 и 1396 г., когда Жан Жерсон только занял должность канцлера Парижского университета. Рассказывая сыну о жизни его сестёр, Арно замечает: «Они не более обеспокоены, чем были в возрасте шести лет. Я не думаю, что они вообще задумаются о замужестве, пока… это не будет приемлемым для нас и для тебя» [Жерсон 1998, 156].

С учётом того, что в письме упоминается смерть мужа, мы приходим к выводу, что под «обеспокоенностью» подразумевается не столько волнение в связи с жизненными трудностями как таковыми, сколько стремление устроить свою личную жизнь. Тем не менее сравнение молодых женщин с шестилетними девочками говорит если не об определённой иронии по отношению к убеждениям сына, то, по крайней мере, о больших преувеличениях, направленных на то, чтобы уверить его в спокойной обстановке в семье.

С годами разлуки семья становилась для Жерсона всё более далёким, идеализированным и статичным образом, постепенно теряющим свои конкретные черты. Не имея возможности видеться с родными людьми, богослов стремился не только сохранить их в своей памяти, но и предотвратить какие-либо изменения, способные разрушить привычные образы. Именно по этой причине Жерсон убеждал своих сестёр не вступать в брак, в то же время не побуждая их уйти в монастырь, и, вероятно, испытывал определённое облегчение, узнав о смерти мужа Марион.

Через несколько лет после написания «Речи о превосходстве девства» Жерсон смягчил свои взгляды на возможное вступление сестёр в брак. В частности, в работе «Одиннадцать правил» богослов лишь советует девушкам в случае получения предложения о вступлении в брак сообщить об этом семье, в том числе и ему, чтобы получить добрый совет [Жерсон 1998, 126]. Тем не менее изначальному пожеланию Жерсона было суждено сбыться – Марион была единственной из его сестёр, которая вышла замуж. Более того, после смерти мужа, как уже было сказано, она продолжила жизнь в родительском доме, не вступив в повторный брак.

Находясь вдали от семьи, Жан Жерсон продолжал выполнять обязанности покровителя и старшего сына, главного помощника родителей. Этим объясняется его постоянная забота о жизни сестёр, проявившаяся в создании многочисленных дидактических и богословских сочинений. Часть подобных работ не сводится к обычным письмам, содержащим советы и рекомендации близким, но может быть рассмотрена в качестве самостоятельных духовно-просветительских произведений.

Будучи священником, Жерсон был обязан заботиться о пастве, и обращённость многих его сочинений к «простым людям» (les simples gens) объяснялась чувством ответственности не только за семью, но и за приход. Тем не менее на всё творчество Жерсона, связанное с вопросами повседневной религиозности, оказали влияние воспоминания о семье. Говоря о простых людях, богослов подразумевал под этим понятием прежде всего своих родных.

Стоит отметить, что быт семьи Жерсона, в особенности после того, как сыновья покинули родительский дом и вступили на путь духовного служения, в действительности во многом напоминал уклад домов братьев и сестёр Общей Жизни. Эти религиозные общины представляли собой один из главных типов организаций движения «нового благочестия» (devotio moderna), существовавшего на территории Нидерландов, Германии, а впоследствии и Франции [Бройкхёйзен web] в конце XIV – середине XVI в. Члены таких общин посвящали свою жизнь Богу, формально не принимая монашества, но фактически придерживаясь принципа «верности без обетов». Каждый из подобных домов собирал людей одного пола, проводивших время в совместных трудах и молитвах. Запрет на сбор подаяния привёл к активной общественной роли братств Общей Жизни, поддерживающих существование организаций собственным трудом, посредством участия в различных отраслях производства. При каждой из общин жили несколько священников, не связанных с приходом, но выполнявших роль духовных руководителей домов[2], а также поддерживавших связи с другими общинами движения. Тем не менее братья и сёстры Общей Жизни относились к приходам местных церквей, не имели в одежде каких-либо знаков отличия от мирян и имели право покинуть дом по своей воле.

