И. Т. КАСАВИН. Социальная философия науки и коллективная эпистемология. М.: Весь Мир, 2016. 264 с.

Давно назрела необходимость осмыслить существенные изменения в эпистемологии и новые подходы к проблемам социального и гуманитарного научного познания. Автор – известный ученый и организатор науки член-корреспондент РАН И.Т. Касавин - один из отечественных создателей социальной эпистемологии и сектора, который стал ведущим в стране по этому актуальному направлению. Проблемы, поставленные и обстоятельно обсуждаемые в данной работе, предельно масштабны, своевременны и значимы не только для рефлексии социальной философии науки в ее современном понимании и дальнейшем  развитии, но и для преподавания философии науки - важнейшего направления обучения современных специалистов.

Как показывает и убеждает автор (раздел 1), за этим стоит мощный конгломерат проблем философии науки, представляющих статус и состояние самой современной науки, наращивающей свое влияние на общество, что существенно дополняется в последней главе книги «полемическими заметками о реформе российской науки». В этом контексте осмысливаются и разворачиваются предшествующие этапы в становлении и развитии философии науки, «науки о науке», в том числе отечественной. Особый интерес несомненно представляет глава  «Уильям Хьюэлл и рождение философии науки», за которой стоит важное исследование и новый перевод книги британского основателя философии науки (имя которого W. Whewell заново переведено приближенно к оригиналу как У. Хьюэлл) (Хьюэлл У. Философия индуктивных наук, основанная на их истории. Т. 1. / Пер. с англ. А.Л. Никифорова; под ред. с ввод.ст. и примеч. И.Т. Касавина. М. (в печати). Можно лишь приветствовать  это успешное и важное начинание – научный перевод труда Хьюэлла - и ожидать его продолжения). Несомненно интересны труды британского создателя и автора термина философии науки не только в историко-философском плане, но и в критическом понимании роли индуктивного метода как формы вероятностного вывода из фактов, все еще господствующего, например, в исторических или естественных науках, как главного в становлении теории, что, как особо следует подчеркнуть, не соответствует общепринятому сегодня гипотетико-дедуктивному методу. Вводя понятие «философии науки», Хьюэлл основывался на ее понимании как обобщения истории фундаментальных научных идей, что несомненно значимо и сегодня. Последнее в книге И.Т. Касавина подтверждается, в частности, ссылкой на известного сегодня специалиста по Хьюэллу, американского философа науки Лауру Дж. Снайдер, работы которой дают также блестящий пример популяризации современной науки (жанр, очень скудно представленный у нас сегодня), а также, как уверен автор, уточняют «наше понимание логической структуры и социального контекста позитивистского философствования».

            Обращаясь к современным проблемам, автор книги считает необходимым обсудить  пределы стандартной модели и приходит к необходимости расширения принципа теоретической обусловленности опыта до концептуальной и социальной «нагруженности», что делает, как иногда считается, научное знание незавершенным. Отсюда все настойчивее проявляется тенденция инструментального использования научного знания с преодолением мировоззренческой функции, которую автор принимает как «способность быть источником рациональности для общества и личности». С этим можно согласиться, как и с тем, что именно философия науки может и должна противодействовать чисто инструментальной функции науки. На философии по-прежнему лежит функция «обоснования единства рациональности и гуманитарных ценностей», что в монографии обосновывается всесторонне и многократно.

Среди многих рассматриваемых автором проблем привлекает внимание тема (с вопросом) «Русский путь» для философии науки? Справедливо отмечается, что своя «философская традиция» складывается у каждого народа в истории культуры, однако методы могут быть  заимствованы извне либо изысканы изнутри собственной истории. Автор убедительно, на конкретных именах и текстах показывает подобные ситуации. Однако упоминание о каком-то особом  «Русском пути» в данном случае не имеет целью доказать, что России не подходят иностранные философские традиции. Главное здесь то, что традиция не находится готовой, но всегда конструируется, и потому от самих российских философов зависит, будет ли у них собственная традиция, смогут ли они ее создать, используя для этого все наличные культурные ресурсы.   Да, в России, как и в других странах, всегда будут особенности развития философии, но вместе с тем она всегда будет развиваться во взаимодействии и в контексте всемирной, в первую очередь европейской, философии. Это доказывает, например, и сам автор, когда он далее так обстоятельно описывает и объясняет программу STS.

            Это следующее, что я бы хотела отметить особо – детальный анализ STS – столь важная проблема и пока не освоенная многими философами науки у нас в стране. Science and Technology Studies (STS), как показано в монографии, является одним из ведущих мировых трендов в философско-междисциплинарных исследованиях, который обнаруживает явные параллели с российской традицией философии науки и науковедения. Показано, что перед STS стоят две задачи: первая решается во взаимодействии философии и других дисциплин,  вторая состоит в том, чтобы «поддерживать баланс между нормой культурной автономии научного исследования, с одной стороны, и фактическим бытием науки как социального института - с другой» (с. 56). В монографии достаточно детально представлено англо-американское науковедение: STS как университетский стандарт и как программа обучения.

