«Определенная скромность в этих вопросах чрезвычайно необходима».

Исайя Берлин

«Потребность в трансцендентном (или тоска по нему), возможно, есть полная нелепость, но без нее у нас возникает тенденция стать простыми агентами энтропии».

Харольд Блум

Факт сосуществования несовместимых мнений, теорий, мировоззрений имеет онтологическое значение (не только эпистемологическое). Этот факт может быть понят как свидетельство о диалогической структуре самого мира, укорененной в трансцендентном, которое существует, но не выразимо аподиктически в монологических (научных, религиозных, эстетических или этических) конструкциях. Напряжения в диалогических структурах каждой формы сознания, так же как в их системах, онтологически укоренены в мире, и стремление преодолеть их формально или диалектически есть идеологическая иллюзия.

The fact of coexistence of incompatible opinions, theories, worldviews has an ontological meaning (not only epistemological). It could be understood as a pointer to a dialogical structure of the world itself, rooted in transcendence that exists but cannot be expressed apodeictically in monological (theoretical, religious, aesthetic or ethical) constructions. Tensions in dialogical structures of each form of consciousness, as well as in their systems, are ontologically set in the world, and any aspiration to overcome them formally or dialectically is an ideological illusion.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: трансцендентное, рациональность, диалог, онтология, мир.

KEYWORDS: transcendence, rationality, dialogue, ontological, world.

Абстрактное восприятие науки как прогрессирующего знания, способного прийти во взаимно однозначное соответствие с миром, стало элементом общей культуры. Мир есть совокупность вещей и событий. Но знание о них трансформируется в фундаментальные научные теории, которые "не могут похвастаться" системным единством. Вселенная не может существовать в соответствии с совокупностью противостоящих друг другу теорий. Кроме того, законы физики, инвариантные по отношению ко времени, детерминируют энтропийную обратимость организованных структур мира, в котором обнаруживается направленное время (эволюция) - переход от простых структур к сложным, подчиняющимся тем же фундаментальным законам. В силу этого парадокса существование мира и его эволюция оказывается мировоззренческой проблемой, и сама наука побуждает задуматься о существовании трансцендентного (Бога) в мире.

Предполагается, что трансцендентное обнаруживает себя в религии. Это верно. Но оно проявляется во всех сферах взаимодействия человека с миром, так что имеет смысл поставить вопрос: "Если трансцендентное существует, каким должно быть научное сознание, моральное, эстетическое, идеологическое, и само религиозное?''

Разговор о трансцендентном есть также разговор о Боге, и разговор о Боге есть разговор о Творении. Креационизм или ссылка на мировой разум не могут корректировать концепции естественной эволюции и происхождения Вселенной из некой пра-материи, или из пра-энергии, или из их "супа". Эти концепции являются научными теориями, хотя и особого рода, поскольку в принципе не фальсифицируемы. Биология всегда может сослаться на время и случай, на временный, по предположению, разрыв в наших знаниях о макроформах жизни (палеонтология) и ее микроформах (молекулярная генетика); а астрономия - на недостаточность нашего знания физических законов и начальных условий возникновения Вселенной, на временный, по предположению, разрыв между фундаментальными теориями физики.

Мысль, что и до Большого Взрыва существовало нечто "естественное", сегодня представляется логичной, но поскольку мы ничего об этом "естественном" не знаем, то вся логичность такой мысли сводится к признанию возможности науки реализовать (пусть потенциально) свою цель: сформировать непротиворечивое в своем единстве и экспериментально подтверждаемое описание мира, "Если вы считаете, что Вселенная развивается не произвольным образом, а подчиняется определенным законам, то в конце концов вам придется объединить все частные теории в единую полную, которая будет описывать все во Вселенной" [Хокинг 2001, 27-28]. Если существование Вселенной полностью естественно, то такой и должна быть достижимая (в принципе) цель науки.

