Специфика научного познания

Научное познание развивается во взаимодействии с другими формами познавательной деятельности: философским, художественным, обыденным познанием, религиозным освоением мира. Все они являются специфическими компонентам культуры. Интуитивно ясно, что наука имеет свои особенности. Но эксплицировать их непросто. Для этого необходим специальный анализ.

Проблема демаркации, отделяющая науку от других форм человеческого познания, сформулирована давно. Но от этого трудности ее решения не становятся меньшими. Важно определить продуктивный подход к проблеме. Если  науку рассматривать как особую сферу культуры, то подход  определяется пониманием культуры. Культуру в современных интерпретациях можно рассматривать как сложную исторически развивающуюся систему надбиологических программ человеческой активности – деятельности, поведения и общения. В системе видов человеческой активности деятельность выступает базисным компонентом. Поэтому анализ специфики научного познания предполагает выяснение того, как наука программирует деятельность, под каким углом зрения она рассматривает деятельность и на что может претендовать научный подход.

Специфика научного познания

Научное познание развивается во взаимодействии с другими формами познавательной деятельности: философским, художественным, обыденным познанием, религиозным освоением мира. Все они являются специфическими компонентам культуры. Интуитивно ясно, что наука имеет свои особенности. Но эксплицировать их непросто. Для этого необходим специальный анализ.

Проблема демаркации, отделяющая науку от других форм человеческого познания, сформулирована давно. Но от этого трудности ее решения не становятся меньшими. Важно определить продуктивный подход к проблеме. Если  науку рассматривать как особую сферу культуры, то подход  определяется пониманием культуры. Культуру в современных интерпретациях можно рассматривать как сложную исторически развивающуюся систему надбиологических программ человеческой активности – деятельности, поведения и общения. В системе видов человеческой            активности деятельность выступает базисным компонентом. Поэтому анализ специфики научного познания предполагает выяснение того, как наука программирует деятельность, под каким углом зрения она рассматривает деятельность и на что может претендовать научный подход.

Деятельность представляет собой субъект-объектное отношение, в котором активность субъекта направлена на преобразование объекта в соответствии с поставленной целью. Она может быть рассмотрена как сложно организованная сеть различных актов преобразования объектов, когда продукты одной деятельности  переходят в другую и становятся ее компонентами. Например, железная руда как продукт горнодобывающего производства становится предметом, который преобразуется в деятельности сталевара, станки, произведенные на заводе, из добытой сталеваром стали, служат средствами деятельности в другом производстве. Даже  субъекты деятельности – люди, осуществляющие преобразования объектов в соответствии с поставленными целями, могут быть в определенной степени представлены как результаты деятельности обучения и воспитания, которая обеспечивает усвоение субъектом необходимых образцов действий, знаний и навыков применения в деятельности определенных средств.

Структуру элементарного акта деятельности можно представить следующим образом (я использую здесь несколько модифицированную схему Г.П. Щедровицкого, которая, в свою очередь, была графическим изображением марксова анализа труда в «его простых и абстрактных моментах»).

Предметы преобразуются в деятельности не произвольно, а в соответствии с законами их функционирования и развития. Только действуя в согласии с этими законами,  мы можем достичь поставленных целей. Эту функцию познания законов преобразования объектов и выполняет наука.

Она выделяет в человеческой деятельности только ее предметную структуру и все рассматривает сквозь призму этой структуры. Как царь Мидас из известной древней легенды — к чему бы он ни прикасался, все обращалось в золото, — так и наука, к чему бы она ни прикоснулась, — все для нее предмет, который живет, функционирует и развивается по объективным законам.

Здесь сразу же возникает вопрос: ну, а как тогда быть с субъектом деятельности, с его целями, ценностями, состояниями его сознания? Все это принадлежит к компонентам субъектной структуры деятельности, но ведь наука способна исследовать и эти компоненты? Для нее нет запретов на исследование каких-либо реально существующих феноменов. Ответ на эти вопросы довольно простой: да, наука может исследовать любые феномены жизни человека и его сознания, она может исследовать и деятельность, и человеческую психику, и культуру, но только под одним углом зрения — как особые предметы, которые подчиняются объективным законам. Субъектную структуру деятельности наука тоже изучает, но как особый объект. А там, где наука не может сконструировать предмет и представить его “естественную жизнь”, определяемую его сущностными связями, там и кончаются ее притязания. Таким образом, наука может изучать все в человеческом мире, но в особом ракурсе и с особой точки зрения. Этот особый ракурс предметности выражает одновременно и безграничность и ограниченность науки, поскольку человек как самодеятельное, сознательное существо обладает свободой воли, и он не только объект, он еще и субъект деятельности. И в этом его субъектном бытии не все состояния могут быть исчерпаны научным знанием, даже если предположить, что такое всеобъемлющее научное знание о человеке, его жизнедеятельности могло бы  быть получено.

В этом утверждении о границах науки нет никакого антисциентизма. Просто это констатация бесспорного факта, что наука не может заменить собой всех форм познания мира, всей культуры. И все, что ускользает из ее поля зрения, компенсируют другие формы духовного постижения мира — искусство, религия, нравственность, философия.

Изучая объекты, преобразуемые в деятельности, наука не ограничивается познанием только тех предметных связей, которые могут быть освоены в рамках наличных, исторически сложившихся на данном этапе развития общества типов деятельности. Цель науки заключается в том, чтобы предвидеть возможные будущие изменения объектов, в том числе и те, которые соответствовали бы будущим типам и формам практического изменения мира.

Как выражение этих целей в науке складываются не только исследования, обслуживающие сегодняшнюю практику, но и  исследования,  позволяющие систематически выходить за рамки производства и обыденного опыта своей исторической эпохи. Результаты таких исследований могут найти  технологическое применение только в практике будущего. Движение познания обусловлено уже не столько непосредственными запросами сегодняшней практики, сколько познавательными интересами. Но, благодаря им,  удовлетворяются потребности общества в прогнозировании будущих способов и форм практического освоения мира. Например, постановка внутринаучных проблем и их решение в рамках фундаментальных теоретических исследований физики привели к открытию законов электромагнитного поля и предсказанию электромагнитных волн, к открытию законов деления атомных ядер, квантовых законов излучения атомов при переходе электронов с одного энергетического уровня на другой и т.п. Все эти теоретические открытия заложили основу для будущих способов массового практического освоения природы в производстве. Через несколько десятилетий они стали базой для прикладных инженерно-технических исследований и разработок, внедрение которых в производство, в свою очередь, революционизировало технику и технологию — появились радиоэлектронная аппаратура, атомные электростанции, лазерные установки и т.д.

Крупные ученые, создатели новых, оригинальных направлений и открытий, всегда обращали внимание на эту способность теорий потенциально содержать в себе целые созвездия будущих новых технологий и неожиданных практических приложений.

Итак, науку характеризуют  две основные познавательные установки: 1) на предметно-объектное исследование мира, 2) на изучение объектов, выходящих за рамки уже сложившихся массовых практик того или иного конкретного этапа развития цивилизации. Из этих двух особенностей вытекают все остальные специфические характеристики научного познания: особенности его средств, методов, результатов; специфика субъекта научной деятельности и ее этических регулятивов.

В обыденном познании достаточно в качестве познавательных средств использовать естественный язык и инструментарий, применяемый в производстве и обыденном опыте. Наука частично тоже может использовать эти средства. Но их недостаточно для изучения объектов, не освоенных и принципиально не осваиваемых в массовых практиках. Наука формирует особую практику, обеспечивающую исследование таких объектов. Ею является научный эксперимент. Применяемые здесь приборы и экспериментальные установки выступают особыми средствами опытного изучения объектов. Вместе с тем, в науке складывается и постоянно развивается система специализированных теоретических языков.

