Пересечение путей двух русских мыслителей, Вл. С. Соловьёва и Ф.А. Степуна очевидно. Молодой Степун свое отношение к личности Соловьёва в полной мере выразил в эссе «Соловьёв», помещенном в сборнике по философии культуры «О мессии», изданном в 1909 г. участниками гейдельбергско-фрейбурского содружества русских и немецких студентов и ставшем первым шагом к созданию «Логоса», Степун писал: «Всеобъемлющий синтез понятий, который он [Соловьёв] очертил в смелом порыве, – это только неполная транскрипция некой действительно новой полноты и переживаний единства. Мы обращаем к нему взор как к проповеднику таких новых внутренних далей. Таким стоит он перед нами на пороге двух миров; его сны омыты вечной утренней зарей, которая поднимается над невидимыми равнинами» [Степун 2010, 63].

Образ Соловьёва, его тема «русского европейца», христианского гуманизма и универсализма сопровождала Степуна всю жизнь, философ учебу в Гейльдебергском университете, где ему преподавали великие немецкие философы начала ХХ в. – В. Виндельбанд и Г. Риккерт, завершил защитой в 1910 г. диссертации по историософии Вл.С. Соловьёва. Позднее он включил в читавшиеся им курсы также часть, посвященную идеям Соловьёва. В 1930-е гг. в Дрездене после смерти князя А.Д. Оболенского Степун возглавил Общество Владимира Соловьёва, которое, по сути, представляло собой «кружок Русской культуры». Портрет Соловьёва, единственного из русских философов, висел в кабинете Степуна до самой смерти.

Соловьёв жил на пороге двух миров, он стал родоначальником русского Ренессанса. Степун в свою очередь был его последним представителем, который вслед за своим «духовным предшественником» был убежден, что кризис европейской культуры возможно преодолеть только через возвращение к истинным и вечным христианским ценностям. Неслучайно понятие жизни у Степуна чрезвычайно близко к определению Бога у Соловьёва, а именно жизнь есть положительное всеединство духа – неразложимое единство состояний, не подчиняющееся законам формальной логики, но осуществляющее в своей сфере гармонию всех противоречий.

С.С. Хоружий в докладе к столетию со дня смерти Соловьёва писал о нескольких ликах философа: монаха, рыцаря Софии, пророка, христианского гуманиста и поборника христианского единства. В итоге сам образ мыслителя стал символом воссоединения, а его историософский проект был призван изменить ход истории. Для Соловьёва как христианского гуманиста важно было возродить значимость заповедей Христа, ставших в современном мире всего лишь номинальной догмой [Хоружий 2000, 1].

Он на собственном примере демонстрировал, что в основе всех отношений к ближним должны лежать христианские заповеди. У Соловьёва был один и главный совет: «…перед тем как решаться на какой-нибудь поступок, имеющий значение для личной и общественной жизни, вызвать в душе своей нравственный образ Христа, сосредоточиться в нем и спросить себя: мог ли бы он совершить этот поступок, или другими словами – одобрит Он его или нет, благословит меня или нет на его совершение? Предлагаю эту проверку всем – она не обманет. Во всяком сомнительном случае, если осталась только возможность опомниться и подумать, вспомните о Христе, вообразите Его себе живым, каким Он и есть, и возложите на него все бремя сомнений» [Соловьёв 1911–1914 III, 416]. Сам же Соловьёв выступил против казни террористов, убивших 1 марта 1881 г. императора Александра II, кроме того философ открыто писал в защиту евреев, финнов, поляков, настаивал на необходимости христианской политики, социальной справедливости и социальной миссии Церкви. Если вспомнить слова апостола Павла о том, каким должен быть истинный христианин, который должен отказаться от «ветхого человека» в себе, избавиться от пороков гнева, злобы, лжи, злоречия, духовно обновиться «по образу Создавшего его, где нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всём Христос» (Кол. 3:10–11), то с полной уверенностью можно сказать, что Соловьёв был таковым.

Для Соловьёва важнейшей становится идея «христианского государства», которое осуществляет «христианскую политику». Он был первым, кто поднял проблему соединения христианских заповедей и общественного устройства в русской мысли, заявив о возможности создания в реальной жизни «христианского государства», здесь Степун, несомненно, выступал как ученик Соловьёва.

Идеалом Соловьёва была не просто «свободная теократия», но основанная на любви и Божественной благодати «всемирная теократия», условием осуществления которой должно было стать нравственное преображение человечества, выбор каждым человеком истинного пути Богочеловека. Три ветви власти легли в основу теократии:

1)              власть первосвященника, которая передаётся через таинство рукоположения;

2)              власть царя, передающаяся по родовому принципу;

3)              власть пророка, проявляемая в общественной деятельности и являющаяся личным даром.

