После тяжёлой болезни ушёл из жизни Виталий Георгиевич Горохов (24.05.1947 – 10.09.2016), заведующий сектором Института философии РАН,  в прошлом сотрудник нашего журнала, доктор философских наук, профессор, выдающийся философ, человек большого дарования и большого сердца.

Он сделал много.  Виталий Георгиевич был основоположником в нашей стране философии техники как самостоятельного направления.  Его работы, посвящённые природе технического знания, взаимоотношениям науки и техники, феномену технонауки, проблемам взаимоотношения технической деятельности и окружающей среды, по праву считаются классическими. Он был одним из крупнейших историков техники и инженерных профессий.

В.Г. Горохов был человеком острого ума и глубоких чувств. Его волновали нравственные проблемы, о которых он думал, размышляя о  последствиях технических нововведений,  о судьбах современного общества, образования, о роли разума и неразумия в нашей жизни.

Огромна его заслуга в организации сотрудничества российских и немецких философов. Виталия Георгиевича хорошо знали и высоко ценили в Германии, и он очень дорожил этими профессиональными и человеческими контактами. И он был настоящим патриотом России, хорошо знал историю нашей страны, любил наши культурные традиции, болезненно переживал современные проблемы отечества.

Это был человек тонкой душевной организации и художественно одаренный человек: он знал и любил литературу, писал стихи. 

У него было много друзей.  Заменить его невозможно.

Редакция и редакционная коллегия журнала «Вопросы философии» выражают соболезнования родным и близким Виталия Георгиевича, всем, кто его знал и любил. 

СОН – состояние спящего; отдых тела в забытьи чувств; пртвпл. Бдение, бодрость, явь. СНОВИДЕНИЕ – видение во сне, сон в лицах, в действии, грезы, бред, игра воображения во сне.

Вл. Даль. Толковый словарь

Сон как высшая форма рефлексии

Как определить, что такое «сон» и «сновидения»? Попробуем сделать это через противоположное. Противоположностью сну является бодрствование. Почему же тогда, когда я бодрствую, мне часто вдруг кажется, что я сплю, что все ЭТО происходит не со мной, а с кем-то другим. Особенно на каком-либо долгом бессмысленном заседании, где каждый произносит свой монолог и не желает слушать «других» и нет подлинного общения. И дух мой отлетает медленно в «третью позицию». Здесь нужно было бы на минуту остановиться и пояснить.

«Первая позиция» - это я сам, мои мысли и действия, «вторая позиция» - это рассуждения и деятельность «других», молчаливо предполагающая взаимодействие со мной, и, наконец, «третья позиция» - позиция стороннего наблюдателя, находящегося как бы за пределами ситуации взаимодействия. Находясь в «третьей позиции», мы можем относительно незаинтересованно оценивать свои и чужие действия, рассуждения и поступки, принимать решения, не рискуя ошибиться, размышлять о возможных альтернативах и сценариях разрешения возникших, возникающих и могущих возникнуть ситуаций. Причем такие решения как бы не затрагивает впрямую наше «второе Я», а только «первое Я» и «Я других». «Третья позиция» представляет собой инстанцию, которая не подотчетна никому в реальном материальном мире, а лишь высшей духовной инстанции. Такую роль выполнял раньше ЦК КПСС или сегодня администрация президента, а в древнегреческом театре Бог из машины - „Deus ex machina“, обычно появлявшийся сверху на специальной подъемной машине, чтобы разрешать критические ситуации, возникшие на сцене, которых актеры (или персонажи пьесы) не в состоянии самостоятельно разрешить.

«Третья позиция» самая удобная. Сиди или лежи себе и рефлектируй. Это, конечно, тоже деятельность, но деятельность особая – мыслительная деятельность. Мы вынуждены мыслить, конечно, и в «первой позиции», но в ней мы мыслим, чтобы действовать, а в «третьей позиции» - чтобы рефлектировать, т.е. действовать только в сфере мышления, мыследействовать. Взаимодействовать с первой и второй позицией при этом совершенно не обязательно. Их можно просто «информировать» или «не информировать».

Впрочем, и между первой и второй позициями в сущности никакого такого взаимодействия нет и быть не может. Каждый действует сам по себе, а другие или делают вместе или нет. Вообще-то даже и не «вместе», а параллельно, как лейбницевские монады, т.е. также сами по себе. Нет у этих монад окон в мир, т.е. у нас и у других, но по аналогии со своими внутренними состояниями (чувствами, мыслями и действиями) мы догадываемся, что может происходить в других монадах. Например, мозги заклинило или печень с перепоя, а то и просто после переедания болит. Ясно, с самим такое не раз случалось. Это, в сущности, тоже рефлексия, но пока еще самая примитивная, первого уровня. В ней ставишь себя из «первой позиции» во «вторую позицию» и представляешь, что он – это ты («на его месте мог бы быть и я»). К такого рода рефлексии большую склонность проявляют особенно в России. Не случайно именно в России и нигде более необыкновенную заботливость к подвыпившим проявляют. И место ему, родненькому, в транспорте сердобольная старушка уступит, и прикроют заботливо тряпицей, если сном внезапным сморило, и рассольчику с утра поднесут. Как же! Сами знаем, как трудно из ситуации выходить.

