Прямое наблюдение за тем, что уже произошло, невозможно. По этой причине, неоднократно ставился вопрос о том, что исторические дисциплины нельзя считать научными, так как конструкции их по своей природе условны, умозрительны и субъективны. В попытке избежать этих недостатков, а также под влиянием ряда социальных дисциплин, в первую очередь - социологии, историки ХХ в. стали исследовать те процессы, которые имеют склонность к повторяемости и имеют массовый характер. Общая направленность исследований определялась и тем, что историки сами являлись современниками эпохи массовых общественных движений и социальных изменений. Эти исследовательские программы во Франции получили название «функционалистских».

При всех преимуществах функционалистского подхода (он облегчал применение, например, математических методов исследования при обработке массового материала) ныне очевидно, что несмотря на отсутствие явного кризиса, он потерпел крах. Связано это с тем, что в рамках функционалистской парадигмы, объединяющей все основные направления европейской исторической мысли (позитивизм, марксизм и французский структурализм) не учитывалось наличие у субъектов истории - людей - свободы выбора, обусловленной наличием воображения. Всякое рациональное может исходить только из того, что уже было, но не в состоянии создать того, чего ещё не было. Само же общество перед лицом новых вызовов и форм кризиса, оказалось охваченным сомнениями, неизбежно выражавшими скептицизм относительно самих притязаний на глобальное понимание социального. Ярчайшим проявлением социального творчества, удовлетворяющего равно интеллектуальные круги и самые широкие слои населения, является феномен утопии. Настоящая работа призвана рассмотреть некоторые моменты изменения семантики понятия «утопия» в период от появления данного термина до второй половины ХХ в. 

В период XVI - XIX вв. можно выявить три периода в семантической эволю­ции термина «утопия» и его производных.

1. XVI - XVII вв. Термин «утопия» выступает только как имя собствен­ное - Утопия, т.е. как обозначение идеального государства, описанного Т. Мором, или аналогичного общественного идеала.

2. XVIII в. Прежнее значение дополняется родовым понятием «утопии», приобретающим политическое значение.

3. Первая половина XIX в. Термин «утопия» окончательно приобретает поли­тизированную коннотацию и используется в политической и социальной борьбе социалистов, либералов и консерваторов. Понятие окончательно встраива­ется в картину исторического времени [22, p. 19].

На протяжении ХХ в. в связи с глубокой трансформацией гуманитарного зна­ния, термин «утопия», сохранив все предшествующие коннотации, превра­тился в обозначение весьма широкого семантического поля, краткая характери­стика которому будет дана ниже.

Представленная общая классификация может быть детализирована, ибо внутри каждого этапа можно выделить ещё и периоды. Началом от­счёта будет выступать 1516 г., когда Т. Мором был введён его знаменитый неологизм.

Этап первый: появление термина «утопия». В декабре 1516 г. в бельгий­ском Лувене издательский дом Дирка Мартенса (лат. Theodoricus Martinus,  1450 - 1534) выпус­тил в свет сочинение Т. Мора, громоздко озаглавленное в духе эпохи.[1]  Книга содержала социоэкономический анализ положения современной Мору Англии и описание далёкого острова Утопия, образа жизни и нравов его обитате­лей, которое и положило начало огромному ряду сочинений такого рода. Название книги содержало неологизм Utopia (Vtopia в латинском правописании того времени). Данный неологизм - греческий по происхождению. В письме Эразму от 20 сентября 1516 г. Мор использует для заглавия латинский термин «Нигдея» (Nusquam) [6, c. 293; 396-397]. Данный термин имеет значения «нигде», «ниоткуда», «ни­куда», «ни к чему», «ни для чего», «никак», «никоим образом». Таким обра­зом, латинский вариант заглавия трактата был более категоричным. Греческая этимология сложнее, содержа приставку όυ (отрицание, отвергающее факт, но не возможность факта) и корень τόπος (место, страна). При прочтении этого слова на английский лад мы имеем также омофон eutopia от εύ («благо») и того же τόπος. Таким образом, уже в момент рождения, термин подразумевал известную двойственность: «несущест­вующая страна» одновременно оказывалась «страной блаженства», становящейся образцом для подражания [6, c. 344, 346; 24, s. 197].[2]

Переписка Т. Мора с Эразмом и Петром Эгидием позволяет полностью вы­явить семантическое поле исходного термина. Неологизм имел следующие коннота­ции: ирреальности острова Утопии[3], уникальности этого места, образца для подражания, счастливой страны, модели наилучшего государственного устрой­ства (вынесено в заглавие книги), отчасти - нормотворческого образца и отсюда - образца для критики существующих порядков [6, c. 279-280]. Таким образом, семантиче­ская эволюция термина была заложена в исходном неологизме.

