Статья Т. Рокмора, содержащая попытку воспроизведения взглядов Марса, Лукача и Ильенкова на проблему опредмечивания и идеального знаменательна по меньшей мере в двух отношениях.

Первое – сам факт обращения к этой теме. Начало нынешнего века, проникнутого почти исключительного узкопозитивисткой и постмодернистской проблематикой, сделало тонкие рассуждения на темы марксистской философии вообще и проблемы соотношения материального и идеального, в частности, чуть ли не маргинальной темой. Между тем, эта сфера была, есть и будет более чем актуальна, причем не только в рамках философского «дискурса», но и с точки зрения решения многих фундаментальных проблем общественной практики. И этим рассматриваемая статья безусловно ценна и заслуживает всяческой поддержки. Более того, тема реактуализации этой части классического марксистского и критического марксистского (ХХ в.) наследия столь значима, что ниже автор этих строк специально к ней вернется в надежде на продолжение ее обсуждения на страницах журнала.

Второе. Содержательно статья Т. Рокмора являет собой весьма типичный пример крайне одностороннего, хотя и весьма типичного для марксизма вне СССР и постсоветского пространства (преимущественно на Западе) понимания проблем идеального, опредмечивания и наследия Ильенкова. И хотя автор, как я понял, является профессором Пекинского университета, текст по своей природе более всего напоминает работы определенного круга североамериканских авторов.

Эти ремарки были принципиально важны, ибо позволяют перейти к сути дела. А она состоит в том, что критика отдельных положений этой статьи будет малопродуктивна, ибо смысл Марксовой и развивающей ее ильенковской теории идеального может быть понят только на основе системно-диалектического подхода, в котором реализована та самая методология восхождения от абстрактного к конкретному, о которой упоминает, но в дальнейшем благополучно «забывает» Т. Рокмор.

Итак, исходный пункт: соотношение материального и идеального в мире общественно-деятельного человека. Во-первых, материальное и идеальное существуют только как диалектически (и потому противоречиво) соотносимые категории. Вне друг друга они внесмысленны. Во-вторых, материальное и идеальное – это категории, бытийствующие исключительно в общественно-практической деятельности человека. Вне нее идеальное (как и вообще человек) выражаясь гегелевским языком, принадлежат миру ничто (небытия). В-третьих, идеальное как результат распредмечивания, представленный в некотором третьем предмете, может быть только в процессе деятельности. И четвертый аспект: эта деятельность и есть бытие человека как родового существа (Лукач). Собственно говоря, это все, что можно сказать об идеальном и материальном как предельных абстракциях философского осмысления бытия человека.

Рассуждения же Т. Рокмора, в соответствие с которыми «общественная производственная деятельность человека преобразует вещи, которые вследствие этого приобретают форму идеальности, или стоимость», оказываются в этом контексте, мягко говоря, неточны по целому ряду параметров: (1) тут имеет место непонимание того, что деятельность человека есть распредмечивание и опредмечивание, что не тождественно преобразованию вещей; (2) забвение того, что далеко не всякая деятельность, а только труд обособленных товаропроизводителей создает стоимость; (3) наконец, странное игнорирование того, что стоимость есть материальное общественное производственное отношение.

Следующий шаг в развертывании теории идеального – феномены распредмечивания и опредмечивания как атрибуты человеческой деятельности. Давать характеристику этим понятиям после Ильенкова и Батищева, точно и тонко раскрывших и развивших соответствующие фрагменты Маркса – занятие, вообще говоря, малоплодотворное, но поскольку ныне это наследие большинством либо забыто, либо вообще не освоено, повторю некие азы. Начнем опять же с того, что распредмечивание и опредмечивание есть диалектически, противоречиво единые процессы, и вне друг друга не существуют.