            Рассматривая идеи STS в историческом и современном контексте, автор обращается также к идеям, опыту, а главное к событиям из истории строительства и науки именно в нашей стране, что сегодня изучается явно недостаточно, особенно на фоне активного исследования STS на Западе. Считаю принципиально важным и, по существу, новым понимание исследования науки и технологии как современного варианта науковедения и новой «социальной философии науки». Именно из этого исходит И.Т. Касавин и обосновывает, привлекая обширный материал из истории становления и современного развития STS не только на Западе, но, что особенно значимо, опираясь на историю отечественного науковедения, тем самым напоминая о его существовании в истории отечественной науки и философии. Развитие отечественного науковедения в нашей стране во второй половине прошлого века представлено прежде всего именами, но также и определенными событиями с целью дополнить то, что уже известно. Так, привлекаются монографические исследования важных идей М.К. Петрова о философии «науки о науке как социологии науки», о соотношении науки и искусства, самосознании и научном творчестве, типах социальности и их кодирования (социокод). Принимаются во внимание многие идеи Г.Г. Шпета, Л.С. Выготского, М.М. Бахтина, в частности, о человеческом поступке как «тексте», категории вненаходимости, участного мышления; Ю.М. Лотмана, Э.В. Ильенкова. Считаю, что необходимо было бы вспомнить и о В.В. Налимове, развивавшим важнейшие идеи науковедения, такие как изучение науки как информационного процесса (наукометрия), логика принятия гипотез в научном познании, работы по теории эксперимента, а также выступления и публикации в США, в частности,  «Облик науки» (Face of Science. Philadelphia: ISI Press, 1981).

            Итак, автор ставит и решает задачу реструктурировать отечественную традицию философии науки ХХ-ХХ1 вв. и с позиций социальной философии осмыслить современную стратегию развития науки и техники, требующих глобального философского видения социокультурных и цивилизационных ориентиров. Сопоставляя науковедение, как оно развивалось в России, с проблематикой STS на Западе, И.Т. Касавин анализирует развитие науковедения в довоенной России, когда в полной мере осознавалась необходимость анализа науки как социально-культурного феномена, а также после перерыва, в семидесятые годы, когда оно восстанавливается на основе постпозитивистских источников.  Как показано в монографии, российское науковедение не получило институциализации: идея и проект не реализовались. Возможно, автор прав, что сегодня оно возвращается в образе англо-американских STS. Далее в монографии достаточно подробно и убедительно излагается история STS, ее предмет как взаимодействие науки и общества в самых разных аспектах – от экономического и инновационно-технического до ценностного. Обстоятельно обсуждаются три перспективы развития STS и ее соотношение с философией, а также её место в истории науки.  

            В монографии есть важное соображение автора: «Вопрос об отношении STS c эпистемологией и философией науки не имеет окончательного решения… он, скорее,  имеет отношение лишь к построению учебных университетских курсов. В исследовательском же плане значительно более плодотворно не проводить дисциплинарные границы такого рода, а развивать междисциплинарное взаимодействие философского и специальных подходов к анализу науки».

            Исследуя историю науки с точки зрения развития различного типа  коммуникаций (глава «Исторические зоны обмена»), автор описывает «центры общения», начиная с самых древних, по роду ремесленных занятий и видов деятельности, и конкретные формы становления и развития коммуникаций в практической деятельности, предпосылающих научные исследования и обнаружение новых путей и способов профессионального общения. От ученых Возрождения, книгопечатания, Парацельса, астрономических вычислений для морских путешествий, от литературных салонов с демонстрациями опытов, например Бойля, к Академии наук и другим многообразным развивающимся видам коммуникаций – это путь становления науки Нового времени. Автор стремится подтвердить, что весь этот путь сопровождается и философскими идеями участников коммуникаций и самих философов.  Несомненно, этот богатый историко-культурный материал иллюстрирует и поддерживает общую идею И.Т. Касавина о месте и роли становящейся философии науки в контексте многообразных коммуникаций.  Очень интересно наблюдение автора, который показывает, как коммуникация вокруг объекта - от печатного станка, палубы корабля, светского салона - превратилась в коммуникацию по поводу методов исследования, различных форм знания в целом. Коммуникация приобретала специализированный характер, и одной из главных в науке стала ее особая форма научной социальности – лаборатория, для рождения которой потребовался долгий исторический опыт коллективного применения и передачи знания как в средневековом университете, так и в нововременной академии наук.

