Пересборка эпистемологического
Автор Лебедев С.А.   
03.07.2015 г.

От редакции. Исполнилось 75 лет доктору философских наук, профессору философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, Заслуженному профессору Московского университета, видному специалисту в области философии и методологии науки, постоянному автору журнала с 1980 г. Сергею Александровичу Лебедеву. Редакция и редколлегия поздравляет юбиляра и желает ему здоровья и дальнейших творческих успехов.

В статье обосновывается необходимость пересмотра основных категорий классической эпистемологии и философии науки (цель науки, субъект науки, метод науки, научная истина и др.) как не соответствующих реальному процессу научного познания.

 

The article aid is justification of necessity reinterpretation a main categories of classical epistemology and philosophy of science: science aid, subject of science, scientific method, scientific truth.

 

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: наука, научное познание, цель науки, субъект науки, научный метод, научная истина, научный консенсус.

 

KEY WORDS: science, scientific cognitive activity, science aid, science subject science method, science truth, science consensus.

 

Непосредственным толчком для написания данной статьи явилось неизгладимое впечатление от содержания и пафоса новой книги известного французского социолога  Б. Латура, недавно изданной в России [Латур 2014]. В ней Латур подверг радикальному пересмотру содержание всех основных категорий классической социологии, показав их неадекватность функционированию реального общества. Итогом этого пересмотра явилось создание им  акторно-сетевой теории общества (АСТ). По аналогии мы решили поставить под вопрос адекватность основных категорий классической эпистемологии (цель науки, природа научного познания, научный метод, научная истина) по отношению к реальному процессу научного познания и предлагаем их новую трактовку. Тем более, что движение в этом направлении в отечественной эпистемологии уже началось [Лебедев 2014б, Лекторский 2001, Лекторский… 2009, Розов 2008].  

 

1. Социальность субъекта современного научного познания

Современная наука, без всякого преувеличения,  является суперсложной, многопараметрической социальной системой. Это профессионально организованная социальная деятельность миллионов исследователей. Сегодня во всем мире насчитывается около 10 млн. ученых, из них около 350 тыс. работает в России.

Современная наука имеет два принципиальных отличия от классической. Первой ее отличительной особенностью является перенесение главного акцента с процесса получения и обоснования научной истины на практическое применение научного знания для совершенствования техники и технологий, а также производства новых товаров и услуг. Второй отличительной особенностью современной науки является ярковыраженный социальный и коллективный характер научной деятельности. Главным субъектом современной науки стал уже не отдельный ученый, а  научные коллективы и организации разной мощности: от небольшой лаборатории или исследовательской группы до таких крупных социальных систем науки, как дисциплинарные сообщества, исследовательские институты, университеты, академии, технополисы. Все они, в свою очередь, органично встроены в мощную и разветвленную сеть национальной и международной науки.

Социальный характер науки четко обозначился уже в конце ХIХ – начале ХХ в., времени формирования так называемой «большой науки» (термин известного науковеда Дж. Прайса). Этот тип науки пришел на смену прежней, так называемой «малой науке», где главным действующим лицом был отдельный ученый. В период существования малой науки общее число ученых во всем мире не превышало нескольких десятков тысяч. Необходимо констатировать при этом одну любопытную вещь: в отличие от науковедов, большинство философов и методологов науки явно недооценили радикальное изменение статуса реального субъекта научного познания. Многие современные философы науки по-прежнему рассматривают в качестве субъекта научного познания  либо отдельного ученого (своеобразный аналог «гносеологического Робинзона»), либо «ученого вообще» или трансцендентального субъекта (И. Кант). Главным же субъектом современной науки является научный коллектив или научная организация. Почему это важно акцентировать? Потому что субъект-объектное познавательное отношение оказалось теперь существенно детерминированным различного рода социальными, коммуникационными и организационными требованиями. Деятельность отдельных ученых в  научных коллективах и организациях подчинена законам разделения труда в рамках функционирования коллективного субъекта науки. Она существенно диверсифицирована, специализирована и организована по принципу дополнения в рамках деятельности целостного субъекта науки (экспериментаторы, теоретики, создатели полезных моделей и опытно-конструкторских разработок, инженеры, математики-прикладники, экономисты, менеджеры, руководители научных программ и т.д.). Любой научный коллектив, решающий определенный класс проблем и задач, всегда действует как единое целое, как единый субъект. Одним из следствий социального характера субъекта научного познания является то, что отношения между членами профессионального научного сообщества стали иметь не меньшее значение для эффективного осуществления современной научной деятельности, чем отношения между ученым и познаваемой им объективной  реальностью.