Первое поколение читателей «Утопии» были впечатлено контрастом ме­жду критикуемой реальностью Англии с её огораживаниями и средневековым правом, и идеальной республикой, предстающей из описаний Рафаэля Гитлодея.[4] Стрелы автора попали в цель: современники-гуманисты в первую очередь заме­тили поучительность «Утопии» для государственных деятелей, направленность её идеала ко всеобщему благу. Современник Мора - Буслидий, увидел в «Уто­пии» наставление «как сохранить своё государство целым, невредимым и победонос­ным» [6, c. 19-20]. Слава Мора очень быстро стала общеевропейской, в определён­ной степени повлияв на политику Тюдоров [9, c. 112]. Весьма неожиданным было влияние «Утопии» на испанский культурный регион: Х. Мальдонадо и В. де Кирога увидели в индейских обществах Америки возможность возродить утраченный везде, кроме Утопии, золотой век, а столетием позже Инка Гарси­ласо де ла Вега в своих «Королевских комментариях» (1616 г.) пытался доказать, что до испанского завоевания Перу там уже существовало идеальное государство.[5]

В 1517 г. выходит второе издание «Утопии» в Па­риже, а в 1518 г. - образцовое третье в Базеле, в оформлении Г. Гольбейна-млад­шего [28]. В переписке и критических отзывах современников используются следую­щие понятия: «civitas philosophica», «cite philosophique» (лат. и фр. «Град философический»), «Eutopia», «pays de bonheur» (греч. и фр. «счастливая страна», «Эвтопия»), «Udepotia» (греч. «Удепотия», этимология см.: [6, c. 91, 344]), «pays de nul temps» (фр. «страна без времени»), «Hagnopolis», «ville sacree» (греч. и фр. «Священный город»). Историче­ски сложилось так, что первым европейским языком, заимствующим данный термин, стал французский.

Образ утопийцев и острова Утопия первыми в своих целях использовали Ж. Тори (1529) и Ф. Рабле (1532). Француз­ский сатирик уже в «Пантагрюэле» делает Гаргантюа королём Утопии [8, c. 234-235]. Впрочем, «Утопия» Рабле показывает только использование топонимов Мора, не имея решительно никакого отношения к оригиналу. Равным образом, собственная утопия Рабле - Телемская обитель (в «Гаргантюа»), не имеет отношения к Мору. Термин Utopiens или Utopiennes («утопианский», «относящийся к Утопии») появляется в третьей книге «Пантагрюэля» (1546) [8, c. 280] и во французском переводе «Утопии» Мора (1550) [29, p. 39].

Гийом Бюде (1467 - 1540) в предисловии к парижскому изданию «Утопии» Мора (1517) писал, что это «...школа верных и полезных начал, из которой каждый сможет брать и приспосабливать перенятые установления к собственному своему государству» [6, c. 94]. Образ Утопии как образца политической теории приводится у Дж. Сансовино (1567), Ж. Бодена (1576), Шапюи и Дю Вердье (1585). Боден определяет «Утопию» как «беспорочный образ республики» (Republique en Idee sans effect) [13, p. 4].

В словарях термин Utopie впервые фиксируется в 1611 г. во французско-английском словаре Р. Котгрэйва [16], переиздававшемся также в 1632, 1650, 1660, 1672-1673 гг. Определение очень просто: «Vtopie: An imaginarie place, or countrey» («Утопия: воображаемое место или страна») [22, p. 23]. Тем самым, понятие «Утопии» - описания конкретного, но вымышленного острова, превращается в «утопию» - общее понятие для обозначения вымышленной страны.

Вообще в развитии европейской литературы XVII в. мы наблюдаем замечательный парадокс: возникает весьма развитый жанр романов, описывающих путешествие главного героя в некую страну, с порядками, аналогичными идеальному острову Т. Мора, но сам термин «утопия» не используется. Родоначальником такого рода литературы выступает роман некоего «г-на Туранжо» «Histoire du grand et admirable royaume d'Antangil» («История славного и удивительного королевства Антанжильского», 1616) [5, c. 97]. Ряд продолжают: «Новая Кинея» Э. де ла Круа (1623), сатирические романы С. Сирано де Бержерака «Иной свет, или Государства и империи Луны» (1656) и «Комическая история государств и империй Солнца» (1662), «Южная земля» де Фоньи (1676), «История Севарамбов» Д. Вераса (1677), «История ажаенов» де Фонтенеля (1686) и т.д. [5, c. 97-107]. Все эти сочинения построены однотипно, и, в общем, имитируют «Утопию» Мора: критика современных нравов и обычаев маскируется под описание путешествий, иные из которых были столь реалистичны, что вводили в заблуждение не одно поколение читателей.