            Особый интерес с точки зрения новизны подхода к социальной философии и SТS несомненно представляет глава, где автор принципиально по-новому рассматривает различные исторические примеры глобального проектирования как социально-культурный контекст технонауки. Меняется исходная, привычная в обществе оценка и понимание природы, методов и области философского познания. Показывая определенное сходство философского и технического знания в функциях проектирования, автор отмечает, что «философия создает возможные миры  в сфере теоретического мировоззрения и тем самым проектирует будущую культурную и социальную реальность. Технические науки делают примерно то же самое в мире предметной реальности, расширяя наше представление о последней. И то обстоятельство, что любой проект отделяет от реализации определенная дистанция, показывает сходство философского и технического знания» (с. 86). Опираясь на это принципиальное положение, автор отмечает новую тенденцию в понимании и развитии STS сегодня – это осознание того, что «в основе противостояния технократических и гуманистических, натуралистических и социокультурных концепций STS лежит поляризация именно по философско-онтологическим основаниям» (с. 87).

            В последующих главах раздела II на материале различных, в том числе технических, наук рассматриваются проблемы соотношения философии науки и STS. В частности, глобальное проектирование: социально-культурный контекст технонауки; аналитическая эпистемология: открытие общения, познающий субъект в контексте общения, генерирование и трансфер знания, типы коммуникации, социальная эпистемология коммуникации и ряд других значимых проблем. С этой целью привлекаются прежде всего ситуации в российской гидротехнике во времена Петра Великого, с его «геополитическим инфраструктурным проектированием», что рассматривается автором достаточно пристально и на конкретном материале задач масштабного «гидротехнического переустройства России». Это иллюстрируется также материалом из художественных произведений А. Платонова и Ю. Трифонова, а также конкретными данными гидротехнических исследований. Задача автора – показать, что в конечном счете в подобной масштабной технической и социальной деятельности и в текстах ее описывающих присутствуют фундаментальные философские вопросы, ценностные идеи и понятия. «Философия, понятая как анализ и конструирование универсалий культуры – фундаментальных идей и ценностей, актуально работает с наличным предметом и одновременно выдает заделы на перспективу. <…> В философии и фундаментальной науке вообще предвидение смыкается с проектированием, с созданием идеальной модели будущего действия и общения, которая, в принципе, может быть реализована на практике» (с. 104). Эти положения автор подкрепляет специальным параграфом  о политической повестке современной философии науки. Обосновывая свои принципиальные выводы, И.Т. Касавин опирается на множество философских работ исследователей прошлого и настоящего, отечественных и зарубежных, но также исторических, технических, художественных текстов, что делает монографию предельно насыщенной научно-исследовательским материалом, представленным конкретными временами, именами и текстами, отечественными и зарубежными.

            Особый интерес вызывает Раздел III, название которого как бы de faсto   утверждает понятие «коллективная эпистемология», лежащее на поверхности, но нередко с трудом признаваемое положение, что познание всегда по сути имеет коллективный характер. Оно с необходимостью осуществляется в различных формах коммуникаций – интерсубъективных отношений, реализующихся не только в непосредственном общении, но через диалог и передачу информации в ее различных формах. Сегодня предметом внимания стал также тот факт, что существуют проблемы  эпистемологии вненаучной коммуникации,  повседневного  общения, «обыденного знания», которые традиционно рассматривались в критической и отрицательной функции. Обсуждается  вопрос: какова роль знания, получаемого не в индивидуальном чувственном опыте, а через коммуникации с другими людьми, как в случаях «knowledge by description», «testimonial knowledge», знание «по слухам», или молва. За всеми этими особенностями реального познания стоит серьезная проблема не только для классической гносеологии, но и для европейской рациональности в целом. В свое время, напоминает автор, об этом писал М.К. Мамардашвили как о «гносеологической робинзонаде»,  о господствующем убеждении, что научные положения «являются продуктом собственного разума и собственной деятельности суверенного в своем мышлении индивида, который может … вынести самостоятельное решение». Сегодня предметом внимания и изучения становится проблема интерсубъективности, вышедшая на первый план в коллективной эпистемологии. Вместе с тем подчеркивается, что остается необходимость критического отношения к предшествующему знанию и самостоятельный поиск истины.

             Критически осмысливается обоснование субъективности как «эпистемологический оптимизм», понятие коллективного субъекта познания как преодоление дуализма индивидуализма и коллективизма. По-новому исследуется проблема виртуальной коллективности в контексте соотношения редукции и агрегации. Автор не оставляет без внимания дефиницию знания и проблему Геттиера, распределенное знание по Ф. Хайеку, оценивая их с позиций коллективной эпистемологии и завершая утверждением, что нормальный человеческий индивид изначально и внутренне коллективен.