В итоге оказалось, что адекватное понимание современного процесса научного познания требует учета социальной, коммуникационной, психологической и прагматической его составляющих. Соответственно,  исследование процесса научного познания, осуществлявшегося когда-то в категориях  традиционной эпистемологии  и методологии науки, по необходимости должно  быть дополнено  социологическим, историческим, психологическим, герменевтическим и праксиологическим контекстами. Сегодня необходима разработка более многомерных моделей процесса научного познания, чем те, которые когда-то  разрабатывались  представителями  классической эпистемологии, как в русле эмпиризма (позитивизм и постпозитивизм), так и  в русле рационализма (априоризм, интуиционизм, конвенционализм и др.). О ярко выраженном социальном характере современного научного познания свидетельствует не только его социальная организация, но и такие проявления его явной социальности как конкуренция различных научно-исследовательских программ, теорий, научных школ, идущая между ними непрерывная борьба за приоритеты, научное лидерство, профессиональное и общественное признание, финансирование, инвестиционную привлекательность и т.д. Современная научно-познавательная деятельность регулируется не только идеалами и нормами научного исследования, «освящаемыми» в той или иной эпистемологии в качестве наиболее имманентных для науки условий достижения объективно-истинного знания. Современная научная деятельность направляется не только требованием соответствия знания познаваемому объекту, но также множеством правовых норм (в частности, законодательством в сфере интеллектуальной собственности) и даже этическим кодексом (названным американским социологом науки Р. Мертоном «этосом науки»).     

Необходимо подчеркнуть, что в наше время важность этических норм как одного из регуляторов научной деятельности резко возросла в силу до конца не предсказуемых и часто опасных последствий научных исследований. Это касается как фундаментальных исследований, так и многочисленных прикладных.  Но особенно велика важность этических регуляторов научной деятельности при  создании на основе научного знания новых видов техники и технологий. В качестве необходимых превентивных мер по снижению опасностей для человека и общества при проведении такого рода научных исследований в развитых странах было создано большое количество этических и экологических комитетов, которые сегодня успешно функционируют. Всем этим комитетам, являющимся по своему статусу общественными организациями, тем не менее, законодательно предоставлено право вето на реализацию тех научных проектов,  организаторы которых не смогут убедить членов соответствующих этических или экологических комитетов в безопасности и гуманности планируемых научных исследований. Это отношение к науке может быть хорошо выражено словами известной поговорки: «Доверяй, но проверяй». Фактически это означает отказ от априорного и автоматического отождествления результатов научного исследования с благом и одновременно признание важным того обстоятельства, что не только применение научных знаний может быть использовано во вред человеку, но и само  исследование – также. Конечно, социальные оценки научных открытий и теорий, особенно тех, которые оказывали фундаментальное мировоззренческое влияние на общество, имели место всегда, на протяжении всей истории науки. Примеров тому множество. Например, жесткое неприятие атомистических идей Демокрита в Древней Греции или аксиоматически построенной геометрии Эвклида на Древнем Востоке, почти единодушное признание истинности геоцентрической системы Птолемея в античную и средневековую эпохи и напротив, принятие учеными Нового времени альтернативной концепции  – гелиоцентрической системы мира Коперника. Это и неожиданный триумф идей атомизма Демокрита в физике ХIХ в., дискуссии вокруг истинности теории эволюции Дарвина с момента ее возникновения и вплоть до настоящего времени, теории относительности (особенно общей) и квантовой механики (особенно в той  интерпретации, которую предложили сами создатели квантовой механики Н. Бор и В. Гейзенберг), теории Большого взрыва в космологии, универсального характера синергетики, значимости идей торсионной физики и т.д.

Признание социального характера процесса научного познания  не только не противоречит возможности достижения наукой объективного знания, но, напротив, создает максимально необходимые условия для реализации этой цели. И достигается это именно путем уменьшения возможности субъективизма за счет возрастания роли коммуникационной составляющей в процессе получения и оценки знания коллективным субъектом современного научного познания. Благодаря именно коллективному характеру субъекта поддерживается определенный баланс между новым и старым знанием в функционировании и развитии системы научного знания. Мера этого баланса между новым знанием и накопленным ранее имеет социально-синергетический характер и коммуникационную природу. Преемственность же в развитии научного знания имеет не чисто гносеологическую регуляцию, например, с помощью принципа соответствия между старыми и новыми, сменяющими их фундаментальными теориями (Н. Бор), а социально-коммуникационный характер, регулируемый принципом  осуществления социальных эстафет по передаче накопленных знаний от одного поколения ученых к другому [Розов 2008].                  

 

2. Инновационный характер современной науки

Современная наука является не просто социальной, но и экономически регулируемой областью деятельности в силу ее инновационной нацеленности [Лебедев 2012; Лебедев, Ковылин 2011]. Инновационная деятельность имеет своей главной и непосредственной задачей не только и не столько производство нового знания, сколько производство новых потребительных стоимостей, новых образцов техники, технологий,  товаров и услуг самого разного вида (от космических кораблей и новых лекарств до бытовой техники и средств косметики). Необходимо подчеркнуть, что инновация – это экономическая категория, которая обозначает новую материальную потребительную стоимость (товар или услугу), а в современной экономике это прежде всего наукоемкая потребительная стоимость, которая востребована обществом. Естественно, что так понимаемая инновация и  деятельность по производству, созданию  инноваций самого разного рода могут быть и являются объектами экономического регулирования со стороны общества  всех развитых стран мира.

