Вопросы философии.2016. № 12.

Н.М. Карамзин: у истоков русского просвещения

Е.В. Бессчетнова

Н.М. Карамзин был особенным человеком своего времени. Он первый русский путешественник, который отправился на Запад не учиться, а наблюдать, реформатор русского языка, соединивший в нем русскую самобытность с европейскими словами, первый русский бытописатель, русский «Тацит». Карамзин, бесспорно, относился к новому типу русского культурного человека, который прошел долгий путь к пониманию того, что значит не только считать себя, но и в действительности быть просвещенной личностью.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: просвещение, разум, личность, независимость, свобода, государственность, культура, Россия и Европа.

БЕССЧЕТНОВА Елена Валерьевна – кандидат философских наук, преподаватель Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

Цитирование: Бессчетнова Е.В. Н.М. Карамзин: у истоков русского просвещения // Вопросы философии. 2016. № 12.

Voprosy Filosofii. 2016. Vol. 12.

Nikolay Karamzin: at the Origins of Russian Enlightenment

E.V. Besschetnova

Nikolay Karamzin was a special person of his time. He was the first Russian traveler who went to the West not to learn, but to observe, he was the reformer of the Russian language, combining Russian identity with European words, and the first Russian historian, Russian "Tacitus". Karamzin, no doubt, has created a new type of Russian cultural person, which has come a long way to understand what means to be an enlightened individual.

KEY WORDS: enlightenment, mind, personality, independence, freedom, state, culture, Russia and Europe.

BESSCHETNOVA Elena V. – CSc in Philosophy, lecturer of National Research University «Higher school of economics» (HSE University Moscow).

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script

Citation: Besschetnova E.V. Nikolay Karamzin: at the Origins of Russian Enlightenment // Voprosy Filosofii. № 12.

Злой мыслит о себе, а добрый обо всех;

Злой любит мрак густой, а добрый просвещенье.

Н.М. Карамзин

17 мая 1789 г. началось путешествие молодого двадцатитрехлетнего русского писателя Николая Карамзина. Он выехал на Запад, описывая его как некое место чудес, где господствуют духовность и гуманизм, где практически каждый город и каждое селение имеют свои предания прошлого, составляющие их общую карту памяти. Ю.М. Лотман справедливо отметил, что Карамзин решил совершить свое путешествие не из праздного любопытства, он «…отправился в путешествие, чтобы заглянуть в лицо европейской культуры. <…> Отправляясь в путь, он уже знал Европу. Надо было выяснить, можно ли ей верить» [Лотман 1998, 24]. Карамзин передвигается от мыслителя к мыслителю, обращаясь к ним с просьбой дать ответы на волнующие его вопросы.

Путевые заметки Карамзина и его письма друзьям (супругам Плещеевым, ближайшему другу молодому литератору А.А. Петрову и поэту И.И. Дмитриеву), которые стали основой для «Писем русского путешественника», пропитаны восторженной любовью молодого человека к святым местам европейской культуры и истории. Карамзин чувствовал себя её неотъемлемой частью, так как с младенческих лет в ней находился, знал английский язык, свободно говорил на немецком и французском языках, читал на них и переводил труды западных мыслителей.

Свое путешествие Карамзин начинает с веры в просвещение, трактуя его вслед за Кантом как выход из состояния несовершеннолетия. Ю.М. Лотман очень точно отметил: «У него (у Карамзина) была своя Дульцинея. Она называлась вера в человека, его доброе сердце и высокий Разум. Он ехал на свидание со своей Дульцинеей» [Лотман 1998, 60]. Чтение философов-просветителей стало основой убежденности писателя в силе и мудрости человеческого разума, в возможности развития человека и его плодотворной деятельности. Карамзин писал: «Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий человечества… что люди, уверясь нравственным образом в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их во всей точности и в крове тишины и спокойствия, насладятся истинными благами жизни» [Карамзин 2010, 5].