Но можно и второго и третьего уровня рефлексии достигнуть. Тут уже без пол-литра не обойдешься. Собрались на кухне, соседям и отсутствующим родственникам и друзьям косточки перемыли – это тоже своеобразная рефлексия. Еще выше по рефлексивной лесенке может лишь наша интеллигенция забраться. Тут уже политика, искусство и другие тонкие материи в ход пойдут.

На самом верху философская рефлексия расположилась, куда только избранные добраться смогут. А если уж добрались, то обратно спускаться и не хочется и не можется. Очень уж она, эта рефлексия, затягивает и неземное наслаждение дает. Там-то наверху монады вовсю вот уже пару тысячелетий взаимодействуют. Анаксимандр кое-чему у Фалеса подучился и своего добавил, Платон вообще ничего не писавшего Сократа пересказал, а Аристотель вообще всех своих предшественников ободрал, иначе говоря, систематизировал. Такие рефлексии более всего и живучи  в веках. Возьмите хотя бы геометрию Евклида и «Альмагест» Птолемея, которые все, что до них было вместе, собрали и описали. Их мы вкупе с Аристотелем до сих пор читаем и анализируем, а тех, у кого они списывали, мы и имен-то толком не знаем.

Все, что в поле нашей деятельности попадает, существует, а что не попало – того просто нет. Есть только (предметная) деятельность, но не индивидуальная, а коллективная, сотканная современниками и предыдущими поколениями тонкая сеть социума и все, что в нее попало. Спросят, однако, а куда же индивидуума дели? Ведь всю эту сеть индивидуумы плетут. Но плетут-то они ее все вместе, хотя и каждый по отдельности. Да и существуют индивидуумы, как и предметы деятельности, лишь в этой сети или в поле деятельности.

Никакие индивидуумы без социума невозможны и, следовательно, не существуют. Отдельно мы их только в «третьей позиции» примыслить, отрефлектировать можем. А в реальной жизни индивидуумы так глубоко в социальную сеть вплетены, что редко сами себя отдельно от этой сети представить могут.

Индивидуумы играют свою игру всерьез. Они ездят каждый день на работу, изображая там начальников и подчиненных, а возвращаясь домой, – родителей и детей, в транспорте играют роль пассажиров, в отпуске же – отдыхающих и т.д. и т.п. Индивидуумы редко задумываются, зачем и почему они играют в социальные игры, придерживаются писаных и неписаных, выдуманных ими же самими или другими правил. И только те, кто отлетел в «третью позицию» начинают понимать всю условность и в то же время серьезность, бренность и одновременно незыблемость (по крайней мере, с точки зрения ныне живущего поколения) этих условностей и самой сети.

«Третья позиция» требует некоторого пространственного отрешения от социальной сети для более свободного, не связанного повседневными заботами размышления. Можно, конечно, пойти на улицу и там, как это делал Сократ, упражняться в рефлексии со случайно повстречавшимися гражданами. Но Москва – это не древние Афины и, если будешь слишком назойливо приставать с философскими рассуждениями, можно или по шее получить или в психушку попасть. Раньше такой рефлексией за бутылочкой «на троих» в садиках и на скамеечках занимались почти все рядовые граждане. Это нашло отражение и в фольклоре.

Новые экономические отношения и изобилие товаров в магазинах выбили из-под этого рода рефлексии экономический базис. Можно попробовать заняться рефлексией, затерявшись в толпе, но где гарантия, что к вам кто-нибудь не пристанет с дурацким вопросом. Да и излишняя задумчивость на улицах современного города может привести к столкновению, например, с автотранспортом.

Еще одна возможность рефлектировать, которой в свое время пользовались древнеиндийские отшельники-мудрецы, - это скрыться в джунглях или каком-либо другом близлежащем лесочке. Заниматься медитацией в обеденный перерыв – так сказать, стоя на голове, предаваться размышлениям о том, что еще сегодня не сделано или не закуплено в магазине, абсолютно бессмысленно. Чтобы по-настоящему «уйти в себя», нужно пространственно отделиться от цивилизации. Но и эта возможность для нас почти исчерпана. Европейские леса так и кишат дачниками и туристами, а в сибирской тайге зимой слишком холодно, а летом от размышлений будет отвлекать назойливая изголодавшаяся мошкара. Да и окружающей среды, не затронутой хозяйственной деятельностью остается все меньше и меньше на Земле.