Вместе с тем нельзя утверждать, что физики не пересмотрят свои представления о Большом Взрыве, о возникновении Вселенной, о пространстве и времени. Удовлетворение креацианистов по поводу сближения науки с религией, якобы проявляющегося в согласии обеих на Большой Взрыв, может окончиться разочарованием. Теория Большого Взрыва не свободна от трудностей. Астрофизики работают над их преодолением. Еще предстоит "создать квантовую теорию гравитации, она позволила бы нам избавиться от сингулярностеи, где перестают работать законы природы... [И тогда можно будет утверждать, что] не существует края пространства-времени, вынуждающего нас обращаться к идее Бога" [Хокинг, Млодинов 2006, 117-118]. В дополнение к проблеме объединения квантовой теории с общей теорией относительности возникает проблема объяснения существования Вселенной, эволюционирующей к мыслящей материи. Физическая состоятельность космологической модели сегодня часто ставится в зависимость от антропного принципа, гласящего (в сильной формулировке): "Наблюдатели необходимы для возникновения Вселенной" [Барро, Типлер 1986, 22]. Проверкой антропного принципа стало бы подтверждение гипотезы о множественности Вселенных, а также открытие жизни или доказательство ее невозможности в другой Вселенной (с отличными от нашей физическими законами). Такая проверка немыслима в настоящее время, однако обсуждение антропного принципа в космологии заставляет задумываться о необходимости согласования физикии антропологии в некой единой теории без редукции второй к первой. Заметим, эти вопросы возникают внутри науки, и креационизм не углубляет их содержание. "Единственный путь, по которому может идти любая наука, это предположить, что не было никакого Божественного вторжения, и посмотреть, насколько далеко удастся при этом продвинуться" [Вайнберг 2004, 192].

В биологии наблюдается аналогичная ситуация. Ее теории не объясняют переход неживой материи в живую, но жизнь существует и эволюционирует. Можно сказать, что переход от неживой материи к живой не есть проблема биологии, поскольку ее предметом является только живая материя. Соответственно, и физику можно освободить от проблемы перехода пра-материи-энергии в эмпирически данный нам мир. Пра-материя-энергия не есть нечто "естественное", если оно определяется как существующее по известным нам законам физики. Но скачок от признания существования во времени чего-то "неестественного" в указанном смысле к утверждению существования трансцендентного (Творца) неправомерен. Ограниченность естественно-научного знания не может экстраполироваться до утверждения существования трансцендентного.

Однако мы стоим перед фактом: "Общая теория относительности описывает гравитационное взаимодействие и крупномасштабную структуру Вселенной... Квантовая механика же имеет дело с явлениями в крайне малых масштабах... И эти две теории, к сожалению, несовместны - они не могут быть одновременно правильными. Одним из главных направлений исследований в современной физике... является поиск новой теории, которая объединила бы две предыдущие в одну - в квантовую теорию гравитации" [Хокинг 2001, 27]. Этот факт я и имею в виду, когда говорю, что Вселенная, существующая эмпирически, не может существовать в соответствии с результатами науки. Наука открывает нам истины о мире, но в их несовместимости обнаруживается "вьгюв" науке со стороны мира. До начала XX в. можно было говорить об объемной, причем временной, ограниченности научных знаний на пути к некой полной истине о природе. Но здесь речь идет не об ограниченности наших знаний о природе, но о несовместимости фундаментальных теорий науки, каждая из которых продемонстрировала свою истинность (верифицируемость) в широких спектрах наблюдений и экспериментов.

Биология не формализована, подобно физике, и поэтому споры между дарвинистами, генетиками, палеонтологами, микробиологами и т.д. часто остаются без четких демаркационных линий. Но и здесь эти споры обнаруживают не столько ограниченность наших знаний о живой природе (хотя и это имеет место), сколь несовместимость результатов биологии (см. [Еськов 2008; Гельфанд 2008]). Временной или фундаментальной является такая расколотость научного знания?

Релятивизм давно стал модой в философии науки. Сегодня он часто выражается в подстановке "модели" на место "истины", чем и воспользовалась апологетика религии. Стало модно утверждать, что наука не знает истину, но лишь создает модели, не описывающие что "есть на самом деле". В пользу этого утверждения приводятся свидетельства о фальсифицируемости теорий, первичности теоретических конструкций по отношению к эмпирическим данным, культурно-исторической обусловленности научных парадигм и т.п. Однако объявление теорий "моделями", лишенными статуса "истины", но верифицируемыми эмпирически, обессмысливает понятие "истина". Конечно, теории можно рассматривать как модели, чтобы дифференцировать теоретическое и обыденное знание, но модель потому и есть модель, что может проверяться на соответствие своему объекту в его онтологическом, а не только эпистемологическом статусе. И это соответствие проверяется не только результатами отдельного эксперимента, но и вхождением теории в расширяющуюся систему научного знания. Во многом противопоставление "истины" и "модели" связано с потерей физическими понятиями и теориями наглядности и детерминизма, символом которых был "демон" Лапласа. Но такие критерии истинности могут казаться необходимыми только при абсолютизации классической механики. Они не были необходимыми до ее формирования и не должны восприниматься необходимыми сегодня. Истина, содержащаяся в научном знании, не обязана быть наглядной и детерминистской в классическом смысле.