Обладателем всех трёх властей был Христос. Именно он глава не только Церкви, но и государства и общества христианского. По Соловьёву, бессильно и бесправно то правительство, которое отделяет себя от источника всякой власти (власти Христовой). Тайна Богочеловечества раскрывается во Христе, а именно в свободном союзе совершенного Божества и совершенного человечества. Семя истины – рождение в Иудее Божественного Логоса, соединенного с человеческой душою. Основой Христианства стал Христос. В христианстве как таковом мы находим Христа и только Христа. А учение и мораль христианства не новы. Специфическое его отличие от других религий в учении Христа о Себе самом, который является источником единства универсального и индивидуального, единства в многообразии. Вслед за Соловьёвым Степун писал: «В христианстве важно не евангельское учение Христа, сколько он Сам, мистически пребывающий в своей церкви. Я верую, что каждая эпоха должна оставить Христу свои собственные вопросы и вправе надеяться на получение от Него нужных ответов. Главный религиозный, а потому и церковный вопрос нашей эпохи – вопрос политический» [Степун 2010, 65]. Христианские ценности являются базовыми для Европы. Забыв о них, Европа погрузится во тьму, об этом писал Соловьёв в своей последней работе, а Степун в свою очередь стал свидетелем этих темных событий. Он вместе с друзьями по эмиграции делал все, чтобы вернуть Европу, погрязшую в нацизме, к её основам. Степун помнил, что для его «духовного учителя» главная задача христианской политики – вовсе не в том, чтобы «лежащий во зле мир обратился в царство Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад» [Соловьёв 1911–1914 VIII, 413].

Стоит отметить, что и Соловьёв и Степун рассматривали Россию как полноправного члена европейской семьи. Оба философа по праву называли себя «русскими европейцами» – подлинными строителями Великой России, исходя из утверждения высших ценностей европейско-христианской культуры. О том, что русские в грамматическом смысле есть имя прилагательное, а самое подходящее к нему существительное – это европеец, говорит Политик – один из героев «Трех разговоров» Соловьёва: «Мы русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие. <...> …признавать себя солидарным, своим я буду не с какими-нибудь зулусами или китайцами, а только с нациями и людьми, создавшими и хранившими все те сокровища высшей культуры, которыми я духовно питаюсь… <...> Понятие европейца должно совпасть с понятием человека, и понятие европейского культурного мира – с понятием человечества» [Соловьёв 1911–1914 X, 311]. Степун, как и Соловьёв, понимал, что Россия не может существовать без Запада, точно так же как и Западу нельзя без России, вместе они составляют единую Европу. Соловьёв через свой проект всемирной теократии не только рассматривал Россию как часть Европы, но и видел её в качестве главной политической силы на пути к восстановлению единства христианского мира. Степун в свою очередь полагал, что Европа должна смотреть на Россию как на свою крайнюю восточную часть, граничащую с Азией, но ей не принадлежащую.

Россия для Степуна по-прежнему, как и во времена Новгородско-Киевской Руси была форпостом, отделявшим цивилизованное пространство от степных варваров, поэтому всегда была опасность и соблазн поддаться силам стихии, забыв о своем предназначении держать щит и быть защитником цивилизации. Шаткость и неуверенность в определении собственного бытия вела к тому, что русское сознание провоцировало превращение на отечественной почве любой европейской идеи в ее противоположность. Наспех брошенные на невспаханное русское поле идеи свободы и равенства были проинтерпретированы совершенно в другом ключе. Степун писал: «Сознательно стремясь к синтезу, русская мысль бессознательно двигалась в направлении к хаосу и, сама хаотичная, ввергала в него, поскольку ею владела, и всю остальную культуру России» [Гессен, Степун 2000, 792].

