E.Г. ДРАГАЛИНА-ЧЕРНАЯ. Неформальные заметки о логической форме. Санкт-Петербург, Алетейя, 2015. 202 с.

Новая книга Е.Г. Драгалиной-Черной продолжает осмысление ключевых аспектов логики, начатое автором в «Онтологиях для "беляра и $лоизы» (М., 2013. 231с.). Автор отстаивает идею о том, что «выявление логической формы – это изобретательская, дизайнерская, инженерная деятельность, использующая ограниченный набор инструментов и ориентированная на определенные цели» (с. 126). Эта идея не только весьма своевременная в контексте нынешнего этапа в развитии логических знаний, но и звучит современно благодаря удачному исполнению, начиная с остроумного названия книги. В самом деле, рассказать о понятии логической формы формальными средствами равнозначно тому, чтобы изложить какую-либо логическую теорию, однако в этом случае суть ее будет заключена в собственных границах формального и ни на йоту не сделается более понятной за пределами этих границ. Именно поэтому вопрос о логической форме – это вопрос философии логики, относительно новой металогической области исследований, в становление которой идеи Е.Г. Драгалиной-Черной, изложенные в этой книге, вносят весомый вклад.

Автор фокусирует внимание на понятии логической формы – понятии, простота и очевидность которого зачастую вуалирует его фундаментальный характер. Это понятие для логики является одновременно и краеугольным, потому что оно выражает абстрактный и универсальный характер логического знания вообще, и наиболее привычным, обиходным, ведь именно с него принято начинать изложение курсов логики.

Понятие логической формы выступает инвариантом двух важнейших категорий логического знания – истины и следования. Е.Г. Драгалина-Черная рассматривает, каким образом представления о сути логической формы и функциях этого понятия в корпусе логических знаний проходят в своем развитии три этапа: от статической трактовки логической формы к динамической, стадия которой, в свою очередь, подразделяется на два этапа. Первый этап, когда собственно и возникает это понятие, – это этап логического гилеморфизма, его также можно считать этапом открытия логической формы, но нельзя назвать этапом ее изобретения с позиций современного положения дел в логике, потому что это предполагает инновационное конструирование логической формы по специальному дизайн-проекту с учетом конкретных эвристических задач. Книга обстоятельно рассказывает о том, как задача анализа логической формы трансформировалась в разряд дизайнерских задач. Согласно позиции логического гилеморфизма, в основе логических отношений лежат определенные субстанциальные представления о сути формального вообще, и понятие логической формы носит статический и порой онтологизирующий характер. На втором этапе такое абсолютное понимание логической формы сменяется относительным, когда ее начинают трактовать как особый способ выражения инвариантности изучаемых логикой формальных отношений. В таком понимании логическая форма носит динамический и экспрессивный характер, и на этом этапе она предстает сначала в конститутивно-нормативной версии относительного понимания, а затем – в его регулятивно-дескриптивной версии. В книге показано, как понятие логической формы проходит все эти три этапа своего развития, с тем чтобы сделаться, наконец, предметом специального обсуждения в публикациях наших современников, как зарубежных, так и отечественных, включая и данную книгу.

В первой части книги рассматриваются субстанциальные концепции (гилеморфизма), т.е. представления о логической форме как о некой универсальной структуре умозаключений, корректность которых зависит от логической формы, но сама логическая форма существует независимо от них и подобна логической сцене, на которой и разворачиваются умозаключения. В субстанциальных концепциях (гилеморфизма) интеллектуальная деятельность по выявлению логической формы предстаёт сначала как ее открытие или обнаружение логиками той важной роли, которую играет определенный схематизм умозаключений в аспекте демонстрации истинности заключения и необходимости вывода. Затем, начиная приблизительно с XII в., гилеморфизм развивается в «инженерном» русле интеллектуального механицизма – как выявление принципов работы логических форм, т.е. создание инвариантных схем умозаключений, обеспечивающих решение подобных задач и отбрасывание неработоспособных схем, непригодных для этого. В историческом ракурсе первая часть книги посвящена античной и средневековой логике, а также ее дальнейшему становлению вплоть до середины XX в., и особое внимание здесь вполне заслуженно уделено определениям логического следования Б. Больцано и А. Тарского-Д. Шер, в которых понятие логической формы отвечает за универсальность и инвариантный характер связи ее элементов между собой относительно той или иной предметной области (см. с.88), тогда как понятию логического значения отводится функция отбора релевантных подстановок.

