Рец. на кн.: С.Ю. Рыбас. Сталин. М.: Молодая гвардия, 2009, 912 с. (Серия «ЖЗЛ»).

Автор Бузгалин А.В., Колганов А.И.

18.10.2010 г.

В наших современных попытках осмыслить феномен Сталина до сих пор почти монопольные позиции занимают две однобоких полярных (хотя парадоксальным образом очень во многом и смыкающихся) точки зрения. Их относительное преобладание может меняться со временем, но вместе они до сих пор с успехом удерживают свою монополию. И сам этот феномен заслуживает не меньшего внимания, чем феномен Сталина. Одна из этих точек зрения заключается в том, что любая попытка исторического взгляда на Сталина и его время объявляется не просто излишней, а вредной, как прикрытое стремление замазать преступления тоталитарной диктатуры. Причина же этих массовых преступлений объясняется идеологическим грехопадением народа, впавшего в марксистскую ересь и пошедшего за патологическим злодеем Лениным и его младшим братом – Сталиным. Может показаться странным, но в этом объяснении либеральные западники целиком солидарны с православными монархистами и консерваторами. Впрочем, странно это только на первый взгляд – и те, и другие игнорируют исторический подход к общественной жизни. Другая точка зрения, которая в последние два десятилетия шаг за шагом отвоевывает позиции у первой, объявляет Сталина строгим, но справедливым народным вождем, все жестокости которого были вынуждены обстановкой – происками внешних и внутренних врагов, низким культурным уровнем массы народы и государственного аппарата, необъятностью и неотложностью стоявших перед страной задач. При этом жертвы сами оказываются виновны в сотворенном над ними произволе и беззаконии, ибо наверняка могли быть не без греха, и потому на всякий случай от них было лучше избавиться. Сталин представляется единоличным создателем великой и могучей Державы (некоторые решаются сказать – Империи). Развалилась же эта держава в результате происков врагов, предателей и навеянного ими всеобщего помутнения умов. Можно легко заметить, что причины гибели Сталинской державы зеркально отображают в этой концепции причины воцарения Сталина в изображении либералов. И еще в одном эти крайности сходятся. И те, и другие свято верят Сталину на слово в том, что под его руководством в середине 30-х годов прошлого века в нашей стране был построен социализм. Разница лишь в том, что одни превозносят это как величайшее достижение, а другие проклинают как величайшее несчастье. Точно так же обе эти точки зрения рассматривают гибель первоначального костяка большевистской партии под ударами сталинского террора как неизбежность. Одни с плохо прикрытым злорадством поучают, что революция всегда пожирает своих детей, другие видят в уничтожении носителей интернациональной коммунистической идеи необходимый шаг на пути реализации национального российского державного проекта. С.Ю. Рыбас, отдадим ему должное, не является типичным представителем какой-либо из этих крайних точек зрения. Он стремится избегать – и подчас успешно – эксплуатации некоторых наиболее примитивных мифов. Автор книги создал весьма обширную биографическую хронику, не только освещающую жизнь самого И.В. Сталина, но и вписывающего эту жизнь в контекст подробно освещенных событий его эпохи. С.Ю. Рыбас, опираясь на немалый круг источников, дает нам возможность взглянуть на масштабную историческую панораму первой половины ХХ в. Однако при всех достоинствах этой книги уже при чтении вступления («Иосиф Сталин как исторический тип российского руководителя») появляется стойкое ощущение, которое в дальнейшем только укрепляется, что автору не хватает главного – исторического метода. Заявив во вступлении – «В конце концов, дело не в Сталине или Петре Великом. Дело в осмыслении исторического пути» – именно в этом осмыслении С.Ю. Рыбас оказывается несостоятельным. В решении проблем отечественной истории он остался дилетантом – высокообразованным и широко информированным, подчас прозорливым, но все же дилетантом. И это не позволило ему в полной мере вырваться за рамки той примитивной дихотомии в оценке личности Сталина, которая была обрисована мной в начале рецензии. Как ни прискорбно, С.