Тем символичнее, что первая интеллектуальная встреча Карамзина была именно со все разрушающим Кантом. Русский путешественник в «Письмах…» очень скромно, кратко и без лишних эмоций говорит об этом знаменательном событии. Он вставляет небольшую речь Канта (всего один абзац текста), в которой доступным языком изложены главные принципы этики немецкого философа. Кант, конечно, не намеревался объяснить своему русскому гостю, что он понимает под категорическим императивом, но в то же самое время затронул тему счастья как в жизни земной, так и жизни будущей, а также говорил о значении нравственного закона: «Помышляя о тех услаждениях, которые имел я в жизни, не чувствую теперь удовольствия, но, представляя себе те случаи, где действовал сообразно с законом нравственным, начертанным у меня в сердце, радуюсь» [Карамзин 1980, 47]. Впрочем, Карамзин был благодарным слушателем, он хоть и не занимался профессионально этико-философскими вопросами, живо ими интересовался и, что немаловажно, умел и хотел учиться. Современная исследовательница очень точно резюмировала основные идеи рассматриваемой речи: «Кант объяснил Карамзину, что (1) понимание добра и зла – совесть – является врожденным, но в жизни обычно не существует рационального равновесия между человеческими поступками и их справедливым вознаграждением, поэтому живущие согласно нравственным законам не всегда преуспевают. А также, что (2) если человек, как он и должен, признает существование Вечного Созидающего Разума, который рационален и благодетелен, то он признает и существование жизни после смерти, в коей добро вознаграждается, а равновесие между нравственным поведением и заслуженным вознаграждением восстанавливается, хотя существование жизни после смерти и не может быть доказано человеческим разумом» [Энеллис 2008, 118].

Интересно, что Карамзин в «Письмах…» не пишет о каком-то особом влиянии идей Канта на формирование своих собственных взглядов, хотя и говорит о влиянии, которое на него оказали французские просветители и швейцарские натурфилософы, вполне вероятно, что причиной этому было общее негативное отношение к философии Канта в московском окружении Карамзина. Он скромно завершает описание встречи фразой: «Домик у него (у Канта) маленький, и внутри приборов немного. Все просто, кроме его метафизики» [Карамзин 1980, 49]. Но между тем, как и уже в «Письмах…», так и в более поздних работах, в частности в «Записке о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», Карамзин о многих общественных процессах рассуждает сообразно кантовской позиции. Скорее всего, наибольшее влияние на русского мыслителя оказали две работы: «Идея всеобщей истории во всемирно гражданском плане» и «Ответ на вопрос: Что есть Просвещение?». Оба текста были опубликованы в 1784 г., за четыре года до начала карамзинского путешествия, который, свободно владея немецким языком, вполне возможно, был с ними знаком. Кроме этого, Карамзин был в курсе полемики Канта и Мендельсона, читал работу Канта «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики», так как при встрече Лафатером задает вопрос «Как душа наша связана с телом?», который поднимает немецкий философ в упомянутой выше работе. Да и из большинства рассуждений Карамзина о смысле понятия просвещение следует, что русский писатель вслед за немецким философом понимал его как процесс, формирующий у человека способность суждения, то есть, как писал Кант, способность пользоваться своим рассудком без руководства кого-либо другого. Именно эта способность характеризует человека в качестве автономной личности. Карамзин же в свою очередь неоднократно отмечал, что независимость мысли является его главной целью. К старту своего путешествия он освободился от опеки прежних учителей и был готов начать судить самостоятельно о явлениях и предметах действительности.

Вслед за Кантом молодой русский путешественник был убежден, что только свободное публичное применение разума может быть источником распространения просвещения в мире. Немецкий философ под публичным применением разума понимал деятельность ученого, «обращающегося ко все читающей публике» [Кант 1994, 131]. Именно этот путь определил для себя Карамзин как наиболее приемлемый для собственного становления. Он желал провести жизнь в созерцании. Стоит отметить, что именно о жизни созерцательной Аристотель говорил как о жизни счастливой, доступной лишь мудрецам. Следуя своему идеалу, Карамзин уже в восемнадцать лет снял с себя мундир офицера Преображенского полка и в отличие от большинства современников, которые делили жизнь между наукой, искусством и службой, никогда не стремился добиться успеха в этой сфере и до конца жизни отказывался от предлагаемых ему государственных чинов. В 1803 г. он был назначен историографом, но эта «должность», которая после смерти Карамзина больше никому не была присвоена, никоим образом не препятствовала его желанию посвятить свою жизнь наукам и искусствам, в данном случае искусству бытописания. И здесь снова справедлива параллель с идеями Канта, который был убежден, что частное применение разума (применение разума на доверенном гражданском посту или службе) очень часто может быть ограничено. В то время как общественным идеалом Карамзина была независимость и свобода личности и мысли. Он писал: «Да, пусть я только и делал, что описывал историю варварских веков, пусть меня не видали ни на поле боя, ни в совете мужей государственных. Но поскольку я не трус и не ленивец, я говорю: “Значит так было угодно Небесам” и, без смешной гордости моим ремеслом писателя, я без стыда вижу себя среди наших генералов и министров» [Лотман 1998, 67]. А говоря о том, каким должен быть настоящий мыслитель, Карамзин писал: «Тот есть для меня истинный философ, кто со всеми может ужиться в мире; кто любит и несогласных с его образом мыслей. Должно показывать заблуждения разума человеческого с благородным жаром, но без злобы» [Карамзин 1980, 71]. И он, безусловно, демонстрировал это на собственном примере, так Карамзин, говоря о революции, в отличие от многих литераторов своего времени не использовал громких слов негодования. Он четко и точно сформулировал свою линию неодобрения. И снова его позиция совпала с позицией Канта, который писал, что «посредством революции можно добиться, пожалуй, устранения личного деспотизма, а также угнетения со стороны корыстолюбцев или властолюбцев, но никогда нельзя осуществить истинного преобразования образа мышления» [Кант 1994, 131]. Карамзин же в свою очередь описал свои впечатления от увиденного в Париже следующим образом: «Говорить ли о Французской Революции? Вы читаете газеты: следственно происшествия вам известны. <…> Не думайте, однако же, чтобы вся нация участвовала в трагедии, которая играется ныне во Франции. Едва ли сотая часть действует; все другие смотрят, судят, спорят, плачут или смеются, бьют в ладоши или освистывают, как в театре. Те, которым потерять нечего, дерзки как хищные волки; те, которые всего могут лишиться, робки как зайцы; одни хотят все отнять, другие хотят спасти что-нибудь. Оборонительная война с наглым неприятелем редко бывает счастлива» [Карамзин 1980, 320].