Суть «первооткрывательского» периода становления представлений о логической форме сводится к тому, чтобы научиться различать логические и нелогические термины, а суть «инженерного» - в том, чтобы овладеть искусством конструирования логической формы из терминов, квалифицированных как логические. При этом теоретическая цель обоих периодов одинаковая и заключается в том, чтобы установление формальных отношений между логическими терминами позволило решить задачу получения истинных и необходимых заключений. По этой причине столь важным становится вопрос разграничения между логическими и нелогическими терминами, что выразилось в знаменитой дискуссии 1940 г., когда А. Тарский и У. Куайн подвергли сомнению саму идею о том, что между логическими и нелогическими терминами можно провести однозначную границу (см. с. 83). Тем самым они фактически открыли перспективу исследования формальных отношений не только за пределами субстанциального схематизма, против чего вряд ли возражал бы Р. Карнап, их оппонент в той дискуссии.

Действительно, с одной стороны, признать невозможность жесткого разграничения между формальным и неформальным в логическом исследовании и допустить влияние предметной области на логическую теорию, инвариантом в которой выступает определенная логическая форма, не равнозначно тому, чтобы считать невозможным установление формальных отношений между элементами этой формы. С другой стороны, признать невозможность такого жесткого разграничения фактически означает идти далее теоретико-модельного понимания инвариантности логической формы самого Тарского, - понимания, не столь уж несовместимого с идеями Карнапа об основополагающей роли логического анализа языка в противовес семантическим аспектам означивания соответствующих элементов формальных языков, выполняющим вспомогательные функции. Одним из примеров одновременно и неудачного начала подобного исследования, и удачного его продолжения, может служить развитие деонтической логики в XX в. Нежизнеспособность Деонтики Э.Малли отчасти была результатом того, что привычный способ создания формализма, хорошо зарекомендовавший себя в начале XX в. в пропозициональной логике и логике предикатов, нацеленных на моделирование рассуждений о фактах, в 1926 г. в Деонтике дал сбой, будучи применен к новой предметной области – сфере должного. Однако уже в 1951 г. Г. фон Вригт выдвинул свою первую деонтическую систему, в которой логическая форма трактуется способом, аналогичным тому, как это было сделано в других модальных логиках; в начале 1960-х гг. он обнаружил, что подобная трактовка непростительно сузила данную предметную область, и в дальнейшем он сам и другие исследователи предложили разные деонтические формализмы для анализа различных аспектов нормативных систем и рассуждений о нормах. При этом для каждого из этих формализмов, символизирующих соответствующие направления в современной деонтической логике, характерно собственное определение логической формы, и большинство из формализмов опирается на семантические формализмы в духе Кангера-Крипке. Так, логический анализ сферы нормативного привел сначала к осознанию непригодности в ней имеющегося представления о логической форме, затем – к использованию другого представления о ней, и, в конечном итоге, к созданию целого ряда отдельных представлений о логической форме, характеризующих определенные особенности умозаключений о нормативных ситуациях и ограничениях. Это свидетельствует о том, что, несмотря на то, что универсальность логического знания связана необходимым образом с понятием логической формы, выступающим его структурным инвариантом, с каким-либо конкретным понятием о ней подобным образом она не связана.

