В статье предпринята попытка показать основную идейную двусмысленность марксистского материалистического понимания истории. С одной стороны человеческое мышление предстает как всего лишь отражение общественного бытия, понимаемого как его материальный базис. С другой - идеи о будущем социальном устройстве в виде коммунизма, его низшей стадии – социализма, еще не ставшем социальным бытием, реальностью, отражением которых эти идеи могли бы быть. Эта противоположность мировоззренческих позиций особенно явно обнаруживается в рассуждениях В.И.Ленина в его философских трудах, а также в его политической практике.

In the article an attempt to show the main ideological ambiguity of Marxist materialistic understanding of the history is made. This understanding consists that on the one hand the human thinking is presented as only reflection of the social being understanding as its material basis, and there are ideas about future social device in the form of communism, its lowest stage – socialism, yet not become social being, reality, reflection of which these ideas could be – on the other hand. This contrast of world outlooks especially obviously is found in V.I. Lenin's philosophical works, and also in his political practice.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: бытие, материя, сознание, субъект, деятельность, свобода, субстанция, мышление, познание, отражение, творчество, отчуждение, идеальное, идея, понятие, сущее, должное.

KEYWORDS: being, matter, consciousness, subject, activity, freedom, substance, thinking, cognition, reflection, creativity, alienation, ideal, idea, concept, existing, due.

Из всех марксистов материалистическое понимание истории особо и наиболее воинственно отстаивал В.И.Ленин. Защите положения о первичности общественного бытия и вторичности сознания людей посвящена, можно сказать, целиком его основная философская работа «Материализм и эмпириокритицизм» и, в определенной мере, его «Философские тетради». И главный аргумент, который он постоянно выдвигает при этом, что практика есть критерий истинности нашего мышления. «Общественное сознание отражает общественное бытие – вот в чем состоит учение Маркса… сознание вообще отражает бытие, – это общее положение всего материализма» [Ленин 1952, 305].

Практика всегда истинна, ибо практика объективна. Только мышление может быть ложным, неверным, заблуждением – таково исходное положение работ В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», «Философские тетради» и др. Потому именно практика первична, а сознание вторично, так как общественная практика и есть общественное  бытие.

Практика, разумеется, может показать нам ложность или правильность тех или иных наших представлений о предметах, о конкретных ситуациях и т.д. Но почему тогда целые народы, культуры, эпохи и т.д. не так уж редко лелеют какие-то иллюзии, ложные ценности, сотни и даже и тысячи лет преследуют неверные, тупиковые идеалы и цели, которые сохраняются не просто в головах людей в идеальном плане, а с неимоверной силой осуществляются, переходят в практику, в поступки и дела, отливаются в железе, золоте и бронзе, воплощаются в предметный форме. Я имею в виду не только религию. Многие империи, например, возникли, на мой взгляд, на почве каких-то ложных и амбициозных идей, идеалов. Пусть и на короткий период германский народ увлекся сумасбродной идеей национал-социалистов о будущем величии и особом назначении немецкого народа, о его господстве над миром. Идея социализма и коммунизма оказалась, думается, тоже иллюзией, но сколько сил и жертв именно на практике осуществления таких идей положено человечеством.

История показывает, как часто ложными могут быть идеи, так и могут быть ложными практики, притом в масштабах, иногда обнимающих все человечество.

Человек как совокупный представитель человечества обладает в своем мышлении такой силой и не только тогда, когда его мышление истинно, но даже и тогда, когда мышление находится в заблуждении, что порождает соответствующую практику, тоже «блуждающую». И такая практика часто является разрушительной. А, следовательно, творчество человека в мыслительном процессе не всегда создает нечто благостное, а наоборот, часто творится зло и в мыслях и на деле. Практика неразрывна с мышлением человека, и в целом является продолжением мышления и его подчиненной частью и внутренним компонентом даже тогда, когда она противоречит ему. Это последнее не говорит, что практика самостоятельна, такое противоречие также проистекает из противоречий сложных взаимодействий различных интенций и тенденций самого мышления. И оно же, включая сюда, прежде всего, ценностно-мотивационную область, а не только логическо-аналитическую и синтетическую часть, является, определяющей и движущей силой человеческого бытия.

Корень всех ложных построений марксистов и особенно большевиков во главе с В.И. Лениным, заключается в том, что почти во всем они могли видеть только интересы классов, отражающих их экономические положения. Вся история философии, например, есть история борьбы двух линий, двух мировоззрений – материализма и идеализма. Согласно марксизму материализм всегда, так или иначе, выражал интересы прогрессивных сил, тогда как идеализм – всегда так или иначе реакционных классов. Такова весьма простая до примитивизма схема ленинских рассуждений об идейной борьбе в области не только философии, но и во многих областях науки. Эта позиция пронизывает всю книгу «Материализм и эмпириокритицизм». Она – образец воинствующей партийности, где все идеалистические течения и взгляды – это ядовитые испарения реакционной буржуазной действительности. В науке нет и не может быть независимой от классовых интересов истины, в науке, особенно в ее теоретической части, где непосредственно затрагиваются мировоззренческие позиции, нет и не может быть нейтральности.

