В статье прослеживаются основные эпизоды жизни и интеллектуальной биографии французского антрополога и философа Клода Леви-Стросса. При этом методологическим обоснованием его исследовательской программы выступает структурная антропология, а мировоззренческим ее обоснованием - идея «третьей волны» гуманизма, которая приводит к новому европейскому взгляду на права человека и его место во вселенной.

The article traces the main episodes in life and intellectual biography of the French anthropologist and philosopher Claude Levi-Strauss. Structural anthropology is what he upholds as a methodological foundation of his research program - with idea of the “third wave” of humanism (the one which accounts for the rise of the new European view on human rights  and man's place in the world) as its Weltanschauung.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: структурная антропология, бесписьменные общества, сверхрационализм, экзистенциализм, кантианство без трансцендентального субъекта, Май 1968-го, права человека.

KEYWORDS: structural anthropology, preliterate communities, superrationalism, existentialism, kantianism without transcendental subject, May of 1968, human rights.

Клод Леви-Стросс (28.11.1908, Брюссель – 30.10.2009, Париж), ученый и гуманист, антрополог и философ, классик социальной науки ХХ в., совсем немного не дожил до своей 101-ой годовщины, став единственным членом Французской академии (1973), перешагнувшим столетний рубеж. Даже коллеги, стоявшие на иных позициях, признавали, что по силе интеллекта, охватывающего все дисциплины, имеющие отношение к человеку и творениям его рук, в антропологии ХХ в. ему не было равных. Леви-Строссу удалось превратить не престижную во Франции дисциплину, этнологию (или иначе теоретическую этнографию), занимающуюся изучением традиционных бесписьменных обществ, в почетное и общественно значимое занятие. Это совпало со временем широкой популярности структурализма, бурных споров относительно возможностей научной мысли, способной дать человеческому существованию более надежные опоры, нежели субъективные очевидности философского сознания. Когда-то структурализм возник на волне социального интереса к науке, на гребне надежд на то, что наука сможет решить человеческие проблемы, но сейчас, по крайней мере, в области гуманитаристики, мы видим иную картину. И, прежде всего, потому что изменилось отношение к науке и объективному познанию как цели и устремлению. За понятием структуры нередко маячит некий призрак тотального, тоталитарного, угнетающего. Соответственно изменилась вся концептуальная сетка, в которую, так или иначе, вписывается концепция Леви-Стросса. Нередко ситуация изображается так: структурализм умер, а Леви-Стросс, по сути, отказался от структурализма, предпочел ему более широкое, экуменическое, экологическое мышление.

Насчет широты его позиции, которую можно было бы охарактеризовать как гуманистический экуменизм, призывающий искать возможности сосуществования всего живого в мире, – верно. Насчет того, что Леви-Стросс ушел от науки и от структурализма (именно так получалось порой при поспешном обобщении отдельных высказываний) – неверно. Вопреки этим представлениям, структурализм умер именно как социальная мода, а не как научное направление: в известном смысле изучение структуры вообще неотъемлемо от научной работы. Леви-Стросс до самого конца говорил о том, что остается верен главному интеллектуальному устремлению структурализма: «не позволить чувству личной самоидентичности ввести себя в заблуждение, попытаться обнаружить в социальных фактах отношения, независимые от тех деформаций, которые вносят в них личные интересы субъекта – индивидуального или же коллективного»[1]. О тех методах, которые для этого требуются, он тоже всегда говорил вполне внятно: структурализм – это искусство комбинаторики, поиск инвариантов с вычленением полюсов и выявлением опосредований между ними (подробнее об этом см. в публикуемой далее леви-строссовской речи 2005 г.).

Программа леви-строссовской структурной антропологии как новой науки заключалась в том, чтобы, распространив на область познания традиционных бесписьменных обществ – их систем родства, систем номинации, различных явлений культурной и социальной жизни – некоторые приемы структурной лингвистики и теории информации, увидеть за внешними явлениями формирующие их неосознаваемые отношения. Общее направление поиска оказалось заразительным. В той или иной степени отзвуки этой программы слышатся в психоанализе Лакана, в изучении литературы и массовой культуры у Барта, истории идей у Фуко. Известная карикатура 1960-х гг. изображала четырех мушкетеров в туземных костюмах и под пальмами – это как раз и были Фуко, Барт, Лакан, Леви-Стросс, причем среди них один лишь Леви-Стросс считал себя структуралистом, включая в когорту своих французских соратников лишь Бенвениста и Дюмезиля. Так называемый французский структурализм не был ни школой, ни группой, хотя определенная проблемная общность, несмотря на все различия предметов и подходов, между этими исследователями все же существовала, и не случайно она была отмечена такими авторитетными французскими мыслителями, как Жан Валь и Жиль Делез. И вот что еще важно: структурализм не был философией, он был общенаучной методологией, связанной с переходом некоторых областей гуманитарного знания на теоретический уровень, но в нем, безусловно, имелся слой философской проблематики, который не вполне освоен нами и поныне. Пожалуй, именно в наши дни, когда период резких полемик и экзальтаций остался позади, актуальность идей Леви-Стросса возрастает. Быть может, потому что маятник культурных и интеллектуальных колебаний уже прошел критическую точку и – после акцента на хаосе, на всяческой неструктурности, после упоения «постмодернистским состоянием» – продолжил свое движение туда, где мы вновь открываем для себя фундаментальные проблемы, некогда поставленные научной мыслью Леви-Стросса.