В «пограничных ситуациях», как их назвал Карл Ясперс, правда, человека спасает только рефлексия – осознание бренности существования и всей прошлой и настоящей жизни приходит тогда как мгновенное озарение. В эпохи революционных перемен или природных катаклизмов, например, почти каждому становится ясно, что «незыблемость» социума относительна и легко разрушима. Тоталитарная система загоняет миллионы граждан в такую рефлексивную позицию, заставляя их внезапно осознать ее истинную сущность, часто скрытую пеленой повседневности. Но упаси нас Бог от повторения такой возможности.

Так что остается только одна возможность погрузиться в истинную рефлексию – запереться дома. Лучшее время для этого – раннее утро, когда все домочадцы еще спят или уже ушли на работу, и, конечно, ночью, созерцая в окно таинственно спящий город. Можно уехать и на дачу, но там важно забиться в дальний угол, из которого открывается вид на садик, но тебя самого оставили вне поля зрения и не отвлекают от рефлексии призывами идти этот садик обрабатывать. Индивидуальное жилище является одним из наиболее удивительных изобретений человечества. Но и до того, как человек научился строить себе жилище, он наверняка стремился уединиться в каком-нибудь из удаленных уголков пещеры и при мерцающем свете доисторического светильника грезил, размышлял и рисовал наскальные изображения.

Для достижения подлинной рефлексии высшей ступени нужно быть не слишком сытым, но и не голодным, не слишком усталым, но и не излишне бодрым. Нельзя быть абсолютно здоровым, но и полностью больным. Очень больной человек сконцентрирован только на своих болезнях, а совершенно здоровый – не получает внутренних предупреждающих сигналов и не может по настоящему со-переживать другим.

Однако самый надежный отлет и отстраненность от текущих событий достигается только во сне. Во сне человек может отрешиться от текущих событий. Он может одновременно находиться в рефлексивной позиции и играть роли самого себя и другого, не бояться необратимости и неотвратимости разворачивающегося сценария сновидения и всегда выйти из тупиковой или жизненно опасной ситуации - проснуться. В то же время сны проигрывают возможные будущие и прошлые «реальные» события, а настоящее выступает в данном случае как «нереальное». Это отличает состояние сна от бодрствования, где «реальными» кажутся нам лишь настоящие события, а прошлое и будущее скрыто от нас или завесой забвения или пеленой еще несбывшегося «бытия в возможности», т.е. ощущается как нереальное.

Москва, 17.08.02

Мифология сновидений

В сказании о царевне Амбе в Махабхарате (главы 184 - 186) рассказывается о чудесном сне, в котором к великому герою Бхишме явились восемь брахманов, «все одинаковые видом и с лучезарными телами», и посоветовали ему применить в битве оружие, в котором  не сведущ ни один человек на земле, но известное ему из его прежней жизни. Вишвакарман – бог «всесозидатель», зодчий богов, «делающий все» и «искусный во всем» - создатель самого могучего оружия «прасвапа» (иначе, «свапана») - повергающее в сон, которое принадлежит Праджапати – «владыке созданий», покровителю всех творений и хранителю жизни, который иногда отождествляется с богами божественной триады (Брахмой, Вишну и Шивой). Это оружие не приводит к полной гибели. «Ты поэтому никогда, о милостивый, применяя его, не совершишь никакого проступка». Пораженный силой этого оружия, человек повергается в сон, но может быть снова пробужден с помощью другого оружия «самбодхана» («пробуждающее»). «Спящий или же мертвый – мы считаем, что это одно и то же». Во время же битвы, когда Бхишма уже хотел применить это страшное оружие, ему явился Нарада, божественный мудрец (в индийской мифологии посредник между мирами богов и людей), и посоветовал не применять оружие. Явившиеся следом восемь брахманов также сказали ему поступать по совету мудреца: «Именно в этом высочайшее благо для человечества» (Махабхарата. Книга пятая. Л.: Наука, 1976. С. 357-360).