В 1643 г. «Утопия» Мора была заново переведена на французский язык Самюэлем Сорбье. В предисловии она характеризовалась как описание политической теории для нужд «благородных людей» (honnêtes gens) [22, p. 23]. Критики и библиографы XVII в. по-прежнему характеризуют «Утопию» как политический трактат о совершенном государстве. Таким образом, появление нового литературного жанра и новой структуры общественного сознания прошло незамеченным для современников.

Этап второй: переоткрытие мира XVIII в. Век Просвещения заново открыл для себя утопию в прежней коннотации - описания идеального общества, располагающегося в ещё не открытых или малоизученных местах планеты. Вместе с тем, утопические ценности становятся амбивалентными. Первые следы нового семантического спектра мы можем наблюдать в «Теодицее» Г. Лейбница (1710). Лейбниц, как известно, провозгласил в этом трактате, что мы живём в лучшем из возможных миров, и на этом основании признавал полезность «Утопии» и «Истории Севарамбов» только как педагогического средства, помогающего осознать, что Бог сотворил наш мир таким, каков он есть [22, p. 24]. Интересно и то, что Лейбниц использует термин romans des Utopies («романы Утопий») как название литературного жанра.

В 1715 г. Гедевилль публикует очередной перевод «Утопии» Мора с письмами гуманистов в качестве предисловия, где предлагает неологизмы Utopier и Utopianiser [22, p. 24]. Эти понятия акцентировали внимание на их политико-социальном содержании, но так и не прижились. В целом, европейские словари этого времени по-прежнему не фиксируют понятия «утопии», следовательно, его использование было крайне ограниченным. Только в 1752 г. слово Utopie вновь появляется в пятом издании французско-латинского Dictionnaire de Trevoux: «Region qui n'a point de lieu, un pays imaginaire» («Несуществующая или вымышленная местность»). Лексикографически это издание содержит отсылку к Рабле, и указывает, что слово - греческое, со значением «non locus»[6], «королевство Грангузье и Гаргантюа» [17, p. 967]. Достижение, как видим, сомнительное: впервые с 1611 г. термин возвращается в словари с тем же самым метафорическим значением, вдобавок, сниженным.

Данный факт указывает, однако, и на значительно усилившееся утопическое творчество. Новый этап открывает «Реляция о путешествии на остров Эвтопию» некоего Э.Р.В.Ф.Л. (1711). Только в период 1750 - 1789 гг. выходит более 80 новых утопий, кроме того, зафиксировано 325 переизданий прежних текстов [21, s. 567-572].[7] Весь массив этих текстов может быть распределён по жанрам, которых Х.Г. Функе выделяет шесть [22, p. 25-26]:

1. Классическая утопия (или протоутопия) Т. Мора, с многочисленными переизданиями и новыми переводами.

2. Описание путешествия в Утопию: классические образцы здесь «Новая Атлантида» Ф. Бэкона и «История Севарамбов» Д. Вераса.

3. Псевдоисторический роман: «Телемак» Фенелона или «Путешествие Кира» де Рамзи.

4. Утопический проект или конституция: «Кодекс природы» Морелли (1755).

5. Утопия, относимая к будущему времени, или ухрония: «2440 год» Мерсье (1771).

6. Утопическая драматургия: «Остров рабов» Мариво (1727).

Однако эта сложная классификация может быть упрощена при текстологическом анализе. Тогда мы получим:

• 1. Воображаемое государство: «Утопия» Т. Мора.
• 2. Воображаемое путешествие: «История Севарамбов».
• 3. Роман нравов или roman politique: «Телемак».

Качественные изменения не остались незамеченными Французской Академией, и четвёртое издание Dictionnaire de I'Academie Française (1762) фиксирует следующую коннотацию: «Утопия, сущ., жен. Название [литературного] труда. Содержит описание вымышленного плана управления, иногда фигурального, примеры: "Государство" Платона, "Утопия" Т. Мора» [18, p. 899]. Как видим, это очень мало отличается от XVII в., и мы всецело остаёмся в пределах беллетристики. Существенный прорыв наблюдается уже в годы Революции: издание того же словаря 1798 г. даёт следующее определение: «Утопия, сущ. жен. В общем значении - план воображаемого правления, или шаблон для общего счастья, как описано в баснословной книге Т. Мора, носящей это имя. Каждый мыслитель определяет утопию по-своему» (курсив наш. - Д.М.) [19, p. 710].