Принцип партийности сыграл пагубную роль особенно после прихода большевиков к власти, поскольку во всех оппонентах большевиков стали видеть только врагов, которых следует только устранять и уничтожать. Как известно, В.И.Ленин первый подал пример непримиримости даже после победы, выслав в 1922 г. из страны значительную группу философов, ученых, писателей, взгляды которых не совпадали с марксизмом. Принцип партийности явился идеологической основой для уничтожения многих национальных деятелей Казахстана, в том числе, прежде всего, деятелей Алаш-Орды, Туркестанской автономии, когда их обвиняли в национализме, враждебности интернациональным интересам пролетариата, не гнушаясь даже клеветой, что они являются шпионами западных держав и Японии.

Изначальное мировоззренческое основание марксизма, выраженное в принципе партийности, идеях классовой борьбы, диктатуры пролетариата и др. содержали в себе метафизическое оправдание и, даже, возвеличение исторической ценности и необходимости насильственного уничтожения оппонентов, ликвидацию целых классов и народов, не имевших с их точки зрения исторического будущего. Иначе говоря, большевистская социальная практика была необходимым продолжением марксистских идей, а не отражением уже сложившейся практики согласно материалистическому пониманию истории.

В понимании Ленина отражение бытия в мышлении выступает как единственная его функция. Из этого фактически вытекает, что человек обретает сущность и субстанциальность только через познание и в познании. С этой позиции и цель человека и его практика имеют и могут иметь какое-то значение и смысл в их отношении к познанию. Любая конкретная цель, в конечном счете, имеет в виду познание чего-то, что существует и что составит потом содержание и сущность человека. Знаменитая формула «практика – критерий истины», выдвинутая Лениным на первый план, по существу понимает практику как служанку познания человеком природы. Вот это положение: «Замечательно: к «идее» как совпадению понятия с объектом, к идее, как истине, Гегель подходит через практическую, целесообразную деятельность человека. Вплотную подход к тому, что практикой своей доказывает человек объективную правильность своих идей, понятий, знаний, науки» [Ленин 1977, 173].

Исходя из тех положений, которые мы выдвигаем, следует отказаться от такого узкого рассмотрения и целей и практики человека. Цели человека и тем более практика человека не сводятся, как известно, только к их роли в познавательном процессе. И цель и практика, разумеется, не просто только воспроизводят действительность, а направлены на изменение этой действительности. В их идеальном содержании присутствует, поэтому, не только отражение наличной действительности. Их содержание включает в себя не столько наличную действительность, сколько, главным образом, будущую действительность, не сущее только, но и должное. В силу этого в своих целях человек направлен на осуществление чего-то такого, которого нет в действительности, нет в этом самом объективном мире. Поэтому цели во многих случаях не суть отражения, а являются формой творчества мира, отличного от природного. В марксовском понимании практики ее функция критерия истинности является лишь одним из моментов, а вся практика человека есть действительность человека как существа универсального, бытие индивида,  адресующее другим индивидам и самому себе его идеальное содержание.

Кроме того, надо заметить, что понимание человеческих целей и практики у Гегеля гораздо глубже и универсальнее, чем у Ленина, отмечавшего, что Маркс непосредственно примыкает к Гегелю, выдвинув практику как критерий истинности познания. Но в тех же «Тезисах о Фейербахе» и в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс, как и Гегель, рассматривал практику, предметную деятельность как действительность человека. Функция практики как критерия истинности познания входит как всего лишь внешний момент, тогда как истиной должна стать сама действительность. При этом у Гегеля критерием истинности самой действительности является ее соответствие своему понятию, а не наоборот. У Гегеля идея есть форма перехода понятия в действительность. Эта идея есть по существу природа. И как ни перевертывай такие положения Гегеля, они не становятся материализмом. Практика выглядит только лишь критерием истинности, если ее рассматривать в рамках отражения. Даже приводя слова Гегеля, свидетельствующие о том, что практику, деятельность он понимает как форму перехода от идеальности в реальность, он (Ленин) видит в них лишь смысл проверки знания человека на достоверность. На ту сторону человеческого мышления и деятельности, которая есть творчество совершенно нового и реализация его, на то, что человек творит совершенно новый, в отличие от природы, мир, включающий в себя, разумеется, познание, отражение, Ленин не особенно обращает внимание, считая ее, по-видимому, не главной. Эту сторону, которая является для Гегеля очень важной, а для Маркса – главной, определяющей, Ленин обычно только фиксирует, в лучшем случае только излагая. В частности, очень важная для Гегеля мысль, что «Деятельность цели направлена поэтому не на себя для принятия внутрь себя и усвоения себе некоторого данного определения, но скорее направлена к тому, чтобы положить свое собственное определение и сообщить себе реальность в форме внешней действительности посредством снятия определений внешнего мира», [Ленин 1977, 195] им только зафиксирована. На уровне переизложения отмечена существенная для гегелевской системы мысль: «Alias: сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его» [Ленин 1977, 194]. Но суть-то у Гегеля состоит в том, что мышление (абсолютная идея) творит себе свою внешнюю реальность, где отражение играет второстепенную функцию. Творение для Ленина в данном случае есть, видимо, только некий идеалистический выверт, не стоящий того, чтобы глубже в него вникать.

