Целью статьи является изучение взаимосвязей исторической науки с современной неклассической научной парадигмой. В соответствии с этой парадигмой история изучает сложные нелинейные системы, имеющие форму пространственно-временны́х тенденций. Историзм, присущий исторической науке, сближает её с установками новой парадигмы. В центре внимания автора находятся также специфические проявления исторического знания. Они определяются ролью исторического источника в историописании и тем вниманием, которое уделяется историческим событиям. Сложные нелинейные исторические системы воспринимаются историком в форме индивидуальных событий. Некоторые черты исторического знания отличны от таковых в социологии и экономической науке, в которых существует прямое наблюдение объекта изучения. Определяется роль математических методов в истории. Статья включает проблемы, относящиеся к общему историческому закону. Уделяется место рассмотрению исторической аргументации.

The task of this article consists in the study of the connections of the historical science with the modern nonclassical scientific paradigm. In concordance with this paradigm the complex of nonlinear systems having the form of temporal-space tendencies are considered in history. The historicism of historical knowledge is close to the principles of new paradigm. The author’s attention is focused on the specific features of history. They due to the historical sources in historical science and to the attention giving to the historical events. The nonlinear historical systems are perceived by historian in the form of individual events. Some features of historical science are different from these of sociology and economics science in which exists the direct observation of the object of the study. The role of mathematical methods in history is determined. The article includes the problems relating to the general historical law. The place is given to the consideration of the historical argumentation.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: современная неклассическая парадигма, пространственно-временны́е тенденции, исторический источник, события, специфические черты, закон, аргументация.

KEY WORDS: the modern nonclassical paradigm, space-temporal tendencies, historical source, events, the specific features, the law, argumentation.

В настоящее время в науке широкое распространение получило парадигмальное знание, возникшее на основе междисциплинарных исследований и интеграции предметной и методологической областей ряда наук [Запесоцкий, Марков 2010, 81]. В рамках этого направления наметилась тенденция рассмотрения гуманитарно-общественных наук, в том числе исторической дисциплины, с позиций синергетической научной парадигмы. Ещё большее распространение получила противоположная позиция, согласно которой история характеризуется как вид гуманитарно-общественного знания, сугубо отличного от естественных наук [Микешина 2010, 45].

Задачей данной статьи является рассмотрение с точки зрения профессионального историка эпистемологических, методологических и теоретических характеристик современного исторического знания. Предстоит выяснить как черты сходства историописания с другими науками, так и особенности истории, отличающие её не только от естественных, но и от других гуманитарных и общественных дисциплин. Соответственно, необходимо рассмотреть возможности отнесения к исторической науке понятий современной неклассической научной парадигмы и специально понятийного аппарата синергетики.

Под исторической наукой или, как её кратко называют, историей, историописанием, историографией, традиционно понимают изучение прошлых событий, деятельности людей, тенденций и традиций в различных сферах общественного бытия, имевших историческое значение. Это означает, что эти явления, несмотря на свою конечность и време́нность, оставили следы в коллективной исторической памяти людей, отражённой в исторических источниках, естественном языке и, следовательно, влияют на современность и её понимание. Следует иметь в виду, что историческая наука, изучающая как события, так и тенденции, в том числе в форме культуры, цивилизаций, целых эпох, неоднородна. Если событийно-культурологические феномены изучаются гуманитарным знанием, то анализ социально-экономических, политических исторических систем правомерно сравнивать с современными исследованиями не только в области общественных (социология, экономическая наука, политология), но и естественных наук.

Историческая наука становится сегодня актуальной в свете требований, предъявляемых к научному знанию современной неклассической научной парадигмой, нацеливающей исследователей на изучение сложных, изменяющихся во времени нелинейных систем. Эта актуальность связана с органически присущим исторической дисциплине историзмом, который в соответствии с современной парадигмой рассматривается как неотъемлемый атрибут научных исследований в любой научной дисциплине. В этой связи характерно, что И. Пригожин сравнил современную физику, изучающую изменение во времени сложных нелинейных физических систем, с историей, с её интересом к временны́м изменениям и к длительности, назвав при этом историков Ф. Броделя и М. Блока [Пригожин 1989, 3–5]. Однако целесообразно отметить, что проблемы временно́й длительности, преемственности и изменений во времени сложных нелинейных социальных систем исторического прошлого затрагивались рядом аналитиков независимо от высказываний названых историков и представляемой ими школы «Анналов».

Идея связи времён, восходящая в европейской культурологической традиции к представлениям Аристотеля об отношении прошлого, настоящего и будущего, в той или иной форме, явно или неявно присутствует в произведениях ряда философов и теоретиков истории, рассматривавших целые эпохи, формации, культуры и цивилизации. Подобный подход характерен для Г.В.Ф. Гегеля, К. Маркса, О. Шпенглера, К. Ясперса, А. Тойнби, Э. Гуссерля, К. Леви-Стросса, М. Хайдеггера, М. Вебера, М. Фуко и др. Историческая дисциплина явилась в некотором роде общим образцом изучения длительных состояний, развивающихся в форме сохранения преемственности, так и при имеющихся изменениях.