Итак, на протяжении XVIII в. понятие утопии политизируется и становится объектом эмоционального восприятия. Обратим внимание на эволюцию словарных определений: вместо «вымышленной страны» «баснословного, фигурального плана» мы имеем «идею всеобщего счастья». Тем не менее, большинство политиков и интеллектуалов в период, предшествующий Французской революции, использовали термин «утопия» как инвективу, как, например, Дидро в «Апологии аббата Галиани» (1770) или Мирабо в речах 1792 г. Впрочем, Мирабо в одной из статей 1784 г. использовал термины «утопия» и «усовершенствование правительства» как синонимы [22, p. 27].

Положительная коннотация термина «утопия» наблюдается чаще всего в описании путешествий. Например, первый французский кругосветный мореплаватель граф Л.-А. де Бугенвиль, описывая пребывание на Таити (названном им Новой Киферой) в 1768 г., указывает, что этот тропический остров - «истинная эвтопия» (C'est la véritable Eutopie) [15, p. 141].[8] Интересно, что в этот период термин «утопия» проникает и в немецкий язык: Ф. Гримм в 1770 г. сравнивает с маленькой Утопией германское княжество Баден-Дурлах [22, p. 27]. Наконец, и Россия знакомится с этим термином, благодаря первому переводу сочине­ния Т. Мора: «Картина всевоз­можно лучшего правления, или Утопия канцлера Томаса Мориса. С дозволе­ния Управы Благочиния на иждивении И.К. Шкора». Он вышел в Санкт-Петербурге в 1789 г. и был немедленно сожжён по приказу Екатерины II. Это был перевод с французского перевода Т. Руссо «Tableau du melleur gouvernement possible ou l'Utopie». На фоне заявлений якобинца Демулена об «утопийской конституции» данный акт не выглядит лишь простым варварством... Второе издание, 1790 г., было сделано на основе английского пере­вода под названием «Философа Рафаила Гитлоде Странствование в Но­вом Свете и описание любопытства достойных примечаний и благоразумных установлений жизни миролюбивого народа острова Утопии» [3, c. 243-256].

Итак, в XVIII в. происходит важнейшая мутация: утопия оказывается связана с историческим оптимизмом, а само понятие становится многозначным. Из перечисленных коннотаций можно выявить следующие (по частоте использования современниками): 1) Воображаемая страна; 2) Идеальное государство; 3) Идеальное правительство; 4) Литературный жанр: путешествие в совершенную страну; 5) Страна всеобщего счастья.

Словари XVIII в. фиксируют следующий лексический ряд: utopiens, utopiennes, utopier, utopianiser, utopiser, utopique, и utopien («утопианец») в значении utopiste («утопист»).

XIX век: «Золотой век» утопизма. Если Просвещение оказалось «Золотым веком» утопии как литературного жанра, то следующий век Пара и электричества стал периодом расцвета утопизма как метода мышления, уже непосредственно оказывающего воздействие на политическую реальность. В 1830-е - 1840-е гг. данный термин оказался прочно связан с политической сферой, став синонимом коммунизма и социализма. Расцвет позитивистской философии привёл к прочной связи понятий «утопия» и «будущее». Отныне утопия становилась идеалом совершенного общественного устройства, за осуществление которого боролись как либералы, так и социалисты.

Начиная с 1800 г. слово «утопия» прочно входит во все европейские словари.[9] Анализ словарных определений даёт следующее семантическое поле: утопия есть фикция, фантастика, нечто ирреальное, неосуществимый идеал, греза, химера, идеальное государство или общество (именно в таком порядке! - Д.М.), счастливое государство. Ещё более интересную картину дают немецко-французские словари того же периода: немецкие определения утопии архаичны, и тесно связаны с блаженной страной Кокань (фр. Cocagne, англ. Cocayne) средневековых легенд [22, p. 30].[10] «Политизация» термина, в связи с использованием его в негативной коннотации классиками марксизма, нарастает исподволь, и фиксируется во французских словарях только в 1878 г.: в словаре Поля Робера термин Utopique расшифровывается следующим образом: «Socialisme utopique (all. Engels, 1878)» [23, p. 611].

В этот период начинается научное исследование утопии как литературного жанра, открывающееся статьёй Р. фон Моля, опубликованной в 1845 г. [26]. Связано это было с бурным развитием утопического социализма (Оуэна, Сен-Симона и Фурье), а затем и расцветом различных направлений социализма во Франции, представленного именами Анфантэна, Л. Бланка, Прудона, Кабэ и иных. Это уже были политико-идеологические системы нового типа. «Путешествие в Икарию» Э. Кабэ, вышедшее первым изданием в 1840 г., оказывается исключением, ибо продолжало традицию романов-путешествий предшествующего столетия. Впрочем, это не отменяло развития жанра, но он распространился в Великобритании и США [5, c. 81].