Легендарный мудрец Маркандея пожелал узнать тайну сотворения Вселенной в награду за свое благочестие. «Едва он помыслил об этом, как сам того не заметив, очутился вдруг за пределами этого мира. В страхе и в отчаянии он увидел себя в глубокой тьме …  и он оставил надежду на спасение. <…> Но потом Маркандея увидел человека, который спал» и светился собственным светом, озаряя тьму. Это был великий бог Вишна. Мудрец приблизился к нему. «В это мгновение спящий приоткрыл рот и, вдохнув воздух, проглотил мудреца. И Маркандея опять очутился в зримом мире с его горами, лесами и реками, городами и селениями. И он решил, что все виденное им было сном». Опять он странствовал, но нигде не мог найти конца Вселенной. «Но однажды снова привиделся ему удивительный сон. Снова был он в пустоте и безлюдье …». Там он познал от бога Вишну (хранителя мира), что когда творец (Брахма) засыпает, Вселенная (благодаря разрушителю мира - Шиве) гибнет, когда просыпается, то творит Вселенную заново. Эта Вселенная создана Вишну, единому в трех образах (хранителя, разрушителя и создателя мира), и одновременно заключена в нем самом. В заключение Вишну сказал мудрецу следующие слова: «… от меня происходит все, что было, есть и будет. <…> Я – тот, кем проявляется мир, но чье волшебство проявления … остается непроявленным и непостижимым». И опять проглотил мудреца. «И оказавшись в знакомом мире, полном жизни, и движения, и света, Маркандея уже не знал, что же было сновидением, а что явью. “Этот ли мир и я вместе с ним – лишь греза бога? – думал он. – Или та непроглядная тьма … мне только приснилась?”» (Темкин Э.Н.,Эрман В.Г. Мифы древней Индии. М.: Наука, 1982. С. 233-235).

Коллективное бессознательное

            Во сне рождаются гениальные идеи, писатели черпают во сне сюжеты и даже целые сцены для своих литературных произведений, изобретателей и ученых во сне посещают гениальные догадки и внезапные решения ранее неразрешимых проблем, гадалки и маги предсказывают по ним будущие события, психологи объясняют тайны человеческой души, пророки общаются с божествами. Кроме того, мы проводим во сне треть нашей жизни.

            А если учесть, что львиная доля времени бодрствования уделяется отправлению физиологических потребностей, борьбе с болезненными состояниями, мешающими эти потребности нормально отправлять, или поиском средств для их все более и более изощренного отправления, то на духовные потребности (включая творчество), если таковые вообще имеются, почти совсем не остается времени. То, что раньше называли работой, а сейчас бизнесом, что бы там ни говорили, - лишь средство для создания условий удовлетворения человеком физиологических потребностей (ибо для удовлетворения духовных потребностей требуется гораздо меньше инвестиций). Таким образом, сон занимает львиную долю нашей жизни, являясь одновременно физиологически обусловленным и духовно необходимым. Он к тому же не требует почти никаких инвестиций.

Почему же тогда этому одновременно природному и духовному феномену уделяется в наше время так мало внимания? А потому, что наша цивилизация – это господство разума, рационального, сознательного. Но все согласятся, что в нашей повседневной жизни огромную роль играет неразумное, иррациональное, бессознательное начало.

Именно это начало наиболее очевидно проявляется во сне, когда у человека отключается сознание, разум и внешние чувства. В этом смысле сон – не только «забытье» чувств, но и разума, сознания, но не само-осознания. Рефлексия, точнее, бессознательная саморефлексия, именно потому раскрывается здесь в полной мере, что во сне мозг, говоря словами Галилея, «скинул помеху материи». Внешний мир уже не действует так раздражающе на сознание, вынужденное в состоянии бодрствования перерабатывать огромное количество отдельных ощущений и впечатлений, и целостная картина выплывает только во сне или в переходном к нему состоянии. Это переходное состояние – «обалдение» (производное от «обалдеть», одуреть, стать в тупик, - да простит мне читатель насилие над великим русским языком) – очень бывает важно особенно после интенсивной деятельности сознания, разума и чувств, чтобы остановиться, застыть на мгновения, которые для внешнего наблюдателя могут показаться часами, и частично отключиться от внешнего мира, «сконцентрировавшись» на себе самом, внутренних своих ощущениях и переживаниях. Впрочем, слово «сконцентрироваться» не годится для обозначения данного состояния, поскольку предполагает некоторое усилие, насилие над собой, а нужно, напротив, просто ничего не делать, не заставлять себя, «отпустить вожжи» – попросту одуреть. И тогда сама собой возникнет ситуация бессознательной рефлексии и не столько рациональной, сколько иррациональной, не только связанной с разумом, но и с чувствами. Человек внезапно «ощутит», «почувствует», «осознает» (хотя эти понятия здесь так же неуместны для характеристики такого бессознательного духовного акта), например, всю абсурдность, бессмысленность, гадливость произошедшего и происходящего или, наоборот, испытает «чувство глубокого удовлетворения». Как ни странно, эта фраза, ставшая дурацкой из-за идеологической нагруженности, наиболее точно передает состояние радостного восторга и восхищения, духовного подъема и т.п., которое невозможно разложить на отдельные части, а лишь воспринять как целостное состояние души. Противоположное состояние обозначим как «чувство глубокого неудовлетворения».