Стоит еще отметить, у В.Ленина постановка вопроса часто идет в виде отношения сознания к природе. Видимо, он исходит из представления, что такая постановка тождественна формулировке собственно философского вопроса об отношении мышления к бытию. И из такой постановки вопроса создается впечатление, что природа и воспринимается как бытие, противостоящее сознанию, также отождествляющееся с мышлением. Было уже отмечено, что у Гегеля понимание мышления гораздо универсальнее. Когда Гегель рисует картину того, как внемировая абсолютная идея творит из себя природу и человеческий мир, т.е. переходит в форму собственного бытия, он не акцентирует внимание на различия между природой и человеческим миром. И то и другое суть формы бытия абсолютной идеи, пусть и различные по уровню и содержанию. Субстанциональным основанием и того и другого остается она, – абсолютная идея – поскольку она и выражает и осуществляет себя на разных уровнях. Следовательно, для Гегеля бытие не является и не может являться субстанцией. И когда Гегель утверждал, что понимание субстанции необходимо довести до понимания ее и как субъекта, то, естественно, что под этим он имел в виду абсолютную идею, а не природу.

В.И. Ленин, упрекавший Г.В. Плеханова и других марксистов начала ХХ в. в том, что они критиковали кантианство (и агностицизм вообще) «более с вульгарно-материалистической, чем с диалектико-материалистической точки зрения» [Ленин 1977, 161], все же и сам целиком еще находится во власти вульгарно-материалистического понимания первых, исходных категорий мышления, в особенности категории бытия. «Познание… находит перед собой истинное сущее как независимо от субъективных мнений (Setzen) наличную действительность. (Это чистый материализм). Воля человека, его практика, сама препятствует достижению своей цели… тем, что отделяет себя от познания и не признает внешней действительности за истинно-сущее (за объективную истину). Необходимо соединение познания и практики» [Ленин 1977, 197]. На полях – Nota bene. Если это толкование мыслей Гегеля из его «Науки логики» признать за адекватное, то и в этом случае истинный марксист, каковым полагает себя Ленин, должен знать, что познание человека в качестве истинно-сущего, как независимо существующего находит и мышление индивидов как своих современников, так и прошлых, как отдельно взятого индивида, так и человеческих общностей, но доступных познанию уже в виде объективированных, опредмеченных объектов. Для каждого индивида является «наличным сущим» уже мышление другого индивида, ведущего с ним беседу, спор и т.д., даже его собственное мышление. Соединение познания и практики имеет место в каждом случае общения индивидов в той или иной форме. Что в данном случае является бытием, а что познанием, будет изменяться в зависимости от того, с позиции какого из индивидов будем смотреть на этот предмет. Но для каждого индивида и для всех индивидов в целом, имеется четкая граница между мышлением и бытием, это когда мышление переходит в форму реальности, т.е. бытия и наоборот – из формы бытия в форму идеальности, независимо от того, происходит ли это у единичного индивида или у всего человечества. Но в такой постановке вопроса отношение мышления к бытию имеет смысл только в мире человека, в его социальном мире и нигде больше. В отличие от его гегелевского понимания.

В связи с этим следует, на мой взгляд, отказаться от понимания бытия как всего, что существует вне и независимо от человека и человечества, поскольку не все то, от чего зависит человек, выступает и может выступать для него бытием. Бытие человека, его мышления должно быть его бытием и его реальностью.

Если согласно материалистическому пониманию, природа и, вообще, весь материальный мир до человека и вне человека является по отношению к мышлению не просто первичным по времени, а является субстанцией мышления, т.е. тем, исходя из содержания и формы которой можно объяснить содержание и формы мышления, то мышление представляло бы собой лишь приблизительное идеальное повторение этой субстанции, не более того. Но мы видим, что мышление не просто повторяет и приблизительно идеально воспроизводит природу, а, главным образом, создает совершенно другой мир идеальных значений и смыслов, которого в природе нет и не может быть. Отсюда вытекает единственный вывод, что субстанцией и субъектом в истории выступает лишь сам человек, притом человек – субъект как рефлексированное в себя мышление, иначе говоря, человек как идеальное Я, воплощенное в живом теле. Целостный процесс мышления постоянно и творит свое многообразное содержание, изменяет и развивает его, отвергая и нивелируя в ходе этого какие-то его части, вводя и утверждая другие, что часто происходит в борьбе разных направлений и тенденций внутри самого мыслительного процесса. И, разумеется, происходящее в мире идеального во многом находит себе выходы в реальных действиях и их результатах.

Если мы знаем в мире только человеческое мышление и не знаем никакого другого и с этой позиции можем ставить лишь вопрос о его отношении к бытию, то оно имеет реальное значение только как отношение человеческого мышления к его бытию. Ставить же вопрос об отношении вообще мышления к вообще бытию крайне абстрактно, хотя в истории философии это и имело место в большинстве случаев. Ставить вопрос об этом в сфере познания, т.е. в сфере отражения мышлением человека внешнего объекта, охватывает именно ту сторону мышления, когда собственное содержание данного единичного мышления, его специфически сущностная функция остается вне поля зрения. В этом отражательном отношении на первый план выступает природа познаваемого объекта, если даже этим объектом является природа самого познающего. В познавательном процессе так и должно быть. Понятие бытия освобождается или очищается от абстрактной пустоты лишь в том случае, если оно есть реальность чего-то, если оно есть физическое действие как выражение идеального, осуществленной силой только лишь идеального, а именно мышления человека. Человек до перехода в действие является лишь идеальным или мыслящим Я, однако не «мыслящим телом» с самого начала. Ощущающее, чувствующее живое тело только в процессе становления образуется, как орган некоторого Я, становящегося как само себя определяющее, установливающее свои идеальные или духовные границы и т.д. На философском языке – это становление некоторого субъекта. Это Я обретает себя как живое мыслящее тело, свое органическое тело. Это Я будет формироваться, конечно, в живом теле, но не тело есть организующее начало, а именно психический и мыслительный процесс постепенно превращает все органы живого тела в органы именно человека. Как только психологическое, идеальное Я человека сложилось, только оно может становиться определяющим ядром человеческого существа. И органическое тело его превращается в его исходную главную реальность, в бытие этого Я, как бы непосредственно совпадающее с ним самим. Живое тело каждого Я только в этом смысле отождествляется с самим Я, ибо будет ли это Я в дальнейшем или исчезнет, в существенной мере будет связано с сохранением и состоянием его живого тела.

