В период XVI - XIX вв. можно выявить три периода в семантической эволю­ции термина «утопия» и его производных.

1. XVI - XVII вв. Термин «утопия» выступает только как имя собствен­ное - Утопия, т.е. как обозначение идеального государства, описанного Т. Мором, или аналогичного общественного идеала.

2. XVIII в. Прежнее значение дополняется родовым понятием «утопии», приобретающим политическое значение.

3. Первая половина XIX в. Термин «утопия» окончательно приобретает поли­тизированную коннотацию и используется в политической и социальной борьбе социалистов, либералов и консерваторов. Понятие окончательно встраива­ется в картину исторического времени [22, p. 19].

На протяжении ХХ в. в связи с глубокой трансформацией гуманитарного зна­ния, термин «утопия», сохранив все предшествующие коннотации, превра­тился в обозначение весьма широкого семантического поля, краткая характери­стика которому будет дана ниже.

Представленная общая классификация может быть детализирована, ибо внутри каждого этапа можно выделить ещё и периоды. Началом от­счёта будет выступать 1516 г., когда Т. Мором был введён его знаменитый неологизм.

Этап первый: появление термина «утопия». В декабре 1516 г. в бельгий­ском Лувене издательский дом Дирка Мартенса (лат. Theodoricus Martinus,  1450 - 1534) выпус­тил в свет сочинение Т. Мора, громоздко озаглавленное в духе эпохи.[1]  Книга содержала социоэкономический анализ положения современной Мору Англии и описание далёкого острова Утопия, образа жизни и нравов его обитате­лей, которое и положило начало огромному ряду сочинений такого рода. Название книги содержало неологизм Utopia (Vtopia в латинском правописании того времени). Данный неологизм - греческий по происхождению. В письме Эразму от 20 сентября 1516 г. Мор использует для заглавия латинский термин «Нигдея» (Nusquam) [6, c. 293; 396-397]. Данный термин имеет значения «нигде», «ниоткуда», «ни­куда», «ни к чему», «ни для чего», «никак», «никоим образом». Таким обра­зом, латинский вариант заглавия трактата был более категоричным. Греческая этимология сложнее, содержа приставку όυ (отрицание, отвергающее факт, но не возможность факта) и корень τόπος (место, страна). При прочтении этого слова на английский лад мы имеем также омофон eutopia от εύ («благо») и того же τόπος. Таким образом, уже в момент рождения, термин подразумевал известную двойственность: «несущест­вующая страна» одновременно оказывалась «страной блаженства», становящейся образцом для подражания [6, c. 344, 346; 24, s. 197].[2]

Переписка Т. Мора с Эразмом и Петром Эгидием позволяет полностью вы­явить семантическое поле исходного термина. Неологизм имел следующие коннота­ции: ирреальности острова Утопии[3], уникальности этого места, образца для подражания, счастливой страны, модели наилучшего государственного устрой­ства (вынесено в заглавие книги), отчасти - нормотворческого образца и отсюда - образца для критики существующих порядков [6, c. 279-280]. Таким образом, семантиче­ская эволюция термина была заложена в исходном неологизме.

Первое поколение читателей «Утопии» были впечатлено контрастом ме­жду критикуемой реальностью Англии с её огораживаниями и средневековым правом, и идеальной республикой, предстающей из описаний Рафаэля Гитлодея.[4] Стрелы автора попали в цель: современники-гуманисты в первую очередь заме­тили поучительность «Утопии» для государственных деятелей, направленность её идеала ко всеобщему благу. Современник Мора - Буслидий, увидел в «Уто­пии» наставление «как сохранить своё государство целым, невредимым и победонос­ным» [6, c. 19-20]. Слава Мора очень быстро стала общеевропейской, в определён­ной степени повлияв на политику Тюдоров [9, c. 112]. Весьма неожиданным было влияние «Утопии» на испанский культурный регион: Х. Мальдонадо и В. де Кирога увидели в индейских обществах Америки возможность возродить утраченный везде, кроме Утопии, золотой век, а столетием позже Инка Гарси­ласо де ла Вега в своих «Королевских комментариях» (1616 г.) пытался доказать, что до испанского завоевания Перу там уже существовало идеальное государство.[5]

