Батурин Ю.М. История науки и техники: импровизации в стиле jazz. Сборник научных докладов, статей, выступлений и интервью. 2010 – 2015. М.: Космоскоп, 2016. 752 с.

Мир поистине взбесился: по линиям информагентств, с экранов телевизора на нас льются потоки сообщений с линий фронтов, известия о кровавых терактах, покушениях и убийствах,  совершаемых средь бела дня на улицах столиц казавшейся благополучной ещё вчера Европы. Небывалыми темпами растёт число самоубийств. Мода на сведение счётов с жизнью проникает даже в подростковую среду. И, что самое страшное, мы начинаем  ко всему этому привыкать: непереносимое для нормальной психики ещё вчера становится обыкновенным для нас сегодня.  И в этой вакханалии угасание науки и её институтов, ещё вчера относимых к числу основных ценностей общества и государства, становится не так уж и заметным.  

В такой чрезвычайной для науки ситуации размышления над её базовыми ценностями и историей становятся особенно актуальными.  Именно этим прежде всего  интересна для нас книга члена-корреспондента РАН Юрия Михайловича Батурина, человека неординарной судьбы – выпускника Московского Физтеха (впоследствии закончившего также Всесоюзный юридический институт, факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова, Высшие курсы Академии Генерального штаба и Дипломатическую академию МИД России),  инженера-физика знаменитой Королёвской фирмы (нынешней Ракетно-космической корпорации «Энергия»), сотрудника Института государства и права АН СССР (в котором он защитил кандидатскую и докторскую диссертации), правительственного чиновника высокого ранга (сотрудника аппарата М.С. Горбачёва и Б.Н. Ельцина, помощника президента РФ, секретаря Совета обороны РФ), лётчика-космонавта, совершившего два (в 1998 и в 2001гг.) космических полёта,  известного журналиста и секретаря Союза журналистов РФ,  наконец, с 2010 г. директора Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН.  

Нельзя сказать, что история науки и техники оказалась в творческой жизни Ю.М. Батурина новостью. Она вошла в круг его интересов с первой прочитанной им в возрасте четырёх лет (!) книгой: это была знаменитая вавиловская биография Исаака Ньютона. «Я подошёл к отцовскому книжному шкафу, – читаем мы в одном из его вошедших в книгу интервью, – и, поскольку мог дотянуться только до нижней полки, выбрал, как сейчас предполагаю, просто по внешней привлекательности: красивый серый корешок с орнаментом, тиснённым золотом, а имя “Исаак Ньютон” - на синем фоне. Пошёл и сел читать. Читал несколько дней. Мама говорит, что эти несколько дней я был абсолютно тихий. А мне просто надоело ходить по улицам, где мама учила меня читать по вывескам … Я же все вывески в округе знал. Надо было читать что-то ещё. Когда прочитал вавиловского “Исаака Ньютона”, я пошёл и что-то стал спрашивать у мамы по этой книге. Она удивилась, откуда, мол, я это знаю. Вот, говорю, прочитал. Родители не поверили. И немножко меня проверили. Я называл какие-то имена, даты <…> И когда я в 2010 г. стал директором Института, который носит имя Вавилова, только тогда и понял, что то был знак, что к этому и должно было прийти…» (с. 118).

По собственному признанию автора, немалую роль в развитии его историко-научных интересов сыграли издания Института истории естествознания и техники, в частности, книга Б.Г. Кузнецова об Альберте Эйнштейне.  Но одно дело интересы, а совсем другое собственная вовлечённость в историко-научную деятельность – в организацию исследований и в историко-научное творчество. Её промежуточным итогом и стала предлагаемая книга.  Здесь проявились и талант исследователя, способного увидеть проблему, хорошо её поставить, подыскать удобный метод её решения. В этом он проявляет необычайную виртуозность, привлекая не совсем стандартный для историка науки инструментарий  –  моделирование, в частности, построение теоретико-игровых моделей – рефлексивных игр, матричный анализ и др. Здесь и умение  взглянуть на изучаемый материал с высоты, оценить его значимость и место в широком социокультурном контексте. Книга составлена из очень разнообразных (как тематически,  так и по жанру) текстов.  Это взятые Батуриным интервью у первого заместителя С.П. Королёва академика Б.Е. Чертока (1912 – 2011), у президента Национальной академии наук Украины Б.Е. Патона,  интервью, которые давал сам Батурин. Это и оригинальные исследования по истории науки и техники (об идеях Льюиса Кэрролла в теории игр, о развитии физики в России в XVIII – XX вв.,  о феномене инженера В.Г. Шухова, об инженерной подготовке в России, об истории военной техники в ХХ столетии и др.), и методологические размышления о смене и чередовании научных направлений, о сверхдолгосрочном научном прогнозе, о междисциплинарности, о построении исторической причинно-следственной связи,  материалы о космонавтике и космической технике, размышления о взаимоотношениях науки и власти, о взаимодействии науки, техники и искусства, прежде всего живописи и архитектуры,  о месте и роли популяризации науки и даже этюды о законотворчестве.  Конечно, одним из центральных сюжетов книги стал сам Институт, которым Ю.М. Батурину довелось руководить.