            Среди многих особенностей современной науки, рассмотренных в книге, внимание привлекает достаточно критическое и ироничное отношение автора к еще не «прижившейся» у нас мысли о науке, представленной в первую очередь Б. Латуром, С. Вулгаром, Дж. Ло, о том, что в научной лаборатории как своеобразной социальной машине пространства-времени, моделируются границы и переходы между искусственным и естественным, человеческим и природным, а также между знанием и заблуждением и т. д. С критическим отношением автора к этой концепции во многом можно согласиться; вместе с тем необходимо обратить внимание на изменение в этом случае представлений об онтологических предпосылках логики и философии науки. В центре теории  «научная лаборатория», понимаемая как определенная модель-структура-организм, представляющая суть  научной деятельности. Уточняя понятие  «социального», Латур подчеркивал, что это «не вещи среди других вещей, а тип связи между вещами, которые сами по себе не являются социальными»; «социальное не та вещь, которую можно видеть или постулировать. Происходит пересборка социального» (Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2014. С.16,19,23). Как представляется, такое понимание уже присутствует в эпистемологии, однако в полной мере осознание этого факта осуществлено, в частности,  в акторно-сетевой теории.

            Напомню, что не менее важным (и не сразу нами осознанным) является понятие «метод-сборка», которую детально объяснил с позиций «пересборки социального», в частности, Дж. Ло, по-новому рассматривающий суть научного метода, который «способствует производству реальности, явленных отсутствий». «Метод созидателен», «переделывает и повторно связывает компоненты… пересоздает реальности, порождая новые версии мира»( Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М., 2015. С.293). Это и получило название «метод-сборка». Ло высказывает важную для понимания онтологии познания мысль: именно так понимаемый метод «…предполагает, что внешнее неисчерпаемо, избыточно, активно, что оно – множество колеблющихся  потенциальностей и в конечном счете абсолютно неопределенный поток» (Там же, с. 296). Итак, реальность представлена нам так, как ее выявляет метод, а «множество практик создает множество реальностей». Очевидно, что в этом контексте метод понимается существенно иначе, чем в традиционной методологии, и Ло вводит понятие «онтологической методологии», при этом «забота об истине не будет и не должна быть устранена». По-видимому, мы должны учитывать эти современные изменения в понимании феномена социальности, а также осмыслить в контексте эпистемологии понятие «метод-сборка», которое уже входит в тексты, написанные отечественными исследователями, и требует обсуждения за пределами рецензии. Видимо, критикой этого подхода с позиций «недобросовестной стратегии» или   релятивизма сегодня уже не обойтись, и рецензируемая монография во всей полноте показывает сложные проблемы возникших дискуссий.

            Анализ текста монографии убеждает, что предлагается и обосновывается  во многом новая концепция знания – как научного, так и обыденного; принципиально неклассическая постановка проблемы субъекта познания как индивидуального, так и коллективного. Исследуются различные виды и формы знания, в том числе в контексте проблемы коммуникативности – в целом осуществляется важное «приращение» идей, предлагаемых решений проблем и критическое обсуждение в философии и эпистемологии как научного, так и повседневного знания и его субъекта. Отмечаю особо богатый и весьма разнообразный материал, используемый в монографии для анализа и обоснования важных и продуманных проблем, их широкий спектр. Привлечено и осмысливается достойное количество источников – философских, историко-научных, социальных, естественных и технических наук, в том числе добротное знание результатов исследования последних лет зарубежных философов и ученых. Автор ставит множество различных проблем философии науки и STS, коммуникативности познания, вписывая их в богатую историю науки, в реальные социальные события, связанные с развитием науки в целом, а также эпистемологии,  философии науки. Следует отметить умение автора изложить глубокие философские понятия и суждения языком и способом, доступным  читателю, не только философу, но и специалисту из другой области, в первую очередь исследователям естественных и технических наук. Вместе с тем, привлекая необходимый материал из многих наук, автор в ряде случаев излишне увлекается деталями, а также художественными текстами или подробностями историко-научного материала, например, в случае привлечения таблиц на с. 100-102, 370-371, при этом все объяснено в самом тексте. Возможно, это оправданно, так как автор стремится показать, что философия тесно связана с конкретными проблемами,  а с другой стороны, это обусловлено необходимостью быть понятым различными специалистами.

Монография И.Т. Касавина в целом предельно актуальна, ее проблематика – не только поставленные в российском и европейско-американском контексте актуальные вопросы эпистемологии и философии наук, но и предлагаемые убедительные решения или хорошо сформулированные проблемы для дискуссии. Автор и его книга  переводят современных философов и ученых  на новый уровень изучения и понимания актуальных проблем и концепций познания, философского и научного в особенности.

Л.А. Микешина

Микешина Людмила Александровна  - доктор философских наук, профессор кафедры философии Института социально-гуманитарного образования Московского педагогического государственного университета.

Mikeshina Lyudmila A.  -  DSc in philosophy, professor at department of philosophy of Institute of social humanitarian education at Moscow Pedagogical State University.