Ю. Рыбас не понимает (а, возможно, – что еще более печально – и не желает понимать) тех исторических процессов, анализировать которые он берется. Столь резкая оценка связана вовсе не с тем, что автор занимает позицию, с которой мы не согласны. Несогласие в столь острых вопросах отечественной истории – явление вполне естественное. Можно спорить, можно не соглашаться, можно ошибаться, в конце концов – но если стоять на почве реальных фактов, это создает основу для взаимного уважения пускай даже и непримиримых точек зрения. К сожалению, уходя от наиболее примитивных и расхожих мифов, С.Ю. Рыбас все же остался в плену предвзятой идеологической позиции, ради которой он по-своему фильтрует, а то и кроит и перекраивает исторические факты, вылепливая из них очередной сталинский миф. Вольное обращение автора с фактами несет на себе печать определенной тенденции, имеющей явно великодержавную подкладку. Эта тенденция прослеживается и в отборе источников, которыми пользуется С.Ю. Рыбас. Его неограниченным доверием пользуются авторы, занимающие антисоветскую или антисоциалистическую позицию, а также придерживающиеся националистических взглядов. Вы практически не найдете у него источники антисталинской ориентации (хотя бы ради опровержения высказываемых там взглядов), а из тех, кто может быть отнесен к авторам социалистической направленности, используются лишь свидетельства сторонников Сталина. Единственное исключение составляет самый известный антипод Сталина – Троцкий, к словам которого С.Ю.Рыбас подчас проявляет внимание. Книга изобилует фактическими неточностями, полный разбор которых мог бы составить самостоятельную брошюру. Поэтому лишь кратко упомянем те, которые сразу бросаются в глаза. На с. 82 утверждается, что во время Первой мировой войны «по количеству производимых пушек Россия превзошла Францию и Англию». Попробуем взглянуть на цифры. Французская индустрия за годы войны выпустила 23 тыс. орудий. В России за 1914–1917 годы было произведено около 15 тыс. орудий (включая орудийные стволы для ремонта). И кто же кого превзошел? На с. 92 нам сообщается, что Сталин руководил I Всероссийским съездом Советов. Не говоря уже о том, что эсеровско-меньшевистское большинство съезда никак бы не уступило бразды правления большевику Сталину, он даже в число членов президиума съезда от большевиков не входил. Правда, на съезде он был избран в члены ВЦИК, но к руководству съездом это не имеет никакого отношения. На с. 102 С.Ю. Рыбас заявляет, что в июльские дни 1917 г., после перехода Ленина и Зиновьева на нелегальное положение и ареста ряда других руководителей большевиков, «на плечи Сталина легло все дальнейшее руководство партией». Каждый, кто серьезно изучал историю большевистской партии, знает, что такое было в принципе невозможно – никто из партийных деятелей тогда не мог единолично руководить РСДРП (б). На с. 121 С.Ю. Рыбас рассказывает нам о том, что, согласно «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», оглашенной на Учредительном собрании, «частная собственность отменялась и становилась государственной». Вероятно, С.Ю.Рыбас поленился прочесть текст этой Декларации, поскольку иначе ничего подобного он бы вычитать там не смог. Единственное, из чего можно было бы сконструировать это смелое заявление (при наличии достаточно буйной фантазии), так это следующие строки: «частная собственность на землю отменяется и весь земельный фонд объявляется общенародным достоянием и передается трудящимся без всякого выкупа, на началах уравнительного землепользования». Но, согласитесь, это все-таки не всеобщая отмена частной собственности и не всеобщее огосударствление. На с. 142 цитируется известная телеграмма Сталина В.И.Ленину: «Морские специалисты уверяют, что взятие «Красной горки с моря опрокидывает всю морскую науку. Мне остается лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие «Горки» объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных». Ну, насчет «самого грубого вмешательства» Сталину вполне можно поверить. Однако С.Ю. Рыбас почему-то в пересказе этих событий целиком доверился товарищу Ворошилову, который обошел вниманием одну маленькую деталь. Как же выковавший победу полководец Сталин так и не удосужился разобраться, как именно была взята «Красная горка»? На телеграмме имеется пометка В.И.