Как у любой джазовой композиции (не будем забывать о жанре книги, объявленном в самом её названии – импровизации в стиле jazz), в книге наличествует сквозная тема, объединяющая все составляющие её и разнообразные материалы – это осуществляемая ныне реформа Российской академии наук. Сразу после вступительных слов, посвящённых, что вполне естественно,  родителям Батурина – отцу, видному советскому разведчику, с 1940 по 1947 год резиденту советской разведки в Турции М.М. Батурину (1904 – 1978),  и матери, Н.Н. Батуриной (1925 – 2012) , следует раздел «Реформа РАН». К нему мы вскоре вернёмся, но вначале несколько о разделе «ИИЕТ РАН», в котором в соответствии с названием речь идёт  об истории этого старейшего из существующих ныне в мире историко-научных учреждений. На долю Юрия Михайловича выпала нелёгкая обязанность правового оформления даты создания Института.  Кому, как не ему, с его юридической квалификацией было разбираться со сложными хитросплетениями биографии института, пережившего и славные, и мрачные страницы  истории нашего государства. С этой задачей он блестяще справился – было юридически обосновано правопреемство ИИЕТ от Института истории науки и техники, работавшего в Ленинграде с 1932 по 1936 г., а в 1936 г. переведённого в Москву, где его закрыли, а первого директора Н.И. Бухарина после известного процесса в 1938 г. расстреляли (та же участь выпала и на долю второго руководителя Института В.В. Осинского, директорство которого, впрочем, было весьма кратковременным). Так что в 2012 г. Институт торжественно отметил 80-летие. Вступительным докладом Батурина на торжественном заседании в здании Президиума РАН и открывается раздел. В его материалах – аналитических статьях, заметках и интервью – даётся анализ процесса создания (у его истоков стоял великий В.И. Вернадский) и строительства Института. Институт пережил период активной деятельности в 30-е гг., закрытие,  последующее восстановление в 1944 г. уже как Института истории естествознания (в 1953 г. в состав Института вошла академическая Комиссия  истории техники, и Институт стал именоваться Институтом истории естествознания и техники АН СССР), когда директорство взял на себя тогдашний президент Академии В.Л. Комаров, наконец, успешное развитие в 40 – 80-е гг. (напомним, что в 1971 г. в Москве прошёл XIII Международный конгресс по истории науки, основным организатором которого выступил Институт).

В период своего директорства Батурин наметил  задачи дальнейшего развития института, которые в значительной мере успел осуществить.  Им были созданы Центр виртуальной истории науки и техники,  Центр информационных ресурсов по истории науки и техники, проблемная группа «Памятники науки и техники и музейное дело», Отдел междисциплинарных методов и смежных направлений исследования истории науки и техники,  в рамках которого функционирует группа популяризации науки и техники. Он планировал также создание собственного институтского издательского отдела и киногруппы, расширение сотрудничества с телевидением. Наконец, он начал работу над возрождением многострадального проекта Музея истории науки и техники, задуманного ещё в тридцатые годы прошлого столетия. Проведённые празднования 80-летия Института, в которых приняли участие  руководители Международного союза истории и философии науки и техники,  Международной академии истории науки и Европейского общества истории науки, стали поводом для обсуждения организации в стране одного из будущих международных конгрессов по истории науки и техники.  Не всё, конечно, получалось так, как задумывалось. Однако Институт под руководством Ю.М. Батурина  вошёл в 2013 год как динамично развивавшаяся академическая структура, нацеленная на преодоление временных, как тогда казалось, экономических трудностей, призванная сохранить позиции одного из ведущих в своей области научных учреждений в мире, способного вести исследования по основным направлениям истории науки и техники,  используя самые современные технологии, а также проводить работу по пропаганде научных и технических знаний в стране.