Путь этого «мыслителя века» не был прямым. Его первой специальностью были право и философия. Сдав сложнейшие квалификационные экзамены на право преподавания (они называются агрегацией), он был направлен преподавать философию в провинциальный лицей, однако занятие это его не увлекало. Он мечтал о переменах, а потому, не раздумывая, принял предложение присоединиться к французской университетской миссии в Бразилии и отправился туда в качестве преподавателя[2] социологии в университете Сан-Паулу. Уже на месте, в Бразилии, Леви-Стросс предпринимает во время летних каникул, в 1935 г., любительскую поездку (к племенам кадиувео и бороро), а позднее – уже вполне организованную экспедицию (во время которой произошла встреча с намбиквара). Тогда и родилось в нем новое, этнографическое призвание[3]. Рискну предположить, что определяющим стал самый первый момент столкновения его со своим будущим объектом – в ситуации, когда он совершенно не был профессионально подготовлен к такой встрече. Это был эмоциональный шок, не амортизированный усвоенными знаниями и навыками. И в дальнейшем Леви-Стросс неустанно прорабатывал это потрясение; он набрал всю массу необходимых знаний, однако мировоззренческая, гуманистическая составляющая исследовательского проекта навсегда сохранила в его творчестве пропорции, не сравнимые с теми, что можно видеть в трудах других крупнейших антропологов в Европе и в мире.

В тот момент, когда эта неподготовленная встреча произошла, она потребовала предельной мобилизации наличных ресурсов: для Леви-Стросса это были тогда философия и литература (и впоследствии в его отношении к своему объекту проявлялось больше философского, художественного, интеллектуального, нежели собственно этнографического интереса: маски или мифы интересовали его больше, нежели повседневные труды и заботы представителей бесписьменных обществ). В его багаже были идеи Руссо (с его преклонением перед «дикарем» как представителем «естественного состояния» общества), был до дыр зачитанный еще в детстве «Дон-Кихот», был опыт политической ангажированности, связанной с идеями социализма и даже практической работой по воплощению в жизнь этих идей. Это была и любимая им с детства геология, для которой глубинное важнее поверхностного. А еще - идеи Фрейда и Маркса о том, что непосредственное осознание деформирует реальность, а потому изучать ее следует на уровне скрытых бессознательных структур. Вместе с тем были и другие идеи, которые требовали не только детального анализа, но также сопротивления, опровержения, публичного отвержения; прежде всего, – те, в которых можно было услышать эхо расовых предрассудков. Среди опровергавшихся им взглядов был, например, тезис Леви-Брюля о низшем, «дологическом» мышлении, не способном видеть противоречия, и особом, партиципативном взгляде на мир у представителей традиционных обществ. Напротив, в основе складывающейся интеллектуальной программы Леви-Стросса лежала уверенность в том, что другой это не радикально другой, что его можно понять и что эта работа по пониманию, со стороны европейца, – вовсе не благотворительность, так как она помогает понять самих себя. Леви-Стросс повернулся спиной к целой традиции этнографических изысканий, чтобы защитить достоинство образа жизни и мышления «дикаря», и это могло казаться профессиональному этнографу чрезмерным, гиперболическим жестом. Но ведь Леви-Стросс и был не столько этнографом, сколько этнологом (теоретиком дисциплины), а главным для него было не поле непосредственного наблюдения, но область построения научных моделей. Свою новую дисциплину он позднее назовет структурной антропологией[4].