Однако отмеченными качествами не исчерпываются характеристики историописания, удовлетворяющие условиям современной неклассической научной парадигмы с её идеями конструктивизма и плюрализма истины, релятивизма знания, обусловленного его связью с приоритетами выбранной в исследовании теории, её понятийным аппаратом, языком представления знания. Все эти признаки также присутствуют в исторической науке. Но в рамках историописания они имеют особые формы, отражающие качественную определённость истории как особой дисциплины. В этом плане характерен своеобразный плюрализм исторической истины.

Он связан прежде всего с той значимостью, которую в истории имеет исторический источник. При изучении исторического прошлого отсутствует прямое наблюдение предмета изучения. Историк анализирует события, деятельность исторических агентов, тенденции и традиции прошлого на основе информации, содержащейся в исторических источниках. Истинностными в рамках исторической науки признаются только те высказывания, которые подтверждены этими сведениями. Факты, события, явления, отношения, тенденции, воспроизведённые на основе исторических источников, рассматриваются историком как историческая реальность.

Однако информация исторических источников субъективна по самой своей природе, так как отражает интересы, цели и степень осведомлённости своих создателей. Это обстоятельство повышает в историческом знании роль субъективно-интерпретационных эвристик, характерных для общественно-гуманитарных наук в целом, и усиливает плюрализм исторической истины. Кроме того, сведения исторических источников всегда являются некоторой естественно образовавшейся выборкой из общей совокупности созданной в изучаемую эпоху информации. Эти данные всегда неполны, а иногда противоречивы. Источниковедческий анализ этих данных – задача и особенность историописания.

Исследовательский субъективизм в истории отличается и другими особенностями. Если в физике плюрализм истины порождается правомерностью выбора исследователем в целях получения истинностных высказываний относительно поведения во времени идеальной физической частицы того или иного математического представления знания, то в историописании такое представление отсутствует. В истории применяются неформализованные исторические концепции.

Отсутствие формализованной теории в исторической дисциплине связано с той первенствующей ролью, которую при изучении прошлого играет событийность, которая присутствует не только при изучении неповторимых событий, но и при анализе длительных пространственно-временны́х тенденций и традиций. Они не воспринимаются историком иначе, чем в их событийной форме. Ф. Бродель был не прав, назвав исторические события лишь пылью и пеной [Бродель 1958, 758]. М. Хайдеггер справедливо отмечал значимость событий в человеческом бытии [Хайдеггер 2006, 166]. Некоторые исторические события определили, как известно, особенности длительных исторических эпох, войдя в анналы всемирной истории.

Если физика изучает поведение идеальной физической частицы, то одна из важнейших задач исторической науки заключается в выявлении той роли, которую отдельные события играли в функционировании пространственно-временны́х тенденций. Каждая из таких тенденций являлась линейной или нелинейной системой однотипных следующих во времени и реализуемых в пространстве событий. Подобные тенденции в качестве подсистем формировали сложные иерархические нелинейные системы известные как общества, государства, периоды, эпохи, культуры, цивилизации. Такие системы имеют множество не только прямых, но и косвенных и обратных связей. Наряду со многими другими приёмами, используемыми при их изучении (подробно ниже), большую роль играют и интерпретационные эвристики, что нашло отражение в понятии герменевтического круга.

Плюрализм исторической истины определяется зависимостью объяснений, предлагаемых отдельными историками, от выбора той или иной неформализованной концепции. Нестрогость, и более того, неопределённость таких концепций проявляется не только в их неформализованности, но и в отсутствии чётко определяемого понятийного аппарата, а также в том, что в конкретных исследованиях, в историческом нарративе отсутствует даже их словесная характеристика. Историк неявно, на уровне исторического дискурса, выбирает ту или иную объяснительную схему, соответствующую некоторой неформализованной концепции и определяющую необходимую эвристику, и руководствуется ею в анализе источников. Этот выбор отражает определённый вид предзнания историка при решении поставленной им проблемы и позволяет ему акцентировать в своих исследованиях разные проявления отражённого в исторических источниках социального бытия, а также придавать им разные значимости. Допускается, таким образом, известная свобода при выборе эвристик при решении поставленных проблем. Диапазон выбора приёмов исследования историка варьирует от использования индивидуальных качественных интерпретаций до применения математических методов при изучении пространственно-временны́х тенденций [Хвостова 2007; Хвостова 2009]. Однако наличие исторических источников накладывает ограничения на свободу теоретической и исследовательской практики. В своих предположениях историк не может выйти за пределы той информации, которая содержится в источниках. Исторический источник, несмотря на его субъективность, обеспечивает историческому исследованию определённую общезначимость представлений.

Проиллюстрируем роль выбора со стороны историка той или иной концепции при анализе им материалов источников. Предположим, изучаются социальные отношения в некоторых регионах эпохи европейского Средневековья. Для объяснения сведений, содержащихся в исторических источниках, историк может воспользоваться неформализованной концепцией феодализма, основные понятия которой в итоге недавно прошедшей в мировой медиевистике дискуссии были существенно скорректированы, или воспользоваться более современной неформализованной концепцией аграрного общества. В её рамках европейское Средневековье расценивается как определённая стадия в развитии мировой истории. В зависимости от того или иного выбора бо́льшая значимость при характеристике эпохи придаётся разным феноменам.