До тех пор, пока  познание не выходит за рамки предметных структур производства  и обыденного опыта своей исторической эпохи, у него нет особых проблем в определении существования изучаемых объектов. Они включены в практику, которая выявляет их свойства, связи и отношения.  Но ситуация меняется при исследовании наукой объектов, которые не даны и чаще всего, принципиально не могут быть даны в массовых практиках данной исторической эпохи. Само выделение и фиксация таких объектов в качестве предметов исследования требует особой рефлексии над системой операций деятельности, образующих ее метод. Знание метода часто предшествует обнаружению исследуемого предмета и является условием такого обнаружения.

Я часто привожу в качестве примера этой функции знаний о методе ситуацию в физике ХХ в., связанную с открытием резонансов. Время жизни резонанса около 10ֿ²²  сек, после чего он распадается. За это время он пробегает расстояние  примерно соответствующее размеру атома. Поэтому в отличие от «долгоживущих частиц», резонансы не оставляют наблюдаемых следов – треков в фотоэмульсиях. Но такие следы оставляют частицы –  продукты распада резонанса. По характеру этих следов, используя законы сохранения, определяют тот или иной вид резонанса  и его характеристики. Этот метод лежит в основе экспериментальной фиксации резонанса.

Показательно, что после выработки данного метода, анализируя  результаты ранее проведенных экспериментов  по рассеиванию в том диапазоне энергий, в котором могли возникнуть резонансы,  находили следы этих новых частиц. Но раньше на них не обращали внимания, поскольку не было соответствующего метода анализа экспериментального материала. 

Предмет научного исследования всегда коррелятивен методу. И чем дальше наука отходит от привычных вещей повседневного опыта, углубляясь в исследование «необычных» объектов, тем яснее и отчетливее проявляется необходимость в создании и разработке особых методов, в системе которых  наука может изучать объекты. 

Спецификой объектов научного исследования можно объяснить далее и основные отличительные признаки научных знаний как продукта научной деятельности. Они отличаются от  обыденных, стихийно-эмпирических знаний. Последние чаще всего не систематизированы. Это, скорее, конгломерат сведений, предписаний, рецептур деятельности и поведения, накапливаемых по мере исторического развития социального опыта. Их достоверность устанавливается благодаря непосредственному применению в наличных ситуациях производственной и повседневной практики. Что же касается научных знаний, то их достоверность уже не может быть обоснована только таким способом, поскольку в науке преимущественно исследуются объекты, еще не освоенные в производстве и обыденном опыте. Поэтому нужны специфические способы обоснования истинности знания. Ими являются экспериментальный контроль за получаемым знанием и выводимость одних знаний из других, истинность которых уже доказана. В свою очередь, процедуры выводимости обеспечивают перенос истинности с одних фрагментов знания на другие, благодаря чему они становятся связанными между собой, организованными в систему.

Таким образом, мы получаем характеристики системности и обоснованности научного знания, отличающие его от продуктов обыденной познавательной деятельности людей.

Наконец, стремление науки к исследованию объектов относительно независимо от их освоения в наличных формах производства и обыденного опыта, предполагает специфические характеристики субъекта научной деятельности. Занятия наукой требуют особой подготовки познающего субъекта, в ходе которой он осваивает исторически сложившиеся средства научного исследования, обучается приемам и методам оперирования с этими средствами. Вместе с тем научное исследование  предполагает усвоение субъектом определенной системы ценностных ориентаций и целевых установок, специфичных для научного поиска.

Две основные установки науки обеспечивают стремление к такому поиску: самоценность истины и ценность новизны.  Эти ценности образуют базис научного этоса. Им соответствуют два внутринаучных этических запрета. Во-первых, на умышленное искажение истины. Ученый может ошибаться. Но он не должен умышленно искажать научные результаты в угоду вненаучным социальным мотивам (корыстным, карьерным, идеологическим и т.п.). Во-вторых, запрет на плагиат. Исследовать должен наращивать истинное знание. Поэтому он обязан зафиксировать, что было получено до него,  на что он опирался в своем поиске, и что он открыл нового. Иначе наука перестанет быть наукой.

Типы системных объектов, осваиваемых наукой. Различие их категориальных матриц

Осуществляя прорывы в новые предметные миры, еще не освоенные в массовых практиках, наука периодически сталкивается с проблемами понимания исследуемых объектов и включения знаний о них в культуру соответствующей исторической эпохи. Особенно остро возникают эти проблемы, когда в орбиту исследований втягиваются новые типы систем, которые требуют изменения прежних, уже ставших привычными категориальных смыслов, обеспечивающих освоение исследуемых объектов.

В процессе своей исторической эволюции наука осваивала разные типы системных объектов. К ним относятся: а) простые системы, б) сложные саморегулирующиеся системы, в) саморазвивающиеся системы.

Первые из них доминировали в качестве предметов исследования и технологического освоения, начиная с эпохи становления естествознания и включая эпоху первой промышленной революции. Их образцами выступали механические системы, исследуемые в науке и создаваемые в технике данных исторических эпох. Вторые стали главными объектами исследования и технологического освоения в эпоху научно-технической революции середины ХХ столетия. Наконец, третий тип системных объектов начинает определять передний край научных исследований и их технологических аппликаций  в эпоху второй научно-технической революции (последняя треть ХХ – начало XXI  столетия).

Различение трех типов систем определяется разными категориальными матрицами, которые  обеспечивают их понимание и рациональное осмысление. В каждой такой матрице категории части и целого, вещи и процесса, причинности, пространства и времени имеют особые смыслы.

Для познавательного и практического освоения простых систем достаточно полагать, что суммарные свойства их частей исчерпывающе определяют свойства целого. Считается, что часть (элемент) внутри целого и вне его обладает одними и теми же свойствами.  Особым образом интерпретируется соотношение вещи и процесса: вещь (тело) рассматривается как нечто первичное по отношению к процессу, а  процесс трактуется как воздействие одной вещи на другую. Причинность в этом подходе редуцируется к лапласовской детерминации.  Пространство и время рассматриваются  как нечто внешнее по отношению к  системе (объекту). Полагается, что  состояние  движения  объектов никак не сказывается на характеристиках пространства и времени.

 Категориальная сетка описания малых систем была санкционирована философией механицизма в качестве философских оснований науки этой эпохи. Как простую механическую систему рассматривали не только физические,  но и биологические, а также социальные объекты. Здесь достаточно напомнить о концепциях человека и общества Ламетри и Гольбаха, о стремлении Сен-Симона и Фурье отыскать закон тяготения по страстям, аналогичный ньютоновскому закону всемирного тяготения, о первых попытках родоначальника социологии О. Конта построить теорию общества как социальную механику.

Но при переходе к изучению больших систем развитый на базе классической механики категориальный аппарат становится неадекватным и требует серьезных корректив. Большие системы приобретают целый ряд  новых характеристических признаков. Они дифференцируются на относительно автономные подсистемы, в которых происходит массовое, стохастическое взаимодействие элементов. Целостность системы предполагает наличие в ней особого блока управления, прямые и обратные связи между ним и подсистемами. Большие системы гомеостатичны. В них обязательно имеется программа функционирования, которая определяет управляющие команды и корректирует поведение системы на основе обратных связей. Автоматические станки, заводы-автоматы, системы управления спутниками и космическими кораблями, автоматические системы регуляции грузовых потоков с применением компьютерных программ и т.п.  -   все это примеры больших систем в технике. В живой природе и обществе – это организмы, популяции, биогеоценозы, социальные объекты, рассмотренные как устойчиво воспроизводящиеся организованности.