Вторая часть книги посвящена тому, как понятие логической формы развивается на концептуальном фундаменте экспрессивистского ее понимания в противовес субстанциальному характеру логического гилеморфизма. Автор предпочитает термин «динамическая формальность», который отражает не только фактическую подвижность и изменчивость того, каким образом исследователи трактуют понятие логической формы на втором этапе развития ее понимания, но также и самый факт того, что статическое прежде ее понимание сменяется на динамическое. В соответствии с ним модификация происходит не столько в трактовке собственно логической формы, сколько в интерпретации роли логических канонов в рациональной деятельности людей. Логическая форма по-прежнему, как и в логическом гилеморфизме, представляет собой выражение определенных устойчивых связей между элементами исследуемого объекта – умозаключения. Однако вслед за тем, что меняется интерпретация места, которое в социальных практиках рациональных агентов занимают рассуждения вообще и, в частности, корректные умозаключения, естественным образом происходит и переоценка функций логической формы вообще и конкретно – в структуре логического знания. «В динамической модели формальность – что уступает место формальности – как. Формальность соотносится уже не с объектами (не столь важно теперь, понимаются ли они как языковые или как модельные сущности), а с целесообразными действиями агентов по определенным правилам» (с. 103).

Особенность нового понимания логической формы заключается в том, что теперь она выступает выражением определенных совокупностей правил технического характера, регламентирующих способ осуществления валидных умозаключений, которые можно трактовать двояко: как правила конститутивные или регулятивные. Автор верно подмечает, что «динамическая формальность характеризуется как следование правилу и антитезой ей является не материальное или содержательное, а неформальное в том смысле, в котором мы говорим, например, о неформальном лидерстве» (там же). К этому, пожалуй, стоит добавить, что демаркация формального и неформального в случае субстанциальной трактовки логической формы как раз и пролегает между материальным и содержательным, и она не может быть проведена иначе в силу своего абсолютного характера. В отличие от этого в случае реляционной ее трактовки эту границу можно провести по-разному, в зависимости от того, относительно каких критериев это делать: как разграничение статического и динамического, гилетического и экспрессивного, конститутивного и регулятивного. Надо полагать, что это далеко не полный список подобных комплементарных пар.

В начале XXI в. философы, логики, математики, лингвисты и специалисты в области искусственного интеллекта широко обсуждают центральные для философии логики вопросы о границах логического знания, где проблема критериев демаркации логического и внелогического в формальных системах, а также, если посмотреть на это шире, - проблема связи логического и рационального, стоит довольно остро, в особенности в контексте успехов когнитивных наук. В книге Е.Г. Драгалиной-Черной эта актуальная повестка дня для академической дискуссии оживает в щедро цитируемых и обсуждаемых публикациях наших коллег-современников, отражая мнения как зарубежных, так и российских философов. В эту дискуссию автор аккуратно вовлекает и мыслителей прошлого, начиная с Аристотеля, его учеников и последователей, стоиков и позднеантичных мыслителей, а также схоластов и гуманистов, философов Нового времени и эпохи Просвещения, вплоть до классиков логической науки XX в., таких как Г.Фреге, У.Куайн, Я.Хинтикка, Й. ван Бентем, А.Тарский и представители Львовско-Варшавской школы. Все они, включая и древних и современников, как с удивлением подмечает заинтересованный читатель, вовсе не прочь «высказаться» по проблеме, вызревающей в недрах логики в эксплицитной форме лишь к концу XX в.

Вызревание этой проблемы произошло в результате значительных успехов двух тенденций, которые в ходе своего развития были то тесно переплетены между собой – как, например, в античности и в Средние века, но подчас и противостояли друг другу – так было в эпоху Возрождения и в Новое время. Одна из них – это философская логика и ее применение к анализу различных аспектов интеллектуальной деятельности. Особенность становления этой тенденции заключается в том, что распространение логического анализа, т.е. анализа в терминах истинностных значений, логического следования и логической формы, на всё новые горизонты интеллектуальной деятельности каждый раз требует уточнения и даже переопределения этих базовых логических «китов». В конечном итоге череда подобных расширений и уточнений и приводит к тому, чтобы поставить вопрос о самих логических «китах». Книга Е.Г. Драгалиной-Черной - в одном из возможных ее прочтений, но не единственном - представляет собой своего рода историко-логическую сагу о том, как протекали эти процессы, и в этой саге успехи философско-логической тенденции систематизированы относительно зарождения, становления и даже «болезней роста» одного из этих логических «китов» - понятия логической формы.