Приход фашизма и установление вишистского режима во Франции заставили Леви-Стросса, воспользовавшись поддержкой фонда Рокфеллера и его программы по спасению от нацизма европейских интеллектуалов еврейского происхождения, отправиться в эмиграцию в Нью-Йорк. Здесь в 1940-е гг. он несколько лет вел занятия по социологии и этнологии в вечернем университете (New School for Social Research). Нью-йоркский период был для него периодом «колоссального интеллектуального подъема». Главным местом интеллектуальной работы, местом где он писал свою диссертацию, стала Нью-йоркская городская публичная библиотека[5]. Именно в Нью-Йорке Леви-Стросс знакомится с основными фигурами научно-гуманитарного мира. Это были встречи, хотя и краткие, с Францем Боасом, классиком немецкой и одновременно американской антропологии, и, конечно, начавшаяся дружба на всю жизнь с Романом Якобсоном, благодаря которой он открыл для себя лингвистику[6] и сформулировал структурный подход к культурной антропологии. Встреча с Якобсоном и затем совместная работа в Свободной школе социальных исследований, организованной в основном французскими эмигрантами – для самообразования и взаимных дискуссий, дала толчок к экспансии структурального метода, которая имела большое значение для дальнейшего развития гуманитарного познания. Одновременно с этим Леви-Стросс, тянувшийся к искусству, много общался с поэтами и художниками, тоже бежавшими от нацистов: с Максом Эрнстом, Андре Бретоном, Марселем Дюшаном, Ивом Танги, Андре Массоном и др.

После трехлетнего периода (1945–1947) дипломатической работы – в культурной миссии при французском посольстве в США – Леви-Стросс вернулся в Париж. В 1948 г. он защитил докторскую диссертацию в Сорбонне (по традиции их было две: "Элементарные структуры родства", основная, и «Семейная и социальная жизнь индейцев намбиквара", дополнительная)[7]. Основная диссертация, в которой методы структурной лингвистики и приемы математического описания применялись к этнографическому материалу, была опубликована в 1949 г. и сразу сделала Леви-Стросса известным среди профессионалов. В конце 1940-х–начале 1950-х гг. его деятельность в Париже была связана с преподаванием в Практической школе высших исследований и работой в Музее человека. После двух неудачных попыток баллотироваться в Коллеж де Франс, Леви-Стросс, начавший уже было сомневаться в своих научных способностях, решился написать нечто свободное и совершенно не академичное. Результатом этой попытки стала книга «Печальные тропики» (1955, рус. пер. 1984), которая завоевала ему многих поклонников – вне уже сложившейся области профессиональных интересов. Она была написана по материалам путевых дневников двадцатилетней давности и представляла собой, его словами, «философскую драму» - по сути, именно ту, о которой говорилось выше, – драму столкновения с Другим. В 1959 г. усилия «группы поддержки» (Мерло-Понти, Дюмезиль, Бродель, Бенвенист) привели Леви-Стросса в Коллеж де Франс, где с 1960 по 1982 он руководил кафедрой социальной антропологии[8]. Параллельно им была создана лаборатория социальной антропологии – с целью поддержки молодых ученых (подготовка диссертаций, организация экспедиций) и организован французский антропологический журнал «L’Homme» («Человек», 1961).

Программные научные труды Леви-Стросса – сборники статей под общим названием «Структурная антропология» (I – 1958, рус. пер. 1985, II – 1973). По сути, третьей структурной антропологией он считал книгу «Взгляд издалека» (1983), посвященную памяти незадолго до того скончавшегося Романа Якобсона. Ее заглавие – «Regard éloigné» – трудно однозначно перевести на русский язык: это и направленность внимания на отдаленные предметы, своего рода концептуальная дальнозоркость, и рассмотрение предметов в отдаленной перспективе. В этих трех антропологиях, а также в других работах и в общем, и в частном представлена новая дисциплина – структурная антропология: она основана на аналогии между явлениями культуры и языковыми явлениями и нацелена на поиск структурных взаимосвязей, определяющих различные явления социальной и культурной жизни традиционных обществ. Особенно рельефно лингвистическая составляющая метода представлена в первой «Структурной антропологии» (1958), позднее об этом, как уже достигнутом, говорится меньше. В 1962 появляются «Тотемизм сегодня» и «Неприрученная мысль» (обе в рус. пер. 1994). В первой книге - провокативно заостренный взгляд на тотемизм (тотемические животные нужны не для того, чтобы их есть, но для того, чтобы с их помощью мыслить), вторая – обобщает принципы «мысли дикаря» в полемике с сартровским взглядом на историю, которую Леви-Стросс считает вариантом современного мифа.