 Категории части и целого применительно к сложным саморегулирующимся системам обретают новые характеристики. Целое уже не исчерпывается свойствами частей, необходимо учитывать системное качество целого. Часть внутри целого и вне его обладает разными свойствами. Так, органы и отдельные клетки в многоклеточных организмах специализируются и в этом качестве существуют только в рамках целого. Будучи выделенными из организма, они разрушаются (погибают), что отличает сложные системы от простых механических систем, допустим, тех же механических часов, которые можно разобрать на части и из частей вновь собрать прежний работающий механизм. В сложных саморегулирующихся системах целое не только зависит от свойств составляющих частей (элементов), но и определяет их свойства.  По-новому рассматривается соотношение вещи и процесса. Сложные системные объекты (вещи) предстают как процессуальные системы, самовоспроизводящиеся в результате взаимодействия со средой и благодаря саморегуляции.

Причинность в больших, саморегулирующихся системах уже не может быть сведена к лапласовскому детерминизму  (в этом качестве он имеет лишь ограниченную сферу применимости) и дополняется идеями « вероятностной» и «целевой причинности». Первая характеризует поведение системы с учетом стохастического характера взаимодействий в подсистемах,  вторая – действие программы саморегуляции как цели, обеспечивающей воспроизводство системы.

 Возникают новые смыслы в пространственно-временных описаниях больших, саморегулирующихся систем. В ряде ситуаций требуется наряду с представлениями о «внешнем» времени вводить понятие «внутреннего времени» (биологические часы и биологическое время, социальное время).

Исследования сложных саморегулирующихся систем особенно активизировались в ХХ веке в связи с возникновением кибернетики, теории информации и теории систем. Но многие особенности их категориального описания были выявлены предшествующим развитием биологии и в определенной мере квантовой физики. В становлении квантовой механики первоначально использовалась категориальная сетка, перенесенная из классической физики. Но в процессе возникновения новой теории ее создатели вынуждены были включить изменения в классические интерпретации. Выяснились принципиальные ограничения применения классических понятий «координата» и «импульс», «энергия» и «время» (соотношения неопределенностей). Был сформулирован принцип дополнительности причинного и пространственно-временного описания, что внесло новые коррективы в понимание соответствующих категорий. Вырабатывалось представление о вероятностной причинности как дополнения к жесткой (лапласовской) детерминации.

Новые изменения категориальной матрицы требуются при  переходе к исследованию саморазвивающихся систем. Они представляют собой еще более сложный  тип системной целостности, чем саморегулирующиеся системы. Этот тип системных объектов характеризуется развитием, в ходе которого происходит переход от одного вида саморегуляции к другому.  Здесь саморегуляция выступает аспектом, устойчивым состоянием развивающейся системы. Саморазвивающимся системам присуща иерархия уровневой организации элементов и способность порождать в процессе развития новые уровни организации. Причем каждый такой новый уровень оказывает обратное воздействие на ранее сложившиеся, перестраивает их, в результате чего система обретает новую целостность. С появлением новых уровней организации система дифференцируется, в ней формируются новые, относительно самостоятельные подсистемы. Вместе с тем перестраивается блок управления,  возникают новые параметры порядка, новые типы прямых и обратных связей.

Изменения структуры саморазвивающихся систем по мере появления в них новых уровней организации и перестройки их прежних оснований можно изобразить посредством следующей схемы.                                                   

Сложные саморазвивающиеся системы характеризуются открытостью, обменом веществ, энергией и информацией с внешней средой. В таких системах формируются особые информационные структуры, фиксирующие важные для целостности системы особенности ее взаимодействия со средой («опыт» предшествующих взаимодействий). Эти структуры выступают в функции программ поведения системы.

Характер  открытости системы по отношению к среде меняется со сменой типа самоорганизации. Изменения же типа самоорганизации – это качественные трансформации системы. Они предполагают фазовые переходы. На этих этапах прежняя организованность нарушается, рвутся внутренние связи системы, и она вступает в полосу динамического хаоса.

На этапах фазовых переходов возникает спектр возможных направлений развития системы. В некоторых из них возможно упрощение системы, ее разрушение и гибель в качестве сложной самоорганизации. Но возможны и сценарии возникновения новых уровней организации, переводящие систему в качественно новое состояние саморазвития. 

Сегодня познавательное и технологическое освоение сложных саморазвивающихся систем определяет стратегию переднего края науки и технологического развития. К таким системам относятся биологические объекты, рассматриваемые не только в аспекте  их функционирования, но и в аспекте развития, объекты современных нано - и биотехнологий и, прежде всего, генетической инженерии, системы современного проектирования, когда берется не только та или иная технико-технологическая система, но еще более сложный развивающийся комплекс: человек – технико-технологическая система, плюс экологическая система, плюс культурная среда, принимающая новую технологию и весь этот комплекс рассматривается в развитии. К саморазвивающимся системам относятся современные сложные компьютерные сети, предполагающие диалог человек-компьютер, «глобальная паутина» –  Интернет. Наконец, все социальные объекты, рассмотренные с учетом их исторического развития,  принадлежат к типу сложных саморазвивающихся систем. К исследованию таких систем во второй половине ХХ века вплотную подошла и физика. Долгое время она исключала из своего познавательного арсенала идею исторической эволюции. Но во второй половине ХХ в. возникла иная ситуация. С одной стороны, развитие современной космологии (концепция Большого взрыва и инфляционная теория развития Вселенной) привело к идее становления различных типов физических объектов и взаимодействий. Появилось представление о возникающих в процессе эволюции различных видах элементарных частиц и их взаимодействий как результате расщепления некоторого исходного взаимодействия и последующей его дифференциации. С другой стороны, идея эволюционных объектов активно разрабатывается в рамках термодинамики неравновесных процессов (И. Пригожин) и синергетики.  Синергетика сформулировала ряд новых идей, относящихся к проблематике фазовых переходов. Эти состояния характеризует понятие динамического хаоса. Синергетика исследует закономерности динамического хаоса, описывая их в терминах поведения нелинейных сред.

 Взаимовлияние  двух указанных направлений исследования инкорпорирует в систему физического знания представления о самоорганизации и развитии.

Сложные саморазвивающиеся системы требуют для своего освоения особой категориальной матрицы. Категории части и целого включают в свое содержание новые смыслы. При формировании новых уровней организации происходит перестройка прежней целостности, появление новых параметров порядка. Иначе говоря, необходимо, но недостаточно зафиксировать наличие системного качества целого, следует дополнить это понимание идеей изменения видов системной целостности по мере развития системы.

В сложных саморегулирующихся системах появляется новое понимание объектов как процессов взаимодействия. Представление о сложных системах как процессах постоянного воспроизводства в качестве своеобразного инварианта в варьируемых взаимодействиях, необходимо, но уже недостаточно. Усложнение системы в ходе развития, связанное с появлением новых уровней организации, выступает как смена одного инварианта другим, как процесс перехода от одного типа саморегуляции к другому. Возникает два смысла процессуальности объекта (системы). Эта процессуальность проявляется в двух аспектах: и как саморегуляция, и как саморазвитие, как процесс перехода от прежнего типа саморегуляции к новому.

Освоение саморазвивающихся систем предполагает также расширение смыслов категории «причинность». Она связывается с представлениями о превращении возможности в действительность. Целевая причинность, понятая как характеристика саморегуляции и воспроизводства системы, дополняется идеей направленности развития. Эту направленность не следует толковать как фатальную предопределенность. Случайные флуктуации в фазе перестройки системы (в точках бифуркации) формируют аттракторы, которые в качестве своего рода программ-целей ведут систему к некоторому новому состоянию и изменяют возможности (вероятности) возникновения других ее состояний.