Но тем не менее, живое тело данного Я нельзя в сущностном значении отождествлять с ним самим, так как наличие живого тела не означает еще наличие самого Я. Это, я думаю, хорошо известно из истории психических болезней, а также из истории развития детской психики. Одним словом, живое тело Я есть его живое бытие, явящее видимость совпадения с ним самим.

В то же время бытие Я не ограничивается только его живым телом. Человек создает себе еще и «неорганическое тело», как это называл еще молодой Маркс. Человек, таким образом, объемлет в себе и весь тот мир, который он создает, начиная со своего внутреннего идеального Я и кончая всеми реальными формами, в которых он проявляется. Но идеальное Я, составляя его внутреннее ядро, образует его стимулирующее, движущее начало, является его собственной субстанцией, выступающей на разных уровнях в качестве субъекта. Сущностным определением этой субстанции-субъекта выступает свобода. Известно, без свободы нет субъекта, т.е. в собственном смысле человека. Материи вообще, физическому телу человека в том числе, не свойственна свобода. Свобода возможна и необходима только в форме идеального, мышления. Только чистый акт мышления может быть способным к самоопределению, говоря иначе – рефлексированному в самого себя идеальному Я.

Природа, Вселенная и т.д., разумеется, существуют до и независимо от человека, человечества. Однако, этот бесспорный факт не имеет отношения к проблеме отношения мышления к бытию, если рассматривать вопрос, в подлинно философском его содержании, а именно: что является субстанцией, бытие или мышление, что является тем, что рождает другое как свое другое – мышление или бытие, которое из них выражает и продолжает себя в другом как себя другого? Самое непосредственное решение этой проблемы мы находим, если ставим вопрос об отношении мышления человека к его бытию. Иная постановка вопроса будет неадекватной. И сама проблема в своем действительном значении возникает в человеческом мире – в новом специфическом мире наряду с естественно-природным. Таких фундаментальных атрибутов как свобода, творчество того, чего не бывает и не может быть в природе, в ней нет и не может быть. Эти атрибуты мышления, выражающие его суть, выступают как глубинная саморефлексия.

В нашу эпоху уже нельзя и невозможно воспринимать мышление человека или человека как мышления как только эфемерную тень каких-то высших сил.

Мышление в этом смысле следует признать как высшую онтологическую силу, обладающую возможностями как установить гармонию человека со всей Вселенной, так и вести к ее разрушению, в зависимости от того, какие жизненные цели в нем возьмут верх.

Главная ценностная парадигма материализма в целом, и, особенно в ленинской интерпретации, состоит в крайней нивелировке всего субъективного, мыслительного, идеального и тем более – субъекта. Это – только зависимая, не являющаяся собственным основанием сфера, которую нельзя, невозможно объяснять из нее самой. Ее главная особенность в том, что у нее нет реальных собственных особенностей, реальной онтологической специфики. Мышление по Марксу универсально только в том смысле, что оно и связанная с ней деятельность человека воспроизводит и производит по меркам любой вещи, т.е. у него нет и не может быть собственной меры. Ее мера – в отсутствии меры. Получается, что человеческое мышление каждый раз идентифицируется с мерой определенной вещи. Отождествляясь с каждой вещью, точнее, с ее сущностью, т.е., разумеется, с познанной вещью, человек в принципе может, оказывается, охватить их все в едином целостном мышлении. Эта мысль, все-таки, остается в рамках понимания его как отражения объективного мира человеком.

Гегелевскую формулировку, что понятие на уровне идеи погружается в действительность, В.И. Ленин постоянно переводит только на язык познания, тогда как Гегель саму действительность и называет идеей, поскольку для него вся природа есть осуществленная форма одной из ступеней развития абсолютной идеи. Именно потому он идею в отличие от понятия определяет как единство понятия и объективности. В этом совпадении понятия и объективности идея и выступает в качестве истины. А В.И. Ленин совершенно отбрасывает концептуальную схему Гегеля, где абсолютная идея выступает как верховный субъект, совершающий свое развитие и свое самопознание в виде природы и истории, как только познание. На мой взгляд, Гегель изображает схему человеческой деятельности как схему деятельности внемировой идеи (своеобразный бог в гегелевском содержании). Это можно назвать мистификацией реального процесса, но с той позиции, которую во всех этих комментариях занимает В.И. Ленин, возникновение реального из идеального в человеческой деятельности тоже оценивается как мистификация. С точки зрения концепции Гегеля понятие не есть отражение действительности, понятие есть в определенном смысле субъект, который переходя в действительность, выражает себя в ней как идея. В своем изложении, там, где Гегель это называет понятием о понятии, он в определенном смысле называет его (понятие) личностью.