Противоречия и расколотость научного знания, диалог ее теорий, выражающийся в дискуссиях ученых, не лишают научное знание статуса истины. Феномены мира описываются и преобразуются в соответствии с теориями науки. У них нет единства, и они не завершены, но эффективно подтверждают себя в различных сферах эмпирии.

Отказ науке в истине позволяет объявить снятым конфликт между наукой и религией. Большинство ученых пожмут плечами, услышав о полном противопоставлении "истины" и "модели". Всегда можно подобрать цитаты в пользу любой позиции, например, Эйнштейна, выступающего то как атеист, то как агностик, то как верующий в мировой разум. Так С. Хокинг пишет: "Л принимаю точку зрения, названную простодушной и наивной, что физическая теория - это просто математическая модель, используемая нами для описания результатов наблюдений" [Хокинг 2004, 52].

Но здесь, по существу, указывается на тот факт, что в современной физике логическая последовательность и математическое оформление теории предваряют наблюдения и эксперименты. Однако способность физической теории предсказать их результаты придает ей статус описания и объяснения реальности. Как пишет Хокинг, "без какой-либо теории мы не можем выделить, что же во Вселенной реально", и потому говорит о модели. Но после ее проверки мы знаем "что такое реальное... Я полон надежд, что мы найдем стройную и непротиворечивую модель, описывающую все во Вселенной, и тогда это будет истинным триумфом человечества" [Там же, 52, 55]. Вопросы основания математики и ее роли в науке выходят за пределы данной статьи, но должно быть ясно, что определения философских понятий не являются заботой физиков, и употребление ими слов "истина", "модель" не есть аргумент против наличия истины в научных теориях.

Не в пример креационизму современная космология и биология позволяют проверять свои теории на истинность, формулируя вопросы, ведущие к расширению и углублению знания о мире, к проверяемым предсказаниям и контролируемым экспериментам. Не оказывается ли тогда вера в Творца наследием прошлого, еще не просвещенного наукой, невежеством современных апологетов религии и просто нарушением здравой логики? Я утверждаю, что здравомыслящий образованный modern man может быть homo religiosus, оставаясь homo sapiens. Признав, что научные теории содержат истины о мире, мы должны задуматься над фактом их нескончаемого противостояния друг другу, которое обычно и является основанием квалификации теорий как "моделей". Но открывается ли нам истина и в их противостоянии друг другу, в диалогичности научного знания. Не отражает ли она онтологическую диалогичностъ мира!

От постановки вопроса зависит ответ. Можно спросить, каковы характеристики трансцендентного? Понятно, что оно (если существует) не измеримо экспериментально и не фиксируемо теоретически (иначе не было бы и вопроса о трансцендентном). Я спрашиваю: каков должен быть характер теоретического знания, если трансцендентное существует? Поэтому мне так важен вопрос об истине в науке. Как может обнаружиться в теоретическом знании трансцендентное, если оно не потусторонне, но существует в наблюдаемом мире, хотя и не фиксируемо теоретически? Если трансцендентное действительно существует онтологически, теоретическое описание реальности будет расколото, потому что оно не может охватить реальность целостно.

В современных философских дискуссиях принято абстрагировать научную деятельность религиозных ученых от их мировоззрения. Конечно, "Бог" не входит в формулы физики ни как переменная, ни как константа. Но также в них не входит и "Вселенная", существование которой эти формулы описывают. Мировоззрение ученого и научное исследование не находятся в причинно-следственной связи. Здесь имеет место не причинная связь, а мировоззренческая установка, позволяющая ученому принимать за истинную ту или иную научную картину мира, несмотря на ее противоречивость (всегда наличествующую). При этом экспериментальная процедура и сформировавшаяся теория изолируются от мировоззрения. Поскольку мировоззрение ученого и научное исследование не находятся в причинно-следственной связи, влияние мировоззренческой установки на деятельность ученого оказывается неоднозначным (опять же расколотым). И верующий астрофизик и неверующий могут прийти к одним и тем же результатам, но суть дела заключается в том, что они шли к ним как люди, ищущие истину, а не как записывающие устройства и вычислительные машины. Один знаменитый генетик, Крейг Вентер, говорит: "С распространением свидетельств за пределами лабораторий риторические выкрутасы, подобные апологетике религии, становятся все менее эффективными" [Вентер 2007]. Другой, Фрэнсис Коллинз, утверждает: "Научное исследование есть проявление любви к Богу и служения Ему" (цит. по: [Гудиер 2009]). И оба независимо друг от друга и одновременно расшифровали геном человека.