Спектр направлений эволюции системы после возникновения аттракторов трансформируется, некоторые, ранее возможные направления становятся закрытыми. Появление нового уровня организации как следствия предшествующих причинных связей оказывает на них обратное воздействие, при котором следствие функционирует уже как причина изменения предшествующих связей (кольцевая причинность).

Применительно к саморазвивающимся системам выявляются и новые аспекты категорий пространства и времени. Наращивание системой новых уровней организации сопровождается изменением ее внутреннего пространства-времени. В процессе дифференциации системы и формирования в ней новых уровней возникают своеобразные «пространственно - временные окна», фиксирующие границы устойчивости каждого из уровней и горизонты прогнозирования их изменений.

Если в культуре не сложилась категориальная матрица, соответствующая новому типу объектов, то последние будут восприниматься через неадекватную сетку категорий, что не позволит науке раскрыть их существенные характеристики. Адекватная объекту категориальная структура должна быть выработана заранее, как предпосылка и условие познания и понимания новых типов объектов. Но тогда возникает вопрос: как она формируется и как появляется в науке? Ведь прошлая научная традиция может и не содержать категориальную матрицу, обеспечивающую исследование принципиально новых (по сравнению с уже познанными) системных объектов. Что же касается категориального аппарата обыденного мышления, то, поскольку он складывается под непосредственным влиянием предметной среды, уже созданной человеком, он часто оказывается недостаточным для целей научного познания, так как изучаемые наукой объекты могут радикально отличаться от фрагментов освоенного в производстве и обыденном опыте предметного мира.

Проблему категориальных матриц, обеспечивающих освоение новых типов системных объектов, можно интерпретировать как своеобразную модификацию (с учетом процессов исторического развития науки) знаменитого вопроса И. Канта: Как возможно естествознание?

Ответ на него следует искать в особенностях исторического развития культуры и ее специфической составляющей – философии.  История науки дает множество свидетельств тому, что в периоды кризисов, когда возникала потребность переосмысления фундаментальных понятий и представлений науки, она обращается к философии.

Так, в эпоху создания квантово-релятивистской физики в обсуждение  сугубо физических вопросов интерпретации математического аппарата были интегрированы философские проблемы. На Сольвеевских конгрессах одно из центральных мест заняли проблемы обобщения понятия причинности. Н. Бор,  исходя из принципиально неустранимой статистической природы квантовых процессов, трактовал вероятности не как внешние, а как сущностные характеристики квантовых систем. Эйнштейн, напротив, полагал, что классический вариант детерминизма следует сохранить: «Бог не играет в кости. Позиция Бора, если оценить ее с точки зрения современных версий системного подхода, вносила те изменения в трактовку причинности, которая соответствовала переходу от простых механических к сложным системам.

Вероятностная причинность выступает здесь базисной характеристикой массовых стохастических взаимодействий элементов системы, а классическая детерминация – характеристикой сохранения во времени системных параметров, определяющих целостность системы. Характерно, что философские проблемы, возникавшие в дискуссиях эпохи становления квантовой механики, сопровождались  анализом историко-философского материала. В. Гейзенберг в своих воспоминаниях в книге «Часть и целое» писал, что он, Нильс Бор, Вольфганг Паули не раз обращались к истории философии от античности до современности, пытаясь найти новое понимание части и целого, причинности и случайности при осмыслении природы квантовых процессов.

  Таким образом, задача выработки категориальных структур, обеспечивающих выход за рамки традиционных способов понимания и осмысления объектов, во многом решается благодаря философскому познанию. Конечно, это не означает, что до и полностью независимо от науки философия формирует готовую категориальную матрицу, которую науке остается только заимствовать из философии, ничего в ней не меняя. Этот процесс протекает намного сложнее. Философия ставит проблемы, обнаруживает границы прежних категориальных смыслов, генерирует в эскизном, предварительном варианте новые смыслы категорий. И эти эскизные элементы будущей категориальной матрицы, конкретизируются в специально-научном  поиске. В свою очередь это приводит к новому обогащению категорий и развитию их содержания.  Однако для фиксации этого нового содержания опять-таки нужна философская рефлексия над наукой. Эта рефлексия представляет собой особый аспект философского постижения действительности, в ходе которого развивается категориальный аппарат философии.

Но тогда возникает вопрос о природе и истоках прогностических функций философии по отношению к специальному научному исследованию Это вопрос о том,  как возможно систематическое порождение в философском познании  идей, принципов и категорий, часто избыточных для описания фрагментов уже освоенного человеком предметного мира, но необходимых для научного изучения и практического освоения объектов, с которыми сталкивается цивилизация на последующих этапах своего развития. В этой интерпретации кантовский вопрос как возможно естествознание переходит в не менее значимый вопрос: как возможна философия?

Поскольку я уже не раз писал на эту тему в своих книгах и статьях (еще с конца 70-х начала 80-х годов уже прошлого века), изложу свою позицию конспективно.

Конструктивно-прогностические функции философии

Начну с анализа функций философии в культуре и социальной жизни. Напомню восходящие к Гегелю образные характеристики философии, которые использовал также К. Маркс: философия – живая душа культуры, квантэссенция культуры, эпоха, высказанная в мысли. Дальнейшие шаги требуют эксплицировать понимание культуры. Это  понимание изменялось по мере накопления знаний о культуре. Можно выделить три основных исторических этапа таких изменений.

Первым было понимание культуры как всего созданного человеком. С ним была связана оппозиция: культура – натура. Вторым – постановка проблемы соотношения  культуры и деятельности, поскольку созданное человеком есть продукт его деятельности. В этом подходе постепенно возникло рассмотрение культуры как способа регуляции деятельности. Дальнейшее развитие и уточнение  этих идей приводит к новому, третьему этапу рассмотрения культуры.

На этом этапе постепенно складывается современное понимание культуры как  сложноорганизованной системы надбиологических программ человеческой жизнедеятельности  (деятельности, поведения и общения людей). Эти программы представлены многообразием знаний, предписаний, норм, навыков, идеалов, образцов деятельности и поведения, идей, верований, целей, ценностных ориентаций и т. д. В своей совокупности и исторической динамике они образуют накапливаемый и постоянно развивающийся социальный опыт. В этом подходе уже очерчиваются основные контуры современных представлений о  культуре, которые опираются на результаты, полученные в семиотике, социальной антропологии, истории, лингвистике, искусствознании, теории коммуникаций и т.д.

Надбиологические программы деятельности, поведения и общения фиксируются и транслируются в культуре в форме различных знаковых систем, имеющих смысл и значение. В качестве таких систем могут выступать любые компоненты человеческой деятельности (орудия труда, образцы операций, продукты деятельности, опредмечивающие ее цели, сами индивиды, выступающие как носители некоторых социальных норм и образцов поведения и деятельности, естественный язык, различные виды искусственных языков и т.д.).

У человека есть две кодирующие системы, которые программируют его биологическую и социальную жизнь. Первая их них – это биологические программы, представленные генетическими кодами. Вторая – это социальные программы, выраженные посредством социокодов,  которые передают от человека к человеку, от поколения к поколению надбиологические программы, регулирующие социальную жизнь. Подобно тому, как управляемый генетическим кодом обмен веществ воспроизводит клетки и органы сложных организмов, так и различные виды деятельности, поведения и общения,  регулируемые кодами культуры, обеспечивают воспроизводство и развитие подсистем общества и их связей, характерных для каждого исторически конкретного вида социальной организации (присущей ему искусственно созданной предметной среды – второй природы, социальных общностей и институтов, свойственных  данному обществу типов личностей и т.д.).

Культура выступает особой подсистемой общества, но она пронизывает все без исключения состояния социальной жизни, и нет ни одного социального феномена, который был бы изолирован от влияния культуры и не нес бы на себе печати ее воздействия. Динамика культуры связана с появлением одних и отмиранием других надбиологических программ человеческой жизнедеятельности. В совокупности эти программы при всем их огромном многообразии образуют целостную исторически развивающуюся систему.