Исходный пункт всякой человеческой (а значит, общественной и предметной) деятельности (рассмотрим в качестве исходной абстракции деятельность человека в материальном производстве) – распредмечивание ее материальных условий. Человек, распредмечивая и предмет труда, и орудие труда, формирует идеальную (пока еще предметно не представленную) цель деятельности и модель ее осуществления. Процесс распредмечивания есть своего рода «экстракция» (это слово не надо понимать буквально) опредмеченного в них культурного смысла, это диалог с их (предметов) бытием как идеального (например, понимание того, что из досок при помощи пилы, молотка и гвоздей можно сделать стул, но нельзя произвести хлеб, а при помощи печки, муки и яиц можно испечь хлеб, но нельзя сделать даже простейшую табуретку). Далее начинается сугубо материальный процесс производства стула (или хлеба). Так и только так осуществляется деятельность Человека, этим самым и отличающаяся от «деятельности» животного, на что образно указал еще Маркс в своем знаменитом положении об архитекторе и пчеле.

Результатом деятельности становится некий вполне материальный предмет, и как таковая деятельность есть опредмечивание. При этом данный материальный предмет – и вот здесь начинается уже собственно ильенковское дополнение классического марксизма – несет в себе и идеальное бытие. Но оно будет явлено миру только в процессе нового акта распредмечивания. В той мере, в какой потребитель будет использовать стул исключительно как предмет, на котором он будет сидеть, стул будет сугубо материальным феноменом. Но в тот момент, когда некий индивид захочет использовать стул как объект художественного творчества (сделав его элементом рисунка) или инженерной деятельности (решив усовершенствовать его конструкцию) стул обретет идеальное бытие, он окажется включен в процесс распредмечивания, в котором его (предмета) идеальное бытие станет исходным пунктом формирования нового идеального бытия нового предмета (картины, написанной на холсте, новой технологии, воплощенной в новом стуле).

Таким образом, создавший новую конструкцию инженер распредметил стул и тем самым создал идеальное, воплощенное в материальном объекте (новом стуле), тогда как обыватель, расположившийся на стуле, использовал его как сугубо материальный феномен. Вот почему феномен идеального существует исключительно в соотношении с феноменом материального и исключительно в процессе распредмечивания и опредмечивания.

Как таковой процесс распредмечивания и опредмечивания отличен от того, что Маркс назвал овещнением (в русском языке принято использовать термин «овеществление», но он образуется от слова «вещество», а нам важно оперировать с феноменом «вещь»). Понятие овещнение автор «Капитала» использует как правило в связи с особым типом общественно-экономических отношений, а именно – отношений, складывающихся в условиях товарного производства. Различие опредмечивания как атрибута всякой собственно человеческой деятельности и овещнения человеческих отношений как феномена, присущего только миру товарного производства (как сказали бы нынешние экономисты – «рынка»), было многократно прокомментировано в марксистской литературе ХХ в., причем и западной, и советской[i], и я не стал бы об этом даже упоминать, если бы не принципиальной важности «деталь». Дело в том, что автор рассматриваемой нами статьи вслед за подавляющим большинством экономистов-неоклассиков, философов-позитивистов и даже иных марксистов де факто отождествляет деятельность человека вообще и труд в условиях товарного производства, попадая в капкан того самого товарного фетишизма, о котором сам же упоминает в своей статье.

Специально подчеркну в этой связи еще раз: отношения товарного производства, в рамках которых единственно существуют такие феномены, как товар (и, следовательно, стоимость как одно из свойств товара), товарный фетишизм и т.п. есть исторически конкретная система производственных отношений, сугубо локализованная во времени и пространстве (заинтересованного читателя адресую к работам С. Мареева по проблемам конкретного историзма). Человечество тысячелетиями осуществляло деятельность, создавая великие материальные и идеальные ценности, вне отношений товарного производства и во многих случаях продолжает это делать до сих пор. И ныне, как и все предшествующие тысячелетия, ученый, публикующий свое открытие в общедоступном журнале, художник, отдающий свое произведение в музей, педагог, работающий в государственной школе – все они осуществляют общественную деятельность по преимуществу вне товарных отношений.