Неразумное, иррациональное, бессознательное начало часто выручает нас в критических, тупиковых ситуациях, в которые загоняет нас собственный разум. Неразумные, непредсказуемые разумом поступки рождают в обществе новые моральные установки, подсознательно формируют инновативные идеи, а иррациональное поведение иногда оказывается спасительным и выигрышным. И если существует коллективное сознание и деятельность, а также предсказывается наступление царства коллективного разума («ноосферы»), почему бы нам не предположить, что где-то «располагается» коллективное бессознательное. «Располагается», однако, не означает пространственное расположение, а духовное измерение. Как бессмысленно искать Бога в космосе (то, что его не обнаружили в околоземном пространстве советские космонавты, еще не означает доказательства небытия Бога), так же невозможно отыскать там сферу бессознательного. Говорят, впрочем, что американские астронавты «слышали» на Луне «голоса» духов, что также ничего не доказывает, поскольку такого рода заявления полагаются на показания внешних для органов чувств раздражителей. Встреча же с бессознательным возможна только через себя, а с коллективным бессознательным - через индивидуальное бессознательное.

Действия общества часто бывают не объяснимыми рационально, т.е. иррациональными, неразумными, бессознательными, как и деятельность отдельных индивидов. Коллективный разум, например, постановляет сохранять окружающую среду, стремиться к устойчивому развитию общества. Все это понимают, принимают совместные декларации и тому подобные ни к чему не обязывающие заявления, но действуют совершенно противоразумно в отношении, скажем, невозобновляемых природных ресурсов, руководствуясь сиюминутной выгодой, уничтожая саму основу собственного существования - биосферу. Так какая же, к черту, ноосфера может существовать без биосферы, если вместе с ней исчезнет и весь род человеческий?!

Наверное, пора обратиться не к сознанию, а к подсознанию индивидов и через все имеющиеся и вновь изобретенные мультимедийные средства, чтобы сформировать коллективное (экологичное) бессознательное поведение. Может быть, хотя бы оно заставит, наконец, бездумных индивидов поступать разумно. Без бессознательного не может быть сознательного, как и без разумного – неразумного. Есть масса примеров того, как вполне разумные индивиды поступают совершенно неразумно, иррационально, и происходит это чаще всего бессознательно.

Например, какой-нибудь человек всегда ходит домой кратчайшей дорогой, и вдруг что-то (неосознанно) подсказывает ему выбрать иной совершенно неудобный путь, а на первом пути его поджидает несчастный случай, преступник или даже смерть. Поступив бессознательно иррационально, он спасает себе жизнь. Другой известный всем господин поступает совершенно неразумно, не скрывшись со своими учениками от преследователей, хотя такая возможность была, и упрямо и бессознательно идет на смерть, что непонятно даже его ближайшему окружению, но тем самым открывает новый путь развития заблудшему человечеству.

В нашем насквозь рациональном мире мы привыкли все рассчитывать, но, к счастью, иногда бессознательно поступаем вопреки этим расчетам иррационально.

Образцовым примером такого коллективного бессознательного является театр. Театр – это не только модель социальной жизни, но и одна из форм коллективной рефлексии и коллективного бессознательного. Действительно, театральному представлению предшествует создание пьесы, описывающей некие реальные или вымышленные события с известной долей обобщения и назидания. На основе пьесы создается сценарий в качестве предписания для действия актеров на сцене. Репетиции, включающие в себя совершенствование техники работы актера над собой и режиссуру, служат решению задачи экстериоризации внутренних переживаний актеров и персонажей пьесы, служащие одной цели – донести до современного зрителя основную идею автора и режиссера. В театральном зале, особенно во время премьеры, когда актеры играют с полной самоотдачей, токи и поля коллективного бессознательного сопереживания непрерывно движутся на сцену из зала и обратно. В это единое психическое поле отдельные индивиды, сидящие в зале и играющие на сцене, каждый раз включены по-разному, каждый понимает (или лучше сказать, внимает) что-то свое сокровенное, не передаваемое еще никакими словами. В театре рождается и царит коллективное бессознательное, хотя каждый индивид, подобно монаде, не имеет окон в мир, но благодаря параллельным колебаниям души каждого возникает психический резонанс. Потом театральный критик даст рациональное объяснение тому, что было на сцене и в зале в вербальной форме; главное, что надолго (иногда навсегда) останется в душе каждого соучастника пережитого театрального действия – это последействие, следы краткого со-пережитого психического резонанса, точно ощущаемого (но не обычными органами чувств) и не поддающегося никакому рациональному описанию, а лишь бессознательной рефлексии. Причем сила убеждения в этом случае гораздо сильнее любого обращения к разуму.