Системообразующими факторами, которые  определяют эту целостность, выступают особые категориальные структуры, образующие основания культуры. Их называют по-разному: категориями культуры, концептами, идеями. Я называю их мировоззренческими универсалиями. Это те жизненные смыслы, которые заключены в понимании человека, природы, пространства, времени, причинности, справедливости, свободы, истины, красоты, добра, зла и т.д. В своем взаимодействии и сцеплении они задают целостный обобщенный образ человеческого мира. Мировоззренческие универсалии определяют не только рациональное осмысление, но и переживание человеком мира, эмоциональные оценки различных аспектов, состояний и ситуаций человеческой жизни. Смыслы универсалий предстают как базисные ценности культуры. Они функционируют как своеобразные гены социальных организмов.

В содержании мировоззренческих универсалий можно выделить три пласта смыслов.  Первый из них включает общечеловеческие смыслы как инварианты варьируемого многообразия культур. Это общее и довольно абстрактное содержание, которое по-разному может конкретизироваться в разных культурах. Такие конкретизации образуют второй слой смыслов мировоззренческих универсалий. Общечеловеческое здесь всегда сплавлено с особенным, характеризующим тот или иной вид культуры на определенном этапе ее исторического развития. Эти особенные смыслы выражают специфику способов общения и деятельности, хранения и передачи социального опыта, отношения к природе, шкалу ценностей, принятую в соответствующем виде общества.

В свою очередь, эти особенности еще раз конкретизируются в многообразии социально-групповых и индивидуальных мировосприятий и миропереживаний.

 Когда мы говорим  о разных типах цивилизаций и культур, то главным в анализе их различий выступает второй слой смыслов универсалий культуры. Именно здесь в аккумулированном виде проявляется национально-этническая и историческая специфика различных культур. В них одни и те же  мировоззренческие универсалии могут иметь разную смысловую интерпретацию.

 Например, категории бытия и небытия есть во всех культурах. Но если сравнить понимание этих категорий, допустим в даосистской традиции Древнего Китая и в традиции античного полиса, то обнаруживаются разительные несовпадения. Древние греки на уровне обыденного сознания воспринимали бытие в привычном  для нас смысле. Бытие – это все существующее, а небытие – это отсутствие бытия. Но у древних китайцев было иное понимание: небытие – это  вся полнота бытия. Бытие «ю» и отсутствие бытия «у» толковались как наличное и неналичное бытие. В «Дао дэ цзине» (IV – III вв. до н.э.) утверждается, что окружающий человека предметный мир («десять тысяч вещей Поднебесной») рождается  в «ю», но «ю» рождается в «у» (небытии). Небытие предстает как потенциально возможное бытие, как еще неоформленное сущее. Вся полнота бытия потенциально содержится в порождающем его небытии.

С этим пониманием связана концепция пустоты. Категория «пустота» для здравого смысла человека античной культуры – это отсутствие вещей. Для человека, воспитанного в традиции даосизма, пустота имела иной смысл – она понималась как формообразующее начало вещей. В «Дао дэ цзине» можно найти такие пояснения. Сосуды создаются из глины, но употребление сосуда зависит от пустоты в нем. Строят дом, пробивают двери и окна. Что делает дом годным к потреблению? Пустота в нем.

И далее, небытие и пустота связываются с особым идеалом человеческого духа. Они ассоциируются с самоуглублением духа, постижением покоя и отсутствия страданий.  Погружение в такие состояния духа понимается как результат правильного воспитания человека, формирования невозмутимости его духа в сложных житейских коллизиях, стойкости в ситуациях невзгод. Состояния  самоуглубления трактуются как условие обретения истины и следования путем «дао».

Трактовка небытия и бытия получали здесь ярко выраженную ценностную окраску. Эта трактовка соотносилась далее  с особенностями понимания ряда других категорий, например, случайности и сущности.

В даосском и буддийском мировидении любое событие воспринималось как «выплывающее» из небытия и затем уходящее в него. Даже в мимолетных событиях, их смене, в их неповторимости и случайности  дана целостность мира. Случайности, возникая и пропадая,  демонстрируют «дао», логику и истину целостного мироздания.

Сопоставляя древнекитайское и европейское мышление, известный психолог  К.Г. Юнг отмечал, что в древнекитайской картине мира главное внимание уделяется конфигурации явлений. Эта картина устроена так, что любая, на взгляд европейца,  незначительная деталь,  любое событие синхронизировано с другими событиями. Как мы сказали бы сегодня: события мира когерентны.

Нравственные и природные явления в этой картине перекликаются между собой, образуя целостность мира. В Древнем Китае считалось, что частые стихийные бедствия (землетрясения, наводнения и т.п.) являются свидетельством безнравственного поведения императора. И это могло послужить поводом к восстанию.

«Дао» означало в этой картине мироздания не только закон, «логос», но и нравственность, и  жизненный путь. Иероглиф «дао» выражал все три этих смысла. Но если конфигурация единичных, неповторимых и случайных событий выражает «дао», то основной способ его постижения это смыслообраз, в котором  общее не отделено от единичного, а как бы проявляется в нем. Случайное и единичное здесь включено в понимание сущности. Внимание к отдельному, к части, в котором выражена сущность и целостность, выражал  особый тип мышления, знаковым оформлением которого выступало иероглифическое письмо.

 Китайская наука данной исторической эпохи развивалась, коррелируя с  этими особенностями древнекитайской картины мира. В частности, они нашли свое выражение в специфике древнекитайской математики. В отличие от греческой традиции, которая стремилась в анализе выделить сущность «в чистом виде» и затем ею объяснить явления, древнекитайская традиция не ставила таких задач. Многочисленные конкретные математические знания  не были  в ней организованы как выводимые из простых положений (аксиом) и не объединялись в целостную теоретическую систему, аналогичную эвклидовой геометрии. Они представляли собой образцы решения задач, но каждый такой образец понимался как выражение пути «дао», как элемент космического целого.

Устойчивое сохранение смыслов мировоззренческих универсалий выступает условием воспроизводства социальной жизни, ее основных процессов и подсистем. Что же касается кардинальных перемен жизни общества, то они предполагают изменение смыслов мировоззренческих универсалий, критику прежних базисных ценностей и их замену новыми.

С этих позиций можно анализировать функции философии в жизни общества и ее роль в перестройке оснований культуры. В свое время М. Мамардашвили сформулировал тезис – философия является рефлексией над предельными основаниями культуры. Но, что понимается под основаниями, им конкретизировано не было. Исходя из идеи мировоззренческих универсалий как системообразующих оснований культуры, я переформулировал этот тезис: философия выступает рефлексией над мировоззренческими универсалиями, базисными ценностями культуры.

В развитии общества всегда возникают эпохи, когда ранее сложившиеся мировоззренческие смыслы, выраженные системой универсалий культуры, перестают обеспечивать воспроизводство и сцепление необходимых обществу видов деятельности. Тогда возникают разрывы традиций и формируются потребности в поиске новых мировоззренческих смыслов.

Социальное предназначение философии состоит в том, чтобы способствовать решению этих проблем. Она стремится отыскать новые мировоззренческие ориентиры путем рационального осмысления универсалий культуры, их критического анализа и формирования на этом пути новых мировоззренческих идей. То, что здравому смыслу эпохи представляется само собой разумеющимся, философия проблематизирует. Она выявляет универсалии культуры,  выносит их на суд разума, критически анализирует и порождает их новые смыслы. В этом процессе осуществляется переход от универсалий культуры к философским категориям. Первоначально они могут быть представлены в форме смыслообразов («Логос» Гераклита, «Нус» Анаксагора, «Дао» в китайской философии и т.д.).