Если справедлива мысль о том, что мировоззрение ученого и научное исследование не находятся в причинно-следственной связи, то открывается вопрос о совместимости религии и науки, о связи между ними в мировоззрении ученого, но также и об их неизбежном противостоянии. Расколотость, диалогичность знания, выражающая диалогичность мира, обнаруживается и здесь. Признав, что мировоззрение ученого не есть гарантия истинности теоретического знания, рассмотрим характер самого знания.

Можно утверждать (и я не первый это делаю): что бы ни открыла наука (астрономия, палеонтология, археология и т.д.), это и есть та Вселенная, которую сотворил Бог, и она существует так, как Он задумал, с начальными условиями, дающими возможность возникновению человека (антропный принцип). Какие бы виды древних и далеких существ и объектов ни открылись нам, какие бы вычисления ни сделали ученые, всегда можно будет ответить: «Так был сотворен мир, а вопрос "Почему" - иной вопрос!» "Как?" - достаточно здесь.

Но, спросит современный Лаплас, зачем вспоминать Бога, если он не входит в гипотезы науки? Я не принимаю определения чуда как события, нарушающего законы физики. Если Вселенная сотворена Богом, то почему надо ожидать нарушения данных ей законов? Потому что Он может так захотеть? Ну, а если Он не хочет? Один вопрос ведет к другому. Если обнаруживаются феномены, противоречащие законам физики, я ожидаю расширения последних и объяснения этих феноменов. Конечно, наука не охватывает все возможные (в прошлом, настоящем, будущем) феномены реальности, но этот факт не оправдывает спекуляции о "чудесах", противоречащих науке. Они действительно могут быть галлюцинациями, а если нет, то следует предполагать действие еще не известных нам законов природы или исторических случайностей. Однако вмешательство Бога в мир может заключаться именно в этих случайностях и в том, чтобы сохранять существование достаточно устойчивой Вселенной, в которой возможно и необходимо появление человека, несмотря на энтропию, хаос случайностей и т.п. О таком вмешательстве Бога можно говорить, но на каком основании?

Признание иллюзорности "демона" Лапласа обернулось вопросом потенциальной возможности полностью и непротиворечиво описать мир. Бог Ньютона, снявший в сознании ученого парадоксы его системы, не вернулся в науку, но вопрос о возможности существования Вселенной в соответствии с ее теориями не исчез. И дело не в том, что они не полностью описывают мир, но в том, что они описывают его несовместимыми теориями. Этот вопрос упирается не только в возможность рассчитать все и вся, но в конфликт между фундаментальными теориями физики и в конфликт между принципиальной для современной физики инвариантностью ее законов во времени и данными астрономии (не говоря уже о данных других наук о неживой и живой природе).

Не признавая "чудо" как событие, противоречащее законам физики, можно признать "чудом" существование наблюдаемой Вселенной и ее направленную эволюцию, если несовместимость (дуальность, диалогичность) теорий науки оказывается их "естественной" (неэлиминируемой) характеристикой. По теории хаоса вероятность образования и сохранения сложно структурированных и выделенных физических систем после Большого Взрыва чрезвычайно мала. Черные дыры гравитации ведут к необратимым последствиям для объектов, захватываемых этими дырами. И о многом другом говорит современная физика (даже если мы оставим в стороне вопрос о начальных условиях Большого Взрыва). Эти проблемы могут трактоваться как еще не решенные частные приложения квантовой и общей теории относительности, вполне доказавших свою эффективность. Но фундаментальной остается проблема их объединения.

Открытия астрономии поражают. Наука сотворила "чудеса" технологического преобразования природы (возможно, способные обратить наш окружающий мир в хаос). И вопрос заключается не в том, содержит ли наука истины о мире, но в том, что открывается нам в несовместимости ее теорий, наблюдаемой на протяжении всей истории науки, в постоянных срывах попыток привести научное знание в систему, соответствующую предполагаемому наукой единству "естественного мира". Предоставим слово физику.

Мы "должны апеллировать к смеси универсальных (верных везде во Вселенной и в любые моменты времени. - Б.Д.) и исторических принципов. <...> Вторжение исторических случайностей постоянно ограничивает объем того, что мы когда-либо можем надеяться объяснить. <...> Вполне возможно, что те явления, которые мы рассматриваем сейчас как произвольные начальные условия, в конце концов, смогут быть выведены из универсальных законов, но и наоборот, вполне возможно, что принципы, которые мы сейчас считаем универсальными законами природы, в конце концов, окажутся историческими случайностями" [Вайнберг 2004, 31, 33, 34]. Ограниченность искомой окончательной теории, как она интерпретируется Вайнбергом, есть ограниченность объема знания. Вместе с тем "окончательная теория будет окончательной лишь в одном смысле - она станет концом определенного типа науки, а именно восходящего к древности поиска таких фундаментальных основ мироздания, которые нельзя объяснить с помощью еще более глубоких принципов" [Там же, 19]. Но идет ли наука в этом направлении, или трудности ее унификации указывают на иную проблему?