Особенностью функционирования современной науки является то, что она уже не просто ориентирована, а стала жестко встроенной в экономику в качестве одного из ее важнейших звеньев. Так было далеко не всегда. До конца XIX в. наука и экономика развивались относительно независимо друг от друга, хотя и были взаимосвязаны между собой. Однако в конце XIX в. отношение между наукой и экономикой резко изменилось. Первым шагом и индикатором этого процесса явилось создание в 80-х годах XIX в. в Германии, а позже и в США промышленного сектора науки, в частности, исследовательских лабораторий в составе химических и электротехнических предприятий. С этого времени наука стала важной  частью бизнеса. А уже в первой половине XX в.  были осознаны несомненные социальные преимущества альянса науки и экономики, науки и бизнеса во всех ведущих странах мира. Особую роль в ускорении этого процесса сыграли две мировые войны и, прежде всего, использование воюющими странами научных инноваций в военной сфере и получение в результате этого решающих преимуществ перед противником (количество и качество оружия и других средств ведения войны). Параллельно этому шло также усиление взаимосвязи науки с гражданским сектором экономики и все большее подчинение науки целям развития общества, производства все новых товаров и услуг гражданского назначения. Ориентация современной науки на инновации как на главную цель не могла не получить отражения в изменении структуры научной деятельности. Если взять общий объем всех видов научной деятельности за 100%, то их распределение в общей структуре науки стало выглядеть следующим образом. Исходный блок – фундаментальные научные исследования. Основной задачей этого блока является познание свойств, отношений и законов самых разных объектов.

Когда-то понятия «фундаментальные исследования» и «научная деятельность» были почти синонимами. В первой половине ХХ в. ситуация постепенно менялась. А в наше время фундаментальные исследования составляют лишь около 8-10 % всего объема научной деятельности во всех экономически наиболее развитых странах. Второй по объему блок в структуре современной науки – это прикладные научные исследования. Он занимает около 25-30 %  всего объема научных исследований. Главная его задача – создание полезных моделей по (возможному и реальному) применению научных знаний (как уже имеющихся, так и новых). Третий, самый большой и дорогостоящий блок в структуре современной науки, это  опытно-конструкторские, инженерные, технические и технологические  разработки. Они занимают в структуре современной науки около 50 %. Их главная цель – создание, испытание и последующая передача в массовое промышленное производство материальных образцов (прототипов) новых товаров и услуг, т.е. получение инноваций в собственном смысле этого слова. И, наконец, четвертый блок в структуре современной науки – это  научный менеджмент, включающий в себя не только управление научными исследованиями, но также маркетинговое сопровождение, продажу опытных образцов будущих массовых инноваций. Этот блок занимает примерно 8-10 % от совокупных трат на развитие науки во всех развитых странах, т.е. примерно столько же, сколько тратится на проведение всех фундаментальных исследований. Но без последнего блока наука сегодня не может эффективно функционировать, так как именно он обеспечивает связь науки с экономикой и  бизнесом, и благодаря этому необходимое финансирование для дальнейшего развития науки и всех видов научной деятельности.

Вся эта структурная цепочка современной инновационной науки является чрезвычайно динамичной с прямыми и обратными связями между ее блоками. И при этом в отношениях между ними отсутствует какая-либо жесткая иерархия или временная последовательность. Главное требование состоит в одном: вся цепочка науки должна эффективно функционировать как целое. Современная наука во всех развитых странах является важнейшим инструментом их экономической, социальной и военной политики. Конечно, подчинив себя интересам развития экономики, став одним из ее ведущих звеньев, наука, с одной стороны, потеряла былую независимость от бизнеса и государства. Но вместе с тем именно благодаря связи с ними она получает от них мощную финансовую и материальную поддержку, без чего продолжение научных исследований на должном уровне сегодня уже в принципе невозможно. Особенно это относится к техническим и естественным наукам с их огромными затратами на материалы, оборудование, современную приборную базу, информационное обеспечение, подготовку высококвалифицированных кадров исследователей и т.д. Как известно, доля расходов на науку во всех развитых странах достигает  сегодня 2-3 % от ВВП. В абсолютных величинах это десятки и сотни миллиардов долларов ежегодно. Так, например, ежегодные совокупные траты на науку в США составляют в последнее десятилетие сумму около 250 млрд. долларов в год. Это огромная сумма. Для сравнения, аналогичная сумма расходов на науку в современной России на порядок меньше и составляет примерно около 20 млрд. долларов в год. Описанное выше изменение основной цели современной науки по сравнению с классической может быть кратко описано следующей формулой: «От мировоззренческой науки к инновационной науке».

 

3. Проблема научного метода

Как известно, проблема научного метода была одной из центральных в классической эпистемологии [Лебедев 2013; Лебедев 2014а; Лебедев 2014б]. Очевидно, что в современной науке значительная часть познавательной деятельности также осуществляется в соответствии с некоторыми общими методологическими стандартами, доказавшими свою эффективность в прошлом (систематические наблюдения, эксперименты, моделирование, логические доказательства, математические расчеты и др.). С другой стороны, опыт современной методологической рефлексии над наукой убедительно свидетельствует о том, что несмотря на большое количество разнообразных средств научного познания, она по-прежнему не располагает неким универсальным методом, применение которого гарантированно вело бы ученых к успешному решению всех возникающих проблем. Сегодня «научный метод» это скорее общее имя для множества различных познавательных средств, которые используются в реальной науке. Вопреки представлениям  классической  эпистемологии в реальной науке не существует некоего «золотого»  универсального методологического ключа и видимо никогда не будет [Лебедев 2014б].