На этом этапе философия имеет много общего с художественным познанием. Но затем, в процессе  дальнейшей рационализации первичные категориальные образы превращаются в понятия предельной степени общности с относительно строгими определениями. С ними философы начинают  оперировать как с теоретическими идеальными конструктами, аналогично тому, как математики оперируют с геометрическими фигурами, числами, функциями и другими математическими объектами.  На этом этапе философия предстает как достаточно строгая теоретическая наука. Таким способом она может открывать новые признаки категорий и затем обосновывает их, опять-таки обращаясь к анализу различных сфер культуры. Философское исследование, связанное с постановкой теоретических задач и оперированием категориями как особыми теоретическими конструктами, позволяет выйти за рамки универсалий своей культуры и генерировать их новые смыслы.

Эту работу философия выполняет  не только в эпохи кризисов и смены стратегий социальной жизни, но систематически, заготавливая идеи, которые адресованы будущим социальным переменам. В этой своей постоянной работе она использует 1) обращение к анализу универсалий культуры своей эпохи и 2)теоретическое конструирование новых  категориальных смыслов. Оба эти пути, определявшие становление философии, затем воспроизводятся  и постоянно взаимодействуют в ее последующем историческом развитии.

 Категории философии и универсалии культуры не тождественны, хотя часто обозначаются одними и теми же терминами. Во-первых, философское познание упрощает и схематизирует универсалии культуры, и многие аспекты жизненных смыслов, особенно те, которые связаны с эмоциональным переживанием мира, выпадают из философского анализа или  отходят на задний план. Во-вторых, не все признаки, зафиксированные в определениях философских категорий, изоморфны признакам универсалий той  культуры, в которой философия разрабатывала свои идеи.

Уже на ранних этапах своей истории философское мышление продемонстрировало способность в процессе постановки и решения теоретических проблем порождать нестандартные категориальные модели, не совпадающие и даже противоречащие стереотипам и архетипам сознания, доминирующим в культуре своего времени. Например, решая проблему части и целого, единого и множественного античная философия прослеживает все логически возможные варианты: мир делится на части до определенного предела (атомистика Левкиппа, Демокрита, Эпикура), мир беспредельно делим (Анаксагор), мир вообще не делим (элеаты). Причем последнее решение явно противоречит стандартным представлениям здравого смысла.

Логическое обоснование этой концепции выявляло не только новые, необычные с точки зрения обыденного сознания аспекты категорий части и целого, но и новые аспекты категорий «движение», «пространство», «время» (апории Зенона). Здесь впервые были поставлены проблемы, к которым потом не раз возвращалась научная мысль разных эпох. В частности,  парадокс «летящая стрела» заново возник более чем через две тысячи лет после Зенона, в эпоху становления механики, возник как научная проблема: если тело движется под действием силы, то, значит, оно имеет скорость в каждой точке пространства в каждый момент времени. Но скорость – это путь, деленный на время. А если путь стягивается в точку, то он равен нулю. А ноль, деленный на любую величину, даст ноль. Значит, скорость движущегося тела в точке равна нулю, то есть движущееся тело покоится в каждой точке. Решение проблемы  и обоснование понятия  мгновенной скорости было найдено на путях разработки концепции бесконечно малых и создания дифференциального и интегрального исчисления.

Конструктивный проблемный смысл содержался и в других апориях  Зенона, в том числе и в апории, получившей название «Дихотомия». Она гласила, что невозможно пройти какой-либо путь от начала до конца. Для этого нужно пройти его половину, потом половину половины, потом половину оставшейся половины  и так до бесконечности.

Когда в XIX веке математика активно создавала неэвклидовы геометрии и приступила к исследованию бесконечных множеств, выяснилось, что рассуждение Зенона ставит сложную проблему соотношения бесконечных множеств, одно из которых является подмножеством другого. Любой путь представляет собой некоторый отрезок, состоящий из бесконечного числа точек, половина этого пути – тоже отрезок, состоящий из бесконечного числа точек. Как сравнивать бесконечности? Имеет ли смысл понятие «множество всех множеств»? Все эти проблемы обсуждались великими математиками Г. Кантором, Г. Фреге, знаменитыми логиками и философами Б. Расселом. А. Уайтхедом и др.

Философское познание способно генерировать новые мировоззренческие идеи и тем самым вносить мутации в культуру, подготавливая кардинальные изменения социальной жизни. Генерируя теоретическое ядро нового мировоззрения, философия тем самым вводит новые представления о желательном образе жизни, который предлагает человечеству. Обосновывая эти представления в качестве ценностей, она функционирует как идеология. Но вместе с тем ее постоянная интенция на выработку новых категориальных смыслов, постановка и решение проблем, многие из которых на данном этапе социального развития оправданы преимущественно имманентным теоретическим развитием философии, сближают ее со способами фундаментального научного исследования.

Когда возникают переломные эпохи, эти идеи могут обрести практическую актуальность. Тогда они становятся своеобразным генератором и катализатором публицистики, художественной критики, литературных произведений, новых религиозно-нравственных, политических и правовых идей, внедряемых в социальную практику. Так с высот философской абстракции новые категориальные смыслы погружаются в основания культуры. Они обрастают эмоциональным содержанием и переплавляются в мировоззренческие универсалии.

Философия выступает особым самосознанием культуры. Она активно воздействует на ее развитие и подготавливает становление новых форм социальной жизни.

Генерируя категориальные модели возможных человеческих миров, философия в этом процессе попутно вырабатывает и категориальные схемы, способные обеспечить постижение объектов принципиально новой системной организации по сравнению с теми, которые осваивает наука и практика соответствующей исторической эпохи.

Сталкиваясь с такими  объектами, наука  в качестве необходимых средств решения своих проблем селективно заимствует  выработанные философией категориальные смыслы. Философский анализ выступает в этом процессе целенаправляющим методологию научного поиска. Вместе с тем, полученные в ходе этого поиска фундаментальные знания должны быть приняты культурой, включены в поток культурной трансляции. Их состыковку с господствующими в культуре мировоззренческими установками опять-таки обеспечивает философское обоснование. Благодаря ему необычные для здравого смысла представления о мире, вырабатываемые наукой, обретают свое понимание. 

<!--[if !supportEmptyParas]--> <!--[endif]-->

Философские основания науки и их историческая эволюция

Система философских идей и принципов, обеспечивающих эвристику поиска и обоснование полученных результатов при их включении в культуру, образуют особый компонент научного знания – философские основания науки.

Совпадение философской эвристики и философского обоснования здесь не является обязательным. Может случиться, что  в процессе формирования новых представлений исследователь использует одни философские идеи и принципы, а затем развитые им представления получают другую философскую интерпретацию, и только так они обретают признание и включаются в культуру. Таким образом, философские основания науки гетерогенны. Они  допускают вариации философских идей и категориальных смыслов, применяемых в исследовательской деятельности.

Гетерогенность философских оснований не отменяет их определенной системной целостности. В различных вариантах философской эвристики и обоснования в каждую историческую эпоху можно выделить инвариантное внутреннее структурированное ядро. Его структура включает три аспекта: онтологический (категориальная матрица понимания и осмысления типа системных объектов, осваиваемых наукой);  эпистемологический (категориальная матрица понимания познавательных процедур и их результата: понимание истины, знания, метода, объяснения, описания, предвидения, теории, факта и т.п.); аксиологический (понимание соотношения внутреннего этоса науки и вненаучных социально-этических регулятивов).