Ленина: «Красная горка была взята с суши». Так ведь и было. С моря был только артиллерийский обстрел. На с. 159 утверждается, что 20 тыс. офицеров было расстреляно в 1920 г. в Крыму по приказу Троцкого. Помимо того, что общее число расстрелянных офицеров точно не известно, не существует в природе и приказов Троцкого на этот счет. Вероятно, С.Ю.Рыбас снова охотно поверил чьим-то домыслам. На с. 160 цитируется совершенно нелепое, если не сказать резче, утверждение Г.А.Соломона (Исецкого), известного своей пасквилянтской публикацией о семье Ульяновых: «И если бы около Троцкого не было Сталина, человека, хотя и не хватавшего звезд с неба, но смелого и мужественного и к тому же бескорыстного, он давно задал бы тягу. Но Сталин держит его в руках и, в сущности, все дело защиты Советской России ведет он». Во-первых, Троцкий неоднократно бывал на фронтах, в том числе и под пулями, и действительно знавшие его люди что-то не замечали у него стремления «дать тягу». А насчет того, кто кого держит в руках в Реввоенсовете, Соломон, вне всяких сомнений, самый авторитетный свидетель. С поста консула в Гамбурге, затем работника Наркомвнешторга и торгпреда в Эстонии, ему – ну, конечно же! – лучше всех других было видно, что происходит между Сталиным и Троцким в РВС. На с. 173 С.Ю. Рыбас грубо передергивает позицию В.И.Ленина на XI съезде партии. Оказывается, «оппозиция выводила Ленина из себя, он в ярости даже предлагал расстреливать несогласных». А что же говорил Ленин на самом деле? «…Когда вся армия отступает, ей не ясно, она не видит, где остановиться, а видит лишь отступление, – тут иногда достаточно и немногих панических голосов, чтобы все побежали. Тут опасность громадная. Когда происходит такое отступление с настоящей армией, ставят пулеметы, и тогда, когда правильное отступление переходит в беспорядочное, командуют: «Стреляй!» И правильно». Ну, и где же тут предложение расстреливать несогласных? Вот кого Ленин действительно предлагал расстреливать, так это меньшевиков и эсеров, пропагандирующих полное отступление к капитализму, на рельсы чисто буржуазной революции. Приходится прибегать к столь обильному цитированию, ибо С.Ю.Рыбасу по каким-то причинам оказалось недоступно собрание сочинений В.И.Ленина, и он начал рисовать картину некоего кошмарного внутрипартийного озлобления. Но вот зачем? На с. 175 автор выдает странную, совершенно ничем не подкрепленную фразу: «Самое главное – Ленин был в союзе со Сталиным против Троцкого». Таких фактов – во всяком случае, для 20-х годов – истории не известно. А вот случаи, когда Ленин был в союзе с Троцким против Сталина – напротив, имеются. На с. 238 совершенно извращается суть разногласий между Сталиным и левой оппозицией. «Или строить социализм в СССР, или ждать мировой революции, то есть медленно капитулировать» – так изображает разницу между ними С.Ю.Рыбас. Но на самом деле оппозиция не предлагала ни «ждать» мировой революции, ни даже подталкивать ее. Именно оппозиция в лице Троцкого и Пятакова гораздо раньше Сталина настаивала на форсировании индустриализации. Именно оппозиция, в лице Преображенского, сформулировала теоретические основы использования крестьянского хозяйства как ресурса для индустриализации. А Сталин в это же время, крича о строительстве социализма в отдельно взятой стране, никакой собственной политики движения к социализму предложить не мог, сначала многое заимствовав у Бухарина, и лишь затем совершив плагиат у левой оппозиции. Так что Сталин в этом отношении на деле оказался лишь неумелым эпигоном – правда, за это он сполна отомстил и Бухарину, и левым.  На с. 290 мы узнаем, что Сталиным, оказывается, было предсказано усиление классовой борьбы. Предсказано? А, может быть, точнее сказать – предписано? На с. 300 С.Ю. Рыбас делает еще одно открытие – оказывается, Сталину в январе 1930 г. надо было притормозить коллективизацию, ибо завод «Красный путиловец» не справлялся с программой поставки селу тракторов. Это, извините, полная ерунда. Степень необеспеченности вновь создаваемых колхозов тракторной техникой была столь велика, что неуспехи, или, напротив, грандиозные успехи работы «Красного путиловца» в перспективе года-двух повлиять на ситуацию не могли. Здесь же, на с. 300-301 Рыбас повторяет сталинскую ложь об ответственности низовых партийных и советских работников за перегибы коллективизации. Но уже давно опубликована масса документов, неопровержимо доказывающих – подхлестывание темпов коллективизации насаждалось именно сверху, из Политбюро. И Сталин сам приложил к этому руку, поощряя процентоманию, вычеркивая из директивных документов запрет на обобществление мелкого скота и птицы и т.