Нестрогость, неформализованный характер исторического знания, его открытость для применения различных эвристик и методов, полагаем, вряд ли может служить аргументом в пользу его противопоставления принципам современной неклассической парадигмы. Известно, что современная эпистемология признаёт междисциплинарность и множественность научных подходов, методик и эвристик. Характерно, что И. Лакатос выдвинул даже требование «внедрения эвристических элементов в стиль математических рассуждений и представления результатов» [Лакатос 2009, 98]. Значимость этих идей выдающегося представителя философии науки для развития современной эпистемологии специально подчеркнул В.А. Бажанов [Бажанов 2009, 94, 95].

Говоря о значимости эвристики в исторической науке, целесообразно подчеркнуть, что в теоретических и когнитивных исследованиях, посвящённых исторической дисциплине,ее роль иногда недооценивается. В частности, историками расширительно трактуется понятие исторической методологии. Под ним подразумевается не только все используемые в исторических исследованиях строгие методы, но и историческая эвристика, а также эпистемология, теория и даже феноменология истории. Полагаю, понятие «методология» должно включать только учение о методах исторического исследования. В их число входит дедукция, индукция, определение казуальных и генетических связей, импликационные высказывания, аргументация, сравнение, аналогия, математические методы. Однако в ряде исследовательских ситуаций вместо строгих методов, т.е. исследовательских приёмов, предписывающих строгое выполнение определённых процедур, применяются эвристики. Для них характерно нестрогое следование процедурам. А именно, на основе общего предзнания по изучаемому вопросу без детального перебора и изучения информации или при её частичном переборе, без исчерпывающей аргументации формулируется вывод о состоянии сложной пространственно-временно́й тенденции. Существенно отметить, что частичный перебор однородной событийной информации при изучении пространственно-временны́х тенденций означает применение неполной индукции. Вообще неполная индукция имеет место даже при полном перечне событий, образующих тенденции, поскольку вся имеющаяся в распоряжении историка информация по проблеме – это всегда только естественно образовавшаяся выборка из всего существовавшего в изучаемую эпоху прошлого текстового материала.

Существенно также то, что в рамках исторического знания объяснительные функции, принадлежащие неформализованным историческим концепциям, иногда принимает на себя общая ценностно-мировоззренческая позиция историка. Например, известны противоположные оценки разными исследователями, связанные с их различной ценностно-мировоззренческой ориентацией, эпохи европейского Возрождения. Представители светской традиции, придающие особую значимость имевшим место в названную эпоху элементам светской культуры, вниманию к человеку и к античности, определяют эту эпоху как расцвет. Напротив, приверженцы религиозной ориентации, акцентирующие нравственные проблемы, оценивают эту эпоху как упадок. Однако сторонники разных позиций в равной мере формулируют свои выводы на анализе исторических источников. Поэтому их противоположные заключения в рамках исторической науки одинаково оцениваются как истинные.

Альтернативность оценок не только обнаруживает своеобразие проявления в истории плюрализма истины, но и иллюстрирует хорошо известную профессиональному историку «бездонность» исторического источника, позволяющую историку вновь обращаться к информации известных памятников в целях решения новых исследовательских проблем. Те же сведения источников прочитываются под новым углом зрения.

В известном смысле подобная исследовательская практика позволяет, на наш взгляд, сравнить историю с классической физикой, основанной на воспроизводстве эксперимента. Современная физика, изучающая изменения во времени сложных нелинейных систем и основанная на квантовой синергетической парадигме, как известно, отошла от названного принципа.

Подобный парадокс историописания, ориентирующий исследователя, с одной стороны, на изучение сложных нелинейных систем, что предполагает правомерное сопоставление исторической науки с неклассической физикой, а с другой базирующийся на относительно неизменном информационном базисе (что, естественно, не исключает новых источниковедческих находок), свидетельствует о дисциплинарной специфике истории. Одновременно сказанное с особой ясностью обнаруживает особую роль в историописании исторического источника. Все проявления субъективизма, условности, релятивизма исторического знания, как отмечалось, имеют свои пределы, устанавливаемые самим фактом существования исторического источника как первоосновы всего знания. При всей присущей ему субъективности исторический источник лимитирует разброс проблематики и мнений, методик и эвристик в исторических исследованиях. Он определяет те границы, в которых варьирование исторических дискурсов и нарративов оценивается как правомерное. Соответственно, источниковедение представляет собой специфическую отличительную черту историописания и специальный важнейший раздел для исторического знания.

Ряд особенностей историописания, определяемых его характерной дисциплинарностью, отличает его не только от естественных наук, но и от социологии, политологии, экономической науки, культурологии, предметом исследования в которых в значительной мере является современность, анализируемая, во всяком случае, частично, путём прямого наблюдения предмета изучения. Естественно, при изучении недалёкого прошлого грани между исторической наукой и другими общественно-гуманитарными дисциплинами оказываются зыбкими. При реализации соответствующих программ возникают междисциплинарные исследования, имеющие как интегрирующие, так и дифференцирующие эффекты, т.е. обнаруживающие и общие, и специфические черты соответствующих видов знания. В подобных ситуациях демаркация научных дисциплин определяется той ролью, которую в подобных синтезированных междисциплинарных исследованиях играет обращение к информации исторических источников и к решению источниковедческих проблем, обнаруживающее роль исторической науки.

