Интерсубъективность в науке и философии. Отв. ред. Н.М. Смирнова. М.: Канон+, 2014. 416 с.

В философии есть целый ряд понятий, которые в силу своей фундаментальности нередко употребляется в совершенно различных контекстах. Мне представляется, что таким понятием, наряду, например, с «коммуникацией», является и «интерсубъективность». Многие  авторы используют это понятие для решения своих конкретных задач, но серьезные исследования, специально посвященные тематике интерсубъективности, встречаются не так уж часто. Тем ценнее появление таких работ, как рецензируемый коллективный труд.

Авторский коллектив поставил задачу построить междисциплинарную модель интерсубъективности, т.е. рассмотреть это понятие сразу во многих аспектах, основные из которых вынесены в название пяти глав книги. Это когнитивные истоки и философский смысл интерсубъективности, применение концепта интерсубъективности в современной науке вообще и в когнитивных науках о человеке, в частности, а также роль  концепта интерсубъективности в анализе социальных коммуникаций и социально-культурного опыта.

Анализ проблемы интерсубъективности исторически связан с именем основателя феноменологии Эдмунда Гуссерля, который, несомненно, является главным персонажем этой коллективной монографии. Главным, но далеко не единственным: помимо него, на страницах этой работы важный вклад в разработку проблемы вносят такие персоналии, как А. Шюц, А. Бергсон, У. Джемс, Дж.Г. Мид, П. Рикёр, Ж.-П. Сартр, Ж. Делез, Ф. Варела, У. Матурана, М.Полани, Х.Ортега-и-Гассет, П.Бергер, Т.Лукман, Н.Луман и др.

Проблема интерсубъективности, однако, не сводится лишь к обсуждению отдельных сюжетов феноменологии и когнитивных наук. Она не сводится также лишь к констатации проблемы общезначимости, или объективности знания.  Интерсубъективность связана прежде всего с признанием наличия Другого Я, существованием других сознаний, равноправных моему собственному, других субъектов индивидуального опыта. То, что мы, находясь в разных телах и, следовательно, имеющих разные положения в пространстве и разные ракурсы видения, можем одновременно смотреть на мир и  воспринимать в нем одни и те же объекты, приводит к осознанию того, что мы можем иметь схожий опыт. Признать наличие другого субъекта мы можем благодаря возможности эмпатии, вчувствования, возможности поставить себя на место другого и признать его позицию равноправной своей. Таким образом, проблема интерсубъективности может рассматриваться не только как эпистемологическая, но и как социально-философская, а также этическая проблема, связанная с моральным признанием равноправия Другого. Это и проблема герменевтическая, поскольку интерсубъективность лежит в основе возможности взаимопонимания.

Авторы книги, представители различных позиций, опираясь на разнообразный исследовательский материал, дают многомерную и междисциплинарную панораму исследования эвристического потенциала этого понятия. Главными задачами, как утверждает в предисловии Н.М.Смирнова, является «эксплицировать когнитивный горизонт и эвристический потенциал понятия интерсубъективности и его смысловых коннотаций в различных контекстах и показать, что когнитивные истоки концепта интерсубъективности в западноевропейской философии восходят к парадигме (пост)неклассической рациональности. Они отражают углубление и усложнение философских представлений о процессе познания, месте человека в природе, культуре и социальности, адекватных новым социальным и когнитивным вызовам ХХI в.» (с. 3).

Книга начинается с главы «Когнитивные истоки и философский смысл интерсубъективности», посвященной в первую очередь анализу историко-философского контекста понятия интерсубъективности. В статьях А.Ф. Зотова («Историко-философский контекст проблемы интерсубъективности»), Н.М. Смирновой («Когнитивный анализ феноменологической концепции интерсубъективности»), Л.А. Марковой («Плюрализм как основа интерсубъективности: от Э. Гуссерля к П. Рикёру») с разных точек зрения подвергнуто анализу гуссерлевское понятие интерсубъективности, разработанное им в «Картезианских размышлениях». Н.М. Смирнова посвящает свою статью детальному разбору феноменологического понимания интерсубъективности, начиная от предпосылок этой идеи в работах А. Бергсона и У. Джемса и заканчивая постфеноменологической критикой. А.Ф. Зотов скрупулезно анализирует развертывание содержания  понятия интерсубъективности у Э. Гуссерля и Ж.-П. Сартра, а Л.А. Маркова проводит сравнительный анализ понятий интерсубъективности у Э. Гуссерля и П. Рикёра, формулируя критический вывод о том, что интерсубъективность не реализуема ни в той, ни в другой концепции. Последняя (и самая лаконичная) статья данной главы, написанная молодым исследователем О.А. Зотовым («Философские трансформации субъекта в европейской философии Нового времени»), сосредоточена на логических предпосылках интерсубъективности – тех векторах эволюции понятия субъекта в европейской философии, которые делают возможным саму постановку проблемы интерсубъективности.