Вторая тенденция представлена достижениями психологии, лингвистики и когнитивных наук. Она стремится, с одной стороны, развенчать идеалы логических «стандартов» рациональности, а с другой, - нащупать устойчивую связь между интеллектом, сознанием и высшей нервной деятельностью, опираясь на проверенные временем научные методы, коренящиеся в том числе и в логике. Если первая тенденция ведет к вопросу о демаркации границ логического знания изнутри корпуса этого знания, то вторая прощупывает их снаружи. По мнению современных представителей второй тенденции, сегодня эта граница пролегает между «двух стилей рассуждения, предположительно легитимируемых различными культурами: интуитивного (холистического) и формального (аналитического)» (с. 142). Особенности этой второй тенденции выявить сложнее, потому что она представляет собой череду вызовов, ставящих вопросы о сути рационального, и на каждом этапе эти вопросы звучат по-разному. Если сегодня это вызовы нейронаук и информатики, то еще несколько десятилетий назад это были вызовы психологии и лингвистики, на этапе зарождения логики – коммуникативные практики софистов, а в Средние века конкуренцию формальным способам получения истинных аргументов составляли божественные истины откровения.

Но почему фундаментальный вопрос о логической форме и формальном характере логики вообще оказывается в центре внимания именно сейчас, в начале XXI в., и почему это происходит только теперь, и не ранее? И наоборот, почему проблема, составляющая актуальную повестку дня для дискуссии современных авторов, не является новой практически ни для одного из мыслителей, которых мы причисляем к логикам?

В исторической саге о том, как сама «постановка задачи такой формализации была обусловлена в первую очередь доказательством ограничительных теорем о неразрешимости, дедуктивной и дескриптивной неполноте логических систем» (с. 167), идея уточнения понятия логической формы и вместе с ней - уточнения и переосмысления предмета и объекта логического знания - возникает как результат более чем двухтысячелетней истории развития логики. Так и в понятии логической формы на каждом следующем этапе становления логики проявляются его новые концептуальные контуры и стираются, хотя и не исчезают совсем, его прежние очертания.

Общую канву исторической саги не нарушают размытые порой черты отдельных персонажей – досадные опечатки в именах (Стен Эббесен (с. 44), Б. Фёдоров (С. 78), Дж. Этчеменди (с.78, 112), Михель ван Ламбалген (с.123)); сведущий читатель легко распознает знакомые лица. Не нарушает ее и небольшая путаница в событиях и оценках. Так, задача выбора П. Уейзона датируется не 1968, а 1966 г., когда впервые были опубликованы эти результаты (см. с. 118). Спорно считать XIII век веком «расцвета европейских университетов» или веком обретения переводов «на латинский язык большинства арабских комментариев» (с. 46). К концу XIII в. завершается этап зарождения средневековых европейских университетов, стабилизируются их структура и процедуры создания, и прорисовываются контуры важной социальной роли, которую они будут играть. До расцвета в XIV – XV вв., когда университеты основывают во многих крупных европейских городах от Португалии до Польши, остается еще не менее столетия.

Читатель с интересом узнает, как понятие логической формы обретает концептуальные контуры в эпоху позднего Средневековья, когда в трудах схоластов появляются конкурирующие трактовки гилеморфизма и нормативный характер логического следования начинают связывать не только со схематизмом фигуры умозаключения, т.е. с разграничением между логическими и нелогическими, или содержательными терминами, но и с формализмом следования правилу.