На что указывает не столько неполнота научного знания, сколько его расколотость на несовместимые теории и трудности построения единой и непротиворечивой картины мира? Не обнаруживается ли здесь онтологическая диалогичность мира, обусловленная его трансцендентным началом (или измерением)? Оно существует в мире, оно открывает себя в диалогичности знания, но остается теоретически не определимым и экспериментально не измеримым. Поэтому процесс научного познания есть всегда стремление преодолеть его в едином, всеохватывающем, непротиворечивом монологичном знании. Но трансцендентное начало мира постоянно раскалывает научное знание, "обрекает" его на противоречия и несовместимость теорий. Признание существования трансцендентного в мире не детерминировано никакими специфическими результатами науки. Оно есть интерпретация характера теоретического знания, а также признание осмысленности нескончаемых дискуссий о трансцендентном, стремления к нему человека во всех сферах его творчества. Впрочем, как всякая интерпретация, существование трансцендентного начала мира может быть отвергнуто, и факт расколотости научного знания может восприниматься его временным состоянием[1].

Утверждение трансцендентного начала мира оказывается столь же ло'гичным и информированным, как и ссылки на "достаточное время" и "удачную игру случайностей" при объяснении полной "естественности" мира. Это утверждение рационально в свете результатов науки, хотя и не предопределено ими. С. Вайнберг прав: "Единственный путь, по которому может идти любая наука, это предположить, что не было никакого Божественного вторжения" [Вайнберг 2004, 180], но признание диалогичности мира (в которой можно увидеть свидетельство о трансцендентном) ставит вопрос о реализуемости мечты об окончательной теории, в соответствии с которой существование Вселенной перестанет быть "чудом". Отражения диалогичности мира в сознании и знании человека изменялись в истории познания, но постоянно выражались в конфликтах во всех формах культуры. Современная парадигма науки, возможно, не последняя, так что признание трансцендентного не есть предписание ученым пути решения их проблем.

Современные теории физики превратили существование Вселенной в ребус, не разрешимый на основе ее фундаментальных принципов. Постоянно возникают новые надежды. "Новая загадочная теория струн может быть уже указывает тот единственный путь, который позволяет избежать бесконечностей при объединении теории относительности (включая общую теорию относительности, т.е. эйнштейновскую теорию тяготения) с квантовой механикой" [Вайнберг 2004, 18]. Но несмотря на математическую элегантность некоторых вариантов теории струн, пока не находится адекватного ей физического феномена. Как заметил академик В. Гинзбург: «Называть теорию суперструн "теорией всего" ("theory of everything") было с самого начала плодом увлечения или рекламы» [Гинзбург 2000, 3]. И дело не только в том, останется ли теория струн надеждой физиков. "Я снова повторяю - цель физики на ее самом фундаментальном уровне заключается не только в том, чтобы описать мир, но и объяснить, почему он таков, каков он есть" [Вайнберг 2004, 171]. Этот вопрос оказывается тем более острым, если "окончательная теория будет напоминать кусок дорогого фарфора, который невозможно согнуть, не разрушив. В этом случае, хотя мы и не будем знать, почему окончательная теория верна, мы будем, основываясь на логике и чистой математике, знать, по крайней мере, почему истина выглядит так, а не иначе" [Гам же, 185]. Диалогичность науки проявляется не только в противостоянии ее теорий, но и в парадоксальном сочетании стремления ученых объяснить мир и признания "истинности" теории как ее чисто логико-математической характеристики. Впрочем, как заметил Гинзбург, "вероятность того, что мы создадим полную единую теорию в течение ближайших 20 лет, вряд ли превышает 1%" [Гинзбург 2000].

Чисто естественный мир должен отражаться (описываться) системой теорий, чьи противоречия и противостояния были бы временными и преодолимыми на пути к единой и полной истине. Это утверждение соответствует представлениям ученых о целях их деятельности. Но если науке этого не дано, то сам познаваемый мир побуждает нас признать в нем трансцендентное начало. Оно уже не выражается в ссылках на вмешательство Творца, поддерживающего существование Вселенной или направляющего ее эволюцию, но утверждается характером самого научного знания. В его фундаментальной диалогичнос-ти обнаруживается трансцендентное, хотя оно теоретически не фиксируемо и экспериментально не воспроизводимо. Оно открывает себя независимо от специфических результатов науки (космологических моделей, теории струн и т.п.) и не как спекуляция по поводу ее специфических трудностей (в определении начальных условий существования, нахождении промежуточных звеньев в цепи эволюции и т.д.), но как рефлексия над характером научного знания и через него над онтологической структурой мира. Ее диалогич-ность проявляется и в расколе религиозного сознания, в философских спорах, в диалоге теологии с естествознанием [Гайденко 1995].