Философские основания науки формируются путем отбора и последующей адаптации идей, выработанных в философском познании, к потребностям определенной области научного исследования, что приводит к конкретизации исходных философских идей, их уточнению и развитию. В истории естествознания особую роль в разработке проблематики, связанной с формированием и развитием философских оснований науки, сыграли выдающиеся естествоиспытатели, соединившие в своей деятельности конкретно-научные и философские исследования (Р. Декарт, И. Ньютон, Г. Лейбниц, А.Эйнштейн, Н. Бор, Н. Винер, В.И. Вернадский и др.).

Философские основания науки исторически развиваются. Они определены не только общим фоном меняющейся  социокультурной среды, в которую  погружена наука, но и спецификой осваиваемых ею объектов. Соответственно трем типам системной организации объектов научного исследования можно выделить три исторических типа философских оснований науки. Каждый из них выступает особым аспектом и характеристикой типа научной рациональности – классической, неклассической и постнеклассической.

При подходе к каждому новому типу научной рациональности преобразуются как онтологический аспект философских оснований науки,  так и их эпистемологический и аксиологический аспекты.

В классическую эпоху в науке доминировали образы познания как наблюдения за объектом и выявления  его сущностных связей. Здесь была представлена особая интерпретация познающего субъекта и его познавательных действий. Субъект определялся  в качестве разума способного раскрыть тайны бытия, при этом разум наделялся статусом суверенности. В идеале он трактовался как дистанцированный от объектов, со стороны наблюдающий и исследующий их. Результаты познания полагались не детерминированными никакими предпосылками, кроме свойств и характеристик изучаемых объектов.

В классическую эпоху объективность знания связывалась с представлениями о своеобразном параллелизме между мышлением и познаваемой действительностью. Считалось, что логика разума тождественна логике мира, и что если очистить разум от предрассудков обыденной жизни,   то в идеале понятия и представления, вырабатываемые разумом, должны адекватно соответствовать изучаемой действительности.

Эта парадигма была здравым  смыслом ученого эпохи классической рациональности.  Ее обоснование было дано в трудах философов и великих ученых еще в период становления естествознания (Ф. Бэкон, Г. Галилей, Р. Декарт, И. Ньютон).

Конечно, в эпоху Р. Декарта и И. Ньютона, как и в современную эпоху, научное познание было особым типом деятельности, предполагающим активное воздействие субъекта на познаваемый объект. Познающий субъект не со стороны созерцает мир, а находится внутри  него. В своих познавательных целях и ценностях, в возможностях вычленения тех или иных фрагментов и аспектов мира в качестве предметов познания субъект определен уровнем исторического развития средств познания, состоянием культуры своей эпохи, ее базисными ценностями. Он формируется и воспроизводится в исторически определенном типе социокультурных связей.

Так было во все эпохи. Но не во все эпохи это осознавалось исследователем. Классика не включала в сферу рефлексии субъекта над научным познанием деятельностную природу и социокультурную детерминацию этого познания. Она ограничилась только первым и самым общим уровнем рефлексии над познавательной деятельностью – ее видением как разделенной на объект, подлежащий исследованию, и на субъект, осуществляющий познавательные действия. Все, что обеспечивает связь субъекта с объектом, что позволяет выделить объект из мира и превратить его в предмет исследования, не попадало в поле рефлексивного анализа. Этот уровень рефлексии был достаточен для того, чтобы  исследовать объекты, относящиеся к классу простых систем. Условием объективности исследования считалась элиминация из описания, объяснения и предвидения каких бы то ни было ссылок на особенности средств и операций деятельности и на ее ценностно-целевые структуры.

Неклассическая наука предполагает более глубокий уровень рефлексии над познавательной деятельностью. Она обнаруживает, что между разумом и познаваемой действительностью всегда существует промежуточное звено, посредник, который соединяет разум и познаваемый мир. Таким посредником является человеческая деятельность. Она определяет, каким способом, и какими средствами мышление постигает мир. Эти способы и средства развиваются с развитием деятельности. Разум предстает не как дистанцированный от мира, чистый разум, а как включенный в мир, развивающийся вместе с развитием деятельности, формированием ее новых видов, целей и средств.

Различные аспекты этого нового понимания разума и познания вырабатывались в философии второй половины XIX - начала XX в. (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, С. Кьеркегор, К. Маркс, Э. Гуссерль, М. Вебер, З. Фрейд).  Э. Мах и А. Пуанкаре своей критикой прямолинейного онтологизма классической науки также внесли определенный вклад в становление неклассической рациональности.

Все эти философские идеи намечали программу построения новых философских оснований науки. Сама же разработка этой программы была осуществлена при активном участии творцов квантово-релятивистской физики, создателей кибернетики и теории систем, исследователей, разрабатывающих методологию социально-гуманитарных наук. В научном сознании постепенно укоренялись новые представления о природе познавательной деятельности. В. Гейзенберг выразил их в известной идее о том, что, если научное познание интерпретировать как постановку вопросов, на которые природа дает ответы, то характер этих ответов зависит не только от устройства природы, но и от способа нашей постановки вопросов. То, что мы наблюдаем, подчеркивал В. Гейзенберг, – это не сама природа, а природа, которая выступает в том виде, в каком она выявляется благодаря нашему способу постановки вопросов и нашей собственной деятельности, которая позволяет нам проникнуть в изучаемые области природы благодаря сложнейшим техническим средствам.

Классические представления о теории как образе, адекватном  исследуемому объекту, корректируются в рамках нового подхода. Теории рассматриваются не только как знания об объекте, но и как средство познания, инструменты, с помощью которых мы получаем информацию об устройстве мира. Известный астрофизик А. Эддингтон предложил аналогию, которую затем не раз использовал К.Поппер: теория – это сеть, которую мы забрасываем в мир. Все, что мы выловим в океане природы этой сетью – это и есть предмет теории. В таком подходе возникает двухаспектное понимание  теоретических знаний: с одной стороны, они выступают как результат активно-конструктивной деятельности, а с другой – как знание об объектах. И то, что мы получаем в качестве объективного знания, определено характером теоретической сети. В другой сети (с иной конфигурацией ее ячеек) мы выловим в океане мира новые объекты, и это приведет к изменениям наших представлений об устройстве мира.

В качестве условия объективности объяснения, описания и предвидения выступает здесь экспликация особенностей средств и операций деятельности.

Уровень рефлексии над научным познанием, представленный в философских основаниях неклассической науки, расширял поле осваиваемых  ею системных объектов. Этот уровень был необходим и достаточен  для исследования сложных, саморегулирующихся систем в самых различных дисциплинах фундаментальной и прикладной науки.

Переход к исследованию сложных саморазвивающихся систем потребовал изменения неклассической парадигмы и стимулировал становление постнеклассической рациональности.

Саморазвивающиеся системы процессуальны. Деятельность с ними  перестает быть только внешним воздействием и включается в систему в качестве ее компонента. Во множестве таких систем (социальных, технологических, биологических) человек изначально выступает частью системы. Я называю такие системы человекоразмерными. Их технологическое освоение и предсказание их поведения требует выделить среди набора возможных сценариев развития неблагоприятные для человека, образующие зоны риска. В этом случае регулятивы внутринаучного этоса, стимулирующие поиск истины и новизну открытий, становятся недостаточными. Их нужно каждый раз соотносить с вненаучными гуманистическими ценностями общесоциального характера. То, что веками исповедовалось медициной как принцип «не навреди» становится не только основой медицинской этики, но и широкого спектра научно-технологической деятельности по освоению различных типов развивающихся систем. Одной из институциональных форм реализации этого принципа выступает социально-этическая экспертиза научных программ и проектов. Осмысление и оценка спектра сценариев развивающейся системы включает социально-этические компоненты в процедуры описания, объяснения и предвидения.