В.И. Ленин приводит, например, следующую выдержку из «Науки логики» Гегеля: «Но так как получился тот результат, что идея есть единство понятия и объективности, – истина, – то на нее нельзя смотреть, только как на цель, к которой должно приближаться, но которая сама постоянно остается некоторым видом потусторонности, а следует признать, что все действительное лишь постольку есть, поскольку оно имеет внутри себя и выражает идею. Предмет, объективный и субъективный мир, не только должны вообще совпадать с идеей, но они сами суть совпадение понятия и реальности; та реальность, которая не соответствует понятию, есть только явление, субъективное, случайное, произвольное, не истина» [Ленин 1977, 175-176]. И на полях этим словам Гегеля дается пояснение В.Ленина: «Согласие понятий с вещами не субъективно. По Гегелю объективный и субъективный мир, предметы – все суть воплощенная идея. Природа, действительность выражают идею, говоря иначе, они – действительность идеи. Гегель не говорит, что идеи постольку истинны, поскольку они соответствуют действительности». Ленинское перевертывание идеалистической концепции Гегеля на материалистический лад есть полное искажение ее содержания. Если все действительное выражает идею, то субстанциональным, т.е. тем, что порождает, является именно понятие, идея, а не действительность. Действительность может правильно, адекватно, а может и неправильно, неверно выражать идею. В зависимости от этого она может являться необходимой или случайной, истинной или не истинной в разной степени. Понятие, идея – первичны, материя – их воплощенная форма, – вторична. Человеческое мышление есть процесс творческий, а Гегель превратил основные характеристики этого процесса в характеристики внемировой деятельности абсолютной идеи. Это в определенной мере выражено Гегелем, примерно, следующим образом: логика есть изображение бога, каков он есть в себе и для себя до сотворения мира и какого бы то ни было конечного духа (т.е. человека). Даже при всей фантастичности исходных, отправных основоположений гегелевской системы, она уже в этих идеях содержала определенную действительную основу: в безмерно преувеличенном виде она изображала схему человеческой деятельности, где определяющую, творческую силу имеет только мышление.

На фоне этой богатой реальным содержанием системы взглядов ленинские оценки, замечания и восторги насчет того, что Гегель, пусть и в перевернутом виде, признает первичность материи, природы действительно крайне бедны.

В.И. Ленину, по-видимому, представляется, что когда Гегель средства оценивает выше целей человека, он (Гегель) в средствах усматривает объективные природные силы и потому они сохраняются, тогда как цели как сугубо субъективные устремления человека преходящи и исчезают и т.д., что все сознание человека и он сам зависимы от состояния и развития средств, понимая последние как производительные силы и вытекающие из них отношения. Но у Гегеля, как уже отмечалось, сама природа есть реализованная идея, понятие, принявшее форму природы, и потому природные силы, служащие человеку в качестве средств, имеют в себе разумное содержание. А если средства понимать как освоенные человеком законы и вещи природы и потому ставшими человеческими силами, то, они как раз подчинены целям человека и изначально приспособлены для служения этим целям. При этом, поскольку средства имеют смысл только как средства человека в рамках его целей, то их разумность или даже неразумность должна зависеть от разумности или неразумности этих целей, т.е. самого человека. У Гегеля это положение, следовательно, не содержит никаких зерен исторического материализма, даже в зародыше. У него внемировое идеальное как было первичным по отношению к материальному, так и остается. И в этом положении Гегеля гораздо больше реального смысла, чем в упомянутом комментарии Ленина.

И реакция Ленина на слова Гегеля «В логике идея становится творцом природы» [Ленин 1977, 155] соответствующая: «ха-ха!». Ему не приходит на ум искать в идеалистических учениях какой-то другой смысл, кроме: материя, природа первична, сознание вторично, она познаваема, диалектика идей – отражение диалектики вещей и только. Для Гегеля цели человека субъективны и конечны в рамках глобального развития абсолютной идеи, это развитие и есть, с его точки зрения, объективный процесс, а не просто природа, как это воспринимается Лениным. Для Гегеля идея и есть природа, так как переход понятия в реальность и есть его становление природой. Для Ленина это есть отношение идеи как отражения к природе. И в человеческой деятельности идея, содержащаяся в цели, воплощается в объективной опредмеченой форме, т.е. становится предметом. Человеческая мысль становится реальностью, что в данной интерпретации Ленина приобретает превратный вид. Вот как оценивает эту мысль Ленин: «Эта фраза на последней [319]-ой странице Логики архизамечательна. Переход логической идеи к природе. Рукой подать к материализму» [Ленин 1977, 215]. Она была бы оправданной, если ее истолковать как осуществление идеи человеком в предметной форме.  Но тогда это было бы идеализмом другого плана, но не материализмом.

На самом деле человеческие цели суть по существу идеи, которые, конечно, включают в себя и мысли о средствах, могущих содержать представления об объективных природных компонентах, но это совершенно не обязательно. Такими средствами могут выступать и сами представления, понятия и идеи и т.д. во внутренних мыслительных процессах. Однако, что бы ни выступало как средство, оно всегда является подчиненным элементом внутри цели, выполняет функцию, которая не сводится только к их изначальным свойствам. Машины, например, могут двигаться по законам природы, но они обеспечивают в обществе, в разных культурах совершенно различные функции. Эти функции не имеют аналогов в природе. Идеи этих функций человек не может почерпнуть в природе, их там нет. Они сугубо человеческие изобретения, плоды мыслительной деятельности. Психологи в своих исследованиях отмечают, что мотивы и цели у учеников в школах, стремящихся хорошо учиться, могут быть самые разные, т.е. не всегда только потому, что им интересно обретать все новые и новые знания, хотя и этот мотив имеет место.