Говоря о просвещении в России, Карамзин писал: «Петр двинул нас своею мощную рукою, и мы в несколько лет почти догнали их. Все жалкие иеремиады об изменении русского характера, о потере русской нравственной физиогномии или не что иное, как шутка, или происходят от недостатка в основательном размышлении. Мы не таковы, как брадатые предки: тем лучше! Грубость наружная и внутренняя, невежество, праздность, скука были их долею в самом высшем состоянии, для нас открыты все пути к утончению разума и к благородным душевным удовольствиям» [Карамзин 1980, 355]. И далее Карамзин добавляет, что путь образования или просвещения для всех народов один, и, взяв за образец для подражания уже найденное другими народами, Пётр поступил разумно и дальновидно: «Избирать во всём лучшее – есть действие ума просвещённого, а Пётр Великий хотел просветить ум во всех отношениях» [Карамзин 1980, 354]. Письмо, помеченное маем 1790 г., содержит и другие интересные размышления молодого автора. Он писал: «Всё народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами. Что хорошо для людей, то не может быть дурно для русских, и что англичане или немцы изобрели для пользы, выгоды человека, то мое, ибо я человек» [Карамзин 1980, 355]. В этом заключается вся суть европейского духа – воспринимать себя частью единой всеевропейской культуры. Но стоит отметить, что Карамзин мыслит гораздо шире, он идет дальше и говорит о человечестве в целом, о важности гуманистических ценностей для всего мира, а также о всеобщей преемственности идей. Ход истории устроен так, что народы возвышаются, а через какое-то время их величие «упадает». При этом мыслитель без сомнения убежден в том, что новые формы будут многограннее, разнообразнее и пышнее. Карамзин верил в прогресс человечества, постепенно приближающегося к царству разума: «Там, где жили Гомеры и Платоны, живут ныне невежды и варвары, но зато у подошвы Юры видим Боннета, а в Кенигсберге – Канта, перед которым Платон в рассуждении философии есть младенец» [Карамзин 1980, 304]. Он был убежден, что национальные особенности никоим образом не могут быть основой суждений о том, что один народ привносит в развитие культуры больше, нежели какой-либо другой, все страны в равной степени участвуют в процессе формирования общечеловеческих ценностей. Подтверждая это, Карамзин писал: «Гении родятся во всех землях, вселенная – отечество их, – и можно ли по справедливости сказать, чтобы, например, Локк был глубокомысленнее Декарта и Лейбница?» [Карамзин 1980, 518].