(Современники не осознавали, что один и тот же термин начинал обозначать принципиально различные явления. Пришлось дожидаться работы польского культуролога Ф. Знанецкого, который предложил в 1952 г. собственную типологию утопизма [34, s. 492-493]. Он предлагает ограничить понятие «утопии» произведениями, авторы которых конструируют системы совершенного общества, но не прилагают никаких усилий для их реализации. Действительно, ни один из хрестоматийных авторов (Т. Мор, Т. Кампанелла, Ф. Бэкон, У. Гаррингтон, С. Батлер) - не был руководителем социального движения, не объединил вокруг себя активных сторонников, которые смогли преобразить сущность общества. Таким образом, «новое христианство» графа де Сен-Симона, «человеческая религия» О. Конта, учение Фурье и др. должны рассматриваться отдельно и обозначаться другим термином. Эти и многие другие произведения изначально были ориентированы на динамическую деятельность - распространение и реализацию идеалов [34, s. 492]. Кроме того, данные идеалы сами по себе могли воодушевить и активизировать деятельность тех или иных социальных групп, поэтому в терминологии Ф. Знанецкого, идеал, способный вызвать социальное действие, является не утопическим, а динамическим.)

Характерно, что в журнале Сен-Симона L'Organisateur, выходящем в 1819-1820 гг., классик утопического социализма активно критикует консерваторов, которые «готовы провозгласить утопией всякий проект усовершенствования общественного порядка» [31, p. 13]. Одновременно своё определение утопизма предложил и Фурье, в 1822 г. писавший, что это «грёза о социальной гармонии, существующей в вымышленной стране», или же «грёза о социальной гармонии, не предлагающая методов своего осуществления» [20, p. 43, 142]. Между прочим, это означает, что называть Фурье «утопистом» некорректно (он как раз предлагал метод!). Именно Фурье обратил обвинения его коллег-социалистов в утопизме против критиков-консерваторов: он провозглашает утопией буржуазную общественную науку. В этом же контексте важно определение Фурье собственного учения, которое он называл «социетарным».[11] Естественно, что он не считал его утопическим, полагая, что нашёл эвристический метод, позволяющий в будущем радикально преобразовать не только природу общества, но и природу мироздания... [2, c. 126].

Революционные бури, пронёсшиеся над европейскими странами в 1830-е - 1840-е гг., не могли не сказаться на семантическом спектре термина «утопия». Х.-Г. Функе, на наш взгляд, совершенно прав, выделяя четыре важных следствия это терминологической (и, соответственно, мировоззренческой) «мутации»:

1. Понятие «утопии» резко увеличивается в объёме, включая уже не только литературный жанр, но также предлагаемые проекты государственного устройства и социальные теории, описанные как в утопических сочинениях предшествующего периода, так и в писаниях социалистов новейшего времени.

2. Интенсивная «политизация» терминов «утопия» и «утопист»: эти термины становятся синонимами «социалист», «социалистический».

3. Непоследовательные попытки повышения статуса и ценности понятия «утопии» в общественном сознании со стороны социалистов.

4. Резкое снижение смыслового значения «утопии» при использовании его в политическом лексиконе [22, p. 31]. (Это легко доказывается при обращении к периодической печати всех направлений 1840-х гг.)

Последняя для первой половины XIX в. радикальная мутация в отношении к утопиям наступает в период кризиса Июльской монархии и появления коммунистического движения. 1 июля 1840 г. в Бельвиле прошёл «Premier Banquet communiste», в котором участвовали до 1200 человек; в том же году выходит в свет «Икария»  Кабэ с описанным там коммунистическим обществом. Словари французского языка фиксируют слово «коммунизм» уже в 1842 г., хотя впервые оно появилось как неологизм немногим ранее.[12] Здесь важно иное: для «буржуазных» идеологов сразу же стали очевидными параллели между содержанием утопической литературы и требованиями коммунистов: обобществления экономики, отмены частной собственности и социальной революции. Таким образом, в лексиконе противников левых сил термины «коммунизм» и «социализм» становятся взаимозаменяемыми, а вскоре и синонимами, и отождествляются с концептом утопии.