Конец подобного рода надеждам положила начавшаяся в 2013 г. реформа. Она уже не позволяла заглядывать в завтрашний день. Все основные силы научных организаций (в том числе, конечно, и Института истории естествознания и техники) пришлось сосредоточить на проблеме выживания. Основным мерилом эффективности научной работы были объявлены формальные показатели из организованных на Западе баз данных типа  Web of Science, Scopus и т.д. И хотя проведённый Международным математическим союзом анализ показал полную несостоятельность такого подхода (см.  Игра в цифирь, или как теперь оценивают труд учёного (сборник статей о библиометрике). М.: МЦНМО. 2011 (http://www.mccme.ru/free-books/bibliometric.pdf),  именно эти показатели были положены в основание осуществляемых реформ: победил чиновник.  К общей для всей нашей науки беде у ИИЕТ РАН добавилась ещё одна: полномочия Ю.М. Батурина в качестве директора были приостановлены.  Нашлась формальная причина – ему исполнилось 65 лет. И хотя контракт мог быть ещё продлён на пятилетие, ФАНО не пошло навстречу Институту. Причиной стала позиция Юрия Михайловича  по отношению к реформе и ФАНО, с которой он выступил в печати.  В числе первых его публикаций, направленных против самого духа предпринимаемых реформ,  была статья, опубликованная в июле 2013 г. в «Новой газете»,  в которой он писал: «Никогда прежде за три века государство не переходило грань, за которой возникает риск полной утери важнейшей из основ собственного веса, престижа, авторитета.  Академия наук создана в России  Великим Петром 8 февраля (по новому стилю) 1724 года. Именно в этот день с 2000 года отмечается в России как День Науки. В 2024 году РАН может не отметить 300-летие своего существования» (с. 26). Следом появились другие его публикации, тон которых остаётся неизменным.  «Повторю, – сказал  он в интервью 3 сентября 2016 г., – разрушенное  в одночасье нам придётся возрождать в течение многих десятилетий. На сколько лет назад окажется отброшенной отечественная наука?  Сколько сил понадобится на восстановление позиций, не так давно передовых в мире?  Кто ответит за это и ответит ли вообще?» (с. 97).

Такой позиции чиновники из ФАНО простить ему не могли.  Его директорским полномочиям был положен конец (соответствующий приказ ФАНО приведён на с. 708).  Оказавшись в ситуации реформирования и лишённый эффективного руководителя (в настоящем контексте это не упрёк нынешнему директору Института, волею судеб поставленному в глупое  положение – выполнять распоряжения чиновников ФАНО, объективно направленные на развал академической науки), коллектив Института оказался  занятым по большей части не научными исследованиями, но обслуживанием взаимодействия с ФАНО: составлением отчётности, ответами на разнообразные запросы чиновников, а также организацией публикаций в изданиях, специально отмеченных в их инструкциях. Вот как об этом говорил наш автор в интервью 3 сентября 2016 г.; которое мы уже цитировали: «Как человек, продолжающий работать в системе Академии наук (впрочем, подчиняющейся ФАНО), вижу, что за это время – три года реформ – ситуация в науке изменилась в худшую сторону.  Учёные по большей части заняты не наукой, а правильным исполнением отчётов перед ФАНО, форма которых время от времени меняется, и заниматься этим каждые два-три месяца приходится словно с чистого листа.  По мере того как деятели агентства познают объект, которым управляют, они придумывают новые и новые показатели. На науку времени не остаётся. Она требует тишины, уединения, сосредоточения, профессиональных контактов. А сейчас всё сведено к тому, чтобы опубликовать статью в журнале, который занесён в соответствующие базы. <…> Почему, собственно, показателем для оценки эффективности российской науки должны служить некие базы, созданные зарубежными коммерческими структурами совершенно для других целей? <…> Научные сотрудники быстро научились возгонять индекс Хирша при помощи автоцитирования и взаимного цитирования.  Что это за показатель такой и что в нём объективного?  Это всё неприлично и крайне далеко от науки» (с. 94 - 95).  