Специфический плюрализм исторической истины, роль интерпретации и других эвристик определяют преимущественное значение в историческом знании иллюстративных практик. Их использование связано не только с изучением индивидуальных неповторимых событий. Иллюстрация, имеющая целью экземплификацию многообразия проявлений исторического прошлого, применяется и в исторической типологии при характеристике индивидуальных событийных особенностей пространственно-временны́х тенденций при их проявлениях в различных пространственно-временны́х ареалах.

В рамках современной неклассической научной парадигмы с её вниманием к многофакторности, многоаспектности и временно́й динамике изучаемой системы роль эвристик, связанных с иллюстративной экземплификацией, должна возрастать. Действительно, когнитивный анализ неклассической парадигмы приводит специалистов к выводу о неприменимости в социальной и экономической истории «математических уравнений… на микроуровне, а также к заключению о зависимости некоторых динамических нелинейных систем с хаотическим аттрактором от локальных событий» [Майнцер 2010, 86, 91]. Эти выводы полностью соответствуют результатам изучения исторического прошлого. Микроуровень в исторических исследованиях характеризуется анализом событийной истории, осуществляемым в форме нарратива.

Кроме рассмотренных характерных черт историописания существуют и другие его особенности, обнаруживающие то особое место, которое историческая дисциплина занимает в современной эпистемологии. В соответствии с синергетическими представлениями в сложных нелинейных открытых, иерархических и динамических системах на протяжении времени возникает неравновесность, динамический хаос. Далее под влиянием внешней среды в результате коллективной самоорганизации и путём случайного выбора траектории развития появляется новое качество и новое равновесное состояние [Майнцер 2010, 88].

Вряд ли можно считать, что изменения в иерархических системах и подсистемах, изучаемых исторической наукой, полностью могут быть объяснимы с помощью приведённой схемы. Влияние внешних факторов на жизнь отдельного социума является, как известно, более существенным в современную эпоху глобализма и увеличивается с его усилением и соответственным возрастанием степени открытости общественных систем. Но в отдалённые эпохи общества были более закрытыми. Изменения в сложных иерархических нелинейных общественных системах, взятых как единое целое, или их подсистемах (политических, социальных экономических, культурных и т.д.) происходили под преимущественным влиянием внутренних пространственно-временны́х казуальных связей, реконструируемых историком на основе информации, содержащейся в исторических источниках. Впрочем, в науке высказано мнение, согласно которому внутренние причины целесообразно рассматривать как определяющие и при изменениях систем, изучаемых различными видами современного естественнонаучного знания [Аршавский 1986, 101, 102; Хайтун 2013, 70, 71].

В общественной жизни внешние факторы, например, в эпоху Античности и Средневековья играли преимущественную роль на завоёванных территориях. Так, после завоевания Римом Галлии там при римском провинциальном управлении исчезли не только местная администрация, но и религия, и язык. Однако вряд ли можно считать, что эти изменения происходили в соответствии со сценарием, предусмотренным синергетической моделью, включающей переход из состояния динамического хаоса путём прохождения точки бифуркации в положение равновесности. Социально-экономические, политические и культурные изменения в названных исторических ареалах являлись результатом управленческой деятельности завоевателей.

Формы самоорганизации возникали в историческом прошлом в основном в результате развития внутренних социальных противоречий. Таковыми являлось, например, самоуправление в городах средневековой Европы. Однако новое равновесное состояние в общественном развитии не только при завоеваниях, но и при естественном ходе развития достаточно часто являлось и является результатом управленческой деятельности: реформ, постановлений, исходящих от властных структур.

Содержательным задачам и целям исторического исследования не соответствуют и представления о том, что изменяющаяся сложная нелинейная система случайным образом выбирает траекторию своего развития, т.е. эволюционирует по сценарию хаотического аттрактора, при котором синергетические эффекты не могут быть прослежены «до единичных причин…» [Майнцер 2010, 87].

В рамках конкретно-исторических исследований историк изучает прошлое в строго фиксированных пространственно-временны́х пределах. Характеристика отличительных свойств длительных пространственно-временны́х тенденций представляет собой результат исторического обобщения, сформулированного на основе индуктивного анализа сведений источников об отдельных однотипных событиях, которые в совокупности составляют тенденцию. Каждое из этих событий имеет свою единичную причину, которая также может быть восстановлена на основе информации источников. Определение таких причин имеет в некоторых исследовательских ситуациях важное значение для выяснения общих особенностей соответствующих тенденций.

Например, тенденция развития крупной земельной собственности в каком-либо пространственно-временно́м ареале средневековой Европы функционировала как совокупность событий, показывающих сохранение во времени или приобретение, или потерю представителями землевладельческой элиты своих земельных владений. Каждое приобретение, потеря, равно как сохранение прежнего земельного статуса, имели свои единичные причины. Их реконструкция на основе источников приобретает важное значение для понимания общей картины развития крупного привилегированного землевладения. Иными словами, в случае необходимости историк при изучении тенденции в фиксированном пространственно-временно́м ареале в состоянии на основе имеющейся информации источников реконструировать единичные причины тех событий, совокупность которых образовывала тенденцию.