В течение двух десятилетий Леви-Стросс был занят магистральным трудом своей жизни - мифамм как системой конкретного мышления, роднящей «цивилизованного» и «нецивилизованного» человека. Четыре тома «Мифологик» («Сырое и приготовленное», «От меда к пеплу», «Происхождение застольных обычаев», «Человек голый»), своей грандиозностью напоминающие знаменитую Тетралогию Вагнера, вышли во Франции в 1964–1971 гг. (в рус. пер. в 1999–2007). Леви-Стросс вспоминал потом о работе от зари до зари, без праздников и выходных, о приступах отчаяния и даже отвращения. Но главное было в другом: он уподоблял этот свой труд анонимному развертыванию вселенной самого мифа со всеми его переходами из кода в код, из регистра в регистр, при полном отсутствии единой (субъектной и субъективной) управляющей инстанции; в итоге «Мифологики» связали в единую систему свыше 800 мифов северной и южной Америки. Конец этой огромной работы означал лишь, что можно приняться за другую. И в самом деле, вслед за большими «Мифологиками» были созданы работы, которые потом стали называть «малыми мифологиками»: это «Путь масок» (1975, рус. пер. 2000), «Ревнивая горшечница» (1985), «История рыси» (1991). Уйдя в 1982 г. с поста руководителя кафедры в Коллеж де Франс, Леви-Стросс оставил за собой заведование лабораторией структурной антропологии. В 1993 г. вышла в свет его книга «Смотреть, слушать, читать»: это очерки европейского искусства – живописи, музыки, литературы, хотя и здесь наше внимание неизбежно обращается и на искусство американских индейцев. В 2008 г., к своему столетию, Леви-Стросс удостоился неслыханной для живущего чести: в издательстве «Плеяды» вышел роскошно изданный сборник его работ, а это значило, что он при жизни был помещен в Пантеон – символическое место сбережения памяти о наивысших достижениях французской культуры.

Если взглянуть на творчество Леви-Стросса в целом, мы увидим, как вновь и вновь встает вопрос о логике культуры и пружинах мысли, как в разных формах идет поиск общего, системного, универсального. «Дикий» (sauvage) у Леви-Стросса значит не «примитивный», но скорее «неприрученный»: всем людям на земле, и «цивилизованным» и «нецивилизованным», считает исследователь, присуща (по-видимому, еще со времен неолита) определенная совокупность характеристик мыслительной деятельности. Хотя «неприрученная мысль» лишена проективно-интенционального характера мысли в ее современном понимании, она полнее и шире апробирует различные комбинации образов и символов, накопившихся в процессе прошлой деятельности. Такую неинтенциональную, но изобретательную мысль, использующую наличные материалы и подручные средства, Леви-Стросс называет бриколажем (от bricoler – мастерить), или, иначе, «самодельщиной» (отсюда «бриколёр» (bricoleur) – «самодельщик», «самоделкин»). Эта мысль прекрасно справляется с работой на уровне логики чувственных качеств, она способна строить достаточно изощренные классификации и даже переходит на уровень логики отношений. Миф, словно увеличительное стекло, придает универсальному человеческому поиску смысла весомую, конкретную форму: оказывается, что именно в традиционных обществах, исчезающих с лица земли, воочию предстают те культурные универсалии, те минимальные условия социальной жизни, за которыми она обречена на исчезновение.

Таким образом, дело не только в мифе, трактуемом как форма мышления, но и в формах самой жизни, ее правилах, которые обобщаются мифом, несмотря на все его причудливые образы и формы. Прежде всего – это правило меры, правильной дистанции между вещами и сущностями. Подобно тому как солнце не должно находиться ни слишком близко к земле (сожжет), ни слишком далеко от нее (не согреет), так и супруга нельзя выбирать ни в непосредственной близи от самого себя (инцест), ни слишком далеко (окажешься в стане врагов) и т.д. Следование этой логике правильных расстояний и спасительного дистанцирования вписывает людей, культуры, мир животных в космический порядок и его ритмы, проявляющиеся во всех формах жизни. А когда наступает, как это произошло в ХХ в., демографический взрыв, грозящий увеличить население планеты чуть ли не в десять раз за помежуток в полтораста лет, это подрывает существование самого человека, ставя под угрозу существование других живых видов. А потому современные представления о правах человека должны быть скорректированы: они прекращают свое действие в тот момент, когда их осуществление ведет к истреблению других живых видов.

Логика развертывания концепции Леви-Стросса с ее поиском универсального в мире природы, культуры и человека, показывает, что его уход из философии не был разрывом. Хотя он и говорил, что избегает ставить большие вопросы и сторонится метафизики, его разговор с философией никогда не прерывался. В противном случае он не смог бы построить свою дисциплину – такой, какой она была задумана и на протяжении долгой жизни реализована. И все же непосредственные опоры работы и регистры ее осуществления у Леви-Стросса не философские или, скорее, не те, что предполагает философия субъекта, с которой он постоянно полемизирует. Речь идет о разных оптиках: чтобы познать человека, считает Леви-Стросс, философ смотрит вглубь собственного сознания, а этнолог – вширь, с установкой «ничто человеческое нам не чуждо». И это – стержневое суждение гуманизма ХХ, а теперь уже и нынешнего века. Оставаясь в пределах европейского опыта самосознания, мы не можем добыть опыт подлинно Другого.