Совместный быт во всех сферах жизни и общая собственность, существование на собственные средства, стремление почитать Бога в миру, поддержание связи с обычным церковным приходом и при этом ведение жизни, подобной монашеской – данные черты братств Общей Жизни были свойственны и семье Жерсона. Обязанности духовных руководителей общины исполняли отец семейства Арно, а также сам Жан Жерсон, хотя и покинувший родительский дом, но продолжавший общаться с родными посредством писем и присылать им свои советы и духовные наставления.

Ошибочно было бы предположить, что быт семьи Жерсон целенаправленно строился по образцу братств Общей Жизни. Напротив, следует отметить, что по самому укладу жизни подобные организации devotio moderna напоминали большие семьи. Как и монахи, члены общин назывались братьями и сёстрами. Фактически, несмотря на утверждения самих представителей движения, у домов существовали уставы [Ван Энген (ред.) 1988, 155, 176; Бройкхёйзен web], представленные в виде сводов обычаев и рекомендаций для членов общин[3]. Свой регламент, распорядок и нормы подчинения присутствовали, пусть и в формально не зафиксированном виде, в крестьянской семье в силу сложившихся традиций. Возможно, что дух «нового благочестия», присущий семье Жерсон, впоследствии позволил Жану высоко оценить значимость devotio moderna для распространения и развития духовности в душах простых людей и войти в число сторонников движения. Обвинения в ереси бегинок и стремлении основать новый монашеский орден были сняты с братств Общей Жизни в 1417 г. в ходе Констанцского собора во многом благодаря участию Жерсона в полемике с монахом-доминиканцем Матфеем из Грабова [Шишков 2003, 546; Ван Энген (ред.) 1988, 13].

Более того, в годы канцлерства Жерсон уже сознательно стремился уподобить жизнь своих родных, остающихся в миру, быту домов братьев и сестёр Общей Жизни. Об этом свидетельствует наставление, известное под названием «Одиннадцать правил» и созданное примерно в 1400–1401 гг. Оно содержит главным образом формальные предписания, касающиеся распорядка дня и норм поведения сестёр, сходные с содержанием уставов братств Общей Жизни. Жерсон предполагает, что в соответствии с распоряжением главы семьи одна из сестёр будет назначена «настоятельницей», чтобы остальные девушки следовали её распоряжениям [Жерсон 1998, 126–127]. При этом в предисловии богослов отмечает, что даёт лишь советы, добавляя: «И пусть это будет понято должным образом, чтобы в этом распорядке не было обнаружено ничего опасного в плане обетов или обязательств» [Жерсон 1998, 125]. Данное замечание свидетельствует о знакомстве Жерсона не только с укладом жизни братств Общей Жизни, но и о взглядах противников движения. Будучи сторонником движения «нового благочестия», богослов стремился уподобить быту его мирских общин жизнь своей семьи, в то же время заранее стараясь уберечь своих родных от возможных нападок, сходных с обвинениями в адрес домов братьев и сестёр Общей Жизни.

Неоднократно в сочинениях Жерсона учёности и гордыне университетской среды противопоставляются мудрость и смирение простых людей, по версии богослова, в большей степени способных к постижению откровения. В частности, в трактате «О вершине созерцания» Жерсон сравнивает два типа людей с двумя братьями, один из которых не знает тайн своего отца, но искренне привязан к нему и всегда готов прийти ему на помощь, второму же ведомо многое из того, что скрыто от первого из братьев, но не свойственны сыновняя любовь и почтение. Как подчёркнуто в трактате, именно первый сын заслужит уважение отца. «Более того, ему откроют тайны отца и предоставят всё наследство, в то время как второй сын будет осуждён за неблагодарность, недостаток благочестия и озлобленность» [Жерсон 1998, 80].

Образ простого человека стал особенно важным для Жерсона в годы его разочарования в университетской карьере. Через несколько лет пребывания в должности канцлера собственная деятельность начала казаться Жерсону пустой, бессмысленной и искусственной. В 1400 г. он попытался уйти с должности.