История многих психических болезней свидетельствует, что их источниками являются сугубо психические же факторы, а не нарушения каких-то органических, физиологических или генетических процессов. Довольно часто таким болезням подвержены индивиды, физически совершенно здоровые. В значительной части суть таких болезней состоит в зацикленности человека на определенных мотивах, желаниях, потребностях и т.д., в неспособности его выйти из-под их власти, в определенной потере критического контроля над ними. Это, разумеется, означает определенную ослабленность его субъектности, потери свободы. Явление – сугубо идеальное, которое, конечно, может находить себе выход во внешних физических действиях, а может и не находить. Множество фактов свидетельствует также, что сугубо психические явления могут оказать как положительное, так и отрицательное воздействие на состояние органического тела человека, вызвать некоторые соматические болезни, а иногда способствовать и оздоровлению от таких недугов. Все это известные факты. И они нисколько не говорят о том, что человеческие мысли – это материальные процессы.

Мною была проанализирована идея ценности в других работах, где мотивы, цели и интересы рассматриваются как более конкретные формы реализации ценностей. Все эти идеальные движущие силы человеческих действий и поступков вырабатываются в глубинах их души, они создаются самими людьми и никаких других внешних сил, их образующих, помимо их самих (людей), искать бессмысленно.

Многие философские системы пытались объяснить природу, т.е. сущность мышления из чего-то другого, внешнего, более основательного и субстанциального, чем оно само. Следовательно, пытались объяснить человека из чего-то другого. Но человеческое Я и есть само творчество, в котором оно вовлекает в сферу творчества, созидания себя множество других явлений, процессов, предметов, их содержание и смысл, очеловечивая их и в то же время объектированно, предметно выражая и проявляя себя. И в этом творчестве себя есть момент отражения, внутренний подчиненный момент, высшей развитой формой которого является наука. Чтобы вовлечь внешние процессы и предметы в лоно творчества, человек должен их познавать, отражать и воспроизводить их содержание в идеальной форме.

Именно этот момент отражения и превратили и возвели в степень субстанциальной основы и сущности мышления. И материалистическое понимание истории есть разновидность такого превращения и возведения. Всё в мире значительно, определяюще, самодостаточно и незыблемо и причину своего бытия содержит в самом себе, но не мышление, не человек. Такое понимание и вытекает из того, когда в основу объяснения мышления берут отражение.

Да, человек зависит от многого, т.е. от многого зависит мышление. Его бытию грозит множество опасностей, в том числе и опасности, создаваемые им самим. В том числе и безмерным преувеличением значения своей отражательной деятельности и ее результатов. Особенно когда эта сторона грозит превратиться в главную жизненную ценность, отодвигая на периферию нравстенно-духовные.

Но что означает зависимость? О сущностной зависимости мышления от внешних факторов уже сказано, что это невозможно. Точнее было бы сказать о сущностной независимости мышления. А это нуждается в объяснении. Зависимости человека, его мышления в основном носят несущностный характер. Известно, что отсутствие многих природных факторов несовместимо с органической жизнью человека, влечет его смерть. Но это факторы, которые не определяют содержание и сущность человека, его мышления. Не они порождают непосредственно человека, его мышление. Следовательно, исходя из природы этих факторов, невозможно объяснить и понять природу мышления.

Внешние зависимости определяют не сущность мышления, а общие условия его возможности. Общие условия вообще живой материи включают в себя, например, такие общеизвестные факторы, как наличие воды, воздуха и тепла в определенных пределах, не говоря уж о многих других. Точно так же не объясняют существо мышления физические, химические, биологические механизмы, обеспечивающие функцию мозга, называемой мышлением. Внешняя зависимость, как говорится, налицо, но, исходя из их природы природу мышления не объяснить, хотя таких попыток было множество. Не объясняет подлинную специфику мышления даже те психические процессы и механизмы, которые у самого человека выступают как низшие слои мышления и которые во многом родственны с психикой наиболее развитых животных, близко стоящих к человеку на эволюционной лестнице. И не объясняют, на мой взгляд, потому, что они по своей глубинной специфике суть отражательные процессы как со стороны принятия внешних воздействий организмом, так и ответных реакций организма на них.

В чем же тогда может состоять сущностная зависимость? Это, по-видимому, те преграды, которые творение нового испытывает из-за собственных внутренних трудностей.

Представляется, что эти собственные трудности творчества связаны с тем, что творчество по своему глубинному смыслу и даже механизмам есть свобода. Об этом говорилось, когда объяснялось, что такое свобода человека, следовательно, его мышления. В частности о том, что смысл ее состоит, кроме прочего, в возможности отказа от нее, от выбора определенных ценностей. Ибо свободная жизнь является самой трудной, самой проблемной, именно поэтому во многом индивиды бывают склонны уклоняться от выбора определенной жизненной позиции, вверив себя воле случая. Это решение самого индивида, а не просто отражение внешних условий. Другой индивид при тех же условиях может принять другое решение.

Многие трудности возникают из-за неверно выбранных жизненных ценностей, по определению автора данных строк – псевдоценностей. В истории было немало примеров, когда псевдоценности, которыми увлекались не только отдельные индивиды, но целые народы, культуры и цивилизации, обрекли их к крушениям и катастрофам.