Глава «Концепт интерсубъективности – инструмент анализа проблем современной науки» представлена двумя статьями В.И. Аршинова («Интерсубъективность в онтологии парадигмы сложностности» и «Становление интерсубъективности в познании сложностного мира»), а также статьями Е.Н. Князевой («Интерсубъективнось с позиции энактивизма») и А.Ю. Алексеева («Концепт интерсубъективности в когнитивных моделях искусственного интеллекта»).

В.И. Аршиновым представлена трактовка интерсубъективности в ее связи с теорией сложных систем. Опираясь на  работы Г. Хакена, И. Пригожина, И. Стенгерс, К.-О. Апеля и других авторов, работающих в русле синергетики, В.И. Аршинов демонстрирует место проблемы интерсубъективности в «парадигме сложностности» (используя терминологию автора). Речь, в частности, идет о включенности наблюдателя в наблюдаемую им систему (проблема наблюдателя сложности), которая широко обсуждается в неклассической и постнеклассической научных теориях, в первую очередь в квантовой механике (в связи с чем автор неоднократно обращается к работам Нильса Бора).

Е.Н. Князева рассматривает понятие «интерсубъективность» через призму установки энактивизма. Одной из центральных тем становится рассмотрение того, как мы, наше сознание и телесность, формируемся нашими действиями по отношению к миру и его откликами на них. Как утверждает автор, «… парадигма энактивизма фокусирует свое внимание не на внешней реальности, которая лежит за пределами нашего когнитивного горизонта, а на самих когнитивных системах как самореферентных, операционально замкнутых, автопоэтичных, организующих внешнюю природную и социальную среду как продолжение самих себя. Я не ограничивается границами моей кожи, Я продолжается в других, живет в других, принимается и развивается или, напротив, отвергается и радикально преобразуется…» (с. 112–113).

Одна из наиболее интересных работ в данной главе – это статья А.Ю. Алексеева. Ее главный тезис состоит в том, что вся проблематика искусственного интеллекта выросла из проблемы интерсубъективности. Действительно, обсуждая искусственный интеллект (особенно в форме расширенного понимания – в качестве искусственной личности), мы всегда имеем в виду главный вопрос: по какому критерию мы признаем машинный интеллект равным человеческому? И как мы можем определить, обладает ли нечто, не являющееся нами, сознанием? А.Ю. Алексеев сравнивает и оценивает различные варианты современных версий «теста Тьюринга», применяемого для оценки «интеллектуальности» той или иной системы или программы. Анализу подвергаются  и различные позиции в дискуссии вокруг аргумента «философских зомби», широко обсуждаемого в аналитической философии (речь идет о воображаемых существах, чье поведение не отличается от человеческого, но которые не обладают сознанием). Будет ли «зомби», лишенный тех переживаний, которые есть у меня, но все же взаимодействующий с миром как будто так же, как и я, являться равноправным со мной субъектом? Вправе ли мы говорить об интерсубъективности наших отношений  или же об отношениях по типу субъект-объект? Автор статьи приходит к выводу, что концепция философских зомби «более честна для контекста электронной культуры: к другому-компьютеру следует подходить как к зомби, но не как к личности» (с. 182). Таким образом, вероятно, тест Тьюринга поможет нам лишь выявить «хорошо притворяющихся людьми» зомби, но не найти «братьев по разуму» среди компьютерных программ.

           В главе «Интерсубъективность как концепт когнитивных наук о человеке» представлены две статьи Н.М. Смирновой («Трансцендентальная интерсубъективность и проблема “чужих сознаний”» и «Интерсубъективность речевых коммуникаций»), а также статьи Д.И. Дубровского («Интерсубъективность в научном и массовом сознании») и А.Ю. Антоновского («Пространство, время и интерсубъективность в символическом интеракционизме Дж.Г. Мида»).