д. Совершенно ложными и противоречащими друг другу являются дающиеся на с. 331 и 355-356 трактовки голода 1932/33 гг. На с. 331 приводится версия, согласно которой голод был вызван необходимостью мобилизации хлеба на экспорт для погашения кредитов и оплаты импорта оборудования. На с. 355-356 приводятся данные о том, что в этот период экспорт зерна был резко сокращен и стал значительно меньше объемов зерновой помощи голодающим районам. Так отчего же тогда голод? На с. 445 нам преподносится шпионский роман о попытке Тухачевского встретиться с Гитлером. Никакими доказательствами этой сенсации С.Ю.Рыбас, конечно же, себя не обременяет. На с. 542 автора опять подвело излишнее доверие к источникам антисоветской окраски. Приведя содержащиеся в книге В.А.Алексеева выдержки из указания В.И.Ленина от 1 мая 1919 г., и решения Политбюро от 11 ноября 1939 г., отменяющего это указание Ленина, С.Ю.Рыбас не удосужился выяснить, что оба этих «документа» – давно разоблаченные фальшивки. Особенную некомпетентность С.Ю. Рыбас демонстрирует в вопросах военной истории.  На с. 436 помещены сведения о поставке в Испанию танков БТ-6. Хотелось бы просветить С.Ю. Рыбаса – танки под индексом БТ-6 в СССР серийно не производились и в Испанию не поставлялись.  На с. 572 делается безапелляционное утверждение: «К 1941 году оборонная промышленность СССР выпускала все виды вооружений, которыми была достигнута победа в войне. Новой техники во время войны СССР создавать не мог». Ни первое, ни второе утверждение неверно. Во-первых, к 1941 г. СССР не выпускал такие виды вооружений, как самоходные артиллерийские орудия и реактивные системы залпового огня (реактивные минометы). Первые небольшой партией выпустили в конце 1941 г. (и затем наступил перерыв более чем на год), вторые – летом того же года. Во-вторых, за годы войны было создано и принято на вооружение множество образцов новой техники.  На с. 605 утверждается, что советская экономика «превзошла в годы войны экономику оккупированной Германией Европы, чего Советскому союзу до войны не удавалось достичь…». С.Ю. Рыбас явно перепутал экономику в целом и военное производство. Вот по военному производству СССР действительно обошел Германию с сателлитами. К чему весь этот перечень (который можно было бы существенно расширить)? А к тому, что вольное обращение С.Ю. Рыбаса с фактами во многих случаях вызвано стремлением подтасовать историю к выгоде И.В.Сталина. Автор стремится преувеличить роль Сталина в партии большевиков при жизни Ленина, представить в ложном свете оппозицию Сталину, замазать провалы в политике индустриализации и коллективизации, оправдать голод 1932/33 гг., выдать Конституцию 1936 г. за искреннее стремление к демократизации, и, если и не снять совсем, то, во всяком случае, смягчить ответственность Сталина за Большой Террор 1937-38 гг. Особенно интересно проследить не за тем, что С.Ю. Рыбас утверждает, а за тем, какие вопросы он старательно замалчивает. Например, говоря о Сталине, автор ухитрился лишь краешком зацепить вопрос о социализме, мимолетно упоминая его фактически только как один из предметов полемики между Сталиным и оппозицией. Что за система формировалась при власти Сталина? – этот вопрос рассматривается в книге лишь под углом зрения конструкции власти, т.