Как уже отмечалось, структурализм – не философия, но научная методология с явным слоем философской проблематики. При этом адекватной проработки этого слоя не существует: даже самые точные его характеристики (например, рикеровская: «кантианство без трансцендентального субъекта», с чем Леви-Стросс неизменно соглашался) оставались ярлыками. Наверное, общую философскую позицию Леви-Стросса правильнее назвать «сверхрационализмом». Это рационализм, интегрировавший в себя чувственность, с целью достичь новых форм единства природы и культуры. В основе познания лежат не априорные принципы разума, но объективные формы мысли, которые обнаруживаются в различных явлениях культурного мира. Однако леви-строссовский призыв к гуманитарным наукам – погрузиться в изучение анонимных бессознательных структур, а в итоге «раствориться в совокупности физико-химических взаимодействий» – был скорее полемическим лозунгом, нежели прямым призывом к действию. Ведь и сам он занимался вовсе не этими редукциями, но конкретными культурными явлениями, хотя и изучал их с запросом на логическую универсальность.

Леви-Стросс стремится описывать организацию смысла на фоне тех закономерностей, которые скрываются за бесконечным разнообразием культур, и само это устремление имеет философскую составляющую. Науки в своей долгой истории поначалу разъединяются и самоопределяются, а затем - мы это, кажется, видим уже сегодня, – углубляются и воссоединяются. Леви-Стросс говорит даже, что тем самым гуманитарные науки оказываются способны подтвердить философскую гипотезу о единстве человеческого духа. Этот процесс достижения единого был описан в финале «Мифологик»: «Изменяя уровень наблюдения и исследуя лежащие вне эмпирических фактов и объединяющие их отношения, [структурализм] констатирует и удостоверяет, что эти отношения более просты и более понятны, чем вещи, между которыми они устанавливаются; конечная природа этих вещей может оставаться непостижимой, однако эта непрозрачность (временная или окончательная) теперь уже не является, как раньше, препятствием в их истолковании» [Леви-Стросс 1971, 614][9]. Философия – по крайней мере та, с которой спорит Леви-Стросс, – не поддерживает такой путь; она слишком долго удерживала гуманитарные науки в плену, не позволяя им заняться иными предметами, кроме самого сознания, а отсюда, полагает исследователь, – их иллюзионизм, склонность самообманываться и одновременно практическая беспомощность. В этом смысле структуралистская познавательная установка показывает сознанию другой объект: она видит достоинство сознания не в самом себе, но в возможности познания – причем в той позиции, которая уже показала свою эффективность в физических и естественных науках[10].

Разумеется, большинство моментов этой программы оттачивалось в полемике с Сартром и экзистенциалистским взглядом на человека. Когда во Франции разразился Май 68-го, общественное мнение, условно говоря, присудило первенство в этой «битве титанов» Сартру и экзистенциализму, записав «поражение» Леви-Строссу и структурализму. В одной недавней беседе о прошлом Леви-Стросс скептически заметил: и первенство это было не навсегда, и вообще  такие споры никогда и ничем не кончаются; в них задействованы фундаментально различные взгляды на человека и на возможности его познания. Кстати, Май 68-го стал для Леви-Стросса поводом лишний раз проявить независимость взглядов, на которую решался мало кто из французских интеллектуалов, обреченных на публично преувеличенную левизну: не люблю, когда вырубают деревья, чтобы сделать из них баррикады, протестую против разорения университетов, они и так деградируют, признаю значимость социальных ритуалов (академия, университет) как определенных форм культурной организации, и т.д. и т.п. И все это говорил бывший социалист, работами которого зачитывалась левая интеллигенция: он стал «консерватором» - без озлобленности, но и без иллюзий.

            Леви-Стросс вел свою линию, стремясь к максимально широкому охвату человеческих явлений на земле, следуя той, уже «третьей», согласно его типологии, волне гуманизма, которая собственно и ввела в сферу внимания этнологов и антропологов традиционные общества во всех параметрах их существования. В своей ранней брошюре «Раса и история» (1952), написанной для ЮНЕСКО, а затем и в других работах Леви-Стросс утверждает, что главное для исследователя – не расы, но многообразие человеческих культур. Человечество не поднимается по общей лестнице, но движется одновременно в разных направлениях. Если западная цивилизация имеет огромные технические достижения, то восточные цивилизации превзошли ее в познании и проработке связей психического и физического, а традиционные бесписьменные общества – в максимально возможном сохранении согласия между собственным существованием и природой. Иначе говоря, традиционные общества неправомерно считать архаической формой современных европейских обществ; они жили на земле столько же, сколько и мы, только главным для них было другое: не наращивание производства материальных благ, но поддержание гармонии с окружающим миром. И не пришла ли теперь и западная цивилизация – быть может, слишком поздно – к осознанию непреложной значимости того, что она так и не научилась сохранять? На разный лад, но в общем русле идей, Леви-Стросс формулирует свое понимание прогресса: совокупное богатство человечества определяется многообразием форм выражения, которое производят различные культуры, что же касается всемирной цивилизации, то это – предельное понятие, в абсолютном смысле она невозможна, так как представляет собой «не что иное, как коалицию культур, сохраняющих, каждая, свое своеобразие» [Леви-Стросс 1996, 417].