Характерно, что уже первые коммунисты болезненно воспринимали обвинения в утопизме. Автор брошюры «Premier Banquet communiste» Вильям-Луи (William-Louis) писал, что только «близорукие могут называть коммунистов утопистами» [22, p. 33; 33, p. 441]. Примеры можно только умножать (необабувисты, например, заслуженно рассматривали в качестве утопистов последователей Кабэ, которые пытались построить свою Новую Икарию в США). Впрочем, и Прудон полагал термины «утопия», «коммунизм» и «социализм» синонимами, за что и подвергся критике Маркса в «Нищете философии».

В результате, к 1848 г. сложился некоторый ряд понятий, относимых к утопизму. Таковы «социальная утопия» (впервые использовано в 1839 г.), «политическая утопия» (1839), «социалистическая утопия» (1846 г., термин введён Прудоном), «коммунистическая утопия» (1846 г., введён Прудоном), а также искусственный термин Кабэ utopianiser (восходящий к переводу Гедевилля 1715 г.).

Таким образом, Х.Г. Функе обращает внимание на резкое расширение семантического спектра понятия «утопия» на протяжении всего одного десятилетия [22, p. 35]. Коннотации таковы (по частоте использования современниками):

• 1. Литературный жанр, чьи представители находятся в русле «Утопии» Т. Мора.
• 2. Литературный жанр современности, объединяющий утопические проекты или их беллетристическое воплощение.
• 3. Заведомо неосуществимый план социальной или политической реформы.
• 4. Синоним или антоним «социализма».
• 5. Синоним или антоним «коммунизма» (особенно в дискуссии Прудона и Маркса).
• 6. Термин Прудона, включающий значения «не-место» (non-lieu), «ничто» (rien), «небытие» (neant).
• 7. Идея неосуществимой реформы, используемой для организации революционного движения.
• 8. Прогноз будущего социального устройства: плоды эволюции.[13]

Февральская революция и июньские события 1848 г. во Франции вновь принесли перемены для восприятия общественным сознанием термина «утопия»; этот термин окончательно стал означать нечто в высшей степени негативное и даже становится инвективой. Точку поставил Альфред Сюдр, представивший Histoire du communisme, ou Réfutation historique des utopistes socialistes (1848), в 1849 г. удостоенную Монтионовской премии Французской Академии [32; 10]. Главным пафосом этого труда, написанного с консервативных позиций, стал спор с Прудоном, заканчивающийся безусловным осуждением коммунизма как «утопии, бросающей тень на все прочие виды утопии, и сковывающую её». Ниже указывается, что коммунизм (читай: социализм = утопия) компрометирует как идею политической свободы, так и все позитивные образы будущего [32, p. 308, 507].

Далее знамя борьбы с утопией «перехватили» марксисты, следы чего весьма заметны уже в «Манифесте Коммунистической партии» (1848), не говоря о специальной работе Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» (1878-1880). В понимании Маркса и Энгельса, утопический социализм начала XIX в. был продолжением Просвещения, с его антиисторизмом и почти религиозной верой в Разум, который сам собою (руками истинных его носителей) преобразует не только социальную действительность, но и окружающую среду в соответствии с утопическим идеалом, который и представлялся его носителю единственно рациональным... Все утописты этого периода сосредотачивались на человеке, откуда оставался один шаг до «теории героев». Энгельс писал: «До сих пор истинные законы разума и справедливости не были известны человечеству, и только по этой причине оно ими не руководилось. Не было просто того гениального человека, который явился теперь и который познал всю истину. Что появился именно теперь, что истина открыта только теперь, - это отнюдь не является необходимым результатом общего хода исторического развития, неизбежным событием, а просто счастливой случайностью. Гениальный человек мог с таким же успехом родиться пятьсот лет тому назад и тем избавить человечество от пяти веков заблуждений, борьбы и страданий» [11, c. 23-24].

Основные методологические основания критики утопизма классиками марксизма сводятся, на наш взгляд, к следующим тезисам:

1. Утопическое мышление является анахронизмом в эпоху современного капитализма, так как капитализм является материальной основой для построения социализма; пролетариат - «агент эмансипации человечества» (термин М. Мейснера).

2. Утопические социалисты не понимают исторического значения капитализма и отрицают историческую роль пролетариата.

3. Для социалистов-утопистов агентом социального действия является гений-преобразователь.

4. Утопические социалисты веруют, что социализм может быть реализован посредством этического примера, в частности, через создание образцово-показательных социальных общин и моральное увещевание общества.

5. Для социалистов-утопистов характерна склонность к созданию детализированных до абсурда картин светлого будущего [4, c. 448-457].