е. отношений между вождем, элитой и (иногда) народом. Между тем обойти вопрос о судьбе социалистического проекта при Сталине – это значит заранее отказаться от понимания существа происходивших исторических процессов. Был сделан выбор в пользу осуществляемого, прежде всего партийно-государственным аппаратом, диктаторски-патриархального строительства «державы» под прикрытием лозунгов о социализме и на базе действительных тенденций генезиса нового общества. Это была определенная объективно сложившаяся траектория социальной эволюции. В ней порожденные Октябрьской революцией ростки социального творчества масс оказались деформированными вследствие недостаточных предпосылок их реализации – и эта деформация была в той или иной мере неизбежна. И ростки социального творчества были дополнены наиболее устойчивыми, традиционными для Российской империи добуржуазными отношениями – патриархально-традиционными формами коллективизма, личной зависимостью и внеэкономическим принуждением, квази-сословными границами в обществе, диктаторскими формами политической организации и превращаемой в религию идеологией. Именно эта тенденция была реализована в СССР на практике. Именно с ней связывают сегодня основные успехи нашей страны ее действительные и мнимые патриоты. И это не случайно: формирование сильного государства было приоритетом для сталинской политики. Причем государства в самом широком смысле этого понятия. Прежде всего – как мощного аппарата власти (административной, военно-политической, идеологической). Но еще и как значимого субъекта геополитики (державы). И в последнюю очередь – как общества, или союза личностей, проживающих на данной территории и связанных воедино некоторой системой отношений и ценностей. Символом этой державной политики и стал Сталин. Но многие сторонники Сталина ошибаются, полагая, что Сталин пожертвовал марксистским социалистическим проектом в пользу национального проекта Великой Державы, лишь слегка укоряя его за то, что он сделал это недостаточно быстро и последовательно. Нет, Сталин не мог до конца пожертвовать этим проектом, поскольку и сам, субъективно, вырос из него, и с объективной точки зрения был вынужден хотя бы отчасти на него опираться. Энергия собственно социалистической тенденции (и внутри СССР, и в мире), с одной стороны, ограничивала сталинизм в его инволюции к добуржуазным институтам, с другой – служила опорой для сохранения и развития страны. Без опоры на действительный массовый подвиг коммунистов и всех тех, кто их поддерживали в СССР и в мире, наша страна бы не выжила и тем более никогда бы не победила во Второй мировой войне. Последнее противоречие стало наиболее важным для СССР. Повторюсь: для сохранения власти партийно-государственной номенклатуры и лично Джугашвили как ее верхушки нужны были обе линии: и национально-державная, обремененная добуржуазными атрибутами, и социалистическая. Добуржуазные отношения в специфически советском их воплощении были абсолютно необходимы для решения двух основных задач. Во-первых, для создания сильного централизованного военизированного государства за счет его граждан (перераспределение средств из сельского хозяйства и потребительского сектора в сферы индустрии и военного производства, принудительный труд, прямое выкачивание ресурсов из населения внеэкономическими методами). Во-вторых, для формирования и упрочения власти номенклатуры. Отсюда и миллионы репрессированных, и полукрепостная деревня, и идеологическое мракобесие вкупе с культом вождя, и многое другое. Но парадокс сталинизма состоит в том, что даже узкоклановые интересы номенклатуры и лично Сталина, не говоря уже об объективных процессах, обусловливали необходимость сохранения, поддержания и временами даже развития другой стороны медали по имени СССР – социально-творческой, социалистической тенденции. Она проявляла себя далеко не только в коммунистической риторике и красных флагах, как это сейчас изображают иные сталинисты-державники. Главным было другое: массовый энтузиазм, взлет культуры, образования и науки, самоотверженный и поистине коммунистический труд миллионов (не большинства, но миллионов) во имя светлого будущего, созидание которого тогда воспринималось многими как главная личная ценность и стимул жизни. Почему все это было нужно сталинщине? Да потому, что это была единственная опора для некапиталистической модернизации, отвечавшей вызовам XX века. Капиталистической модернизации был бы не нужен сталинизм. Феодальная модель создания развитого индустриального общества с массовым высшим образованием, передовой наукой и высокой подлинной культурой масс – это нонсенс. Единственный путь, который был возможен для сталинской модели, – это путь мучительного, кроваво-диктаторского соединения ростков социализма и патриархальной державности. Разумеется, противоречиям становления социально-экономического строя СССР в сталинскую эпоху могут быть даны (и даются) и иные трактовки. Однако какое-то объяснение все равно необходимо. Обойдя этот ключевой пункт, С.