Одной из главных причин такого положения дел является то, что разные области научного познания имеют дело с качественно различными сегментами действительности, которые требуют учета специфики своего содержания при применении к ним тех или иных средств познания. Очевидно, например, что методы математики при решении ею своих проблем существенно отличаются от методов естественных наук, а методы наук о природе от методов социальных и гуманитарных наук, исследующих общество, сознание, культуру. На это обстоятельство в свое время совершенно справедливо указали  В. Виндельбанд  и Г. Риккерт. Методологическая культура представителей математического, естественнонаучного, социального и гуманитарного познания существенно отличаются друг от друга [Лебедев 2014г].

 Это, разумеется, не означает, что у различных областей научного знания не существует неких общих средств, а также возможности частичного применения своих специфических методов в других науках. Ярким примером методологического взаимодействия всех наук является широкое применение языка математики не только в современных естественных и технических науках, но и в социально-гуманитарных дисциплинах (экономика, история, социология, психология, логика, лингвистика и др.). Систематические наблюдения и эксперимент, формулировка и обоснование эмпирических и теоретических законов – это также сегодня не только методы естествознания, но и методы социально-гуманитарных наук и даже математики (прикладная математика, вычислительная математика, теория алгоритмов, теория систем, теория принятия решений и др.). С другой стороны, методы социальных и гуманитарных наук все чаще применяются в современном естествознании и математике (например, целостный подход к изучению своих объектов в таких науках, как биология, геология, география и др.; применение идей сингулярности и творчества в космологии и синергетике; симметрии –  в физике, химии, биологии; интуиции - в интуиционистской математике; использование антропного принципа – в  космологии, биохимии, биологии и др.). И все же методологических особенностей и различий между математикой, естествознанием и социально-гуманитарными науками, которые получили историческое закрепление в исследовательских традициях этих областей научного познания, гораздо больше, чем сходства между ними. Поэтому по-прежнему справедливым следует считать положение о том, что методологическая специфика познания того или иного предмета познания в значительной степени определяется особенностями его содержания. В этом отношении сложившееся методологическое различие между «физиками» и «лириками» в науке, между естественнонаучной методологической культурой  и гуманитарной методологической культурой, видимо, не устранимо в принципе и сохранится в будущем. Например, о соотношении методов естествознания и методов такой очевидно гуманитарной дисциплины, как философия можно заявить вполне определенно, что подобно тому, как физика и математика никогда не будут по своим методам философскими науками, точно также и философия по своему методу никогда не будет похожа на эти конкретные науки.

 Мы считаем, что одной из важнейших причин существующей гетерогенности методологического арсенала современной науки является также уровневая организация научного знания [Лебедев 2014а, Лебедев 2014г]. Она получила четкую экспликацию в структуре всех развитых научных дисциплин (физика, химия, биология, история, социология, психология и др.). В каждой из них имеется четыре уровня знания: чувственный уровень (данные наблюдения и эксперимента), эмпирический уровень (установление фактов и эмпирических законов изучаемой предметной области), теоретический уровень (построение логически доказательных моделей эмпирического знания), метатеоретический уровень (обоснование инструментальной, практической и мировоззренческой значимости конкретных научных теорий).

 Цели у каждого из уровней научного знания также существенно отличаются друг от друга. Так, целью чувственного уровня является познание объекта с помощью научных приборов различного вида, а результатом (познавательным продуктом) – данные наблюдения и эксперимента. Цель эмпирического уровня совсем другая. Это  создание понятийной модели объекта, его абстрактной (дискурсной) схемы, значениями терминов которой выступали бы данные наблюдения и эксперимента. Основными продуктами эмпирического уровня научного познания являются результаты взаимодействия мышления и чувственных данных. Это такие познавательные продукты как протокольные предложения, их обобщения (факты), эмпирические законы, феноменологические теории (системы эмпирических законов).

 Но эмпирический уровень научного познания – это только первая, начальная ступень деятельности научного мышления, его рассудка. Второй, качественно иной уровень рационального познания – теоретическое  исследование. Его цель – создание логически доказательных моделей и схем эмпирического знания об объекте,  дальнейшая мыслительная обработка эмпирического знания с целью выделения в нем главных, наиболее существенных связей. Главными продуктами теоретического уровня научного познания являются идеальные объекты научных теорий, теоретические законы, теоретические принципы, логические доказательные системы знания.

 Наконец, целью метатеоретического  уровня является анализ  научных теорий на их внутреннюю логическую непротиворечивость, полноту, общенаучную и мировоззренческую значимость, практическую эффективность. Специфическими продуктами этого уровня познания являются метатеории, частнонаучная и общенаучная картины мира, идеалы и нормы научного исследования, философские основания науки. Таким образом, каждый  уровень  научного знания имеет специфическое содержание, свою онтологию, которые не сводимы к содержанию и онтологии  других уровней научного знания. А потому каждый из уровней научного познания по необходимости имеет и особую методологию. Современная методология науки должна обязательно строиться и осознаваться с учетом этого обстоятельства.