Тем не менее, события 1871 г., связанные с Парижской коммуной, вновь обострили интерес общества к утопии, хотя последовавшая реакция сильно напоминала таковую же в 1848 г. Это также привело к появлению большого количества общих работ, рассматривающих утопии в ретроспективном плане, значительная часть которых была издана в Германии. Ярким примером является монография А. Фогта (1896, минимум два перевода на русский язык), монография Л. Штайна, а также фундаментальный каталог Кляйнвахтера и др. Термин «утопия» использовался в прежней коннотации литературного жанра, чьи представители описывают несуществующие общества, что привело к резкому количественному и пространственному его расширению. В самые полные каталоги XIX в. входило около 3000 библиографических единиц, причём сюда включались античные авторы, начиная с Платона, авторы мусульманского Востока, памятники словесности, отражающие архетипы некоторых древних мифологий и т.п.

В ХХ в. наблюдается существенная семантическая эволюция понятия «утопии», рассмотрению чего будет посвящена наша следующая работа.

Библиография:

• 1. Аинса Ф. Реконструкция утопии: Эссе. Пер. с фр. Е. Гречаной, И. Стаф. - М., 1999.
• 2. Барт Р. Сад, Фурье, Лойола. Пер. Б.М. Скуратова. - М., 2007.
• 3. Валлич Э.И. Н.М. Карамзин - первый русский рецензент «Утопии» Томаса Мора // История социалистических учений. - М., 1977. - С. 243 - 256.
• 4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. - Т. 4. - М., 1955.
• 5. Мартынов Д.Е. Западноевропейская утопия и утопическое мышление: некоторые особенности (опыт количественного анализа) // Рукопись, деп. ИНИОН РАН № 60050. - Казань, 2006.
• 6. Мор Т. Утопия. Пер. с лат. Ю.М. Каган. - М., 1978.
• 7. Мортон А.Л. Английская утопия. Пер. О.В. Волкова. - М., 1956.
• 8. Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. Пер. Н.М. Любимова. - М., 1991.
• 9. Семёнов В.Ф. Огораживания и крестьянские движения в Англии XVI в. - М., Л., 1949.
• 10. [Сюдр А.] История коммунизма. Соч. Альфреда Сюдра, увенчанное монтионовской премией. Пер. с фр. - СПб., 1870.
• 11. Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке. - М., 1937.
• 12. Bescherelle M. Dict. national ou Grand dict. classique de la langue française. - P., 1845-1846. - T. II.
• 13. Bo­din J. Les six Livres de la Republique avec I'Apologie de R. Herpin. Faksimiledruck der Ausgabe Paris 1583. - Scientia Aalen, 1961.
• 14. Boiste P.C.V. Dictionnaire universel de la langue françoise. - P., 1800.
• 15. Bougainville et ses compagnons autour du monde:1766-1769, journaux de navigationétablis et commentés par Étienne Taillemite... - P., 1977. - Т. I.
• 16. A Dictionarie of the French and English Tongues, Compiled by Randle Cotgrave. Reproduced from the l-st. ed., London. 1611.With introd. by William S. Woods. - Co­lumbia: Univ. of South Carolina Press, 1950.
• 17. Dictionnaire universel françois et latin,contenant la signification et la définition tant des mots de l'une & de l'autre langue, avec leurs différens usages, que des termes propres de chaque état & de chaque profession. La description de toutes des choses naturelles & artificielles... L'explication de tout ca que renferment les sciences & les arts... avec des remarques d'érudition et de critique; le tout tiré des plus excellens auteurs, des meilleurs léxicographes, étymologistes & glossaires, qui ont paru jusqu'ici en différentes langues... [vulgairement appelle Dictionnaire de Trevoux]. Nouv. Cinquième édition. corr. et considerablement augm. T. 7. - P., 1752.
• 18. Dictionnaire de I'Academie Françoise. Quatrième Edition.- P.: Veuve de Ber­nard Brunet, 1762. Т. II.
• 19. Dictionnaire de I'Academie Françoise. Revu. corrigé et augmenté par I'Academie elle-même. Cinquième Edition. - P.: J.J. Smits et C., 1798 (vol. II: L'An VI.) - 1799 (vol. I: L'An VII). - Т. II.
• 20. Fourier Ch. Œuvres completes. Т. IV. - P.: Ed. Anthropos, 1966.
• 21. Funke, Hans-Günter. Studien zur Reiseutopie der Frihaufklarung: Fontenelles «Histoire des Ajaoiens». Teil I. - Heidelberg, 1982 (Reihe Siegen, 24). - S. 567 - 572.
• 22. Funke, Hans-Günter. L'évolution sémantique de la notion d'utopie en français // De l'Utopie à l'Uchronie: Formes, Significations, Fonctions. Actes du colloque d'Erlangen 16 - 18 octobre 1986. Èd. par H. Hudde et P. Kuon. - Tübingen, 1987. - P. 19 - 37.
• 23. Le Grand Robert de la langue française. Dict. alphabetique et analogique de Paul Robert. 2^e ed. par A. Rey. - P., 1985. - T. IX.
• 24. Kytzler B. Zur neulateinischen Utopie // Utopieforschung interdisziplinäre Studien zur neuzeitlichen Utopie. - Stuttgart, 1982. Bd. II.
• 25. Landais N. Dict. général et grammatical des dictionnaires français. - P., 1834. - T. II.
• 26. Mohl, R. von. Die Staatromane. Ein Beitrag zur Litteraturegeschichte der Staats-Wissenschaften // Zeitschrift für die gesammte Staatswissenschaft. - Tübingen, 1845. - Bd. 2. - S. 24 - 74.
• 27. Morgan A.E. Nowhere Was Somewhere. - Chapel Hill, 1946.
• 28. Mori, Thomae De optimo reip. statv, deqve noua insula Vtopia: libellus uere aureus, nec minus salutaris quàm festiuus... - Basileae: Froben, 1518 // [Электронный ресурс]: http://www.ub.uni-bielefeld.de/diglib/more/utopia/
• 29. Morus Th. La Description de I 'Isle d'Vtopie ou est compris le Miroer des republicques du monde, & l'exemplaire de vie heureuse [traduite par J. Lebiond]. - P., 1550.
• 30. Raymond F. Supplément au Dictionnaire de I'Academie. - P., 1825.
• 31. Saint-Simon C.-H. de. Œuvres. Т. II. - P.: Ed. Anthropos, 1966.
• 32. Sudre A. Histoire du communisme, ou, Réfutation historique des utopies socialistespar Alfred Sudre. 2-e ed. - P., 1849.
• 33. Le vocabulaire politique et social en France de 1869 à 1872;à travers les œuvres de écrivains, les revues et les journaux par J. Dubois. - P.,Librairie Larousse,[1962].
• 34. Znaniecki F. Nauki o kulturze:narodziny i rozwój. - Warszawa, 1971.