Ю. Рыбас поневоле вынужден обходить и целый ряд других горячих вопросов, прямо касающихся судеб социалистического проекта. Еще одна «фигура умолчания» касается провала первой пятилетки, о котором не сказано ни полсловечка. А между тем эта тема весьма важна для характеристики как целей Сталина, так и его способности этих целей достигать, разрушая легенду об «эффективном менеджере». Провал произошел, во-первых, из-за огромных потерь производства сырья и продовольствия в сельском хозяйстве из-за топорно проведенной коллективизации, и, во-вторых, из-за попыток Сталина форсировать темпы промышленного роста безо всякого экономического расчета (что Рыбас, вопреки очевидным фактам, прямо отрицает, сваливая завышение темпов на кого угодно, но не на своего кумира – см. с. 323). Эти факты проливают свет и на действительную подоплеку репрессий против специалистов планово-экономических органов, каковую Рыбас пытается представить как простое подозрение в заговорщической деятельности (см. с. 317). Но тогда непонятно, за что же посадили этих специалистов, если обвинения в заговоре, по его же словам, отпали? Между тем апокрифическая фраза С.Г. Струмилина – «Лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие» – гораздо лучше объясняет истинную причину этих репрессий, чем Рыбас. С.Ю. Рыбас не знает, чем объяснить тот факт (возможно, прошедший мимо его внимания), что в 1932/33 гг. урожай и объем заготовок хлеба были почти такими же, что и в 1931/32 гг., а экспорт зерна был существенно ниже – и при этом в 1931/32 гг. катастрофического массового голода не было, а в 1932/33 гг. – был. Корень проблемы был в том, что бюрократическая система планирования хлебозаготовок не справилась с учетом реальных объемов урожая на различных территориях (и этот факт Рыбас заметил), а бюрократическая система изъятия хлеба оказалась совершенно равнодушной перед лицом угрозы гибели людей, у которых выгребалось не только зерно, но и все продовольствие подчистую (а вот об этом Рыбас промолчал – может быть, потому, что не хотел бросать тень на своего героя?). И лишь когда возникла реальная угроза срыва весеннего сева, голодающим районам была оказана зерновая помощь. Интерпретация Рыбасом внутрипартийного конфликта, в конечном счете, приведшего большевистскую партию к гибели, представляет собой причудливую смесь довольно проницательных наблюдений с выводами, противоречащими фактам и логике. На с. 369 Троцкий объявляется вождем европейской либеральной интеллигенции. Большую чушь себе трудно представить. Кумиром европейской леволиберальной интеллигенции (Г.Уэллса, Б.Шоу, Л.Фейхтвангера, Р.Роллана и т.д.) был как раз Сталин, а не Троцкий. А либералы как таковые Троцкого ненавидели. На следующей странице объявляется, что Троцкий воспрепятствовал «формированию единого левого антигитлеровского союза». Разумеется, аргументов никаких у Рыбаса нет. Но даже если поверить ему на слово, то Троцкий в конце 30-х гг. не был фигурой такого масштаба, которая могла решать судьбу антигитлеровского союза. Фальсифицирует С.Ю. Рыбас и историю формирования сталинского культа. В нем якобы виноваты и сервильные историки, и партийная элита, и кто угодно, кроме самого товарища Сталина. Не случайно еще одним «белым пятном» в повествовании стал 50-летний юбилей Сталина – решающий шаг в создании атмосферы культа личности. Именно в этот момент наступает резкий перелом – газеты переполняются славословиями в адрес вождя, в которых участвуют писатели, поэты, члены руководства партии, военачальники… В научных журналах как по мановению волшебной палочки любая публикуемая статья оказывается нашпигованной цитатами из Сталина, чего до 1929 г. совсем не наблюдалось. Вполне закономерно Рыбас приходит к выводу о том, что возглавляемому Сталиным государству «не совсем подходят идеологические рамки марксизма» (с. 380). Действительно, марксизм был усвоен Сталиным начетнически, и относился он к марксизму только как к идеологическому инструменту оправдания своей власти и своей политики, но не как к инструменту теоретического анализа социально-экономических проблем. Поэтому естественно, что Сталин предпочитал отбрасывать все то в марксизме, что не отвечало его текущим политическим замыслам.  