Н.М. Смирнова в первой статье этого раздела продолжает исследование интерсубъективности в классической трактовке Гуссерля, делая акцент на ее антропологическое измерение, подчеркивая, какую существенную роль сыграла феноменология Гуссерля в «антропологическом повороте» в философии ХХ в. В центре исследования становится проблематика Я и Другого, не только у Гуссерля, но и в последующей критике его позиций в работах Х. Ортеги-и-Гассета, А. Шюца, М.Шелера, Ю. Хабермаса. В заключении статьи дана обоснованная оценка  провозглашенному постмодернистами тезису «заката интерсубъективности». В ситуации кризиса рациональности и деградации социальных коммуникаций, заключает автор, «феноменологический анализ предельных оснований социальности, поиск фундаментальных жизнемировых констант интерсубъективности олицетворяют современные философские усилия в диагностике духовных ситуаций нашего времени» (с. 202).

В своей второй статье Н.М. Смирнова исследует подход социальной феноменологии к философским проблемам естественного языка и коммуникации. Особое внимание уделено дискуссионным моментам эпистемологии метафоры  (полемике Ричардса-Блэка и Рикёра), а также проблеме сложности вербализации инкорпорированного знания в концепции личностного знания М. Полани.

Д.И. Дубровский, рассуждая о том, как соотносятся проблемы интерсубъективности, объективности и общезначимости, критикует научное сообщество за излишнюю консервативность. Так, «научное сообщество блокирует те идеи, гипотезы и проблемы, которые противоречат устоявшимся убеждениям, в крайнем случае, встречает их скептически, тормозит их осмысление и разработку» (с. 208–209). Он полагает, что необходимо исследователь аксиологические и праксеологические вопросы интерсубъективности. «Ведь “общезначимость” и “общепринятость” всегда есть социальная по существу “значимость” и “принятость”, влекущая те или иные следствия в социуме…» (с. 210–211). Это приобретает особо значимую роль в информационном обществе, чье сознание формируется под воздействием СМИ, которые становятся мерилом общезначимости, «формируют интерсубъективные клише массового сознания» (с. 223).

В статье А.Ю. Антоновского анализируется двоякая самость в философии Дж.Г. Мида, разделяемая на Я и Другого. Одной из центральных тем статьи становится исследование жеста как способа коммуникации и репрезентации возможного действия, а также тема ролевого игрового поведения. Основные выводы, которые вслед за Мидом делает автор, состоят в том, что «коммуникация возможна исключительно потому, что мы общаемся с предметами, наделяем их способностью вести себя в качестве нашего партнера…» и «перенятие чужих ролей делает возможным самоидентификацию и универсалистский взгляд на мир, понимание того, что каждая вещь имеет и другую сторону, доступную другим наблюдателям» (с. 272). Иными словами, представляя себя с помощью игры в роли Другого, мы обеспечиваем возможность принятия интерсубъективности, а также  можем составить представление о том, как другие видят тот же предметный мир, что и мы.

Глава «Концепт интерсубъективности в анализе социальных коммуникаций» состоит из четырех статей: Н.М. Смирновой («Коммуникативный смысл интерсубъективности: феноменология и когнитивные науки»), Е.Н. Шульги («Интерсубъективные аспекты интерпретации и понимания в коммуникативном процессе»), Ю.С. Моркиной («Интерсубъективность как трансляция смыслов»), А.Н. Павленко («Пасторальная модель коммуникации: аппликативная интерсубъективность»).

Н.М. Смирнова, отправляясь от анализа эвристического потенциала понятия «жизненный мир» в поздних работах Э. Гуссерля, рисует панораму его социологических импликаций в концепциях  А. Шюца, М. Вебера, Э. Дюркгейма, Т. Парсонса, П. Бергера и Т. Лукмана. Она показывает перспективность применения феноменологических методов в социальных науках, заключая, что «они позволяют радикально изменить ракурс рассмотрения, сместить фокус исследовательского интереса с жестких социальных структур и институтов… на основополагающие характеристики опыта социальной жизни человека…» (с.302).

Работы Е.Н. Шульги и Ю.С. Моркиной в определенном смысле взаимно дополняют друг друга. Авторы подходят к одной из важнейших для исследований интерсубъективности проблем – проблем смысла – с различных сторон. Так, Е.Н. Шульга раскрывает герменевтические аспекты проблемы интерсубъективности, связанные с проблемами понимания и интерпретации, тогда как Ю.С. Моркина обращается к коммуникативному аспекту понятия смысла. Она предлагает несколько возможных определений этого понятия, отличая его от понятий осмысления и осмысленности, а также уделяет особое внимание понятию носителя смысла. В заключении Ю.С. Моркина делает вывод, что «смыслы порождаются человеком в результате коммуникации, что делает интерсубъективность одним из важнейших понятий, необходимых для анализа феномена о-смысленности человеческого мира» (с. 323).