Иначе говоря, творчество составляет существо мыслящего Я, не означает обязательно созидание чего-то всегда благородного, духовно и нравственно высшего, делающее его все выше и выше. Увы, часто это не так. Новый человек совершенно иных жизненных ориентаций, чем прежде, иных ценностей вполне может потом отказаться от всего этого, предпочитая другие по собственному же решению и воле. Относительно любого другого решения людей можно сказать то же самое. Новое в человеческой жизни может возникнуть по свободе самих индивидов, даже тогда, когда тот или иной индивид принял решение вынужденно, под давлением обстоятельств, ибо, в конце концов, это же его решение, его определенный выбор, а не автоматическое следование внешним импульсам. Приходится еще и еще раз напоминать, что другой вопрос – хорошее это решение или плохое, ибо была возможность другого выбора, все зависело от воли и склонностей выбирающего.

Таким образом, творчество в собственном смысле свойственно только человеку, каким бы оно ни было по содержанию, оно совершается по свободному выбору даже тогда, повторяем, когда человек, принимающий решение, склоняется перед какой-то необходимостью, посчитав, что обстоятельства сильнее его. Только при свободном выборе человека, совершивший его становится единоличным автором его, субъектом, единственно от которого исходит действие и поступок. Здесь не остается никаких оснований для ссылки на другие внешнее обстоятельства, которые вынуждают совершить именно такой выбор, хотя люди часто любят кивать именно на них.

Когда в природных условиях возникает нечто новое, оно совершается по необходимости, несмотря на всю сложность происходящих процессов. О творении в этом случае речи быть не может, так как новое в природе есть следствие закономерного движения.

Возведение в степень субстанции результатов собственных творений являлось выражением известного, все более усиливавшегося, их отчуждения, принявших в глазах людей не только внешний, но даже противостоящий и враждебный им самим характер. Каждое новое поколение людей застают этот сложившийся за тысячелетия грандиозный мир, в особенности принявший вещный облик, как изначальный, определяющий их объективный мир, который оно осваивает, распредмечивает, а, следовательно, познает и отражает. Следовательно, этот грандиозный мир, действительно выступающий первичным по отношению к этим индивидам, в процессе его освоения переходит от объективного в субъективное, реального в идеальное, бытия в мышление. Если ограничиться этим вторичным процессом, иметь в виду и знать только его, то материалистическое понимание человеческой истории в целом предстает как единственно возможное, истинно научное учение. Материалистическое понимание истории Маркса, на мой взгляд, берет в качестве начала именно эту вторичную сторону, что в его собственных работах называется процессом распредмечивания. Но в его «Экономическо-философских рукописях 1844 г.» прослеживается, что всякое распредмечивание возможно только как освоение идеального смысла опредмеченных форм человеческой культуры, т.е. опредмечивание предшествует своему распредмечиванию. Это внутренне взаимосвязанные стороны единого процесса.

Ценностно-мотивационная сторона мышления есть сущностная назначенность мышления. Она определяет характер и направление познавательной функции, начиная с самых элементарных уровней до сложнейших разработанных форм современной науки. Познание не может быть самоцелью для человека, оно может служить, в конечном счете, для развития субъектных способностей человека, а может и затормозить его в известных условиях отчуждения. Знания, приобретаемые наукой, суть средства. Для чего и на что они могут служить определяются именно ценностно-мотивационной стороной жизни людей и отдельного индивида.

Понимание ценностно-мотивационной деятельности мышления человека заключается, прежде всего, в том, что ее сущность есть творчество. Она по своему существу совпадает с мышлением как целым, ибо она и сообщает всему целому свой характер. Дело в том, что в сфере ценностно-мотивационной на уровне, прежде всего, отдельного индивида, но также и на уровне сообщества, все возникающие формы мышления – ценности, мотивы, цели и потребности и т.д. – как по содержанию, так и по форме являются чем-то таким, чего в жизни данного субъекта еще нет, не имеет места. Следовательно, это то, что требуется индивиду или сообществу в качестве реальности. Тем более, если это требуемое вообще отсутствует в истории как реальность, чего вообще еще не было в истории человечества.

Как уже говорилось, сфера ценностей, мотивов, целей и потребностей и т.д. в отличие от сферы отражательно-воспроизводящей есть область должного, а не сущего. Интенция всей этой сферы заключается в главном переходе от уровня идеального к уровню реального. Содержание ценностей, целей, мотивов или идеалов как определенного желательного человек не имеет в себе и для себя как свою реальность, не может их просто отразить как некий внешний предмет, объект в готовом виде. Человек впервые создает, творит в идеальном виде, а потом только придает им внешне видимую, ощущаемую, созерцаемую, в том числе и вещную форму. Притом, если иметь в виду вещную форму некоего изделия или картину художника, то новое в них заключается не в физических действиях и не в веществе, а в том идеальном смысле, что в них выражено. И в этом смысле творчество нового совершается по существу только в идеальном и в форме идеального. Поэтому совершенно неверна известная фраза В.И. Ленина из «Философских тетрадей», искажающая гегелевскую мысль: «на деле цели человека порождены объективным миром и предполагают его – находят его, как данное, наличное» [Ленин 1977, 171].