Театр, особенно драматический, – это явление глубоко национальное, связанное с особенностями национального языка и культурными символами, почти совершенно непонятными пришельцу из иной субкультуры. Театр особенно развит и популярен в России, где сама жизнь иррациональна, не поддается одной лишь сознательной рефлексии - «умом Россию не понять!». Здесь требуются иные формы прежде всего бессознательной рефлексии. Поэтому театр как коллективное бессознательное последние двести лет пользуется неизменным успехом среди российской публики, поскольку только в бессознательной рефлексии можно «осознать», что в России творится, внести порядок в царящий у нас в умах беспорядок. В Германии, где порядок царит «на улице», до тошноты во всех уголках повседневной жизни, театр не может быть так популярен и близок народу, он воспринимается не как «священнодействие» или коллективное «достижение высшей рефлексии» иррациональным путем и не проективно, как проекция прошлого в настоящее и одновременно проект будущего, а лишь как эстетическое наслаждение удачно сконструированной «картиной реальности». Немец отдыхает от своего порядка только в Испании и у нас, а мы – по-настоящему только в театре. В театре все по сценарию предсказуемо, царит порядок, насаждаемый диктатом режиссера, но в то же время – все абсолютно непредсказуемо, многоконтекстно и бессознательно творится актерами на сцене, хотя и сознательно по написанной автором пьесе и предписанной режиссером сверхзадаче, в постоянном со-творчестве со зрителем (если это, конечно, настоящий театр) в каждом спектакле заново. Это, с одной стороны, разумный порядок с заранее предсказуемым концом, а с другой, коллективный бессознательный рефлексивный экстаз, поскольку поняли нечто совсем не то, что написано и сказано, все вместе и в то же время каждый свое. А что поняли – не выразить никакими словами. Поэтому если наше руководство хочет развивать национальную идею и внедрять ее в массы российской публики, то делать это надо только через театр. Никакой телевизор или кино не способны заменить театр, поскольку там отсутствует главный компонент – со-творчество и коллективное сопереживание актеров вместе со зрителем «здесь» и «сейчас», обмен психоэнергетическими потоками, соединяющими в одно коллективное бессознательное свободно и бессознательно рефлектирующее сознание отдельных индивидов.

Театр, как считают историки античности, возник из религиозных мистерий. До сих пор, например, в христианских церквях принято на рождество представлять сценки из библейских времен. Сначала религиозные мистерии были реальными обрядами с жертвоприношениями и коллективными молитвами, сопровождающимися ритуальными танцами и песнопениями, обращенными к богам в надежде получить хороший урожай или иные блага, жизненно важные для общины. Постепенно в Древней Греции на фоне рационализации общественной жизни участники мистерий разделились на две группы – активно действующих на сцене актеров и соучаствующих в действии лишь пассивно (но при этом экспансивно) зрителей. «Никем не написанный», складывающийся веками сценарий, бывший первоначально канонизированным повторением известного данному сообществу сюжета с незначительным сленгом, постепенно заменялся авторской пьесой с вариациями сначала на заданную, а потом и на свободную тему. Зрители и актеры, объединясь в коллективное бессознательное, совместно грезили, молясь о прекрасном будущем для всей общины и страшась наступления катаклизмов и нападения врагов. В первобытном обществе, когда разделения на актеров и зрителей еще не было, но несомненно были уже хранители, знатоки и лучшие исполнители ритуала, объединение в коллективное бессознательное достигалось ритмичными танцами и песнопениями, а до появления членораздельной речи  -  нечленораздельными звуками.

Итак, вернемся к снам и сновидениям. То, что осознается нами как противоположное, в древних культурах и детском возрасте часто вообще не различимо. Когда ребенок просыпается от страшного сна и в испуге плачет, родители успокаивают его: «Это всего лишь сон». Но сам ребенок без посторонней помощи не может отличить видение во сне и в состоянии бодрствования. Также, видимо, и у древних народов сновидения обладают не меньшей реальностью, чем бодрствование.

Насколько «оружие» сновидения – грезить наяву - может быть опасным, показывает случай, зафиксированным в Южной Африке и приводимый американским историком техники Льюисом Мамфордом. Девушка из одного африканского племени общалась с духами, которые присоветовали ее племени верный способ прогнать англичан – уничтожить весь скот и зерно, после чего наступит земной рай и изобилие. Все было исполнено в соответствии со сверхъестественными повелениями и … вскоре все племя просто вымерло. Склонность к видениям направила явно по ложному пути. Нужно сначала научиться истолковывать сновидения, а потом уже следовать их указаниям. То, что исполнимо во сне, не всегда сбывается наяву.  Шаманы, гадальщики, жрецы и оракулы, просто мудрые старцы, толковавшие сны, соединяли собственные догадки с проверенным веками опытом предков.