Оба философа прекрасно понимали, что по закону диалектики, если существует «рациональное» как тезис, то необходимо должен существовать и антитезис, то есть «иррациональное», с которым и Соловьёв, и Степун боролись. Речь идет о внутреннем чрезмерном «азиатстве», или же говоря словами Соловьёва «Панмонголизме», в русском народе. Необходимо пояснить, что же понимается под этим, сошлюсь на слова Н.Г. Чернышевского: «Азиатством называется такой порядок дел, при котором не существует неприкосновенности никаких прав, при котором не ограждены от произвола ни личность, ни труд, ни собственность» [Чернышевский 1949, 271]. Это демоническое начало, способное разрушить все на своем пути, изначально присутствовало в русской культуре, это еще показал в «Бесах» Достоевский, а Соловьёв трагически восклицал: «Неужели между скотоподобием и адским изуверством нет третьего, истинно человеческого пути для русского мужика? Неужели Россия обречена на нравственную засуху, как и на физическую?» [Соловьёв 1997, 331]. Оба философа видели в национализме главную опасность, рассматривая убеждение в возможности превосходства одной нации над другой как разрушительную и антихристианскую силу, направленную против Христа и его заветов, согласно которым нет ни эллина, ни иудея и все равны и едины. В третьей главе Послания к Галатам Апостол Павел говорит: «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3:27–28). Соловьёв был убежден, что христианство своей сутью уничтожает национализм, а вместе с ним любой эгоизм народов, но не народность. Другими словами оно является главным фактором объединения многочисленных народов, при этом не устраняя особенности национальных культур. У него речь идет не просто о единстве, а о согласии на него каждого члена, о свободном выборе быть частью «единства в многообразии». Говоря о современной ему России, философ в свою очередь писал: «И пока в России из фальшивых политических соображений будет продолжаться система насильственного обрусения на окраинах, пока, с другой стороны, миллионы русских подданных будут насильственно обособляемы от прочего народа и подвергаемы новому виду крепостного права, пока система уголовных кар будет тяготеть над религиозным убеждением и система принудительной цензуры над религиозною мыслью, – до тех пор Россия во всех своих делах останется нравственно связанною, духовно парализованною, и ничего, кроме неудач, не увидит» [Соловьёв 1989, 211]. Степун в свою очередь в своей рубежной книге показывает, как из славянофильства вырастают идеи деспотизма. Он пишет о «развитии славянофильского христианства к языческому национализму» [Степун 2000, 834], и поясняет: «Последователи первых славянофилов оказываются неверны их духу христианского гуманизма и универсализма, подштукатуривают христианством националистическую реакцию и заканчивают прославлением Ивана Грозного (который злодейски приказал задушить Московского митрополита) как идеала христианского государя» [Степун 2000, 835]. Соловьёв полагал, что единственной национальной политикой в России может быть только широкая всепримиряющая политика – имперская и христианская, так как это соответствует тому, что Бог думает о России в вечности. Пётр Великий и Екатерина Великая оставили после себя один главный завет. «Их образ и их исторические дела говорят России: будь верна себе, своей национальной особенности и в силу её будь универсальна» [Соловьёв 1989, 604].

Но вопреки надеждам философов «в России понятие права и религиозной правды не срослись в народном сознании» [Кантор 2013, 402]. Степун писал о том, что с непониманием связано утверждение, «что право может быть не могилой правды, а ее прославлением, что простая порядочность никоим образом не может быть простою вещью, а неизбежно должна быть вещью весьма сложною – это для философской стихии русского духа никогда не было по-настоящему убедительно. Оттого были ей близки бездны и безмерности Достоевского и так далеки меры и закономерности Пушкина» [Степун 2000, 414]. Иная народная правда, которая не принимает во внимание ни Божественный, ни государственный закон, выходит на первый план, таким образом, получается возврат к естественному состоянию, где действует одно лишь правило, провозглашающее борьбу всех против всех.

С этого и начинается предчувствие Соловьёвым катастроф двадцатого столетия, он описал их в «Краткой повести об Антихристе». Стоит отметить, что для Соловьёва царство Антихриста – это не только теократия без Христа, но против Него. Объединение церквей происходит при помощи восточного мага Аполлония. Последний папа был изгнан из Рима, лишившись своего авторитета, поселился в Петербурге. Последнее пристанище последнего главы Церкви – это всё что осталось от идеи о мессианской роли России. Е.Н. Трубецкой писал, что теократия Соловьёва оказалась не преддверием рая, а широкими воротами ада: «Антихристова теократия тонет в огненном озере, а вместе с ней проваливается ложная мечта о мирском владычестве Христа» [Трубецкой 1995, 526], а идея всемирной теократии осталась проблемой человеческой мысли. Степун в свою очередь катастрофы, описанные в повести Соловьёва, пережил: на его глазах были разрушены мечты о вселенском единстве на основе заповедей Христа. Степун стал свидетелем ужасов Первой мировой войны, в которую он воевал артиллеристом в чине прапорщика, позже он своими глазами наблюдал хаос большевистской революции, торжество бесов и азиатского начала в родной стране, после чего была принудительная эмиграция, во время которой Степун видел, как Запад, пренебрегая опытом своей крайней восточной части (опытом России), скатился в ужасы нацизма. Он писал: «Не смерть страшна, а советское издевательство и полная беззащитность перед охамившимся современным чертом» [Кантор 2012 web]. Степун всеми силами пытался предостеречь Европу от опасности, выбранного пути и вернуть её к её же основе – христианским ценностям. Философ писал: «Ныне антихрист не занимается догматическою разработкой ересей, а политическим изничтожением Христовой свободы в мире. В связи с этим защита политической свободы становится центральною задачей Церкви. Если Церковь отступится от этой задачи, то антихрист победит. Пустогрудой секуляризованной демократии свободы не защитить» [Степун 2011, 128]. Для Степуна спасение демократии и свободы личности в соединении культурных ценностей с религиозными. Вслед за Соловьёвым он также был убежден, что для этого Церковь должна быть свободна от внутренних раздоров, должна быть едина, и независима от службы мирским страстям. А для тех, кто называют себя христианами, есть главный завет: не предавать религиозного смысла свободы и высшей истины, открывшейся во Христе. Эта мысль соответствует утверждению Соловьёва о том, что христианство – это та сила, которая обеспечивает вселенское единство. Христос стал центром, который объединил все существа на земле. «С тех пор великое человеческое единство, вселенское тело Богочеловека, реально существует на земле» [Соловьёв 1989, 245].