Сказанное позволяет сделать следующий шаг по пути продвижения к конкретному и выйти на проблему отчуждения. Отчуждение – феномен более широкий, нежели овещнение и касается социальных отношений во всем пространстве и времени «царства необходимости», далеко выходя за пределы отношений товарного производства.

В рамках марксистской традиции принято различать немецкие термины опредмечивание (Vergegenständlichung), экстракция, или экстериоризация (Entäußerung), овещнение (Verdinglichung), наделение внешним бытием (Veräußerlichung), овеществление (Versachlichung), обособленность, изоляция (Äußerlichkeit), отчуждение в юридически-правовом смысле (Veräußerung) и собственно отчуждение (Entfremdung). См.: [Кузьминов, Набиуллина, Радаев, Субботина 1989; Нарский 1969, 31; Шубин 2007, 121].

Для нас в этом перечне особо значимы понятия, означающие (1) собственно отчуждение (Entfremdung), (2) овещнение (Verdinglichung, Versachlichung), и (3) опредмечивание (Vergegenständlichung).

Оставим последнее выражение «по ту сторону» нашего анализа, ибо в этом случае речь идет об атрибуте всякой человеческой деятельности. Нас же в этом разделе интересуют общественные отношения, в пространстве и времени которых труд, его средства, результаты, субъект и сами общественные отношения становятся чужды человеку в его бытии родового существа (Маркс, Лукач). При таком понимании отчуждения становится понятно, что первый термин уместен в наибольшей степени как обозначение «отчуждения вообще», независимо от его конкретно-исторического вида, тогда как второй («овещнение») становится важнейшей чертой специфически-исторического вида отчуждения, присущего отношениям товарного производства, капитализма.

При таком подходе исчезает мучающая многих марксистов и радующая многих их критиков тема «отхода» позднего Маркса от использования категории «отчуждение»[ii]. На наш взгляд, эти рассуждения, построенные преимущественно на анализе терминов, не выдерживают серьезной критики[iii].

Во-первых, Маркс, безусловно, развивался как теоретик и методолог, и потому уделял в разные периоды своего творчества большее внимание тем или иным аспектам проблемы социального освобождения, исследованию которой он посвятил всю жизнь. Но не это главное. Последнее состоит в том, что, во-вторых, с содержательной точки зрения категория «отчуждение» (и соответствующий ей немецкий термин Entfremdung), предельно генерализованная и потому не отражающая специфики того или иного исторически конкретного, особого вида отношений отчуждения, была бы неадекватна для анализа именно товарных, капиталистических отношений. Она была нужна и использовалась Марксом тогда, когда он, действительно молодой, начинающий исследователь нащупывал основные аспекты исследования продвижения к будущему коммунизму (позднее и он, и Энгельс будут больше использовать категорию «царство свободы»). Он размышлял тогда над предельно общими проблемами, адекватными для исследования системного качества всего мира предыстории, но недостаточными для исследования собственно капитализма. Впрочем, и в «Капитале», как мы уже писали в предыдущем томе, Маркс не забывает об этом генеральном контексте, посвящая проблеме «перехода от царства необходимости к царству свободы» поистине гениальный текст в конце III тома. Кроме того, и в подготовительных рукописях к «Капиталу», и в самом «Капитале» Маркс использует широкий круг терминов, близких по содержанию к понятию «отчуждение»: прежде всего, понятие превратных форм, овещнения, а также более сложные конструкции, обозначающие существование социально-экономических феноменов «вне индивидов и независимо от них» [Маркс, Энгельс 1962, 383–384, 391, 397; Маркс, Энгельс 1964, 507, 513, 519, 529; Маркс, Энгельс 1968, 101].

В-третьих, и это тоже принципиально важно, марксизм не исчерпывается работами только Маркса. Начиная с Д. Лукача можно проследить линии через Ж.-П. Сартра и Франкфуртскую школу к критическому марксизму советских ученых-«шестидесятников» и полемизировавших с франкфуртцами более близких к классическому марксизму таких их западных коллег, как Б. Оллман, И. Мессарош, А. Шафф. Наследие традиции «шестидесятников» (и отечественных, и зарубежных) позволяет показать, что категория «отчуждение» как более общая не может и не должна вытеснять проблемы собственно эксплуатации. Это принципиально важно, ибо показывает, что, в частности, при капитализме общая атмосфера отчуждения, охватывающая и наемных рабочих, и буржуазию (на чем акцентирует внимание, например, Ж.-П.Сартр), и промежуточные слои, и даже «лиц свободных профессий», не снимает, но усиливает систему отношений эксплуатации.