Иную версию ответа на вопрос об актуальности обсуждения логической формы дает второй способ прочтения книги Е.Г. Драгалиной-Черной – детектив; такой образ использует и сама автор. Мы обнаружили еще и третий способ прочтения, и вернемся к нему ниже. Второе прочтение книги – это подробное расследование некоего дотошного следователя, посвященное тому, кто, когда и при каких обстоятельствах создал понятие логической формы, как происходило его становление и «законное» использование, и как получилось так, что претензии на то, чтобы использовать его определенным образом, привели чуть ли не к конфликту сторон.

Наш следователь разворачивает перед читателем подлинную драму логического как балансирующего на грани формального и неформального, показывает формальное как постоянно рискующее быть уличенным если и не в мошенничестве и попытке уйти от ответственности: «стратегические ошибки в дизайне логических норм являются ошибками коллективной интенциональности, однако рассуждающий человек несет индивидуальную ответственность за следование этим нормам» (с. 161), то как минимум в попытке манипулировать теми, кто полагается на его строгость - «Логическая норма представляет собой артефакт, однако, собственные функции артефактов, ради осуществления которых они разрабатываются, не определяют однозначно их сущность»  (с. 164).

Следователь по делу о логической форме выясняет, что Аристотель, будучи признанным основателем логики как науки, вместе с тем не был родоначальником идеи логического гилеморфизма. Устав от изысканий, следователь сетует, что «законы логического вывода с прискорбной регулярностью нарушаются реальными рассуждающими агентами. Имеет ли право логика ограничиться ‘заботой о себе’, высокомерно взирая на многочисленные нарушения ее совершенных конститутивных предписаний несовершенными людьми?» (с. 113).

Е.Г. Драгалина – Черная подробно рассказывает об экспериментах когнитивных психологов, призванных показать контр-интуитивные результаты анализа рассуждений с точки зрения логики (см. с. 117-121), в частности, об экспериментах Бёрн и Уейзона. Надо сказать, что меня всегда удивляла подобная интерпретация этих результатов в том духе, что на практике, дескать, люди строят и оценивают умозаключения не в соответствии с формальной логикой, но принимая во внимание содержательные аспекты того, о чем в этих умозаключениях идет речь. Это ли не демонстрация того, что логическую форму предлагаемого в эксперименте рассуждения можно идентифицировать по-разному? Например, посылки в эксперименте Бёрн:

(1) Если ей надо написать эссе, она будет допоздна работать в библиотеке

(2) Ей надо написать эссе

(3) Если библиотека будет открыта, она будет допоздна работать в библиотеке.

Их можно трактовать как элементы отменяемого (немонотонного) умозаключения, где в (3) дается не посылка в форме условного (импликативного) предложения, а вводится условие, невыполнение которого отменяет заключение: «Если ей надо написать эссе, а ей надо написать эссе, она будет допоздна работать в библиотеке, разве что библиотека не будет закрыта». Иными словами, логическая форма умозаключения в примере Бёрн может быть выявлена по-разному.

Это, с одной стороны, никак не противоречит тому, что идея формального в логике как выражение схематизма и в целом абстрактного характера строения корректных умозаключений выступает неотъемлемым и сущностным свойством логического знания с самых первых его шагов, как убедительно показывает автор в Главе 1. С другой стороны, абстрактный характер логической формы не сводится к абсолютному ее пониманию и не препятствует ни многообразию логических форм, ни разнообразию логических теорий, как это продемонстрировано на примере исследований аргументации.

Философия логики – это относительно молодая область теоретической философии, развиваемая преимущественно исследователями, принадлежащими к аналитической традиции. Она зарождается в лоне логического позитивизма и во многом из настойчивого скептицизма У. Куайна по отношению к проблеме аналитической истины и таким разделам современной логики, как системы высоких порядков и философские (модальные логики). Эти формальные теории, как и любые другие формальные теории, претендуют на то, чтобы выражать аналитическую истину, и опираются на абстрактное понятие истинности формулы, не взирая при этом на то, что ряд принимаемых в них допущений носит явным образом содержательный по отношению к самим теориям характер, например, теоретико-модельная интерпретация кванторов или модальных операторов. С тех пор вопрос о том, где же пролегает граница логического и внелогического в теориях, которые логики считают формальными, было принято исследовать в двух ракурсах, их можно условно назвать фрегевским - сохранения истины, и гильбертовским - поиска доказательства.