 Наряду с методами, используемыми на всех или на большинстве уровней научного познания (анализ, синтез, моделирование, конструирование, отождествление, различение, сравнение и др.), в науке также существуют методы, которые  жестко «привязаны» только к какому-то одному из  уровней: чувственному, эмпирическому, теоретическому или метатеоретическому. Методами чувственного уровня научного познания являются научное наблюдение (систематическое наблюдение с использованием научных приборов) и эксперимент (создание максимально контролируемых условий воздействия на познаваемый объект и изучение последствий этого воздействия).

 Средствами эмпирического уровня являются абстрагирование, индукция, классификация, анализ, синтез, моделирование, аналогия, гипотеза закона, экстраполяция, объяснение и предсказание. Кластер методов теоретического уровня образуют уже другие методы: идеализация, конструктивное введение теоретических объектов, дедуктивно-аксиоматический метод, генетически-конструктивный метод, математическая гипотеза, метод симметрий, метод принципов, метод восхождения от абстрактного к конкретному и др. Специфическими  же методами метатеоретического уровня познания в науке являются парадигмальное, общенаучное или философское обоснование научных теорий [Лебедев 2014а]. 

 Таким образом, природа метода в науке определяется не только объектом и общими целями научного познания, но и тем, на каком уровне познавательной рефлексии ученый имеет дело с изучаемыми объектами. Например, очевидно, что формализация как метод научного познания уместна только на метатеоретическом уровне исследования (да и то в основном лишь в математике или логике), но отнюдь не на теоретическом, а тем более эмпирическом или чувственном уровнях. Столь же очевидно, например, что философская рефлексия научного знания вполне уместна и даже необходима на метатеоретическом уровне познания, но она бессмысленна на уровне чувственного познания объекта или  на уровне его эмпирического моделирования, а во многих случаях и на уровне построения частных теорий.  Кстати, именно это является реальным основанием негативного отношения позитивистов к философии как важному средству научного познания [Лебедев 2014б, Лебедев 2014в]. Таким образом, хотя отдельные методологические средства могут применяться и применяются на разных уровнях научного  познания (например, абстрагирование, гипотеза, дедукция, индукция, моделирование, системный метод), большинство средств может быть эффективно использовано только на определенном уровне научного познания. А это, в частности,  означает, что методологическая истина столь же конкретна, как и все другие виды истины. Разбиение методов научного познания по различным уровням научного познания имеет и тот смысл, что отражает реальную  специфику разных видов познавательных практик (или навыков) в науке.

 Например, деятельность или искусство экспериментатора по  постановке, проведению эксперимента и обеспечению воспроизводства одних и тех же наблюдений при повторяющихся экспериментальных условиях – это один вид познавательной практики или умения в науке. Эмпирическая же (статистическая) обработка данных наблюдения, их обобщение, создание эмпирических (рациональных) моделей и законов наблюдаемых явлений – это уже совсем другой вид научной практики, требующий от ученого других навыков и методов научной работы. Столь же сильно отличается работа теоретика по конструированию логически доказательных моделей знания об объекте. Здесь от ученого требуется прекрасное знание математики и логики, виртуозное владение их аппаратом, развитое продуктивное воображение в сочетании с ясностью и строгостью мысли. Метатеоретическая  же деятельность (общенаучная и философская рефлексия) требует от ученого таких навыков и способностей, как широкая научная и философская эрудиция, знание истории и философии науки, умение работать на стыке науки с философией, мировоззрением, культурой. Ясно, что навыки метатеоретического  исследования мало востребованы или совсем не востребованы на всех других уровнях научного знания, на которых и занято подавляющее большинство ученых. Ведь перед ними стоят совсем другие научные и практические цели и задачи, чем перед метатеоретиками. Как свидетельствует история науки, функции метатеоретиков выполняют в основном создатели новых теоретических парадигм и исследовательских программ. Сегодня,  благодаря сложившемуся в науке достаточно четкому разделению труда, методологический универсализм уже не является столь востребованным, каким он был в классической науке XVIIXIX вв.

 Как к этому относиться? Хорошо это или плохо? Скорее всего – нормально, ибо отказ от методологического универсализма в науке это необходимое и естественное следствие разделения труда в области познавательной деятельности, без которого «большая» современная наука просто не в состоянии эффективно существовать и развиваться. Но это разделение труда поднимает и новые методологические проблемы, такие как механизм взаимосвязи различных уровней познания и их результатов (является ли этот механизм жестким или мягким, кооперативным, резонансным), доверие в науке, научный консенсус, способы его достижения. Все эти проблемы являются достаточно новыми и актуальными для современной методологии. Одной из новых проблем, с которыми столкнулась современная эпистемология, является соотношение таких явлений современной науки, как методологический универсализм и методологический плюрализм. Крайним проявлением  последнего явилась, как известно, концепция методологического анархизма как абсолютного блага для науки П. Фейрабенда (в науке, доказывал он, должен действовать принцип «go anything»). Мы же полагаем, что в плане приоритетности методологический универсализм в науке и методологический плюрализм находятся в таком же положении, как процессы дифференциации и интеграции научного знания и его различных областей. И то и другое одинаково важно и находится в отношении дополнительности в рамках науки как целого. Методологический плюрализм ценен тем, что обеспечивает относительно самостоятельное функционирование и развитие различных областей науки и различных уровней в рамках научного познания как целого. Одним из недостатков философии науки конца XX в. как раз и было то, что в ней существовал слишком сильный акцент на зависимости одних областей и уровней научного знания от других. Одним из последствий такого подхода и явилась концепция несоизмеримости научных парадигм и фундаментальных научных теорий, получившая закрепление в концепциях науки Т. Куна, П. Фейерабенда и У. Куайна  [Лебедев  2014б].