О причинах этого события красноречиво рассказывается в документе, который исследователи считают письмом, обращённым к учителю Жерсона Петру д’Айи или же к парижскому капитулу. Тем не менее следует обратить внимание на то, что в тексте отсутствуют какие-либо обращения к собеседнику. Кроме того, в большинстве своих работ Жерсон определяет аудиторию сочинения – если не посредством прямого обращения, то путём пояснений и комментариев в предисловии или сопроводительном письме[4]. В тексте же данного документа указание на адресатов является очень отвлечённым: «Здесь описаны некоторые из трудностей и бед, с которыми я сталкиваюсь, находясь на должности канцлера Парижского университета. Я составил этот список непосредственным и свободным образом, чтобы посоветоваться с самыми праведными и богобоязненными людьми» [Жерсон 1998, 161]. Таким образом, можно предположить, что перед нами не письмо, а документ, не предназначенный для посторонних лиц, возможно, даже дневниковая запись. Приведённая выше цитата является единственным непосредственным упоминанием о людях, которым автор собирался передать эти свои размышления. Возможно, рассматриваемый документ –­ заготовка для речи Жерсона, хотя и не являвшейся официальным выступлением, но связанной с важным шагом, который собирался предпринять канцлер.

Текст исполнен глубокого разочарования в университетских порядках, и большая часть документа выглядит как оправдание. Многие предложения первой части текста начинаются со слова “cogor” – «я вынужден» [МакГуайр 2005, 110]. Но оправданию подлежит не намерение Жерсона покинуть должность канцлера, а деяния, которые он постоянно вынужден совершать, занимая этот важный пост. Жерсон обеспокоен тем, что ему приходится угождать своим недругам – не только личным недоброжелателям, но и просто неправедным людям, способствовать продвижению безнравственных и неучёных людей, оставляя без внимания более достойных [Жерсон 1998, 161]. Он подчёркивает, что вынужден напрасно тратить время на составление бессмысленных речей, не находя достаточно времени на посещение церковных служб и молитвы, а также на продолжение своего обучения [Жерсон 1998, 162]. Есть и вполне бытовые жалобы: на сплетни, зависть окружающих и на недостаток средств [Там же, 162–164]. Канцлер стремится доказать, что каждая из описанных трудностей неразрывно связана с занимаемой им должностью и представляет опасность для его души [Там же, 162].

Жерсона не беспокоит то, что его уход может стать поводом для сплетен и неодобрения, с которыми он постоянно сталкивается и в должности канцлера. Главная сложность, которая действительно беспокоит его при намерении оставить пост, связана с возникновением трудностей в церковной карьере его братьев. «Я допускаю, что эта мирская причина может в конечном счёте превозмочь меня» [Там же, 165]. Только рассуждая о трудностях для семьи, которые может создать его уход с должности, канцлер говорит о возможности остаться на своём посту.

После неудавшейся попытки ухода Жерсон продолжал занимать должность канцлера более десяти лет. Тем не менее после Констанцского собора богослов не мог вернуться в Париж ­– потому что в своих выступлениях он резко осудил оправдание убийства герцога Людовика Орлеанского, совершённого людьми Иоанна Бесстрашного, герцога Бургундского. Изгнание позволило Жерсону посвящать больше времени духовному самосовершенствованию, видеться с братом, настоятелем целестинского монастыря в Лионе, где бывший канцлер провёл последние годы своей жизни, и заняться обучением детей, к которому богослов был расположен в большей степени, чем к административной деятельности.

Значительная часть работ Жерсона – как проповедей, так и текстов, предназначенных для самостоятельного чтения, – была направлена на просвещение простых людей. В числе этих произведений присутствуют как сочинения, непосредственно предназначенные для паствы, так и руководства для священников и преподавателей. К произведениям первого рода относятся многие письма и проповеди Жерсона, примыкающие к ним по содержанию этические работы, пособия по основам веры, такие как «Азбука для простого народа» и «Трёхчастное сочинение», а также трактат «О вершине созерцания», посвящённый мистическому познанию Бога. Ко второй группе произведений относятся сочинения этического и педагогического содержания, такие, как «Об искусстве выслушивания исповедей», «О различении истинных и ложных откровений», «О необходимости приведения детей ко Христу», «Послания к наставникам Наваррской коллегии», «Записка о реформе теологического образования».