Разумеется, такое наступление на науку не может длиться вечно, но в масштабах человеческой жизни может оказаться слишком продолжительным, во  всяком случае,  достаточным, чтобы наука в стране на наших глазах оказалась на грани исчезновения. А так как без большой науки сколь-нибудь значимое государство существовать в современном мире не может, то рано или поздно её придётся строить  заново. И сегодня надо сделать всё возможное, чтобы то, что останется после проведения реформ, оказалось максимально жизнеспособно, чтобы на основе этого «остатка»  было бы возможно реконструировать русскую науку.  Самым практичным было бы реконструировать её в естественной для нашей страны форме,  жизненность которой была продемонстрирована в ходе нашей истории – в форме Российской академии наук. Разумеется, не всё в ней было идеальным, как не идеально в мире любое созданное руками человека учреждение. Но эта структура была органичной, соответствовала национальному менталитету, а потому была эффективной – эффективной не в смысле всякого рода фиктивных индексов, а в самом естественном  – тратя на науку скромные средства (в сравнении с деньгами, вкладывавшимися в науку на Западе), страна выросла в одну из ведущих научных держав мира, создала ядерное оружие, ракетную технику, первой вышла в космос.  Не зря сегодня такое количество исследователей (преимущественно из восточных стран, лишь начинающих строить свою большую науку) принялись изучать саму организацию научных исследований в СССР (такие коллективы работают сегодня, например,  в Японии и Китае).   Именно сохранением упомянутого «остатка» обеспокоен наш автор. В интервью, опубликованном в 2014 г. в научном приложении к «Независимой газете», читаем: «Полагаю, что задуманная ликвидация академической науки …в течение трёх-пяти лет будет доведена до конца с помощью ряда небольших (незаметных для общества) законодательных изменений.  Ряд институтов технического профиля сделают отраслевыми. Гуманитарные области знания сведут к представительскому минимуму. Поэтому сейчас надо позаботиться о сохранении очагов науки (“точек будущего роста”), молодых кадров, учеников в той степени, в какой возможно, а также систематизировать базы знаний для последующего, через годы или десятилетия, возрождения Российской академии наук, а значит, и науки с большой буквы» (с. 181). 

Готовясь к худшему, надо постараться сделать всё возможное для сохранения потенциала, который будет служить Возрождению Русской Науки в обозримом будущем. В этом отношении основания для оптимизма сохраняются. Порукой тому служат  вся история отечественной науки, пережившей в прошлом столетии революцию 1917 г. и две мировые войны, пусть немногочисленная, но всё же существующая творческая молодёжь, наконец, преданные науке учёные-патриоты, такие, как наш автор Юрий Михайлович Батурин.  В последний день своего пребывания директором ИИЕТ РАН 15 июня 2015 г. он издал приказ, текст которого воспроизведён в книге (см. с. 709 – 711). В этом приказе он подвёл итоги своей деятельности в Институте, объявил благодарность его сотрудникам «за совместную работу, которая принесла немалые научные плоды и вновь сделала Институт известным не только в российском академическом сообществе, но и в стране, и в мире».  Нам же, его коллегам и ученикам, остаётся  пожелать ему крепкого здоровья и успехов в благородной борьбе за достоинство и честь отечественной науки.

P.S. Да, совершенно запамятовал о необходимости наличия в каждом отзыве, а размышления о книге к таковому жанру безусловно относятся, замечаний.  Самое моё серьёзное замечание относится к объёму: книга Батурина  –  увесистый фолиант,  совершенно неудобный для транспортировки.  Читать его можно только дома.  При переиздании, а,  я полагаю, таковое потребуется в ближайшее время, имело бы смысл подумать о другом более удобном для читателя формате.  Было бы совсем неплохо улучшить полиграфию воспроизведений живописи – икон, картин Рафаэля, П. Веронезе, К. Фридриха, Э. Мане, П. Сезанна, К. Моне, Ван Гога,  А. Дерена, П. Пикассо, Д. Марселя, М. Шагала, Р. Магритта, гравюр М. Эшера, а также фотографий, сделанных автором, в частности, из космоса.

С.С. Демидов