Однако другой вывод специалистов, сделанный на основе когнитивного анализа современной научной парадигмы, вполне соответствует задачам, особенностям и требованиям исторических исследований. Утверждается, что «…синергетические эффекты… не могут быть предсказаны в своих отдаленных следствиях…». Кроме того «Мельчайшие отклонения в начальных данных… накладывают предел на долгосрочные предсказания» [Майнцер 2010, 86, 87, 88]. Такие заключения относятся аналитиками не только к современной физике, но и к экономической науке, изучающей современность и недалёкое прошлое.

Что же касается исторической дисциплины, в рамках которой, как уже отмечалось, в каждом конкретном историческом исследовании фиксируются пространственно-временны́е пределы, в которых исследуется соответствующая проблема, то предсказание, прогноз как таковые непосредственно не входят в методологический арсенал историка.

Тем не менее, в истории в некоторых исследовательских ситуациях практикуется ретропрогноз. Он состоит в выдвижении на основе информации исторических источников (нарративные памятники, хозяйственные документы и т.д.), относящихся к событийному выражению тенденций в фиксированном пространственно-временно́м диапазоне, предположений, касающихся развития данных тенденций в более ранний или в более поздний, но относящийся к историческому прошлому, периоды, от которых не сохранилось соответствующих фактологических сведений. Основанием для такого ретропрогноза служит то обстоятельство, что в источниках другого типа (законодательного или нарративного характера) имеются данные, позволяющие высказать подобную гипотезу о существовании изучаемых тенденций и в те периоды, от которых об этом отсутствуют прямые данные. Ретропрогноз осуществляется путём экстраполяции на эти периоды сведений, выводов и аргументов, полученных в результате изучения других периодов.

Однако исторический ретропрогноз – рискованная процедура. Его гипотетичность может быть выше планируемой при несовпадении начальных данных или условий, существовавших, с одной стороны, в период, обеспеченный подобными данными, а с другой в тот, от которого таких данных не осталось и в отношении которого строится ретропрогноз. Иными словами, опасность появления неточностей, возникающая при исторических ретропрогнозах соответствует ограничениям на предсказания, предусмотренным в рамках современной исследовательской парадигмы. В подобных ситуациях в историописании желательно формулировать предсказание в терминах импликационных высказываний. Это означает, что результат, ожидаемый при ретропрогнозе, возможен, только если на протяжении всего рассматриваемого периода сохранялись неизменные начальные условия.

Рискованность исторических ретропрогнозов можно проиллюстрировать на примере, относящемся к изучению аграрно-правовых отношений Византии, исследованием которых автор данной статьи занимается в течение многих лет. Известно, что в рамках римского классического поземельного права чётко различались собственность, владение и права на чужую землю. Однако позднее, в период преобладания постклассического или вульгарного римского права, зафиксированного, в частности, в праве Юстиниана, эти понятия смешиваются. Это означает, что развитие собственнических, владельческих прав, равно как и прав на чужую землю в постклассическую эпоху, изменилось и получило иную событийную форму. Конкретное свидетельство правовых источников, говорящее о наличии у какого-либо физического или юридического лица владения, при его содержательном анализе иногда показывает, что имелась в виду полная собственность. Поэтому данные классического права без тщательного текстологического, юридического и лингвистического анализов не могут быть экстраполированы на ситуацию более позднего постклассического периода. Осуществление подобных ретропрогнозов означало бы игнорирование факта изменения начальных условий.

Дополнительная гипотетичность, связанная с возможностью изменения начальных условий, полагаем, существует и в рамках распространившейся сегодня практики математического макромоделирования глобальной истории развития человечества, целью которого является предсказание как траекторий будущего его развития, так и численных значений отдельных параметров. Предсказание основывается на свидетельствах о прошлой эволюции обществ на протяжении всей их истории. Необходимую информацию представители макромоделирования берут из многочисленных конкретных исследований многих авторов. При этом не учитывается факт плюрализма исторической истины, т.е. игнорируется то обстоятельство, что авторы работ, выводы и источниковедческий материал которых используются в моделях, могли руководствоваться разными мировоззренческими ценностными представлениями, влияющими на отбор и интерпретацию изучаемой ими информации и выводы. По-видимому, не придаётся значения и тому факту, что при прогнозировании численных характеристик социальных отношений в будущем, осуществляемом на основе соответствующих данных о прошлом, любые выбранные начальные условия могли меняться на протяжении времени и такие неучтённые изменения должны были бы отразиться на результатах моделирования. Подобные колебания, как утверждают теоретики современной научной парадигмы и как отмечено выше, лимитируют возможности предсказуемости результатов. В рамках подобных исследований по математическому макромоделированию, видимо, не уделено должного внимания и такой проблеме как границы допущений при конструировании обобщающих исторических моделей, основанных на теоретической идеализации.Отметим также, что фактор возможности изменения на протяжении даже небольших временны́х исторических периодов начальных условий следует учитывать и при проведении современных контрфактических исторических исследований.