С таким подходом неразрывно связана еще одна страница в биографии Сталина, которую Рыбас также замалчивает – погром марксистских кадров на рубеже 1929-30 гг. Сталину не нужны были специалисты, способные понимать существо складывающихся социально-экономических противоречий и критически анализировать его политику с марксистских позиций. Один из старых марксистов, Д. Рязанов (тоже попавший под каток этого погрома), почувствовал это еще в 20-е гг., бросив на одном из пленумов ЦК ехидную реплику, оказавшуюся пророческой – «В Политбюро марксисты не нужны!». Впрочем, равнодушие С.Ю. Рыбаса к перспективам социализма, к участи коммунистической партии и к судьбе марксистских кадров вполне объяснимо не только под углом зрения его симпатий к своему герою. Хотя он нигде прямо не формулирует своего отношения к социализму, социализм явно выступает в его взгляде на историю СССР как нечто наносное, внешнее, лишь исторической случайностью связанное с борьбой Сталина за построение Великой Державы, и скорее мешающее, чем помогающее достижению этой цели. Надо, однако, отдать должное писательскому таланту С.Ю. Рыбаса. Подчас его писательское чутье приводит его к проницательным выводам, противоречащим его общей идеологической установке. Причем нередко сам втор не замечает этих противоречий. Говоря о судьбе Сталина после XVI съезда ВКП(б), С.Ю. Рыбас печально констатировал, что борьба Сталина «не завершилась стратегической победой, несмотря на ряд выделяющихся побед и свершений» (с. 310). Редко кто из сталинистов осмеливается дать своему герою такую оценку, признав тот очевидный факт, что выстраиваемая Сталиным система в конечном счете рухнула. Но каковы причины этой неудачи? На той же странице дается объяснение: «…Вырастал новый политический слой, образовывались группы и кланы, у которых идея жертвенного служения социализму не была на первом месте. Дальнейшая деятельность Сталина проходила в непрерывной борьбе с этим внутренним врагом, постоянно ускользающим от контроля». Это правда, но далеко не вся. Во-первых, следовало бы пойти в признании реальности до конца и отметить, что слой, с которым непрерывно боролся Сталин, собственно, и привел его к власти и был его главной опорой. Однако это была такая опора, собственные социальные интересы которой готовы были развалить тот баланс противоречий, на которые опиралась социально-экономическая система СССР. Сталин чувствовал и это, и отсюда шли все те перетряски номенклатурного слоя, сталкивание между собой его различных фракций, которыми непрерывно занимался Сталин. Во-вторых, попытка подменить действительные социалистические отношения идеей «жертвенного служения» оному и не могла дать прочных успехов. Внешний идеологический контроль всегда менее устойчив, чем социально-экономические основы системы. По поводу убийства Кирова С.Ю.Рыбас приписывает Сталину следующий вывод: «Судя по всему, Сталин вскоре понял, что имеет дело с неуловимым, как призрак, врагом… Надо было срезать весь слой оппозиционной почвы, пропитанной старыми внутридемократическими и даже интриганскими традициями» (с. 399). Последний вывод сомнения не вызывает – Сталин его точно сделал. Только мотивировка не лежала рядом с логикой: если вокруг ходят люди, которые заговоров не устраивают, террористических актов не готовят, но пропитаны внутридемократическими традициями, то от них – ясное дело! – исходит главная угроза террора. Угроза-то от них для Сталина, конечно, исходит, только не террористическая. А террор – лишь удобный предлог убрать политических оппонентов, способных вскрыть сталинские провалы и ошибки, следуя старым партийным традициям. Вот от этих традиций ленинского периода Сталин и спешит избавиться в первую очередь. С.Ю. Рыбас уверяет нас, что следствие доказало, будто оппозиционные группы не только существовали и поддерживали между собой связь. «В любой момент они могли создать «теневое правительство» и совершить переворот» (с. 401). Остается лишь ломать голову над мучительной загадкой: если они могли это сделать «в любой момент», то почему же не сделали? Ведь если верить следствию, 80% верхушки партийно-государственной номенклатуры, включая большинство ЦК ВКП (б), состояло из заговорщиков и шпионов. Почему же эта огромная армия, фактически контролировавшая СССР, ничего не сделала, а покорно ожидала расправы со стороны НКВД? Впрочем, сталинисту не к лицу задавать такие вопросы – а то, не дай бог, можно и усомниться… Надо сказать, что на самом деле С.