 У концепции несоизмеримости фундаментальных научных теорий имеется явный фактический изъян: она противоречит реальной истории науки и повседневной научной практике. Главным эпистемологическим аргументом против подобной концепции может быть только один: в науке имеет место не только взаимосвязь, но и относительная самостоятельность различных уровней и различных единиц научного знания, которая может иметь основанием их методологическую суверенность, т.е. существование особых кластеров методов, обслуживающих данный уровень.

 

4. Консенсуальный характер научной истины

 Сегодня существенно другим образом по сравнению с классической эпистемологией решается проблема истинности. Мы полагаем, что отправной точкой современного подхода к решению этой проблемы является осознание принципиально социальной природы научной истины и ее консенсуального характера [Лебедев, Коськов 2014]. Это обусловлено тем, что при принятии решений об истинности научного знания существенную роль в науке играют два важнейших и противостоящих друг другу обстоятельства: 1) необходимость достижения согласия среди членов научного сообщества по вопросу о том, считать ли некоторую единицу научного знания истинной, т.е. полностью соответствующей своему объекту; и 2) постоянно имеющая место в научном сообществе критика различных гипотез, теорий и программ в их претензиях на объективную, а тем более абсолютную, истину. Значение первого и второго фактора связано с тем, что как весьма убедительно свидетельствует реальная история науки, ни одна из прежних научных теорий, претендовавших в свое время на статус абсолютной  объективной истины, не выдерживала последующей проверки на сохранение этого статуса. В этой связи следует считать вполне справедливым утверждение К. Поппера о том, что это неизбежная черта научного способа познания действительности, вытекающая из самой его природы. Как показал Поппер, никакой эмпирический опыт («факты») принципиально не способен доказать не только истинность, но даже вероятность истинности никаких общих научных концепций и теорий, ибо логика запрещает заключать от истинности следствий какого-либо общего положения к истинности самого этого положения [Лебедев 2014б]. С другой стороны, трудно согласиться с выводом Поппера о том, что реальное научное знание не подлежит оценке на предмет его истинности, что истина – это только идеал для научного познания. Такая оценка возможна, если признать, что она опирается не только на логико-эмпирические основания, но и на социально-консенсуальные.

 В чем главная причина обращения к консенсуальности? Она коренится в самом коллективном характере научного познания, являясь его неизбежным следствием. Столь же очевидно также и то, что консенсус по самой своей природе всегда неразрывно связан с определенным и исторически вполне конкретным множеством ученых, не только с его наиболее активными творцами, но и с более широким классом ученых в качестве его носителей. Естественно, что со временем, рано или поздно любой консенсус исчерпывает первоначальный ресурс своей поддержки просто в силу смены поколений ученых, включая лидеров науки. Об этом в свое время убедительно говорили А. Пуанкаре и М. Планк. Необходимо также подчеркнуть, что профессиональное научное сообщество, будучи главным субъектом научного познания, отнюдь не представляет собой некое тождественное себе и статичное образование. Оно являет собой яркий пример весьма динамичной социальной системы, каждый элемент которой (отдельный ученый), хотя и обладает известной степенью самостоятельности и когнитивной свободы в принятии тех или иных решений, тем не менее в своем поведении должен считаться с мнением других ученых и научного сообщества в целом. Вместе с тем необходимо отметить, что научное дисциплинарное сообщество представляет собой хотя и целостную, но при этом достаточно сложно организованную систему, где имеются разные уровни и блоки, ведущие и ведомые элементы и т.д. Одним из следствий такой  структурированности научного сообщества является то, что главное слово при выработке научного консенсуса и принятии когнитивных решений в той или иной области науки принадлежит ее лидерам, наиболее авторитетным и признанным специалистам в той или иной области науки. Особенно это касается стратегических решений, связанных с пониманием предмета, методов и основных направлений развития той или иной науки и научной дисциплины. И, как убедительно свидетельствует  история науки и особенно анализ ее современного состояния, значение и роль экспертных оценок в процессе функционирования и развития науки не только не уменьшается со временем, а напротив – постоянно возрастает.

 Осознание консенсуального характера научной истины явилось альтернативой  всем классическим концепциям природы научной истины, как субъективистским, так и объективистским. Как известно, двумя основными вариантами  классического субъективистского решения проблемы научной истины были эмпирико-индуктивизм (Ф. Бэкон, Дж. Ст. Милль, Ст. Джевонс, Г. Рейхенбах, Р. Карнап и др.) и конвенционализм (А. Пуанкаре, А. Грюнбаум, Д. Гильберт, Р. Фейнман и др.) [Лебедев 2014а, Лебедев 2014б , Лебедев 2014в]. Согласно эмпирико-индуктивистской концепции  научной истины быть истинным в науке означает быть доказанным или, по крайней мере, подтвержденным эмпирическим опытом (данными наблюдения и эксперимента, фактами). Однако неуниверсализм подобного решения проблемы научной истины обнаружился достаточно быстро. Он очевиден по отношению к математическому знанию и социальным и гуманитарным наукам. В философии математики эмпирико-индуктивизму противостоял логицизм (Г. Фреге, Б. Рассел и др.), а также интуиционизм (Л. Брауэр, А. Гейтинг и др.). В социальных науках – прагматизм (Ч. Пирс, К. Маркс и др.), а  в гуманитарных – герменевтика (В. Дильтей, Г. Гадамер и др.).