Стоит отметить, что в педагогических работах Жерсона, направленных на реформу университетского образования, и сочинениях, созданных для просвещения простых людей, также проявляется общая тенденция, связанная с преобладанием этико-практической составляющей над теоретической. По мнению богослова, в ходе получения образования следует «научиться не столько спорить, сколько жить» [Шишков 2003, 547], и педагогам необходимо уделять больше внимания формированию личности учеников, нежели преподаванию теоретических дисциплин, подавая подопечным личный пример нравственной жизни.

В определённом смысле можно признать, что Жерсон стремился к усреднению образования студентов, получающих знания в рамках регламентированной университетской системы, и простецов, постигающих основы богословия как в приходских школах, так и в ходе общения со священниками, а также самостоятельного чтения книг – практик, в большинстве случаев носящих нерегулярный характер. Даже с учётом того, что университетское образование является более углублённым и обширным по своему содержанию, Жерсон считал необходимым исключить из программы бесполезные предметы, уделив больше внимания преподаванию Библии и этических дисциплин (стоит отметить, что практическая полезность в понимании Жерсона в первую очередь подразумевала значимость для спасения души).

Было бы чрезмерным упрощением считать, что для Жерсона противопоставление научно-богословской жизни и быта простых людей сводилось к антитезе созерцательного и деятельного образа жизни (vita contemplativa et vita activa). С точки зрения богослова, каждый из родов занятий обладал достоинствами, но таил в себе и определённые угрозы.

Проповедническая и научно-педагогическая деятельность для Жерсона относилась к сфере vita activa. С точки зрения богослова, данные занятия полезны для обучения и наставления других людей, но их существенный недостаток заключается в том, что они отнимают у деятеля время и силы, необходимые для самосовершенствования и созерцания.

Чрезмерное обращение к vita activa препятствует и духовному развитию простого человека. В частности, об этом Жерсон подробно рассуждал в «Речи о превосходстве девства», подчёркивая, что замужней женщине приходится угождать в большей степени мужу и детям, чем Богу, и таким образом, перед безбрачными девами открывается большая свобода (в том числе и экономическая) и более широкие возможности духовной жизни [МакГуайр 2005, 105].

В свою очередь, созерцание как средство познания Бога было, по мнению Жерсона, также доступно и для просвещённых богословов, и для простых людей. «Мы видели и видим во многих случаях, что святые отшельники и некоторые женщины достигают большего в любви Божьей посредством созерцательной жизни, чем удаётся многим великим учёным», – пишет богослов в трактате «О вершине созерцания» [Жерсон 1998, 77].

При этом Жерсон всё же считает, что люди с теологическим образованием обладают более широкими возможностями богопознания, поскольку способны не только к эмоциональному, но и к интеллектуальному созерцанию, способствующему открытию новых истин веры, обучению им и их защите от еретиков. Этот вид созерцания доступен простым людям лишь «посредством божественного откровения или необыкновенного чуда» [Там же, 78], как в случае с апостолами. В отличие от интеллектуального, эмоциональное созерцание доступно всем и является, по мнению Жерсона, «высочайшей мудростью, которой мы можем обладать на земле» [Там же, 78], тогда как интеллектуальное созерцание носит инструментально-аргументативный характер, поясняет и доказывает истины веры.

Тем не менее vita contemplativa была связана с иным видом опасности, поскольку за откровение могут быть приняты иллюзии, творения неустойчивого воображения и результаты дьявольского искушения. Мистическое созерцание могло стать источником формирования ереси, что могло произойти как с образованными, так и с неучёными людьми.

В частности, в трактате «О различении истинных и ложных откровений» (“De distinctione verarum revelationum a falsis”), посвящённом проблеме определения ортодоксальности мистического опыта, Жерсон рассказывает читателям о случаях опасных иллюзий, принятых мистиками и их окружением за божественное откровение. В его примерах упоминаются как образованные богословы, так и простые люди. В трактате говорится о неком учёном человеке, изначально убеждённом, что ему суждено стать Папой, а впоследствии одержимым мыслью о том, что он будет Антихристом или, по меньшей мере, его предшественником [Там же, 336]. В дальнейшем Жерсон рассказывает о замужней даме из Арраса, которую почитали за то, что время от времени в течение нескольких дней она отказывалась от пищи. Как определил сам автор трактата после беседы с «праведницей», эта женщина была далека от церковной жизни и находилась на грани безумия [Там же, 343–344].