Вплоть до недавнего времени дискуссии в области философии логики ограничивались этими двумя ракурсами и придерживались преимущественно стратегии охраны «логических рубежей» изнутри. Речь шла о том, каким образом ключевые логические категории истины и следования связаны с философскими проблемами, возникающими в различных ответвлениях логики, а также с проблемами некоторых других наук, например, математики, лингвистики и психологии. В книге показано, что никоим образом нельзя отождествлять вопрос о природе формальных отношений и их роли для «получения нового знания об объектах произвольной природы», принадлежащий области философии логики, и вопросы, составляющие собственно сферу логики - о способах, приемах и методах осуществления интеллектуальной познавательной деятельности ради получения подобного знания, достоверность которого невосприимчива к перестановке индивидов и не зависит от того, в отношении каких именно классов объектов ведется исследование (см. с. 88).

Поставить вопрос о месте и роли понятия логической формы – значит поставить под сомнение этот охранительный дискурс. Это одновременно и новая глава философии логики, и, пожалуй, преамбула новой конституции логики. Будучи новой главой, она открывает перспективу для исследования и систематизации логических теорий на основе того, каким образом в них трактуется этот инвариант перенесения истинностного значения в процессе получения нового знания посредством выведения следствий. В этом направлении современная логика уже движется, начиная с последней четверти XX в., к созданию своеобразных библиотек логических форм. Книга Е.Г. Драгалиной-Чёрной может служить здесь хорошим путеводителем.

Помимо этого, в качестве преамбулы к переосмыслению предмета логического знания, книга указывает на ускользание границы привычно формального, указывает туда, где дизайн-проекты логических форм, - кинофильмы мысли, как метафорично выразился Ч. Пирс еще в начале XX в., - стремятся охватить суть интеллектуальной познавательной деятельности шире, чем позволяют истинностные значения и укоренное в них понимание логического вынуждения. Подобный свежий взгляд на логику, по-видимому, способен дать ответ на один из стоящих перед ней острых вызовов: как возможно существование такого замечательного многообразия формальных систем в логике, претендующей на то, чтобы быть единственной нормативной теорией интеллектуальной познавательной деятельности? Как это возможно без того, чтобы сдать нормативные позиции логики в пользу вполне комфортных и хорошо подготовленных ее развитием описательных позиций, претендующих лишь на моделирование рассуждений? Такая постановка вопроса разворачивает проблематику философии логики на 180 градусов и делает теперь уже истину и следование инвариантами логической формы, причем не обязательно единственными, что в известном смысле переводит фрегевский и гильбертовский ракурсы в разряд вспомогательных по отношению к тому, что в этой новой ситуации значит для логики быть формальной. Ответ на этот вопрос, когда он будет получен, разумеется, не отменит стремление логиков к созданию формализмов, посредством которых они исследуют особенности познания, но позволит определить новые критерии для классификации формальных систем. В противовес тем критериям, что существуют сегодня и зиждутся на представлениях о логических отношениях между определенными терминами формальных языков, призванными выражать некие абстрактные ментальные сущности, эти новые критерии будут, вероятно, указывать на концептуальные особенности возможных толкований формального – правил, моделей, фреймов и т.п. – относительно этих и подобных им представлений, принимаемых теперь за аналитические лишь условно. Третий способ прочтения этой книги как книги по философии логики, пожалуй, наиболее трудоемкий, но эти затраты сторицей возвращаются читателю удовольствием пира мысли по поводу зарождающейся новой конституции логики.

Е.Н. Лисанюк (Санкт-Петербург)

Лисанюк Елена Николаевна – кандидат философских наук, доцент кафедры логики, Санкт-Петербургский государственный университет

Lisanyuk Elena N. – CSc in Philosophy, Associate Professor, Department of Logic, St Petersburg State University.

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script