Сказанное позволяет раскрыть отчуждение как мир, в котором сущностные силы человека как родового существа, осуществляющего преобразование природы и общества в соответствии с познанными законами их развития, стали чуждыми для подавляющего большинства членов общества. Они как бы «присвоены» господствующей социальной системой и лежащими на ее поверхности превратными формами, имеющими видимость института, вещи (типичный пример – деньги как вещь, подчиняющая себе человека) или иной внешней для личности человека формы.

Собственные качества и способности человека - творца истории (цели и средства, процесс и плоды его деятельности, его чувства и отношения к другим людям) превращаются в мир внешних, чуждых, неподвластных человеку и непознаваемых им социальных сил. Эти социальные силы – разделение труда и отношения эксплуатации, государство и традиция, денежный фетишизм и религия – как бы присваивают человеческие качества и тем самым превращают человека-творца в функцию и раба данных внеличностных сил.

В рамках «царства необходимости» (предыстории) отчуждение развивается не только как политико-экономический, но и общесоциальный феномен. От человека оказываются отчуждены его родовая сущность как творца, следствием чего становится социально-экономическое, политическое (государство, партии…), духовное (идеология, религия…) и т.д. отчуждение.

В социально-экономической – являющейся непосредственным предметом нашего исследования – сфере от человека отчужден труд, его цели, средства и продукт[iv].

Результатом (и предпосылкой) каждого нового витка воспроизводства отчуждения становится самоотчуждение человека: жизнь, в которой индивид сам себя воспринимает как функцию внешнего мира.

Продолжим наше восхождение от абстрактного к конкретному. Отношения товарного производства – это исторически особая форма отношений социального отчуждения. В этом мире отношения опредмечивания обретают отчужденную социальную форму овещнения. В результате этого непосредственные отношения Человека и Человека в мире товарных отношений возможны только как отношения товара (вещи), обмениваемого на другой товар (вещь). В пространстве рынка нет индивидов – есть персонифицированные вещи. Вам не важно, каким человеком является производитель товара, – вам важно, какой товар и по какой цене он вынес на рынок. Точно так же и для продавца не важны ваши личные качества – его волнует только содержимое вашего кошелька. На рынке сталкиваются в отношении обмена два отчужденных материальных феномена, две вещи – товар А, имеющий определенную стоимость и потребительную стоимость, и товар Б, также имеющий некоторую стоимость и потребительную стоимость. В объективном материальном отношении товарного производства и обмена люди становятся функциями вещей как социальных акторов. Вещи-товары становятся социальными субъектами, а человек становится всего лишь функцией от производимого (продаваемого) им товара. В этом, а отнюдь не в общеисторическом феномене опредмечивания, кроется вопреки мнению Т. Рокмора, тайна товарного фетишизма как исторически специфической формы социального отчуждения.

Особенно ярко феномен товарного фетишизма проявляет себя тогда, когда он развивается до денежного и, далее, фетишизма капитала, приводя к тому, что человек с гордостью произносит: «Я – миллионер!», заявляя тем самым во всеуслышание, что он не более чем функция собственного кошелька. Ну а далее – теория «человеческого капитала», когда Г. Беккер (нобелевский лауреат, между прочим) пишет, отражая реалии этого мира, что отношения мужчины и женщины, родителей и детей, преступников и жертв – все это, равно как и выбор жизненного пути (в частности, сферы образования) есть всего лишь инвестиционные проекты, призванные принести более или менее высокую прибыль от использования Вашего «человеческого капитала». Естественно, что продолжением всего этого становится лозунг развития преимущественно платного образования, здравоохранения и т.д.