Итак, первобытный человек, как маленький ребенок, еще не совсем точно разделял сон и сновидения от бодрствования. Как, впрочем, и нас в далеко продвинутую непонятно только куда эпоху, его пугали или радовали сновидения, он плакал или смеялся во сне и после него, стремился передать содержание увиденного другим, позднее пересказать, понять и истолковать их смысл. Из этого рождался образ иного потустороннего, но от этого не менее реального мира, выплывали картины прошлых событий и даже общение с умершими предками, формировалось самосознание. Без сновидений и их продолжения – грез наяву – мир оказался бы плоским, как моментальная фотография. Сновидения развивали воображение, а попытки их воспроизведения и передачи другим тренировали память, способность думать, постепенно отделяя сферу сегодняшнего реального, сознательного существования от прошедшего пригрезившегося, бессознательного забытья и в то же время соединяя моментальные фотографии бытия «сейчас» в поток непрерывный кадров.

Сон и сновидения, как утверждает Мамфорд, лежали в основе ритуала, помогали сотворить культуру. В древнейших культурах сновидения играли важнейшую роль, а виденное во сне часто казалось более важным, нежели события повседневной жизни. Австралийские аборигены, по свидетельству Мамфорда, говорят о мире «далекого прошлого, похожего на сон», откуда к ним пришли все ценные знания. Само абстрактное мышление, конструктивная способность сознания имеют, по Мамфорду, свои корни в бессознательном, являются «сублимацией и усилением изначальных функций сновидения – вольного потока нервной деятельности, странного высвобождающего дара самого мозга». В сновидении перестают действовать тормозные механизмы, естественно сдерживающие в состоянии бодрствования порывы бессознательной и иррациональной фантазии, могущей стать причиной неоправданного риска. Но какое творчество вообще тогда было бы возможно? Человечество замкнулось бы в кольце разумно оправданной и многократно перепроверенной веками рутины, т.е. перестало бы развиваться.

Воспринимаемое «бдящим оком наблюдателя» иногда воспринимается как очень живой сон, а виденное «внутренним оком сновидца» порой перетекает весьма настойчиво в явь. В ритуале человек притворялся спящим, совершая, как и во сне, действо, которое в данный момент не имело смысла, оно повторяло сцены прошлого, пережитого им самим или переданного в форме ритуала предыдущими поколениями. Символические действия в сценах охоты, наблюдаемые в танце дикарей, не являются жизненно необходимыми для целей выживания или добычи пищи, а лишь имитируют реальные действия, предполагают «притворство», характерное для человеческой культуры – театра, игры, церемонии, состязания и т.д., но при этом вносят порядок в социальную жизнь, удерживая из прошлого то главное, что необходимо сегодня и может пригодиться для будущего. Кроме того, это уже «коллективная форма бытования», зачаток социума.

Для человека, воспитанного в материалистической традиции, сон, сновидения – это всегда кажимость, искаженное отображение реальных событий и восприятий, превращенное сознанием в образы и картины. Но и в «реальности» мы оперируем преимущественно образами и картинами, которые в значительной степени бессознательно управляются нашими общими представлениями и установками, причем не всегда явно выраженными и для нас самих. Нам кажется, мерещится в событиях одно, а другим – другое, и часто очень трудно найти интерсубъективное компромиссное решение. «Тебе снова померещилось», - убеждают нас друзья или жена и убеждают нас в противоположном. Но что «происходит на самом деле», не знает никто.

Ситуация усугубляется с изобретением телевидения. Уже кино, показанное множеству зрителей, запертых в темном кинозале, сильно смахивает на коллективный сон наяву. Переживания на экране и в зале переплетены в одно неразрывное целое и создают реальность, которой не существует. Это вам не театр, где сопереживают живые артисты и зрители. За белым экраном ничего нет. Но своего апофеоза сон наяву достигает в телевидении, поскольку здесь вам не нужен зал. Все происходит в домашней обстановке и как во сне. Часто бывает очень трудно самому определить, спали вы или бодрствовали. Вы находитесь в полудреме, лежа на удобной кушетке один или в кругу семьи. Однако индивидуализация восприятия совсем не означает, что вы один. Вы вместе со всеми, кто смотрит ту же самую передачу, и с теми, кто ведет или творит ее. Эта синхронность восприятия многими особенно ощутима для стороннего наблюдателя во время спортивных передач, когда стон радости слышен со двора из всех квартир. Это ли не зримая объективация коллективного бессознательного? Так что телевидение может быть также рассмотрено как коллективное сновидение.