Таким образом происходит новое расширение и  углубление рефлексии над научным познанием. В поле этой рефлексии включается проблематика социокультурной детерминации научной деятельности. Она рассматривается как погруженная в социальный контекст, определяемая доминирующими в культуре ценностями.

Познающий субъект предстает не как изначально данный, а как конструируемый и воспроизводимый в определенных социальных институтах (формирование исследователя в процессе обучения и в коммуникации с другими исследователями). Здесь возникает еще одна особенность социального конструирования познающего субъекта. Освоение сложных саморазвивающихся систем в огромном числе ситуаций осуществляется как междисциплинарное исследование. В таких исследованиях совместные познавательные действия специалистов в рамках одной научной дисциплины (с определенным разделением исследовательского труда), дополняются деятельностью гетерогенных (с точки зрения научной специализации) исследовательских сообществ. Такие сообщества выступают как коллективный субъект познания при решении междисциплинарных задач. Возникают специфические коммуникативные проблемы соединения исследователей – носителей языков различных наук, новые ролевые ситуации, включающие диалог не только между представителями различных естественнонаучных дисциплин, но и  со специалистами в области социальных и гуманитарных наук.

Философские основания постнеклассической науки в настоящее время находятся в стадии интенсивной разработки. Уже можно обозначить ряд специфических особенностей этого процесса. В онтологическом аспекте философских оснований активно разрабатываются новые смыслы категориальной сетки саморазвивающихся систем. Особое внимание уделяется здесь новым подходам к категории времени. И. Пригожин, выделяя в качестве предпосылок философские идеи А. Бергсона, А. Уайтхеда и М. Хайдеггера, фиксирует те новые смыслы понимания времени, которые вводит термодинамика неравновесных процессов, квантово-релятивистская физика и современная космология, а также биологические и социальные науки.

Важную роль в формировании категориальной матрицы саморазвития обретают сегодня философские идеи Г. Гегеля. Гегель не имел в своем распоряжении достаточного естественнонаучного материала для разработки общих структурных схем саморазвития. Он, конечно, был знаком с достижениями науки своей эпохи, но их было недостаточно, чтобы выявить системно-структурные характеристики и закономерности развивающихся объектов. Теория Дарвина еще не была создана, но и она дала, скорее, феноменологическое, чем системно-структурное описание развития. Основным материалом,  к которому апеллировал Гегель, была история духовной культуры. И на этом материале он  разрабатывал категориальный аппарат, который выражал целый ряд важных структурных особенностей саморазвивающихся  систем. Процедура порождения новых уровней организации была представлена им следующим образом: нечто (прежнее целое) порождает «свое иное», вступает с ним в рефлексивную связь, перестраивается под воздействием «своего иного» и затем этот процесс повторяется  на новой основе.  Важнейшим моментом этого процесса является «погружение в основание», изменение предшествующих состояний под воздействием новых  уровней организации системы. Эту схему саморазвития Гегель обосновывал, прежде всего, на материале исторического развития таких  сфер духовной  культуры, как философия, религия, искусство, правовое сознание. Позднее К. Маркс развил гегелевский подход применительно к анализу капиталистической экономики, рассматривая ее как целостную органическую, исторически развивающуюся систему (диалектика «Капитала»). Но по отношению к естествознанию категориальная сетка  описания развивающихся систем, предложенная Гегелем, долго время оставалась избыточной и лишь в наше время, с развитием синергетики и теории развивающихся систем, обнаруживается изоморфизм содержания ключевых гегелевских категорий и понятийного каркаса описания процессов самоорганизации.

Особо следует отметить методологический потенциал гегелевской идеи «погружения в основание». Эта идея долгое время не была востребована наукой, но сегодня наука постоянно  сталкивается с ситуациями, которые требуют осмысления развития с точки зрения этой идеи.

Так, в социальной антропологии было выявлено обратное воздействие культуры на проявления генетических программ человеческого поведения. В частности, под влиянием культуры видоизменяется действие фундаментальных биологических программ, таких как инстинкты питания, самосохранения, половой инстинкт. Они реализуются  по-разному в человеческом поведении  в зависимости от характера культурных традиций, через свойственные данной традиции регламентирующие нормы и обычаи.

Аналогичное действие принципа «погружение в основание» проявляется в биологии. В современных биологических исследованиях  обнаружены многие необычные проявления ограничений, которые накладываются на функционирование клеток внутри многоклеточного организма. В онтогенезе, в процессе эмбрионального развития многоклеточных, сжато воспроизводятся особенности их филогенеза, когда новый уровень организации живого, исторически возникавший в процессе эволюционного перехода от одноклеточных к многоклеточным организмам, изменял свойства клеток как элементов целого.

Выясняется, что отдельные генетические программы, содержащиеся в геноме клетки, избирательно блокируются в зависимости от клеточного окружения, что приводит к специализации клеток и формированию органов многоклеточного организма. Известны опыты с эмбрионами лягушки, когда из обозначившегося туловища головастика выделяли клетку, которая должна была развиваться в кишечник, и перемещали в головную часть, и эта клетка в новом окружении развивалась в глаз. 

Можно вполне обоснованно полагать, что анализ и развитие предложенных Гегелем категориальных структур с позиций современных представлений может стать важным аспектом в разработке онтологической составляющей философских оснований современной науки. Разумеется, в этом процессе произойдут переформулировки гегелевского языка на язык, адаптированный к современным достижениям науки.

В эпистемологическом аспекте философские основания постнеклассики интенсивно разрабатываются в многообразии подходов философии науки, которые анализируют процессы порождения нового научного знания с учетом социокультурных детерминант и особенностей саморазвития. В это многообразие подходов включены  постпозитивистская философия науки, эпистемологический конструктивизм, другие направления, в числе которых можно обозначить и отечественные исследования второй половины ХХ – начала XXI века.

Наконец, актуализируется аксиологический аспект философских оснований постнеклассической науки. В предыдущих типах рациональности он не имел ярко выраженной специфики. Но в современной науке он обретает особое звучание. Этические, социально-экономические ситуации современного общества знаний обостряют проблемы ценностного статуса науки. Исследование этого аспекта предполагает взаимосвязь философии и  социологии науки.

Философские основания постнеклассики требуют по-новому рассмотреть проблему ее социокультурного базиса. Взгляд на современную науку как на порождение новоевропейской  техногенной культуры ставит вопрос о ее отношении к тем типам культур, в которых сохранилось влияние традиционалистских ценностей. В свое время я специально анализировал эти процессы и обратил внимание на три основных момента, в которых современная наука начинает коррелировать с ценностями традиционных восточных культур.

Во-первых, это представления об окружающей  нас среде как особом живом организме. Сегодня они включаются  в современную научную картину мира в качестве концепции глобальной экосистемы –  биосферы. Во-вторых, научное и технологическое освоение сложных развивающихся систем, обладающих синергетическими характеристиками, формируют новые стратегии деятельности, которые перекликаются с принципом «у-вэй» китайской культурной традиции и принципами ненасильственного действия, развитыми в индийской культуре. В-третьих, современная наука при изучении сложных человекоразмерных систем соединяет поиск истины с расширением этических регулятивов научного поиска. Здесь западная идея о доминирующей самоценности истины начинает согласовываться с древневосточными идеями о нравственности как необходимой предпосылке истины.

С этих позиций постнеклассическую рациональность можно оценить как точку роста новых ценностей и мировоззренческих ориентаций, которая открывает новые перспективы для диалога культур.

Становление постнеклассической рациональности ограничивает поле действия классического и неклассического типов рациональности, но не приводит к их уничтожению. При решении ряда исследовательских задач постнеклассика может быть избыточной, и исследователь может ориентироваться на традиционные  классические или неклассические образцы. Они могут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, но только уже  утрачивают статус доминирующих и определяющих облик науки.