Отвергая психологическую релятивизацию истины в науке, Э. Гуссерль провозгласил в начале XX в.: «Что истинно, то абсолютно, истинно "само по себе"; истина тождественно едина, воспринимают ли ее в суждениях люди или чудовища, ангелы или боги» [Гуссерль 1909, 101]. Но в том же XX в. психологическая релятивизация истины в науке сменилась ее эпистемологической релятивизацией. Определение Гуссерля остается целью, путь к которой потерян. Но признание трансцендентного начала мира позволяет переосмыслить и эпистемологический релятивизм. Если диалогичность мира присуща ему онтологически, то существование (а не только достижение) "тождественно единой истины" оказывается под вопросом, - не потому, что научная деятельность есть субъективная деятельность, и не потому, что она культурно-исторически, эпистемологически и пр. опосредована (хотя то и другое имеет место), но прежде всего потому, что таков есть мир с его трансцендентным началом. Релятивизм оказывается не некой ошибкой философии науки, но характеристикой психологии ученого (оформленной философами), с которой он "продирается" через противоречия между его эпистемологическим идеалом единой истины и онтологической диалогичностью мира. Противостояние различных форм эмпиризма и рационализма оказывается выражением не временных или постоянных неудач философов приблизиться к некой единственно правильной методологии науки, но диалогичнос-ти мира. (Вопросы феноменологии науки и формирования ее идеала остаются за пределами моей статьи.)

Человеческий интеллект можно воспринимать даром Божьим. Но и в этом случае не стоит искать слово Божье (трансцендентное) в формулах и утверждениях науки (в том числе и в пси-функции, на которую нередко ссылаются как на нематериальную или духовную составляющую мира). Трансцендентное слышится в трудностях создания единой и окончательной теории внутри современной парадигмы науки с инвариантностью ее законов во времени и редукционизмом сложных систем к простым. Оно слышится в разговорах о новой парадигме науки. "Модель" снова должна предстать "истиной", знающей время и эволюцию. Замечательную попытку в этом направлении предпринял нобелевский лауреат Илья Пригожий. Он стал говорить о возможности "установить эволюционную парадигму в физике, причем не только на макроскопическом, но и на всех уровнях описания" [Пригожий, Стенгерс 1986, 369].

Разделение законов теории относительности и квантовой механики дополняется в физике разделением законов динамики и термодинамики. Новая парадигма призвана снять и это разделение. Более того, необходимо "видоизменить само понятие физических законов так, чтобы включить в наше фундаментальное описание природы необратимость, события и стрелу времени" [Пригожий, Стенгерс 2003, 7]. Достижение этой цели означало бы и преодоление редукционизма современной научной парадигмы. Теоретическое выражение объективности времени в его противопоставлении пространству и несводимости сложных систем к простым станет описанием и объяснением существования мира с его эволюцией. Вселенная "начнет существовать" в соответствии с наукой!

По новой парадигме действию законов физики в прошлом не предопределено быть тождественным их действию в настоящем и будущем; они перестают быть инвариантными во времени. «Неравновесность есть то, что порождает "порядок из хаоса"» [Пригожий, Стенгерс 1986,357]. Обратимый мир современной физики станет миром, время которого ориентировано, и в котором реализуется антропный принцип не как навязанное извне условие, которому должны удовлетворять модели Вселенной, но как выражение эволюции самих законов природы. Речь идет не о расширении, углублении, упорядочивании и согласовании научных теорий, но о преобразовании фундамента науки (что не превратит ее современные теории в ошибки, но определит их место в общей системе знания). При этом, по мысли Пригожина. "наша физика предполагает, что наблюдатель находится внутри наблюдаемого им мира. Наш диалог с природой успешен лишь в том случае, если он ведется внутри природы" [Там же, 281]. Как и окончательная единая теория "традиционалистов", новая парадигма должна быть способной не просто ориентироваться на антропный принцип, но и включить в себя человека с его сознанием. Как кажется, физика встала перед необходимостью "схватить" трансцендентное, чтобы достичь единства при описании мира и объяснить его.