Соответственно этому мы понимаем и регресс. Кто сказал, что ХХ век – самый ужасный в мировой истории? Он был веком грандиозных катастроф и огромного научного прогресса, но кто сопоставил его с другими веками? Стóит, хотя бы время от времени, пользоваться иной мерой – тысячелетием или даже десятками тысяч лет. Почему мы так мало вспоминаем про открытие Нового Света (1492), которое показало человечеству его другую половину, но обернулось завоеванием и истреблением традиционных обществ? Как могла горстка испанцев завоевать тысячи вооруженных ацтеков? Не в том ли дело, что ацтеки, видевшие в появлении белых пришествие бога, заранее отводили другому почетное место в своей системе мироздания? Появление белых (не-индейцев) было вписано в их космические мифы, а потому их встретили с распростертыми объятиями, в ряде случаев – себе на погибель. Вновь и вновь возникает неразрешимый вопрос: как повернулись бы события мировой истории, если бы белые сумели должным образом ответить на то, как их встретили? Помнить о том, какая часть культурного наследия человечества была при этом потеряна, для нас не просто долг памяти, но и возможность понять свою собственную историю. Это же относится и к памяти о хрупком наследии традиционных бесписьменных обществ, исчезающих с лица земли: вместе с ними исчезают бесценные потенции человеческого мира.

В наши дни структурализм в лингвистике и антропологии заново открывают для себя огромные регионы Юго-Восточной Азии, где работы Леви-Стросса интенсивно переводятся и публикуются. В обширном томе, посвященном Леви-Строссу издательством «L' Herne», читатель найдет обзоры рецепции леви-строссовских идей в Бельгии и Скандинавии, в Японии и в России, в Испании и Италии, в Латинской Америке и Квебеке [Л'Эрн 2004]. Очевидно, что ресурсы читательского внимания не истощились, более того – они расширяются. В России у Леви-Стросса были в свое время достойные собеседники, прежде всего Е. М. Мелетинский. Однако российский этнограф А. Б. Островский, не без основания, утверждает, что в России идеи Леви-Стросса остаются в целом неосвоенными и невостребованными, несмотря на то что немало его работ теперь уже переведены на русский язык [Островский 2004, 364 - 368], и причины этой неосвоенности заслуживают отдельного изучения. Однако есть и другие тенденции. Тот же А.Б.Островский говорит о проекте Толкового словаря методологических понятий структурной антропологии, поддержанном РГНФ: читатель с нетерпением ждет публикации результатов этой работы. Отрадным свидетельством широкого географического интереса к идеям Леви-Стросса в России стала организованная Южным федеральным университетом международная конференция, посвященная его столетию, и вышедший затем сборник материалов [СИМПОЗИУМ 2008 2009] Совсем недавно в русском переводе появилась репрезентативная научная биография исследователя [Энафф 2010][11]. Немало нового и интересного делают французские коллеги Леви-Стросса. Так, его преемники по кафедре социальной антропологии в Коллеж де Франс Ф. Эритье [Эритье 2004, 409 - 416] и Ф. Деcкола [Деcкола 2004, 296 - 305][12] предлагают новые трактовки принципа универсализма в связи с относительностью культурных ценностей; Л. Скюбла [Скюбла 1998] и Э. Дево [Дево 2001] расширяют предложенные Леви-Строссом приемы исследования на другие объекты (например, ритуалы); делаются попытки применить леви-строссовские модели этнологического анализа в контексте теории морфогенеза Рене Тома и др.

Контекст мысли Леви-Стросса – космополитический в хорошем смысле слова, когда во главу угла этнографических и антропологических размышлений кладутся «такие идеи, как равенство и самоценность различных рас, обществ и культур, ценность культурного разнообразия и многообразия, важнейшее значение межкультурных коммуникаций и взаимообменов» [Гофман 2009]. Все это, прямо или косвенно, подтверждает наш тезис: структурная антропология как форма этнологии, нашедшая свой способ соединения «науки» и «гуманизма», это не опустившийся под воду материк научных надежд, но живая страница истории идей, на которой запечатлены нерешенные проблемы, нуждающиеся в реактуализации в свете познавательных задач ХХI в. Эстафета проблемных перекличек пересекает весь ХХ век[13]. А потому мы не вправе забывать, что и сама установка на объективность, и поиск структур определяют собой фундаментальный познавательный пласт мировой культуры, без которого она вообще не сможет себя сохранить. Именно об этом нам напоминает Леви-Стросс: «ХХI век будет веком гуманитарных наук, или же его вовсе не будет».