Несмотря на ограниченные возможности прогнозирования в историописании, хорошо известно, что прошлое имеет историческое значение для современности. Поэтому информация о прошлом и выводы историков о характерных особенностях развития разных эпох постоянно используются при сравнении, аналогиях с современностью. При этом разные учёные могут акцентировать различные проявления реальности. Поэтому в таких случаях, как правило, не используются такие имеющие чёткое определение методы, как индукция или математические методы. Обычно применяются исторические эвристики. Подобные сопоставления несмотря на их эвристический характер позволяют углубить понимание текущих событий и тенденций современности, способствуют созданию общих картин мира, присущих отдельным культурам.

Всякое изучение прошлого происходит с учётом такой характерной черты исторического развития как появление нового качества в социуме в результате переосмысления социального бытия с точки зрения новых ценностно-мировоззренческих представлений и с учётом исторического опыта. Яркими историческими иллюстрациями в этом отношении являются эпохи европейского Возрождения и Реформации.

При характеристике особого места современной исторической дисциплины в рамках новой неклассической исследовательской парадигмы существенно отметить то обстоятельство, что изменения в отдельных общественных подсистемах, возникающие в силу внутренних причин, а иногда и под влиянием внешних факторов, не обязательно влекут за собой радикальные изменения других общественных тенденций и традиций. Для развития человечества характерно наличие устойчивых тенденций и традиций, сохраняющих свои особенности, несмотря на многие социальные метаморфозы. Таковы некоторые проявления культур, цивилизаций, политических систем. В первую очередь, таковы религии, языки, ментальности. Они переживают революции, катастрофы, вступают в сложные взаимоотношения с подверженными переменам социальными системами.

Далее встаёт вопрос, в какой мере в исторической науке целесообразно использовать такие понятия синергетической парадигмы как динамический хаос, кооперативные эффекты, аттрактор, бифуркация и т.д. Как известно, в исторических сочинениях эти понятия, как правило, не употребляются. Вряд ли это можно объяснить равнодушием историков к теоретическим проблемам современной эпистемологии. Эти понятия не используются историками, поскольку они полагают, что их употребление не способствовало бы углублению исторического знания. Как уже отмечалось, историки всегда изучали длительные сложные и нелинейные системы в общественном прошлом. При этом характеризовались такие стадии развития прошлого как становление, расцвет, стагнация, кризис, упадок, вычленяемые с учётом пространственно-временно́й содержательной событийности и казуальности.

Применение в отношении этих периодов понятий синергетики означало бы их неполную характеристику. Подобные понятия предполагают абстрагирование от того содержания, которое имеет первостепенное значение в рамках не только конкретного исторического исследования, но и при теоретических обобщениях в отношении исторического прошлого. Кроме того, как мы пытались показать, синергетический понятийный аппарат не отражает ряд особенностей исторического развития общества и не соответствует тем требованиям, которые историческая дисциплина предъявляет к материалу исторических источников.

Следует также подчеркнуть, что характер исторических источников накладывает ограничения на использование в историописании математических методов. При их применении в целях оценки и измерения роли в историческом прошлом повторяющихся взаимосвязей, характеризующих пространственно-временны́е тенденции, неизменны допущения. Качественный содержательный анализ имеет целью определить их правомерность в каждой конкретной исследовательской ситуации. При наличии оправданных допущений в социально-экономической и политической истории практика применения математических методов при анализе пространственно-временны́х тенденций получила достаточное распространение (подробно ниже).

Соотношение во времени и пространстве, с одной стороны, устойчивых, а, с другой стороны, изменчивых факторов делает правомерной и целесообразной постановку проблемы взаимосвязи общего исторического закона и многочисленных меняющихся во времени пространственно-временны́х тенденций. Как известно, многие известные аналитики, в том числе К. Поппер, отрицали наличие общих исторических законов. Но мы полагаем, что сравнительное изучение истории человечества позволяет обнаружить существование глубинных, прослеживаемых на протяжении тысячелетий, сходств в социальных системах, а также причинах их возникновения и в способах их функционирования в разных пространственно-временны́х ареалах. Эти сходства позволяют говорить о наличии в истории человечества общей детерминации его развития, имеющий, однако, разные пространственно-временны́е проявления. Подобную детерминацию правомерно квалифицировать как общий исторический закон.

Известно, что в соответствии с научной традицией, восходящей к Д. Юму, И. Канту, М. Веберу, А. Эйнштейну, И. Лакатосу, К. Попперу, формулировка общих законов в любой сфере знаний осуществляется не на базе индуктивного анализа изучаемых данных, а на основе исследовательской интуиции. Индукция, играющая столь важную роль в конкретных научных исследованиях [Бентем 2011, 66; Финн 2013], не имеет необходимого значения и не является основой теоретических обобщений. То обстоятельство, что в исторической науке общий закон не может быть сформулирован на основе индукции, наглядно проявляется в отсутствии в исторических источниках сведений об этом законе как таковом.