Созидание имеет место и тогда, когда индивид производит то, что у него имелось и до этого. Освоение идеального смысла объективированных форм, предметов порождает необходимость осуществлять их все снова и снова, ибо снятие объективированных форм есть переход реального в идеальное, которое переходит в потребность перехода этого идеального в новое реальное. Тем более в этом процессе содержание идеального обогащается и развивается, не говоря уже о том, что оно может кардинально изменить главный смысл, поскольку основные мотивы и цели могут оказаться совершенно новыми, подчас даже противоположными прежним. В этом процессе могут возникать и возникают новые идеи, направления, замыслы о путях и средствах их осуществления. В осуществленном, т.е. реализованном уже никаких изменений быть не может, ибо, как мы знаем, чтобы произошли какие-то изменения в реальном, прежде должны изменяться мотивы и цели, ведущие к этому. Эта изначальность идеального есть настолько элементарно наблюдаемый факт, что он часто фиксируется самим Марксом вопреки его материалистической догме. В первом томе «Капитала» он отмечает, например, что: «В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении работника, то есть идеально» [Маркс 1951, 184]. Кроме того из психологических, психотерапевтических исследований известно, что человек главным образом есть мыслящее себя мышление. Это свойственно ему именно как ценностно-мотивационная деятельность, ибо она есть процесс самоустроения Я, процесс его самоорганизации, самоизменения или самоутверждения, т.е. не направленная целиком на что-то внешнее. И это независимо от того, что в этом же процессе происходит и усвоение содержания внешних объектов. Направленность на внешнее может происходить и происходит всегда не отдельно от этого главного направления, а как его внутренняя, неотделимая и подчиненная ему деятельность. Взятое в целом Я есть самодеятельность. Момент овнешнения входит в этот овнутряющийся процесс как часть.

Самоопределяемость Я как субъекта состоит даже и особенно в том, что оно в форме бытия, в предметно-физических выражениях не только адресует другим свое идеальное содержание, себя как идеальность, но в известных ситуациях и укрывает и закрывает свое внутреннее духовное пространство от внешнего, не всегда необходимого, вторжения. То, что происходит во внутреннем духовно-душевном пространстве Я, индивиду, как известно, не всегда желательно выставить на всеобщее обозрение, созерцание и суждение. Более того, часто там имеются такие потребности, мотивы и цели, которые ему хотелось бы закрыть, иногда просто навсегда, и средством для этого может служить форма бытия в виде физических действий, произносимых, написанных слов, предметных воплощений и других внешних выражений, вводящих в заблуждение относительно действительных мотивов. Бытие, таким образом, может не только подтвердить, что данное индивидуальное мышление есть, что оно и выступает как его реальность для других индивидуальных мышлений, не только может послужить мостом в иной мир, но и предназначенным мышлением быть оборонным укреплением, чтобы блюсти некоторые тайны Я в глубинных закоулках его душевных структур.

Такое их бытие создает, конечно, у других индивидов ложное представление об истинных мотивах данного индивида. Кроме того, мотив человека может быть, например, эгоистичным, но поступок его – альтруистическим, притом не обязательно ложным, ибо именно такой, как бы жертвенный, поступок может лучше отвечать его эгоистическим целям.

Осуществимость неверных и опасных идей также свидетельствует об онтологической мощи человеческого мышления, а не о ее эфемерности и недейственности, ее статусе всего лишь тени действительности, как это получается согласно материалистическом учениям.

Суверенность, точнее, субстанциальность и самоопределяемость мышления есть выражение именно ценностно-мотивационной сферы. Иначе говоря, субъективность и есть основание субъекта, человека, которая, в конечном счете, и обеспечивает его онтологический статус.

Все это, конечно, во многом известные вещи, но, однако, не воспринимаются как выражение суверенности и субстанциальности мышления, т.е. само себя мыслящего, идеального Я. Индивидуальное пространство человеческой личности, разумеется, не есть граница его телесности, а есть пространство его идеального Я, которое в зависимости от характера интересов и мотивов может быть относительно открытым или относительно закрытым, иногда довольно замкнутым. Но никогда не может быть абсолютно закрытым, поскольку он всегда живет в некоем сообществе, а скрытые мотивы находят себе некие косвенные и даже вывернутые формы выражения.

Понимание человека как внутренне свободного субъекта несовместимо с материалистическим пониманием истории и вообще с пониманием его как всего лишь следствия внешних и внутренних причин или условий.

Мышление человека, особенно если взять его в совокупности мышления целых народов и цивилизаций и т.д., показывает себя как колоссальный онтологический фактор именно этой осуществимостью даже псевдоценностей на практике, могуществом такой ставшей реальности. Социальные системы, подавляющие самих индивидов, создавших и укрепляющих их своими повседневными действиями, наглядно демонстрируют это.

Ведь многие, казалось бы, достижения человеческого ума люди пытаются использовать как средства подавления, подчинения и даже уничтожения друг друга. Всем известно, что имеются сейчас такие достижения, использование которых может повлечь к исчезновению всего живого на земле.

Именно понимание себя, как мыслящего себя мышления, в качестве великой онтологической силы, может порождать в нас – людях – соответствующую ответственность за свои решения и дела. Действительно, человеку следует постараться, в конце концов, соответствовать своему понятию или своему истинному назначению: как фундаментальной мировой силы – и быть в состоянии нести ответственность не только за человеческий, но и за естественно-природный мировой порядок, на который может простираться его влияние.

Литература

Ленин 1952 – Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. М.: Изд-во политической литературы, 1952.

Ленин 1977 – Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т.29. М.: Изд-во политической литературы, 1977.

Маркс 1951 – Маркс К., Энгельс Ф. Капитал. Т. 1. М.: Изд-во политической литературы, 1951.