 Другим вариантом субъективистского решения проблемы научной истины является конвенционализм (А. Пуанкаре, А. Грюнбаум и др.). Как известно, конвенционалистская эпистемология возникла в конце Х1Х начале ХХ в. Ее появление было вызвано вполне объективными причинами и прежде всего особенностями развития науки на рубеже веков, когда началась научная революция в естествознании и математике. Для развития науки этого периода были характерны такие черты, как резкое возрастание абстрактности и общности теоретического знания, особенно в области математики и физики; широкое и сознательное использование учеными гипотезы в качестве важнейшей формы развития научного знания; ломка и пересмотр большинства понятий классической науки, казавшихся дотоле абсолютно незыблемыми; отказ от ряда классических фундаментальных понятий (эфир, дальнодействие, абсолютное пространство и время и др.); обнаружение конвенционального характера языка науки и, в частности, значения научных терминов; отсутствие однозначной связи между теорией и опытом (возможность объяснения одних и тех же фактов с разных теоретических позиций, часто несовместимых друг с другом – эвклидовы и неевклидовы геометрии, волновая и корпускулярная теории света и т.д.); резкое возрастание числа конкурирующих теорий во всех областях науки и в этой связи необходимость привлечения для решения проблемы выбора теории различного рода внеэмпирических критериев (простота, красота, удобство, полезность и др.). Согласно конвенционалистам истина является результатом условного соглашения (конвенции) между учеными, являясь актом их свободного волеизъявления. Принятие решения об истинности некоторой единицы научного знания - это всегда определенный «риск», когда истинность отпускается знанию как бы «в кредит», который впоследствии должен быть «оплачен» успехом сделанной ставки на истинность данной единицы научного знания.

 Но подобно эмпирико-индуктивизму  конвенционалистское  решение  проблемы  научной истины также оказалось неуниверсальным по отношению ко всему массиву научного знания. Хотя конвенционализм неплохо «проходил» при интерпретации истинности математического знания, однако, он полностью «проваливался» при попытках его применения к эмпирическому уровню знания, В частности, в социальных науках при решении проблемы истинности оказалось принципиально невозможно абстрагироваться от такого фактора, как социальный интерес (экономический, политический, идеологический и др.) той или иной социальной группы (класса, страты), а в гуманитарных – от приверженности определенной культурной традиции.

 Однако столь же неуниверсальными при сравнении их с реальной наукой и ее историей оказались и различные варианты объективистского решения проблемы научной истины. Такими концепциями были: материалистическая трактовка научного познания (теория отражения), различные объективно-идеалистические его интерпретации, основу которых составляло постулирование существования объективного разума как особой реальности, функционирующей и развивающейся по собственным законам (Г. Гегель, А. Уайтхед, К. Поппер и др.). С позиций этих эпистемологических концепций реальные ученые выступают носителями объективного разума, а отнюдь не как подлинные творцы его содержания. Естественно, что с подобным «метафизическим» принижением роли ученых в процессе научного творчества было невозможно согласиться. Главным историко-научным аргументом против материалистической и объективно-идеалистической интерпретации природы научной истины является то, что  обе они не способны объяснить феномены научных революций в развитии науки, когда новые теории возникают не только как дополнение старых, но и как несовместимые с ними. И материалистическое,  и объективно-идеалистическое решение проблемы истины были не в состоянии разумно  объяснить такие факты из истории реальной науки, как наличие и продолжительную конкуренцию различных  теорий и исследовательских программ, противоречащих друг другу. Сегодня уже стало очевидно для всех, что плюрализм в науке столь же неизбежное и естественное явление, как и в других областях человеческой деятельности и культуры.

 Реальной эпистемологической альтернативой всем классическим концепциям и является, на наш взгляд, консенсуалистское решение. Согласно этой концепции, научная истина является результатом консенсуса среди членов научного сообщества, являясь по механизму своего появления, как правило, итогом долгих и трудных обсуждений, переговоров, взаимной критики, самокритики и методологической рефлексии внутри определенного профессионального сообщества, как правило, дисциплинарного [Лебедев 2014д]. Выработка  научного консенсуса иногда занимает очень длительное время. Так, достижение научного консенсуса среди астрономов и физиков относительно принятия гелиоцентрической системы астрономии в качестве истинной потребовало около 300 лет, неевклидовых геометрий – 50 лет, частной теории относительности – 15 лет, квантовой механики – 15 лет, менделевской генетики – 40 лет, конструктивистской математики – 40 лет и т.д. На процесс и результаты научного консенсуса влияют не только логико-эмпирические факторы, но и социальные условия, а также философские взгляды, психологические установки (в том числе привычка к старым конвенциям) и, наконец, прагматические предпочтения ученых. Если же говорить совсем просто, то приписывание любой единице научного знания свойства истинности есть не более чем экспертное заключение научного сообщества. Выработка консенсуалистского подхода к решению проблемы научной истины стала возможной только во второй половине ХХ в., явившись результатом пересечения логико-методологическлого, историко-научного, социально-психологического, социологического  и культурологического анализа научного познания.