Однако интуиция, лежащая в основе определения общего закона, обуславливающая предзнание и выдвижение гипотез, намечающих направление исследований, неявно учитывает весь предшествующий исследовательский опыт, включающий индуктивное знание. Подобного рода интуиция позволяет, на наш взгляд, принять нижеследующее понимание общего закона.

Считаем, что общий закон эволюции человечества, определяющий её генеральную детерминацию, сформировался в ходе биоантропосоциоразвития, на определённом этапе которого возникла необходимость в интересах общего существования в ограничении свободы воли человека. Этот закон обусловил создание и дальнейшую трансформацию во времени и пространстве социально-экономических и политико-правовых институтов и норм, а также нравственно-религиозных и культурологических ценностей, обычаев, норм, традиций, ментальных установок. Однако общий закон не определяет конкретные формы общественных отношений во времени и пространстве. Причины, порождающие различные пространственно-временны́е тенденции на протяжении многотысячелетней истории человечества носили множественный и переменный характер. Это те причины, которые Аристотель называл привходящими, а Дж. С. Милль – дополнительными. Они образуют те пространственно-временны́е казуальности, которые в своей качественной определённости и составляют предмет изучения со стороны историков с помощью методов индукции, сравнительного анализа и математических методов. Некоторые из подобных причинных связей в процессе их анализа могут быть расчленены на более простые составляющие, являющиеся линейными или нелинейными тенденциями (например, в рамках совокупности взаимосвязанных экономических казуальностей могут быть вычленены те, которые отражают аграрные отношения).

М. Блок писал о трудностях применения теории вероятностей для определения того, «сколько шансов произойти» имело то или иное историческое событие [Блок 1986, 71]. Однако события в разных сферах общественного бытия неоднородны, их вряд ли целесообразно изучать с помощью теории вероятностей. Но пространственно-временны́е тенденции, состоящие из повторяющихся во времени однородных событий, изучаются с помощью вероятностных математических, в частности, статистических методов. Теснота взаимосвязей, образующих пространственно-временны́е однородные тенденции, отражает интенсивность развития соответствующих отношений и при наличии достаточного массива количественных данных может быть измерена с помощью статистических методов. Темп соответствующих изменений может быть определён посредством моделирования с использованием дифференциальных уравнений [Хвостова 2007; Хвостова 2009].

Правомерно отметить особую роль индукции в исторической дисциплине при изучении пространственно-временны́х тенденций, имеющих форму следования во времени однотипных событий. Чёткие пространственно-временны́е пределы, которым посвящается конкретное историческое исследование, лимитируют тот «недостаток» индукции, который в эпистемологии именуется отсутствием необходимого характера, в силу чего индукция и признаётся недостаточным методом при обобщающих исследованиях. Соответственно, в историописании индукция является, как отмечалось выше, одним из основных методов при изучении пространственно-временны́х тенденций и их причин.

Особая роль в историописании субъективно-интерпретационных эвристик обусловила приоритетную роль исторической аргументации. В.К. Финну принадлежит заслуга разработки четырёхзначной логики исторической аргументации [Финн 2006, 220–267]. Однако перед тем как осуществить подобную логическую процедуру, необходимо проделать сложную работу на качественном содержательном уровне, включающую интерпретацию, текстологический, понятийный, лингвистический и сравнительный анализы, а также источниковедческое исследование, имеющие целью создание содержательной базы аргументов по проблеме. Иными словами, создание исторической аргументации не сводится к извлечению сведений из источников. Историческая аргументация – это информация источников, понятая в соответствии с уровнем современного исторического знания, выбранной в исследовании неформализованной исторической концепцией и ценностно-мировоззренческими представлениями автора.

Очевидно, что данные, содержащиеся в разных источниках не только неоднородны в том смысле, что отражают разные стороны одних и тех же явлений, они не одинаковы и по степени своей информативности. Например, информация юридических памятников, как правило, более надёжна, чем сведения нарративных сочинений. Первые обладают большей оъективностью в смысле общезначимости как для современников, так и для современных исследователей. Историк в своих исследованиях, опираясь на общее знание предмета, на интуитивное предзнание, пытается в рамках проводимого им дискурса «взвесить» сведения, извлечённые из источников разного типа. При этом субъективизм нарративных источников накладывается на субъективизм исследовательских подходов, связанных с разными критериями при содержательной характеристике изучаемых событий и явлений.             Возникает, соответственно, характерный для историописания плюрализм аргументов. Он отражает плюрализм исторической истины, порождающий конкуренцию истинностных моделей, а следовательно, исторические дискуссии.

При создании гомогенного базиса исторических аргументов особую важную роль играет такой фактор, как отсутствие в ряде источников некоторых из тех данных, которые исследователи рассчитывали в них обнаружить. Иными словами, возникает проблема отношения историка к содержащимся в источниках умолчаниям. Эти последние, как известно, иногда играют в исторических исследованиях не меньшую роль, чем прямые свидетельства. В некоторых исследовательских ситуациях умолчания могут поставить под сомнение достоверность наличных сведений. Кроме того, при формировании системы аргументов требуется особое внимание к сведениям тех источников, которые содержат информацию, явно противоречащую другим данным, учитываемым при создании базиса аргументов.