Ю. Рыбас знает цену кошмарным сказкам про заговоры и теневое правительство. Он отмечает «неразделимость границ между идейной борьбой с оппозицией и инкриминируемыми ей действиями. Где-то надо было ставить точку, иначе врагами могли оказаться почти все» (с. 408). Переведём это на простой человеческий язык: любой критикующий, сомневающийся, недовольный или потенциально неустойчивый в его лояльности товарищу Сталину с легкостью мог быть записан во «враги народа», заговорщики и шпионы. Значительное место в книге занимает легенда, пущенная в широкий оборот Ю.Н.Жуковым и подхваченная С.Ю.Рыбасом. Сталин-де искренне стремился к демократизации общества и к альтернативным выборам, видя в них узду для номенклатуры, но нехорошие заговорщики и шпионы вынудили его прибегнуть к репрессиям, донельзя раздутым в своих шкурных интересах партийной номенклатурой, и тем сорвали пришествие демократии. Сказка об ужасной партноменклатуре, обложившей товарища Сталина так, что он в угоду партократии раскрутил маховик массовых репрессий и отказался от демократических выборов, основана лишь на одном реальном факте. Партноменклатура на местах действительно требовала увеличить спущенные сверху квоты на репрессии. Однако, во-первых, инициатива в раскручивании массовых репрессий, начиная с февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК, исходила сверху. Во-вторых, массовые кампании, под которые выделялись квоты на аресты и расстрелы, организовывались тоже сверху. В-третьих, атмосфера травли «врагов народа», связанных с «врагами народа», примиренчески относящихся к «врагам народа», пассивных в разоблачении «врагов народа» и т.д., насаждалась сверху. Разумеется, партноменклатура на местах приняла в этом живейшее участие, в том числе и для того, чтобы продемонстрировать преданность и лояльность. А как это можно было сделать? – Обеспечив наивысшие проценты разоблаченных «врагов народа». Отсюда и гонка за увеличением квот. Думать же, что номенклатура была испугана готовящимися прямыми, равными и тайными выборами – чистое ребячество. Номенклатура уже давно освоила искусство выдвижения и проведения на выборные посты «нужных» кандидатов. Наконец, тезис о том, что демократизацию в стране торпедировал военный заговор (см. с. 471), очень сложно принять всерьез. Версия военного заговора покоится только на признаниях обвиняемых и не подкреплена никакими иными доказательствами – никто не удосужился даже проверить, делали ли обвиняемые то, в чем признавались. На фоне разоблачения массы широко известных нелепостей, содержащихся в «признаниях» обвиняемых на открытых процессах 1936-1938 гг., к такого рода показаниям надо относиться весьма осторожно. И уж рассматривать недоказанные гипотезы в качестве аргументов в основание других гипотез – занятие малопродуктивное. К сожалению, именно этот прием С.Ю. Рыбас использует в своей книги в качестве основного инструмента конструирования очередной легенды о Сталине. И тем не менее, несмотря на весь наш критический задор, уверены, что эта книга придется очень большому числу читателей, что называется, ко двору. Возвратимся к вопросу, поставленному в начале рецензии – в чем корни растущей популярности легенды о Сталине как о строгом, но справедливом народном вожде? Ответ очень горький и неприятный – дело в нашей собственной слабости, в упадке общественных сил. Масса людей разочарована настоящим, испытывает состояние унижения, но не в силах подняться до эффективных действий. В такой ситуации остается надежда на чудо, на «доброго царя», который придет и железной рукой наведет порядок – то есть сделает за нас то, что не можем сделать мы сами.  Сталин как нельзя лучше подходит на эту роль, потому что в нашей недавней истории больше нет такой фигуры, которая олицетворяла бы собой действительно сильную личность и была бы связана не с одними лишь жестокостями, но и с несомненными и масштабными достижениями в сфере социально-экономического развития.