 Сегодня консенсуалистская концепция научной истины еще не стала чем-то общепринятым, общезначимым или само собой разумеющимся, как в сообществе ученых, так и среди философов науки. Но уже сегодня можно и нужно говорить о достоинствах и преимуществах этого подхода. Его естественность коренится в принципиально коллективном характере самого процесса научного познания. В современной мировой науке положение таково, что члены одного и того же дисциплинарного сообщества существенно распределены в пространстве и часто вообще не знакомы друг с другом. Что же их связывает друг с другом и делает единым коллективным субъектом научного познания? Ответ прост: густая сеть информационных каналов и когнитивных связей между отдельными учеными, причем часто неформальных и социально анонимных, т.е. специально не фиксируемых и не регулируемых из какого-то центра. Одним из результатов этих коммуникаций внутри коллективного субъекта науки, являющегося одновременно  необходимым условием его успешного функционирования как целого, и является  достижение среди его членов определенного консенсуса в отношении истинности, доказанности, однозначности и эффективности любой единицы научного знания (факта, концепции или гипотезы). В отличие от конвенций, также имеющих место в науке (выбор конкретной системы отсчета в физике,  различных единиц измерения, определений и классификаций разного рода), являющихся результатом сознательного, договорного и рационально-контролируемого поведения ученых, консенсус есть результат длительных переговоров, дискуссий, а нередко и столкновений позиций ученых во время этого во многом стихийного и социального по своей сути познавательного процесса [Лебедев, Коськов 2014]. Во многом выработка научного консенсуса – объективный социальный и психологический процесс, в котором  важная роль принадлежит коллективному бессознательному научного сообщества. Существенную роль в достижении научного консенсуса, несомненно, играет позиция ведущих ученых в соответствующей области научного знания как ее наиболее авторитетных экспертов. Если научная конвенция – дело личной ответственности отдельного ученого, то научный консенсус есть коллективное действие дисциплинарного научного сообщества и его коллективная ответственность за признание некоторой теории как истинной, научной, так и ненаучной или даже лженаучной.

 Главное достоинство консенсуального подхода к решению проблемы научной истины состоит в том, что в нем не только преодолеваются партикулярность и односторонность всех классических подходов к решению данной проблемы, но одновременно ассимилируются («диалектически снимаются») все позитивные моменты каждой из классических концепций природы научной истины. При  консенсуалистском подходе к проблеме научной истины удается совместить такие противоположные характеристики процесса научного познания, как его объектность и субъектность, объективность научного знания и его относительность, социальность и индивидуальность субъекта, преемственность и историзм, объективно и социально детерминированный и вместе с тем индивидуально-творческий характер процесса получения нового знания. Консенсуальный подход к решению проблемы научной истины также полностью совместим с концепцией многофакторной детерминации процесса научного познания: объектной, социальной, культурной, исторической, мировоззренческой, личностной. Если рассматривать вслед за И. Лакатосом историю науки  в качестве пробного камня истинности эпистемологических концепций, то несомненно,  консенсуалистская трактовка природы научной истины в полной мере соответствует этому критерию.

 

Литература

Латур 2014 – Латур Б. Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию. М., 2014.

Лебедев 2012аЛебедев С.А. Праксиология науки // Вопросы философии. 2012.  № 4.

Лебедев 2012бЛебедев С.А. Структура и развитие научного знания: позитивно-диалектическая концепция. М., 2012.

Лебедев 2013 – Лебедев С.А. Методология науки: проблема индукции. М., 2013.

Лебедев 2014аЛебедев С.А. Методы научного познания. М., 2014.

Лебедев 2014бЛебедев С.А. Основные парадигмы эпистемологии и философии науки // Вопросы философии. 2014. № 1.

Лебедев 2014в Лебедев С.А. Философия научного познания: основные концепции. М., 2014.

Лебедев 2014г   Lebedev S.A. Methodology of science and scientific knowledge levels//European Journal of Philosophical Research. 2014. №1(1). 65-72. 

Лебедев 2014д Лебедев С.А. Проблема истины в науке // Человек. 2014. № 4.

Лебедев, Коськов 2014 – Лебедев С.А., Коськов С.Н. Конвенции и консенсус в контексте современной философии науки // Новое в психолого-педагогических исследованиях. 2014. № 1.

Лебедев, Ковылин 2011 – Лебедев С.А., Ковылин Ю.А. Философия научно-инновационной деятельности. М., 2011.

Лекторский 2001 – Лекторский  В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., ИФ РАН. 2001.

Лекторский… 2009 – Лекторский В.А., Автономова Н.С., Пружинин  Б.И. На пути к неклассической эпистемологии. М., 2009.

Розов 2008 – Розов М.А. Теория социальных эстафет и проблемы эпистемологии. М., 2008.