Если читатель захочет перечитать те или иные произведения Леви-Стросса, он будет вознагражден за этот труд нелегкого чтения. Воздействие Леви-Стросса – «мыслителя ХХ века» – стало сейчас, пожалуй, менее заметным, но более фундаментальным. Те вопросы, которые он ставил своему веку, звучат как философский вызов современной эпохе.

***

Читателю предлагаются два фрагмента творчества Леви-Стросса: первый никогда не публиковался в России, второй был опубликован в сокращенной версии. Первый был написан в момент формирования его концепции, по-видимому, по заданию ЮНЕСКО, второй произнесен 13 мая 2005 г. – на торжественной церемонии по случаю присуждения Леви-Строссу почетной премии Каталонии (она дается за выдающиеся достижения в развитии науки, искусства, гуманизма): это итог осмысления собственного пути, последнее значимое публичное выступление ученого. Тексты разделяет полвека, но между ними немало общего и по проблемам, и по подходам.

Текст, датированный 8 августа 1956 г., хранился в архивах ЮНЕСКО[14]. Первоначально он был озаглавлен «Вклад социальных наук в гуманизацию технической цивилизации» (L’apport des sciences sociales à l’humanisme de la civilization technique) и впервые напечатан в 2008 г. научным журналом «Sciences humaines» совместно с «Курьером ЮНЕСКО», посвященным 100-летию Леви-Строса, под заглавием «Социальные науки – это гуманизм» [Леви-Стросс 2008, 90 - 93]. Он относится к тому периоду, когда основные идеи Леви-Стросса существовали в виде статей в научных журналах, в защищенной диссертации, опубликованной в виде книги «Элементарные структуры родства» (1949), но даже первая «Структурная антропология» (1958) еще не была написана.

Название, данное тексту в момент его публикации, вводит нас в средоточие споров, которые велись в этот период во французских интеллектуальных кругах. «Социальные науки – это гуманизм» выступает как полемическая параллель заглавию знаменитого сартровского выступления, опубликованного в виде брошюры «Экзистенциализм – это гуманизм» (1946) и ставшего манифестом философской доктрины экзистенциализма. В подспуде леви-строссовского текста – скрытая полемика с экзистенциалистской позицией, которая считает подлинным выражением гуманизма человеческую свободу как проект и порыв, не имеющий отношения (если пользоваться элементами более позднего сартровского языка) к таким «практико-инертным» материям, как язык, техника, наука. У Леви-Строса – другое понимание человека и другая концепция гуманизма: подлинный гуманизм в его современной форме призван освободить нас из тюрьмы европоцентризма, опиравшегося на субъекта (трансцендентального или эмпирического), который либо не замечал другие культуры, либо трактовал их в свете опорных понятий европейской цивилизации.

Включаясь в спор о науке и гуманизме, о человеке и человечестве, Леви-Стросс, вопреки широко распространенному мнению, утверждает, что, например, «математизация» социальных наук не лишает их гуманитарной составляющей: она обусловлена собственными потребностями развития научного познания, и прежде всего – стремлением специальных теорий ко всей большей общности, а отдельных дисциплин – к поиску общего языка с другими дисциплинами. В разных концептуальных оркестровках Леви-Стросс проводит одну тему: наука и гуманизм  солидарны, гуманизация неотрывна от научности, гуманизировать фактически и значит познавать. В этом пафос его собственной позиции и основная линия полемики с философией экзистенциализма. При этом Леви-Стросс никогда не стремился разводить социальные науки с гуманитарными, а социальные и гуманитарные вместе взятые – с точными и естественными. Мысль о единстве наук, в отличие от неокантианского их разведения, всегда была для Леви-Стросса опорной в поле научного познания. Свою научную дисциплину – этнологию, или структурную антропологию, – он считает не только наследницей определенных научных подходов, но и носительницей общегуманистических позиций. В общей картине эволюции европейских представлений о гуманизме этнология выступает у Леви-Стросса как новая сила, которая подхватывает европейскую проблематику гуманизма и расширяет ее до планетарных масштабов.