Подразумевая, что сам мистик не в состоянии объективно оценить свой опыт созерцания, Жерсон отмечает, что оценкой откровений должен заниматься богослов, обладающий высоким образованием и большим опытом, что позволяет оценить нравственные качества и душевное здоровье мистиков [Там же, 337].

С точки зрения Жерсона, совмещение созерцательной и деятельной жизни необходимо для каждого из людей. В трактате «О вершине созерцания» богослов отмечает: «Нет человека, который настолько предан активной жизни, что ему следует никогда не думать о Боге и совести, или об исповеди и покаянии, как нет и <такого> созерцателя, который не нуждается в каком-либо труде. Таким образом, всегда необходимо, чтобы в человеке Марфа была с Марией, а Мария с Марфой» [Там же, 91].

Подводя итоги, мы можем сделать вывод, что обращение к духовности простого человека у Жана Жерсона было обусловлено как общеисторическими, так и конкретно-биографическими предпосылками. Стремление богослова заложить основы духовного развития для мирян объясняется тем, что понятие простых людей для богослова было тесно связано с образами родных, оставшихся в миру.

Монашество было главным образом ограничено средой монастыря, ордена, университета или духовенства как такового. Это представляло существенное препятствие для рефлексии над духовной жизнью простецов, до определённого этапа находившихся на периферии картины мира средневековых богословов. Повышение социальной мобильности к концу XIV в. привело к изменению состава духовенства, увеличению в нём доли священников, не являющихся монахами. Для немонашеского священства, как и для клириков, сохранивших тесные связи со своими семьями, было более естественно внимание к образованию мирян – в большей степени этическому, нежели теоретико-богословскому, но никогда не исключающему последней из названных составляющих. Предпосылкой к этому являлось признание за мирянами способностей к самостоятельному духовному развитию, иногда превосходящему развитие погрязшего в гордыне духовенства.

Педагогические, этические и мистические произведения Жерсона, предназначенные для наставления и просвещения простых людей, знаменуют перелом в богословской мысли, признавшей за мирянином активную роль в духовном развитии, в том числе и возможность богопознания путём мистической жизни. Сходные взгляды во времена Жерсона были присущи представителям движения devotio moderna, а впоследствии – таким выдающимся мыслителям, как Николай Кузанский и Эразм Роттердамский. Эволюция образа простого человека в позднесредневековой картине мира и просветительская деятельность, во многом подготовленная работами Жерсона и в дальнейшем получившая широкое распространение благодаря изобретению книгопечатного станка, стала одним из важнейших факторов эволюции культуры, подготовивших почву для Реформации.

Литература

Бессмертный (ред.) 1991 – Пятнадцать радостей брака и другие сочинения французских авторов XIV – XV вв. Сост. и отв. ред. Ю.Л.Бессмертный. М., 1991.

Браун 2007 – Brown D.C. Pastor and Laity in the Theology of Jean Gerson. Cambridge –NY, 2007.

Бройкхёйзен web – Broekhuysen A. Gerard Groote and the Brothers of the Common Life. http://wisdomsgoldenrod.org/publications/misc/gerard_groote.html

Ван Энген (ред.) 1988 – Devotio Moderna. Basic Writings. Transl. and intr. by Engen J. van. NY, 1988.

Документы 1883 – Documents sur la famille du Chancelier Gerson et sur les villages de Gerson et de Barby. Reims, 1883.

Жерсон 1998 – Gerson J. Early Works. NY, 1998.

МакГуайр 2005 – McGuire B.P. Jean Gerson and the Last Medieval Reformation. University Park, 2005.

Шишков 2003 – Шишков А.М. Жан Жерсон / Шишков А.М. Средневековая интеллектуальная культура. М., 2003. C. 541–557.