На протяжении всей своей жизни Карамзин сохранял уважение к свободе, просвещению и независимости личности. Он писал в августе 1818 г. П.А. Вяземскому: «Я в душе республиканец, и таким умру» [Сиповский 2012, 108], и месяцем позже И.И. Дмитриеву «Двор не возвысит меня. Люблю только любить Государя. К нему не лезу и не полезу. Не требую ни Конституции, ни Представителей, но по чувствам останусь республиканцем и при том верным подданным Царя Русского: вот противоречие, но только мнимое» [Сиповский 2012, 109]. Но в действительности «великая весна 90-х годов», говоря словами А.И. Герцена, сменилась разочарованием. Карамзин своими собственным глазами увидел, как идеи философов-просветителей могут превратиться в свою противоположность, как призывы к свободе, равенству и братству на самом деле могут стать призывами к кровавым мятежам, а после приведут к установлению диктатуры. А.А. Кара-Мурза справедливо отметил: «Карамзин видел прямую связь между просветительскими идеями и якобинским террором» [Кара-Мурза 2007, 137]. Карамзин изменил свой взгляд на будущее. В письмах И.И. Дмитриеву и А.А. Плещееву он достаточно пессимистически высказывался о возможности прогрессивного развития общества, о роли человека в нем и о трактуемом Кантом республиканском устройстве в качестве необходимого политического условия нравственного воспитания граждан. Карамзин все чаще стал употреблять словосочетание «республиканская утопия» и все чаще стал говорить, что «обольщался мечтами». После жестокости и жесткости Великой Французской революции он уже не смотрел на Запад как на чудо-место и начал искать духовность и гуманизм в российской государственности. В «Записке о древней и новой России в её политическом и гражданском отношениях» Карамзин отметил: «Самодержавие основало и воскресило Россию. <…> Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действия?» [Карамзин 1991, 105]. Карамзин полагает, что ответ на этот вопрос очевиден и испытан ходом истории. Для счастья России необходим просвещенный монарх. Именно о таком государе писал Кант, говоря, что он готов рискнуть сказать: «…рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, только повинуйтесь!» [Кант 1994, 145]. Карамзин же в свою очередь писал: «Наш государь имеет только один верный способ обуздать своих наследников в злоупотреблениях власти: да царствует добродетельно! <…> Тиран может иногда безопасно господствовать после тирана, но после государя мудрого – никогда!» [Карамзин 1991, 105]. Самодержавие у Карамзина отнюдь не равно самовластью. Хотя даже Пушкин поначалу ставил это ему в укор, написав строки:

В его «Истории» изящность, простота

Доказывают нам, без всякого пристрастья,

Необходимость самовластья

И прелести кнута.

В действительности Карамзин писал о благоразумной государственной системе, в своих работах не хвалил и не воспевал императора, а, напротив, пользуясь правом ученого свободно и публично применять свой разум, он просто и ясно обосновывал свою позицию и показывал, какие действия государя направлены против блага России. Он всегда смотрел вперед, создавал новые смыслы, вводил в употребление новые слова, такие как гуманизм, ответственность, человечный, менял сознание всей страны и, самое важное, на собственном примере показал, что значит пронести в себе в течение всей жизни свет истинного Просвещения.

Источники – Primary Sources in Russian

Кант 1994 – Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Том 1. М.: Ками, 1994 [Kant I. Works. Russian translation].

Карамзин 1980 – Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. М.: Правда, 1980 [Karamzin N.M. Letters of a Russian traveler. In Russian].

Карамзин 1991 – Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М.: Наука, 1991 [Karamzin N.M. A note on the ancient and modern Russia. In Russian].

Карамзин 2010 – Карамзин Н.М. Филалет к Мелодору. Рыцарь нашего времени. М.: Директ-Медиа, 2010 [Karamzin N.M. Filalet to Melodor. A Knight of Our Times. In Russian].

Ссылки – ReferencesinRussian

Кара-Мурза 2007 – Кара-Мурза А.А. Российский либерализм: идеи и люди. М.: Новое издательство, 2007.

Лотман 1998 – Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М.: Молодая гвардия, 1998.

Сиповский 2012 – Сиповский В.В. Н.М. Карамзин, автор "Писем русского путешественника". М.: Буквоед, 2012.

Энеллис 2008 – Энеллис И. Беседа Николая Михайловича Карамзина с Иммануилом Кантом. Популярное изложение Иммануилом Кантом «Критики практического разума» // Кантовский сборник.  М., 2008. № 1. (27). С.109–119

References

Anellis I. Nikolai Karamzin’s Interview with Immanuel Kant: Kant’s Exposition for Laymen of His Critique of Practical Reason // Kantovskiy Sbornik. 2008. 1 (27). P. 109–119 (Russian translation).

Kara-Murza A.A. Russian liberalism: the ideas and people. Moscow: Novoe izdatel’stvo, 2007 (in Russian).

Lotman Y.M. Creation Karamzin. Moscow: Molodaya Gvardiya 1998 (in Russian).

Sipovsky V.V. N.M. Karamzin, author of "Letters of a Russian Traveler". Moscow: Bukvoed, 2012 (in Russian).