В 1517 г. выходит второе издание «Утопии» в Па­риже, а в 1518 г. - образцовое третье в Базеле, в оформлении Г. Гольбейна-млад­шего [28]. В переписке и критических отзывах современников используются следую­щие понятия: «civitas philosophica», «cite philosophique» (лат. и фр. «Град философический»), «Eutopia», «pays de bonheur» (греч. и фр. «счастливая страна», «Эвтопия»), «Udepotia» (греч. «Удепотия», этимология см.: [6, c. 91, 344]), «pays de nul temps» (фр. «страна без времени»), «Hagnopolis», «ville sacree» (греч. и фр. «Священный город»). Историче­ски сложилось так, что первым европейским языком, заимствующим данный термин, стал французский.

Образ утопийцев и острова Утопия первыми в своих целях использовали Ж. Тори (1529) и Ф. Рабле (1532). Француз­ский сатирик уже в «Пантагрюэле» делает Гаргантюа королём Утопии [8, c. 234-235]. Впрочем, «Утопия» Рабле показывает только использование топонимов Мора, не имея решительно никакого отношения к оригиналу. Равным образом, собственная утопия Рабле - Телемская обитель (в «Гаргантюа»), не имеет отношения к Мору. Термин Utopiens или Utopiennes («утопианский», «относящийся к Утопии») появляется в третьей книге «Пантагрюэля» (1546) [8, c. 280] и во французском переводе «Утопии» Мора (1550) [29, p. 39].

Гийом Бюде (1467 - 1540) в предисловии к парижскому изданию «Утопии» Мора (1517) писал, что это «...школа верных и полезных начал, из которой каждый сможет брать и приспосабливать перенятые установления к собственному своему государству» [6, c. 94]. Образ Утопии как образца политической теории приводится у Дж. Сансовино (1567), Ж. Бодена (1576), Шапюи и Дю Вердье (1585). Боден определяет «Утопию» как «беспорочный образ республики» (Republique en Idee sans effect) [13, p. 4].

В словарях термин Utopie впервые фиксируется в 1611 г. во французско-английском словаре Р. Котгрэйва [16], переиздававшемся также в 1632, 1650, 1660, 1672-1673 гг. Определение очень просто: «Vtopie: An imaginarie place, or countrey» («Утопия: воображаемое место или страна») [22, p. 23]. Тем самым, понятие «Утопии» - описания конкретного, но вымышленного острова, превращается в «утопию» - общее понятие для обозначения вымышленной страны.

Вообще в развитии европейской литературы XVII в. мы наблюдаем замечательный парадокс: возникает весьма развитый жанр романов, описывающих путешествие главного героя в некую страну, с порядками, аналогичными идеальному острову Т. Мора, но сам термин «утопия» не используется. Родоначальником такого рода литературы выступает роман некоего «г-на Туранжо» «Histoire du grand et admirable royaume d'Antangil» («История славного и удивительного королевства Антанжильского», 1616) [5, c. 97]. Ряд продолжают: «Новая Кинея» Э. де ла Круа (1623), сатирические романы С. Сирано де Бержерака «Иной свет, или Государства и империи Луны» (1656) и «Комическая история государств и империй Солнца» (1662), «Южная земля» де Фоньи (1676), «История Севарамбов» Д. Вераса (1677), «История ажаенов» де Фонтенеля (1686) и т.д. [5, c. 97-107]. Все эти сочинения построены однотипно, и, в общем, имитируют «Утопию» Мора: критика современных нравов и обычаев маскируется под описание путешествий, иные из которых были столь реалистичны, что вводили в заблуждение не одно поколение читателей.

В 1643 г. «Утопия» Мора была заново переведена на французский язык Самюэлем Сорбье. В предисловии она характеризовалась как описание политической теории для нужд «благородных людей» (honnêtes gens) [22, p. 23]. Критики и библиографы XVII в. по-прежнему характеризуют «Утопию» как политический трактат о совершенном государстве. Таким образом, появление нового литературного жанра и новой структуры общественного сознания прошло незамеченным для современников.