Особняком в этой главе стоит статья А.Н. Павленко. Она представляет собой изложение оригинальной авторской концепции коммуникации. Предлагаемая автором «пасторальная модель коммуникации», как утверждается, необходима для того, чтобы вскрыть реальные угрозы тому (со)обществу, которое делает чрезмерный акцент на коммуникации, – угрозы, которые, по мнению автора, никогда ранее не исследовались. Тем не менее проблемы, поднятые автором, в статье весьма широко и давно обсуждаются  в рамках исследований манипуляции общественным сознанием и проблем виртуальной реальности, в том числе масс-медийной. Удивительным образом автор обходится практически без использования столь типичных для исследований на эту тему понятий, как «СМИ», «масс-медиа», «манипуляция», «внушение» и т.п., вводя собственные, авторские. Тем не менее, нельзя не согласиться, что работа Павленко посвящена одной из важнейших тем современной социальной жизни, а также и с главным выводом о том, что новый тип общества несет угрозу «коммуникативного тоталитаризма», где на смену внешнему физическому принуждению приходит «рациональное принуждение», осуществляемое  посредством коммуникации.

Глава «Понятие интерсубъективности в анализе социально-культурного опыта» представлена работами Ю.С. Моркиной «Интерсубъективность интерпретации произведения», О.А. Зотова «Мосты через века и культуры: интерсубъективность кросс-культурных коммуникаций» и «Пограничный характер знания и поэзии в раннесредневековой Ирландии» и А.Ю. Антоновского «Форма как условие интерсубъективного понимания». Работа Ю.С. Моркиной, посвященная чрезвычайно интересной теме восприятия и интерпретации произведения (а именно того, как произведение передает смысл, заложенный в него автором, и как этот смысл принимается и трактуется «потребителем»-интерпретатором произведения), непосредственно связана с проблемой интерсубъективности. Заметим, однако, что данная тема требует более углубленного исследования (в частности, включения в сферу внимания результатов исследований У. Эко, изложенных им в работах «Открытое произведение»[1] и «Роль читателя. Исследования по семиотике текста»[2], что помогло бы создать дополнительный ракурс для рассмотрения заявленной темы).

Статьи О.А. Зотова вводят в научный оборот интереснейший материал из интенсивно развивающейся области культурологии - кельтологии («Сакральное значение королевской власти в раннесредневековой Ирландии» и др.), связанный с реконструкцией ряда раннесредневековых ирландских обычаев на основе анализа древних текстов. Переводы с древнеирландского (одного из сложнейших древних языков) специально сделаны О.А. Зотовым для этой книги и впервые публикуются на русском языке.

В статье же А.Ю. Антоновского столь сложное и многозначное понятие, как форма, представлено в рамках краткого обзора, который, впрочем, сам автор признает фрагментарным и неполным. Поэтому статья оставляет ощущение некоторой недосказанности.

          К особенностям книги относится то, что, несмотря на заявленное стремление дать многомерную картину интерсубъективности, в ней все же превалирует феноменологический подход. Это объяснимо и оправдано самой историей становления этой темы в европейской философии. Будем надеяться, что в дальнейших  исследованиях  спектр затрагиваемых проблем интерсубъективности будет расширен до более широкого включения в него новых аспектов этой проблематики в сфере  современного научного знания, применительно к этическим и социально-политическим вопросам, в частности, к проблеме толерантности. Было бы интересно увидеть продолжение этого исследования в изучении  «прикладных» аспектов интерсубъективности. Однако мне представляется, что авторы сознательно сосредоточились именно на теоретических аспектах исследования интерсубъективности, с акцентом на академическую философскую тематику.

В целом следует заметить, что данный коллективный труд обладает рядом неоспоримых достоинств. Во-первых, хочется отметить хорошо проработанную историко-философскую базу исследований, которая позволяет использовать книгу не только как образец научной аналитики, но и как справочный материал. Во-вторых, это широкий спектр рассматриваемых аспектов интерсубъективности. Наконец, в-третьих, но не в последних, это высокий академический уровень концептуального анализа. Эта книга, несомненно, даст исчерпывающие представления об интерсубъективности тем, кто никогда раньше не задавался вопросом об истоках и точном философском смысле этого понятия. И если в начале книги авторы ставили задачу построения междисциплинарной модели интерсубъективности, то по ее прочтении можно сказать: даже если построение этой модели еще не закончено, то авторы, тем не менее, заложили для нее прочный фундамент.

Е.О. Труфанова