Ну а что же стоимость? Если мы вслед за К. Марксом признаем, что стоимость есть свойство товара, а товар – продукт частных обособленных производителей, хозяйствующих в условиях общественного разделения труда (а все это черным по белому написано в 1 главе I тома «Капитала»), то оказывается, что, во-первых, стоимость есть не нечто идеальное, а атрибут материального общественного отношения, овещненного в товаре. Как таковая она есть овещненный в товаре абстрактный общественно-необходимый труд обособленного товаропроизводителя, создающего одновременно и потребительную стоимость в условиях общественного разделения труда, т.е. для другого (не для самого себя). Вследствие этого, во-вторых, стоимость может быть выражена исключительно в потребительной стоимости другого товара, но никак не в часах рабочего времени. Поэтому стоимости товаров (в отличие от цен) сосчитать принципиально невозможно. Этот пункт Маркс подробно разъясняет при анализе формы стоимости в 3 параграфе 1 главы I тома (этот раздел подавляющее большинство марксистов, усиленно пытающихся, правильно сосчитать стоимость, либо вообще не читают, либо забывают по прочтении намертво, а немарксисты не знают вообще почти поголовно!). В этом контексте рассуждения Т. Рокмора о стоимости как феномене, который «рассчитывается в единицах рабочего времени, или (? – А.Б.) самоопредмечивания» выглядят более чем странно…

Ну а что же с идеальным? Есть ли ему место в теории товарного производства К. Маркса?

Есть, и это место хорошо известно. К. Маркс прямо пишет о том, что в функции меры стоимости деньги выступают как идеальные. Но это отнюдь не означает ни того, что деньги есть нечто идеальное, ни тем более того, что этим идеальным является стоимость.  Смысл этого положения Маркса прост и абсолютно точно соответствует тому, что выше мы говорили о процессах распредмечивания и опредмечивания, овещнения и отчуждения.

В самом деле, когда Вы идете на рынок, мечтая продать, скажем, букет выращенных Вами цветов за 1 000 р., деньги (1 000 р.) выступают как идеальная мера стоимости, подобно тому, как идеален образ стула, который хочет создать столяр. Но уже в акте обмена товаров деньги, выполняя роль средства обращения, обретают вполне материальное бытие, которое наиболее осязаемо можно ощутить тогда, когда они оказываются в сундуке скупого рыцаря, играя роль сокровища. В этих функциях деньги выступают как овещненный абстрактный общественный труд, отчуждая от Человека его родовые функции и подчиняя его единственно служению золотому тельцу, что с присущим ему абсолютным чувством правды и показал А.С. Пушкин.

В заключение же подчеркнем: все эти философские тонкости и «детали» сугубо значимы и актуальны. Поиск истины в этих сферах выводит нас на формулирование тех или иных ответов на более чем актуальные и практически значимые вопросы.

Литература

Ильенков 1991 – Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991.

Кузьминов, Набиуллина, Радаев, Субботина 1989 – Кузьминов Я.И., Набиуллина Э.С., Радаев В.В., Субботина Т.П. Отчуждение труда: история и современность. М.: Экономика, 1989.

Маркс, Энгельс 1962 – Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. 2 изд. М., 1962. Т. 25, Ч. II.

Маркс, Энгельс 1964 – Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. 2 изд. М., 1964. Т. 26, Ч. III.

Маркс, Энгельс 1968 – Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. 2 изд. М., 1968.

Маркс, Энгельс 1974 – Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. 2 изд. М., 1974. Т. 42.

Нарский 1969 – Нарский И.С. Проблема противоречия в диалектической логике. М.: Издательство московского университета, 1969.

Оллмэн 1971 – Ollman B. Alienation. N.Y.: Cambridge University Press, 1971.

Сейерс 2014 – Сейерс Ш. Отчуждение как критическая концепция // Альтернативы. 2014. № 3.

Шубин 2007 – Шубин А.В. Социализм. «Золотой век» теории. М.: Новое литературное обозрение, 2007.