Такое видение Вселенной не исключает возврата к исходным состояниям самоорганизующихся (диссипативных по термодинамической терминологии) структур. "Все произошло из праха и все возвратится в прах", но как человек возвращается в прах, не проходя стадии своей жизни в обратном порядке, так и диссипативные структуры могут возвращаться в хаос, не проходя промежуточные стадии своего "старения". Тем самым, по мысли Пригожина, можно найти "время" в физике, различить "бытие" и "становление". Такова идея, но термодинамика необратимых процессов остается (пока?) частью классической науки. Если она объясняет "время", значит, оно объяснено классической наукой, что, очевидно, не так. Эволюционная парадигма науки остается философской рефлексией над этой сравнительно новой дисциплиной. Научные достижения Пригожина получили широкое признание, и синергетика, пионером которой он был, стала методологической установкой междисциплинарных исследований, но не новой парадигмой науки. Рассуждения о ней и попытка ее реализовать являются скорее просто признанием, что мир не существует в согласии с современной физикой, остающейся фундаментом естественных наук. От этого признания до признания существования трансцендентного один шаг, хотя, повторяю, не детерминированный самими теориями науки.

Трансцендентное есть вызов нашему мировоззрению. Как оно может и должно быть представлено? Наблюдаемость, теоретическое представление и экспериментальное воспроизведение (актуальные или потенциальные) не есть определение существования. Из этого, конечно, не вытекает, что можно объявить существующим, что угодно. Но история познания и состояние современной науки побуждают нас осмыслить характер ее результатов в ином плане, нежели распространившийся релятивизм в трактовке истины как модели или традиционный догматизм идеала единой истины, к которой приближается познание (актуально или потенциально). То, что не измеримо экспериментально и не определимо теоретически, не принадлежит физике, но утверждение, что все в мире может быть измерено и определено, также не принадлежит ей. Трансцендентное не есть нечто позади эмпирической реальности и не есть некий метафизический остаток познания. Оно обнаруживается в наблюдаемом (можно сказать, в эмпирически фиксируемом) факте расколотости теоретического знания и, тем самым, в его объекте - эмпирически данном мире. Но трансцендентное - не вещь, и описать его нельзя. Это, конечно, апофатическое определение, но состояние теоретического знания - фиксируемый факт.

Признание трансцендентного не есть решение космологических, эволюционных парадоксов, трудностей единой теории физики, становления новой парадигмы науки, но есть взгляд на онтологическую структуру мира и связанную с ней гносеологическую проблематику во всех формах знания (научном, философском, теологическом, мифологическом и т.д.). Вместе с тем любой вариант научного прогресса не может привести к преодолению в своем характере свидетельства о трансцендентном. Б. Рассел сказал: «Слово "Вселенная" в некоторых отношениях удобно, но не думаю, что оно обозначает нечто имеющее смысл... Я бы сказал, что Вселенная просто есть и все» [Рассел 1986]. Философы устают от бесконечных споров по этому вопросу, но стремление описать и понять Вселенную не исчезает у ученых. Признание диалогичности мира оказывается частью этого описания и понимания. Можно утверждать, что в силу заброшенности человечества во Вселенной, ограниченности доступного нам пространства и времени нашему знанию суждено оставаться неполным и в силу его неполноты противоречивым, допускающим (временно?) иллюзорные (в том числе религиозные) ответы на вопросы науки. Но достигает ли наука пределов своего развития, приближается ли физика к концу своего прогресса или ей предстоит еще долгий путь - от этого моя аргументация о трансцендентном не зависит, ибо она принимает во внимание характер результатов науки, а не их объем.

Диалогичность мира и его следствие - принципиальная расколотость научного знания на несовместимые фундаментальные теории не должна быть понята как ограниченность научного знания. Мир существует, и если объяснение его существования включает признание трансцендентного начала, то открывается возможность понимания "естественности" и религиозного сознания у познающего и преобразующего мир человека. Признание существования трансцендентного означает также и признание укорененности религиозного сознания в реальном мире, а не только во "временно-невежественном" состоянии человека. Оно оказывается не проявлением невежества, но рефлексией над онтологической структурой мира, нашего положения в нем и взаимодействия с ним (донаучного, научного, вненаучного). Но также и расколотость религиозного сознания есть знак трансцендентного, и понимание этого должно побуждать верующих к терпимости и диалогу. Вместе с тем и "верующий ученый" не есть оксюморон. Верующий ученый может продолжать свои исследования с единым, а не раздвоенным сознанием. Изучая сотворенный мир, он не должен фиксировать в формулах и воспроизводить в экспериментах трансцендентное начало этого мира. Неверующий же ученый может полагать, что теория и эксперимент есть критерий существования, и потому наука способна (пусть потенциально) выработать единую непротиворечивую теорию, объяснить существование Вселенной, преодолеть расколотость теоретического знания и тем самым плюрализм человеческих мировоззрений.