[1] Лат. «Libellus vere au­reus nee minus salutaris quam festivus de optimo reipublicae statu deque nova In­sula Vtopia» («Весьма полезная, а также занимательная, поистине золотая книжечка о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия»). Дату «декабрь 1516» приводит Х. Функе [22, p. 20].

[2] Этой двойственности нет в новогреческом языке, где используется только термин outopia.

[3] Мор указывает, что до устроения идеального государства королём Утопом, остров носил имя Абракса (Abraxas). Это гностический термин, использовавшийся для обозначения Божественного Всеединства - Плеромы, а у Мора - неба на земле, мистической, отчасти внефизической природы острова [6, c. 371-372].

[4] О значении имени см. [6, c. 352].

[5] В ХХ в. этот факт стал основой замечательного заблуждения: в монографии А. Моргана доказывается, что именно ранние известия об инкском «социалистическом» государстве и стали основой для замысла Мора... [27, p. 212].

[6] Точно такую же коннотацию в 1609 г. предложил Ф. де Кеведо в испанском переводе «Утопии», введя неологизм utopos, т.е. дословно «не-место». См.: [1, c. 19].

[7] Сводный каталог: [5, c. 108-125].

[8] Впервые это описание было опубликовано на страницах «Меркюр де Франс» в ноябре 1769 г.

[9] Во французских словарях можно найти два термина: Utopie et Utopiste. См.: [14, p. 461] (В изд. 1823 г. - Р. 691); [25, p. 596] ; [30, p. 542] ; [12, p. 1577].

[10] Немецкие словари того времени используют термин Schlaraffe [бездельник, тунеядец, сибарит] как синоним Utopie (в словаре Шванна 1800 г.), а также Nimmerland [досл. «Никогда-страна»] = Utopie (1801), Schlaraffenland = Cocagne (1812). В словаре Гримм 1851 г. приводится следующий ряд: Utopie (= Utópien, Schlaraffenland). Schlaraffenland - это фольклорная страна с молочными реками и кисельными берегами. Подробно о стране Кокейн (в английской версии): [7, c. 19-25, 263-268].

[11] Фр. sociétaire. На наш взгляд - крайне неудачная калька с понятия, которое в оригинале имеет значение «товарищества». Таким образом, фурьеристский социетарий - всего лишь пайщик фаланстера.

[12] До сих пор точно неизвестно, когда именно: ряд авторов предлагают даты от 1834 до 1840 г.

[13] Курсив наш. Впервые введено статьёй Ремюза в 1842 г.