В таких случаях процедура, используемая в историописании, не отличается от практикуемой в других науках, развивающихся в рамках современной неклассической исследовательской парадигмы. Известно, например, что И. Лакатос придавал большое значение контрпримерам, рассматривая их как элемент новых возможных областей исследования [Бажанов 2009, 95]. Соответственно, и историк для оценки информации, противоречащей другим сведениям источников, вводит в свою объяснительную схему дополнительные гипотезы, призванные прояснить возникшее противоречие.

В итоге рассмотрения особенностей историописания в его связи с современной исследовательской парадигмой полагаем, что при такой постановке проблемы целесообразно различать общий эпитемологический и конкретно синергетический аспект последней. В плане общей эпистемологии современная парадигма констатирует научную актуальность и познавательную значимость обращения к анализу изменений, претерпеваемых длительными пространственно-временны́ми сложными иерархическими нелинейными системами. Соответственно, признаётся роль междисциплинарности, сложных эвристик. В этом отношении историческое знание в рамках данной парадигмы занимает своё почётное место, являясь даже в какой-то мере, как уже говорилось выше, образцом для развития современной науки.

Что же касается проблем, изучаемых синергетикой и в значительной мере определяющих исследовательские программы в современной физике, а именно, проблем самоорганизации, бифуркации, аттрактора и др., то очевидно, что история человечества, изучаемая историками, являлась более сложной и многофакторной. В ходе её имелись варианты зарождения и развития новых качественных проявлений, отличных от предусмотренных синергетической парадигмой.

История, как и всякая другая наука, в силу особенностей человеческого сознания не в состоянии в рамках не только одной, но и многих исследовательских программ охватить все проблемы в целом. Мечты школы Анналов о цельной и тотальной истории не более как утопия. Поэтому для дальнейшего развития исторической дисциплины чрезвычайно важны не только присущие современной неклассической парадигме установки на создание трансдисциплинарного и парадигмального знания, но и признание в её рамках значения дифференциации наук. Для развития исторической дисциплины существенно то, что в рамках современной эпистемологии утверждается многоаспектность знания с характерной свободой обращения к новым методам и эвристикам. Это свидетельствует об ориентации наук, в том числе исторической, не только на повышение точности исследования, но и на расширение их познавательных возможностей за счёт привлечения неточных приёмов, включающих иллюстративную экземплификацию.

Литература

Аршавский 1986 – Аршавский И.А. Некоторые методологические и теоретические аспекты анализа закономерностей индивидуального развития организмов // Вопросы философии. М., 1986. № 11. С. 95–104.

Бажанов 2009 – Бажанов В.А. Переосмысливая И. Лакатоса заново // Вопросы философии. М., 2009. №8. C. 92–97.

Бентем 2011 – Бентем Й. ван Логика и рассуждение: много ли значат факты? Перевод с английского И. Литуновского // Вопросы философии. М., 2011. № 12. С. 63–76.

Блок 1986 – Блок М. Апология истории или ремесло историка. Перевод с французского Е.М. Лысенко. М.: Наука, 1986.

Бродель 1958 – Braudel F. Histoire et sciences sociales: la longue durée // Annales. Economie. Société. Civilisation. 1958. Vol. 13. №14. P. 725–753.

Запесоцкий, Марков 2010 – Запесоцкий А.С., Марков А.П. Современная культурология как научная парадигма // Вопросы философии. М., 2010. №8. С. 76–87.

Лакатос 2009 – Лакатос И. Процедуры доказательства в современном математическом анализе. Перевод с английского В.А. Бажанова // Вопросы философии. М., 2009. №8. С. 97–100.

Майнцер 2010 – Майнцер К. Вызовы сложности в XXI веке. Междисциплинарное введение. Перевод с английского Е.Н. Князевой // Вопросы философии. М., 2010. №10. C. 84–98.

Микешина 2010 – Микешина Л.А. Эпистемологическое оправдание гипостазирования и реификции // Вопросы философии. М., 2010. №12. C. 44–54.

Пригожин 1989 – Пригожин И. Переоткрытие времени. Перевод Н.В. Шабурова // Вопросы философии. М., 1989. №8. С. 3−19.

Финн 2006 – Финн В.К. Интеллектуальные системы и общество. М.: URSS. 2006.

Финн 2013 – Финн В.К. Д.С. Милль и его учение об индукции и логике «нравственных наук» // Проблемы исторического познания. Отв. ред. Хвостова К.В. М.: ИВИ РАН, 2013.

Хайдеггер 2006 – Хайдеггер М. Очерки философии. О Событии. Перевод с немецкого Н.З. Бросовой // Вопросы философии. М., 2006. №11. C. 164–166.

Хайтун 2013 – Хайтун С.Д. Трактовка энтропии как меры беспорядка и её негативное воздействие на современную научную картину мира // Вопросы философии. М., 2013. №2. C. 62–74.

Хвостова 2007 – Хвостова К.В. Математические методы в исторических исследованиях и современная эпистемология истории // Новая и Новейшая история. 2007. №3. C. 66–78.

Хвостова 2009 – Хвостова К.В. Византийская цивилизация как историческая парадигма. СПб.: Алетейя, 2009.