Таким образом, мы вечно грезим наяву. На улице и в метро, в трамвае или автомобиле прыгают, как кузнечики по траве, или сидят люди с разными выражениями лиц, напялив на себя куртку или мундир с погонами - реально-нереальная кажимость-действительность. Хочется, как учил Галилей, «сбросить помеху материи», чтобы узреть сущность происходящего. «Помеха материи» - это не только одежда, которая затрудняет дыхание тела, но и само бренное тело, мешающее дыханию души. Оно требует то есть, то пить, то совсем наоборот, то мыться, то бриться и т.д., и на все это уходит вся наша жизнь в состоянии бодрствования. В редкие минуты и ценой невероятных усилий человек заставляет себя в течение дня мыслить и творить, а не только потреблять и загрязнять окружающую среду. И только во сне или переходных к нему состояниях человек, действительно «сбросив помеху материи», парит над иной, но не менее реальной духовной реальностью. Сознание отлетело куда-то, но дверь осталась открытой и есть надежда, что оно вернется (оставив записку - как в старые добрые времена на окошке киоска – «Ушла на базу»), что скоро будет назад, хотя это «скоро» может продлиться субъективно целую вечность. Так давайте вместе погрезим в сновидениях, проявим их, сделаем доступными для восприятия всем, но не будем анализировать или делать из них какие-то разумные выводы, извлекать рациональные следствия или сознательно осознавать бессознательное. Просто, оставшись в лоне бессознательной рефлексии, вместе поплывем по течению, повинуясь некому духовному потоку «сновиденческого ряда», в направлении к коллективному бессознательному.

                                                                                   Москва, 19/21/22.08/25.09.02

Размышления о …

Кто внушил тебе, что Бога нет ?..

Конечно, Бог – это не старый дедушка, которого рисуют на картинах и иконах, и не тот, кого никак не могут отыскать даже в дальнем Космосе астронавты и астрономы. Бог существует в каждом из нас, и нужно найти его в себе, иначе над нами неизбежно возобладают темные силы …

«Идиот» Достоевского – это не слабоумный дурачок, над которым все потешаются или которого преследуют лишь несчастья и злая судьба, а человек, ищущий в себе и в других Бога. Он находит Его у всех, может быть и у не отдающих самим себе в том отчета. У некоторых Он спрятан так глубоко, что помочь найти себя очень и очень трудно. У иных побеждает, как у купца Рогожина, черная сторона, которую мы отождествляем с дьявольскими силами. Но именно тем и отличается у Достоевского, например, в «Братьях Карамазовых», верующий преступник от твердо уверенного в своей правоте социалиста-революционера в «Бесах», совершающего преступление по отношению к отдельным элементам общества во имя «светлого будущего всего человечества», что у первого есть надежда на спасение, а у второго – ее просто уже нет. «Зачем же свою душу бессмертную губить?» - восклицает один из его героев.

В каждом человеке есть две стороны, и какая из них победит, зависит, конечно, от свободного выбора самого человека, но и от обстоятельств и от его программирования другими. Какой сценарий будущего реализуется в нас, часто задается пророчествами и предсказаниями. Иногда поэтому лучше их не знать, чтобы не подпасть под их влияние. Это относится и к отдельному человеку, и к обществу в целом.

Важно правильно выбрать и свой внешний облик, который может задать и внутренние перемены в том или другом направлении. Человек, думая, что он совершает свободный выбор, направляет свою жизнь по определенному сценарию, надевает маску, считая, что когда-нибудь он сможет снять или сменить ее. Но маска прирастет к нему намертво, если он не склонен к постоянной рефлексии своих действий и мыслей. Даже того, кто сменил мундир на цивильный костюм, выдает походка, выправка, манера говорить и мыслить.

Что же делать? Не знаю. Да этого никто не может определить наверное. Иногда стоит лучше воздержаться от действия и суждения. Человечество изобрело правовые и моральные запреты, чтобы оградить себя от тех темных сил, которые снова и снова прорастают в наших душах из глубин первобытного языческого наследия. Но эти общественные установления не помогут, если мы сами не в силах ничего противопоставить им. Поэтому безверие всегда расчищает место для ложных пророков, которые «куда-то ведут нас, но не мы не знаем, куда мы идем, ни те, которые ведут нас» (см. А.Н. Островский. «На всякого мудреца довольно простоты»).

Вайнгартен, 11.5.2004 г.

Судьба

Судьба ведет нас в неизвестность

И невозможно предсказать,

Чем может обернуться дерзость

Ее пытаться избежать.

Но, если мы ее не знаем,

Как можно на нее влиять?

Сегодня что-то выбираем

И завтра выберем опять.

Плетем мы сами паутину,

Которой имя – жизни путь,

А позже полную картину

Из нитей сложит кто-нибудь.

Но в каждой переходной точке,

Свою судьбу стремясь менять,

Как в этой стихотворной строчке,

Дано на целое влиять.

В руке с мечом иль с пива кружкой

Нас повстречает Рубикон -

Комично маленькой речушкой

Через судьбу проходит он.

И даже если есть сомненье:

Скакать вперед или стоять?

В нем предначертано решенье -

Его придется принимать.

В один клубок свернулись годы

И, свой разматывая путь,

Внезапно, как закон природы,

Поймешь – с него нам не свернуть!

Weingarten/Baden, 25.06.2011.