Второй текст, как уже отмечалось, представляет собой речь Леви-Стросса на присуждении ему Международной премии Каталонии[15]. В нем мы видим одновременно подтверждение научной значимости структурных методов в гуманитарных науках и новую страстную защиту идей, которые должны стать основой современного «социального и международного миропорядка». В своей речи Леви-Стросс выступает как защитник европейской инициативы - создания т. н. еврорегионов – территорий, пересекающих границы государств и опирающихся на конкретные внутренние связи экономического и культурного порядка. Независимо от реальных результатов этой инициативы, сама идея еврорегионов ценна для Леви-Стросса проблематизацией старой концепции национальной идентичности, защитой многообразных «отношений поверх границ».

И снова те же два опорных вопроса – «наука» и «гуманизм». Вопреки тем, кто заявляет, что структуралистская эпоха (и сама по себе, и для Леви-Стросса) кончилась, он и здесь, в конце жизни, недвусмысленно подтверждает свою приверженность структурализму: при этом видит в нем не недавнее изобретение, но многовековую традицию научного познания. В том, как Леви-Стросс излагает тезисы научной программы Раймонда Луллия (искусство комбинаторики, анализ отношений как основы познания, выведение на первый план полюсов и выстраивание опосредований между ними и др.), мы можем видеть контуры его собственной научной позиции (например, подхода к логике мифа).

Другая тема – урок гуманизма и человеческого выживания на земле. Если в первом публикуемом нами тексте этнология представала как третья волна европейского гуманизма, то в речи по поводу Каталонской премии зафиксирован качественно новый этап осознания того, что дает европейскому сознанию работа с современными бесписьменными обществами: она заставляет его переосмыслить концепцию прав человека и сам наличный состав этих прав. «Неразвитые» дают урок «развитым»: являясь носителями уникального жизненного опыта, независимого от влияния западной цивилизации, общества, исчезающие с лица земли, дают урок «почтительного отношения» к миру, к живой природе, сохранение которой необходимо всем для выживания. И это – завет «мыслителя века», который был его внимательным и доброжелательно-критичным свидетелем.

Литература

Автономова 2009 - Автономова Н.С. Открытая структура: – Бахтин – Лотман – Гаспаров. М.: РОССПЭН, 2009.

Гофман 2009 - Гофман А.  Комментарий для «Полит.ру»: http://www.polit.ru/science/2009/11/05/gofman_levistrauss.html).

Дево 2001 - Desveaux E. Quadratura Americana. Essai d’anthropologie lévi-strausiènne. Genève: Editions Georg, 2001.

Деcкола 2004 - Descola Ph. Les deux natures de Lévi-Strauss // Claude Lévi-Strauss / Sous la dir. de M. Izard. Paris: Editions de l’Herne, 2004.

Деcкола 2005 - Descola Ph. Par-delà nature et culture. Paris: Gallimard, 2005.

Леви-Стросс 1971 - Lévi-Strauss Cl. Mythologiques. L'Homme nu. Paris: Plon, 1971. T. 4.

Леви-Стросс 1996 - Lévi-Strauss Cl. Anthropologie structurale deux. Paris: Plon, 1973, 1996. 

Леви-Стросс 2005 -  Lévi-Strauss Cl. L’Ethnologue devant les identitiés nationales // Les cahiers de l’Еgare aux Revest-les-Eaux; электронная версия: http://cahiersegare.over-blog.com/article-levi-strauss-discours-de-2005-40925885.html.

Леви-Строс 2007 - Леви-Строс К. Мифологики: Человек голый. М.: FreeFly, 2007.

Леви-Стросс 2008 -  Lévi-Strauss Cl. Les sciences humaines sont un humanisme // Sciences Humaines. En co-édition avec Courrier de l’UNESCO. Comprendre Lévi-Strauss. Hors série spécial № 8. Nov.-déc 2008.

Л'Эрн 2004 - L’Herne: Claude Lévi-Strauss / Sous la dir. de M. Izard. Paris: Editions de l’Herne, 2004.

Островский 2004 - Ostrovsky A.B. La réception de la pensée de Claude Lévi-Strauss en Russie // L’Herne. Lévi-Strauss. 2004.

СИМПОЗИУМ 2008 - К столетию Клода Леви-Стросса. Материалы международного междисциплинарного симпозиума «Структурализм: классика и современность» // СИМПОЗИУМ 2008. Вып. 5. Южный федеральный университет. Р./Д., 2009.

Скюбла 1998 - Scubla L. Lire Lévi-Struss. Paris: Odile Jacob, 1998.

Энафф 2010 - Энафф М. Клод Леви-Стросс и структурная антропология. СПб.: Центр «Гуманитарная Академия», 2010.

           Эрибон 2009 - Eribon D. Un monde inconcevablе // Le nouvel observateur. Hors-série. Nov.-déc. 2009.

           Эритье 2004 - Héritier F. Un avenir pour le structuralisme // Claude Lévi-Strauss / Sous la dir. de M. Izard. Paris: Editions de l’Herne, 2004.