Моральная, идеологическая, культурная ценность науки видится в том, что на ее знамени написано: "Платон мне друг, но истина дороже". Однако на знамени религии написано: "Многознание не научает быть мудрым". Не так уж свободно научное исследование, и не так уж догматично религиозное сознание, как это часто утверждается. Здесь и там существуют традиции, консерваторы и реформисты, жрецы и пророки, школы и организации. В той и другой есть диалог, ведущийся в разных формах. Та и другая постоянно теряет диалогичность и идеологизируется. Но если сама наука указывает нам на трансцендентное в мире, то мудростью будет признание онтологической диалогичности мира и понимание, что диалог между людьми (будь то в науке, религии, политике, искусстве, философии) не есть проявление нашей неспособности познать истину "как она есть", но проявление нашей способности познавать мир "как он есть". Это относится и к диалогу между атеистами и верующими. Признание трансцендентного начала в мире есть также утверждение (не гарантия) свободы познания, свободы от идолов идеологии, свободы от поисков абсолютов при решении наших проблем. Трансцендентное не представимо как вещь, и диалог имеет онтологический статус и гносеологическую ценность. Не случайно я говорю о диалогичности мира, а не о диалектичности. "Диалогичность" не предполагает и не требует "взаимопроникновения противоположностей", "синтеза", "развития по спирали" и пр. Здесь ничего не предопределено. Трансцендентное не "навязывает" себя как необходимость. Верующие, агностики, атеисты - все мы стоим перед миром, существование и эволюция которого остаются проблемой для каждого из нас. Религиозный фанатизм, как и воинствующий атеизм, есть стремление преодолеть диалогичность мира. Но онтологическая диалогичность мира требует диалога внутри науки, внутри религии, между наукой и религией, между всеми формами сознания и внутри каждой из них.

ЛИТЕРАТУРА

Барроу, Типлер 1986 - Barrow J.D., Tipler F.J. The Anthropic Cosmological Principle. Oxford University Press, 1986.

Берлин 2000 - Берлин И. Стремление к идеалу // Вопросы философии, 2000. № 5.

Блум 2005 - Bloom Н. Jesus and Yahweh: The Names Divine. Riverhead Books, 2005.

Вайнберг 2004 - Вайнберг С. Мечты об окончательной теории: Физика в поисках самых фундаментальных законов природы. М.: Едиториал УРСС, 2004.

Вентер 2007 - Venter J. Craig. Evidence-Based Decision Making Will Help Transform Society // Edge World Question Center (http://www.edge.org/q2007/q07_9.html).

Гайденко 1995 - Гайденко П.П. Христианство и генезис современного естествознания // Вопросы истории естествознания и техники. 1995. № 1.

Гельфанд 2008 - Гельфанд М. Геномы и эволюция // Полит, ру от 24 апреля 2008 г. Публичные лекции (www.polit.ru).

Гинзбург 2000 - Гинзбург В.Л. Физика: прошлое, настоящее, будущее // Природа. 2000. № 3 (http://vivovoco.rsl.ru/vv/journal/nature/03_00/ginzburg.htm).

Гуссерль 1909 - Гуссерль Э. Логические исследования. Т. 1. СПб., 1909.

Гудиер 2009 - Goodyear М. Francis Collins: Love God With a Scientific Mind // http://www. christianitytoday.com/workplace/articles/interviews/franciscollins2.html

Еськов 2008 - Еськов К. Палеонтология и макроэволюция // Полит, ру от 10 апреля 2008 г. Публичные лекции (www.polit.ru).

Пригожий. Стенгерс 1986 - Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М.: Прогресс, 1986.

Пригожин, Стенгерс 2003 - Пригожин И,, Стенгерс И. Время. Xaqc. Квант, К решению парадокса времени. М.: Едиториал УРСС, 2003.

Рассел 1986 - Рассел Б. Существование бога. Диспут между Расселом и отцом-иезуитом Ф. Коплстоном // Вопросы философии. 1986. № 6.

Хокинг 2001 -Хокинг С. Краткая история времени: От большого взрыва до черных дыр. СПб.: Амфора, 2001.

Хокинг 2004 -Хокинг С. Черные дыры и молодые вселенные. СПб.: Амфора, 2004.

Хокинг, Млодинов 2006 - Хокинг С., МлодиновЛ. Кратчайшая история времени. СПб.: Амфора. 2006.

[1] В контексте данной статьи я предпочитаю говорить о трансцендентном и диалогичности мира, чтобы избежать антропоморфических образов трансцендентного и вопроса о его адекватном отражении в той или иной религии.