В статье «Русский звездопад», написанной в память Степуна, его соотечественник писал: «Его эпоха – богатая и, может быть, слишком расточительная… Общественник, социолог, философ, неутомимый лектор высокого стиля, он был более социально-лирическим, чем политическим выражением “русского европейца”, несшего в себе и Россию, и Европу, чтобы говорить России и Европе о “Новом Граде”, о том обществе и устройстве социальном, в котором живет правда, и где курочка могла бы вариться в горшке всякого человека, и сквозь всю культуру мира и всяческое человеческое общение проступало, просвечивало настоящее добро, несущее Божий Свет и Вечность… Он был от плеяды тех верующих русских мыслителей первой половины этого века, которых зарядила на всю жизнь светлой верой в Бога и действием этой веры мысль Владимира Соловьёва» [Архиепископ Иоанн 1965, 4].

Источники – Primary Sources in Russian

Гессен, Степун 2000 – Гессен С., Степун Ф. От редакции // Степун Ф.А. Сочинения / вступительная статья, подготовка текста, примечания и библиография В.К. Кантора. М.: РОССПЭН, 2000. С. 791–800. [Gessen S., Stepun F. From the Editors. In Russian].

Соловьёв 1911–1914 – Соловьёв Вл.С. Оправдание добра // Собрание сочинений Владимира Сергеевича Соловьёва. Т. 8 / Под ред. и с прим. С.М. Соловьёва и Э.Л. Радлова. В 10 т. 2-е изд. СПб., 1911–1914. [Soloviev Vl. S. The Justification of the Good. In Russian].

Соловьёв 1989 – Соловьёв В.С. Соч. в 2 т. Т. 2. М.: Правда, 1989. [Soloviev V.S. Set of works. In Russian].

Соловьёв 1997 – Соловьёв С.М. Владимир Соловьёв. Жизнь и Творческая эволюция. М.: Республика, 1997. [Soloviev S.M. Vladimir Soloviev. Life and creative evolution. In Russian].

Степун 2010 – Степун Ф.А. Соловьёв // О Мессии. СПб.: РХГА, 2010. С. 56–68. [Stepun F.A. Soloviev. In Russian].

Степун 2011 – Степун Ф.А. Письма Марии и Густаву Кульман // Вопросы философии. 2011. № 8. С. 116–144. [Stepun F.A. Letters to Maria and Gustav Kulman. In Russian].

Трубецкой 1995 – Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Вл.С. Соловьёва. Т. I. М.: Медиум, 1995. [Trubetskoi E.N. The worldview of V. S. Soloviev. In Russian].

Хоружий 2000 – Хоружий С.С. Наследие Владимира Соловьёва сто лет спустя // Журнал Московской Патриархии. 2000. №11. С. 1–8. [Khoruzhyi S.S. Heritage of Vladinir Soloviev 100 years later. In Russian].

Чернышевский 1949 – Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений. В 15 т. Т. II. М.: ГИХЛ, 1949. [Chernyshevskyi N.G. Complete set of works. In Russian].

Ссылки – References in Russian

Архиепископ Иоанн 1965 – Архиепископ Иоанн С.Ф. (Сан-Францисский). Русский звездопад (Памяти Федора Степуна) // Русская мысль. 1965. 8 апреля. С. 3–6.

Кантор 2012 web – Кантор В.К. Федор Степун: хранитель высших смыслов, или Сквозь катастрофы ХХ века // http://gefter.ru/archive/6320.

Кантор 2013 – Кантор В.К. Федор Степун: Народная правда против правового сознания как явления Христианской политики // Любовь к двойнику – Миф и реальность русской культуры. М.: РОССПЭН, 2013. С. 387–406.

References

Archbishop John of San Francisco. Russian star shower. (To the memory of Fedor Stepun) // Russkaya mysl. 1965. April, 8. P. 3–6. (In Russian).

Kantor V.K. Fedor Stepun as a keeper of higher senses, or Through catastrophes of XX century// http://gefter.ru/archive/6320 (In Russian).

Kantor V.K. Fedor Stepun: Demotic truth against legal consciousness as phenomenon of Christian politics // Love to a twin – Myth and reality of Russian culture. M.: ROSSPEN, 2013. P. 387–406. (In Russian).